Текст книги "Археологи: от Синташты до Дубны. 1987-2012"

Гора Чека. Делить на четверых

Гора Чека, вид с долины реки Большая Караганка (Аркаим, 2011, с. 11)

Именно так мы пели на Чеке, немного переиначивая замечательную песню Сергея Геннадьевича Боталова: «И пить росу с крыла палатки утром, и властно степь делить на четверых». Мы вчетвером выехали в эту разведку, и небольшой коллектив стал основой отряда, который потом на протяжении восьми лет активно действовал и в степи, и в городе – нашей Степной археологической экспедиции, САЭ. Чекинская разведка стала одной из эпических экспедиций, с нее много что началось, и, полагаю, что могу сказать за всех ее участников, она продолжает жить в наших сердцах.

На Чеку я собирался уже давно. Пока наш разведочный отряд работал в нижнем течении Большой Караганки, правильный конус Чеки, стоявший на горизонте к западу от нашего маршрута, постоянно притягивал взгляды и мысли.

Было ясно, что и в древности многочисленные жители этой долины должны были обращать на Чеку весьма серьезное внимание. Если по Караганке, вокруг воды, шла повседневная жизнь, то с Чекой могли быть связаны какие-то мифы, легенды, ритуалы – в общем, она могла представлять собой некое сакральное пространство, в отличие от повседневного, профанного. Вообще тогда, в начале 2001 года, я, находясь под методологическим влиянием Мирче Элиаде, занялся изысканиями на тему древних мифов, ритуалов и экзистенциального восприятия окружающего мира. Это была некая попытка совместить научные методы и философско-религиозные цели и, в конечном счете, прийти к религиозным смыслам и ценностям, не обращаясь к самой религии. Попытка окончилась, естественно, неудачно, но подробнее об этом я напишу позже.

Гора Чека

Геннадий Борисович рассказывал нам, что видел на Чеке в 1990 году большие и красивые аллеи менгиров, однако снова найти их не получалась. Предпринятая как-то раз попытка, когда мы довольно долго объезжали горки вокруг Чеки на УАЗике, не привела к убедительным результатам – правда, одну находку, изрядно меня пристыдившую, в тот раз все-таки сделали. Мы остановились, чтобы перекусить, на краю одной из балок в окрестностях Чеки. Геннадий Борисович предложил заодно осмотреть эту балку. Мы с товарищами слегка походили по ее бортам, ничего не нашли и вернулись к машине, обсудить, каким бессмысленным делом занимается наш шеф. Вообще мы ощущали себя к тому времени уже очень опытными разведчиками. Помню, я довольно долго распинался насчет того, как абсурдно тратить время на осмотр этого места, где, естественно, ничего интересного для нас не может быть.

Тем временем Геннадий Борисович с Татьяной Сергеевной продолжили осмотр балки и вскоре подошли к машине, неся в руках множество крупных, орнаментированных фрагментов керамики эпохи бронзы – один из бортов балки, как выяснилось, прорезал культурный слой поселения того времени. Мне стало очень стыдно, и всю дальнейшую дорогу до Аркаима я думал о том, что надо бы меньше выпендриваться, в том числе и перед самим собой, а шеф на самом деле очень опытный археолог и талантливый разведчик. Вообще я несколько раз был свидетелем того, как Геннадий Борисович быстро и красиво открывал новые археологические памятники или делал очень интересные находки – это всегда производило какое-то завораживающее впечатление.

Итак, ближе к весне 2001 года я подготовил заявку в Отдел полевых исследований Института археологии РАН на Открытый лист для проведения разведки на горе Чека; по-моему, даже сам подписал ее и отправил – в то время я уже работал в центре «Аркаим» в должности заместителя директора и часто сам подписывал такие бумаги. А в марте того же года в лабораторию пришла Лена Полякова. Хорошо помню этот день. Сейчас, двенадцать лет спустя, она уже опытный археолог и руководитель отдела археологии в Челябинском центре по охране памятников. А тогда к нам в лабораторию пришла девушка-студентка, которая твердо решила заниматься археологией. Александр Дмитриевич Таиров направил ее ко мне, а я в то время как раз был озадачен необходимостью создания нового полевого отряда, поэтому очень обрадовался и «пролоббировал» у Геннадия Борисовича принятие правильного кадрового решения. Вскоре Лена уже занималась своей первой археологической работой: составляла сводную таблицу всех известных археологических памятников Кизильского района Челябинской области и готовилась к своему первому полю.

Наш разведочный отряд на Чеке, 2001 год. Евгений Галиуллин, Елена Полякова, Алексей Данилов, Федор Петровё

В конце апреля 2001 года в 103-й комнате университетской лаборатории собралось четыре человека: мы с Леной – сотрудники лаборатории, давний участник экспедиции Женя Галиуллин и его товарищ Лёша Данилов. С Евгением мы были знакомы со школьных лет, а вот Алексея я видел в то утро впервые, Елена пришла в лабораторию меньше двух месяцев назад. Мог ли кто-нибудь из нас в тот момент знать, как крепко свяжет нас судьба, сколько всего нам придется пережить вместе!

На Аркаиме Александр Михайлович попросил нашу команду выкопать канаву для прокладки водоотводной трубы от погреба, в котором хранились овощи для аркаимской столовой. Это был элемент той дани, которую иногда полевые отряды платили принимавшей их базе. Платили, впрочем, как правило, спустя рукава, и ту канаву мы всё-таки не докопали. На следующий день вместе с Михалычем подобрали на складе оборудование для нашего лагеря, и вот УАЗик уже везет нас на Чеку.

Гора Чека, полевой лагерь 2001 года

Лагерь поставили к югу от главной вершины, на защищенной от ветра площадке, поблизости от которой был лесок, а в кустарнике тёк ручей. Каждому досталось по небольшой брезентовой палатке, плюс еще одну такую же палатку поставили в качестве хозяйственной. Когда было очень холодно, мы в нее набивались вчетвером, но спать все равно расходились по своим отдельным апартаментам.

Работали по обычной схеме: трое каждый день уходили на маршрут, один оставался сторожить лагерь. Однако реально на дежурстве менялись только Лёша с Женей – я не дежурил, поскольку не мог доверить без меня вести разведочные работы команде, в которой не было ни одного профессионального археолога (Женя ездил с нами много, но в университете специализировался не по археологии, а по Востоку); а Лену мы не оставляли одну в лагере, опасаясь, что пастухи в этом случае могут похитить и лагерь, и ее. Чекинские пастухи были суровы: они ездили на лошадях, обычно с ружьями, имели самый независимый вид и все время искали каких-то коров; а карда у них стояла в очень укромном, укрытом кустами месте. Если бы дело было лет сто назад, я был бы уверен, что пасут скот они только для вида, а по ночам разбойничают.

На всех горках вокруг главной вершины Чеки мы нашли одиночные курганы с каменными насыпями; судя по всему, в них хоронили своих соплеменников ираноязычные кочевники наших степей – савроматы, сарматы, саки. Самый крупный из этих курганов расположен на главной вершине Чеки.

Курган эпохи ранних кочевников на вершине Чеки

Также на одной уплощенной возвышенности располагался целый могильник, образованный длинной цепочкой таких же каменных курганов, причем центральный курган имел в плане вид треугольника, совмещенного с кругом, и сохранившиеся до нашего времени каменные откосы высотой чуть ниже метра – вероятно, в древности это было какое-то очень интересное сооружение. На склонах возвышенностей мы обнаружили также несколько могильников, состоящих из двух-трех десятков небольших каменных оградок: это уже погребения поздних кочевников – ногайцев, калмыков, казахов.

По бортам балок, в которых текут ручьи, берущие начало из родников, бьющих у подножия Чеки, обнаружили несколько небольших стоянок каменного века и развалины одного казачьего хутора XIX – начала ХХ веков. В районе самого большого родника, в котором в 1990 году вроде была найдена каменная скульптура – голова то ли лошади, то ли верблюда, мы долго искали поселение эпохи бронзы, в существовании которого нас уверял Геннадий Борисович. В итоге, заложив серию шурфов и обнаружив в них пару фрагментов керамики, мы даже умудрились убедить себя в том, что отыскали этот памятник; однако сейчас я уверен, что мы приняли желаемое за действительное – то ли поселения под самой Чекой вовсе нет, то ли мы его просто не нашли.

Ходить по Чеке было непросто, все время приходилось то спускаться, то подниматься; камни лезли под ноги и о них было легко запнуться. Прошлогодняя трава на значительной части территории недавно сгорела от весеннего пала, приходилось километры идти по золе и пеплу, из-за чего и твоя одежда, и ты сам становился черным от головы до пяток. Некоторые дни были жаркие, даже очень жаркие, другие – холодные и дождливые, частая смена погоды является фирменным стилем степной весны. Еще было очень много пастбищных клещей, укушены хотя бы по одному разу были все участники отряда. После каждого маршрута мы снимали с себя этих довольно крупных и очень твердых насекомых, которых невозможно раздавить между пальцами. Несмотря на всё это, на Чеке было очень красиво. С каждой возвышенности открывался потрясающий обзор на весеннюю степь, а какие невероятные виды были с главной вершины! Оттуда степь просматривается во все стороны километров на сорок, и хорошо видна даже первая цепь Уральских гор, встающая за Сибаем.

Елена Полякова и Алексей Данилов в разведке по Чеке, 2001 год

Туристы в то время еще очень редко посещали Чеку, и на ней было прекрасно и одиноко. Отдельные «экстрасенсы» здесь иногда появлялись, но поток экстрасенсорно-эзотерического «паломничества» на Чеку начался чуть позже. «Учителя» экстрасенсорных движений и псевдорелигиозных сект провозгласили Чеку горой власти и повезли сюда своих адептов заряжаться «энергией», общаться с «Высшими» и выпрашивать у них различные блага повседневной жизни. Люди из этих паломнических групп обычно позитивно настроены, доброжелательны к посторонним и почти никогда не оставляют за собой мусор. Но общаться с ними, как правило, очень грустно… Впрочем, за время майской разведки 2001 года мы не встретили ни одного «экстрасенса», а видели только несколько выложенных ими каменных надписей на горах.

Мы с Алексеем Даниловым на Чеке в 2001 году

Вечера мы проводили у костра, много пели, тогда начал складываться «золотой» состав самых любимых песен нашего отряда. С подачи Лены в их число вошли «Мужики»: «Дал диспетчер добро самолету на взлёт…»; с подачи Жени – песня про то, что нам «лишь бы старенький дизель безотказно служил», с подачи Лёши – «Троллейбус» Цоя, с моей подачи – «Мы бродим по рекам, мы бродим по скалам, в надежде надежду найти…». И, конечно, реальной ситуации той разведки соответствовала только последняя песня, поскольку у нас вполне хватало и рек, и скал, но отнюдь не было ни самолетов, ни дизелей, ни троллейбусов. Однако у романтики есть такое свойство: уж если она начинает «переть», то делает это, не зная никаких границ. А в той разведке романтика «перла» просто по-страшному, я не помню другой такой романтической экспедиции.

Как-то раз вечером после маршрута Лёша с Женей решили сходить на реку Урал половить рыбу – зачем-то они же взяли с собой удочки? Идти до Урала было километров восемь по горам и холмам, столько же – обратно. Дорога проходила мимо потаенной чекинской карды, и какой-то вооруженный ружьем пастух с большим подозрением проехался какое-то время за нашими друзьями. Алексей говорил, что это был единственный раз в его жизни, когда ему приходилось идти, ориентируясь по звёздам, да еще и вздрагивая от внезапно взлетающих из-под ног куропаток, которые это делали «со звуками крокодилов». Вернувшись уже в глухой темноте, мужики долго интересничали и интриговали, но потом всё же достали свой улов. К сожалению, обе пойманные ими рыбы помещались в пачку из-под сигарет и не годились даже на уху.

Как-то раз навестить наш лагерь приехал Александр Михайлович. Мы с Леной и Женей были в маршруте, возвращаясь, увидели, что Михалыч сидит рядом с лагерем на обочине полевой дороги и что-то делает в ее пыли. Когда мы подошли, он живо встал, поздоровался с нами и поинтересовался: нашли ли мы стоянки каменного века? Я был вынужден признать, что пока что ни одной стоянки не смогли обнаружить. Тогда Михалыч сильно удивился такому «невезению» и протянул нам горсть отщепов и орудий на отщепах, только что собранных, по его словам, прямо на полевой дороге у нашего лагеря. Получалось, что мы – дурни, пропустившие стоянку под самым своим носом. Разглядывая отщепы, я ощутил некоторое сомнение и спросил Александра Михайловича, не кажется ли ему, что материал каменных орудий какой-то странный, не совсем привычный. Михалыч начал громко возмущаться и говорить: «Разве ты не видишь ударный бугорок? А площадка? А ретушь!?» Я отвечал, что все, конечно, вижу, но… Тут Михалыч жестко зажал в руке один из камней и со словами: «Прекрасный ударный бугорок, а если не нравится – так вот поправим, и здесь поправим», начал наносить удары одним камнем по другому, от чего во все стороны полетели отщепы. Я в первый момент просто ужаснулся: да что же он делает с находками, да как же так можно, и лишь спустя некоторое время до нас всех дошло, что Александр Михайлович, опытный специалист по каменному веку, только что сам и изготовил все эти «отщепы» и «орудия», а когда мы подходили к лагерю, он как раз вываливал их в дорожной пыли, дабы сделать не таким очевидным их совсем не древний возраст. После шока, испытанного от зрелища археолога, молотящего одним каменным орудием по другому, долго смеялись.

День Победы девятого мая было решено отпраздновать с некоторым размахом, который был бы сообразен данной памятной дате. С утра шел проливной дождь, однако Евгений отправился за покупками в поселок Урал за девять километров, а мы с Леной пошли снимать план позднемусульманского могильника в районе Большого Родника. К вечеру все собрались в лагере; Евгений принес полный рюкзак с разнообразными продуктами для праздничного стола и шесть бутылок водки; а Лёша сготовил какую-то праздничную еду, кажется, картошку с тушенкой.

Песни в ту ночь пелись исключительно военно-патриотической направленности. Сама ночь была очень холодной. Сначала мы этого не чувствовали, но в какой-то момент Алексей взял в руки отставленную в сторону на землю кружку с соком и обнаружил, что вместо сока в кружке находится лёд. Тогда мы достали имевшийся у кого-то из мужиков брелок к ключам, являвшийся одновременно спиртовым термометром, и увидели, что температура упала до десяти градусов ниже нуля. Стало реально страшновато: все-таки мы были снаряжены не по-зимнему.

Флаг нашего отряда – Степной археологической экспедиции. Нарисовал Петр Петров

Утром первой проснулась Лена. Маленькие палатки, в которых спали участники отряда, были покрыты толстым слоем инея. По ее словам, было не совсем понятно – пережил ли еще кто-то эту ночь. Тогда Лена начала опрашивать палатки:

– Лёша, ты там живой?

– Да!

– А ты, Женя? Женя? Женя!

– Да мёртвый, мёртвый!

Как выяснилось, никто из нас даже не заболел. В городе от такого переохлаждения кто-нибудь обязательно слег бы с температурой, но в полевых условиях организм реагирует на разные экстремальные ситуации иначе, как-то более конструктивно.

В последний вечер нашей разведки мы с Женей, как давние участники археологических экспедиций, посвященные в археологи еще на заре своей полевой юности, совершили обряд и посвятили Лёшу и Лену. Они оказались воистину достойны этого: впервые в жизни оказавшись в экспедиции, да еще в такой непростой, с честью выдержали все испытания. Содержание обряда я раскрывать не буду, отмечу только, что завершался он, как и положено, клятвой. Текст ее уже несколько раз публиковался и больше не составляет археологической тайны. Каждый из нас, посвященный в полевых отрядах, берущих свое начало из Урало-Казахстанской или Северо-Казахстанской археологических экспедиций (УКАЭ и СКАЭ), раз в жизни клялся:

 
Я, коснувшийся тайны тысячелетий,
Я, познавший тайны земли и смерти,
Клянусь:
Пусть палатка станет домом моим,
Дорога – судьбой моей,
А костер – вместилищем души нашей.
Клянусь копать до материка,
Глубже материка,
А если понадобится – то и до центра земли.
 

На следующий день к обеду за нами пришла машина с Аркаима, это был грузовик «Урал». Мы погрузили в него оборудование, а затем сели все вместе в кузов и так, в открытом кузове, и ехали до самой нашей базы.

Я очень люблю такую езду, никакой другой способ перемещения по степи не сравнится с этим: когда ветер постоянно бьет тебе в лицо, рядом – друзья, впереди ревет мотор мощной машины, а вокруг – любимая тобой степь.

Охота на менгиры

Менгиры представлялись нам на рубеже XXI века самыми загадочными древними сооружениями Зауральской степи. С поселениями и курганными могильниками все было более-менее ясно. Поселения являются остатками древних поселков, в которых жили люди; курганы – насыпями, сооруженными над древними кладбищами, в которых они хоронили своих умерших; но с какой целью люди ставили менгиры – вертикально установленные, вытянутые камни, иногда сооружали длинные ряды – аллеи или сложные по структуре комплексы таких камней?

Часто эти камни находили неподалеку от поселений эпохи бронзы, реже – в окрестностях могильников разного времени, иногда они стояли в степи далеко от археологических памятников любых других типов. Как правило, менгиры представляли собой природные каменные плиты с минимальной обработкой, но эти природные камни совершенно определенно были вертикально установлены человеком. В отличие от памятных и поминальных скульптур тюркских и монгольских кочевников – так называемых каменных баб – менгиры никогда не несли на себе изображения людей, хотя изредка на них читались какие-то тамгообразные знаки. Впрочем, эти знаки могли быть нанесены на камень гораздо позднее времени его установки. Точно так же и расположение камней в окрестностях древних поселений еще вовсе не значило, что они имели какое-то отношение к этим поселкам; менгиры вполне могли быть поставлены в этих местах до строительства поселков эпохи бронзы или уже после того, как эти поселки превратись в руины.

Елена Полякова у менгира Караташ, 2002 год

Тогда, в начале двухтысячных, мне представлялось, что все фиксируемые особенности зауральских менгиров можно объяснить, если предположить, что они сооружались в рамках ритуалов почитания ландшафтных объектов и природных духов; что если погребальные памятники были связаны, главным образом, с поклонением духам предков, то менгиры – с почитанием природных сил и стихий окружающего мира. В этой связи изучение менгиров представлялось важным элементом в попытках реконструкции мировоззрения и мировосприятия дотюркских народов Зауральской степи.

Не обнаружив в 2001 году менгиры на горе Чека (как выяснилось позднее, мы просто не успели обследовать ту часть горного массива, где они располагались), мы приступили к раскопкам Черкасинской аллеи менгиров, расположенной недалеко от границы заповедника «Аркаим», к югу от горы Вышка, она же Черкасинская сопка, которую приезжающие на Аркаим «экстрасенсы» именуют «горой Разума» и совершают на ней разнообразные псевдоязыческие ритуалы. Тогда, впрочем, этих «паломников» было мало.

Раскопки Черкасинской аллеи менгиров, 2001 год

Здесь наш отряд пополнился новыми людьми, которые тоже стали его постоянными участниками: под Черкасы выехали выпускники Челябинского пединститута Сергей Марков и Ирина Алаева, к экспедиции присоединился опытный путешественник Андрей Злоказов, который уже работал у нас на Лебяжьем; изучением погребенной почвы занималась почвовед Людмила Плеханова. Экспедиция носила сугубо мирный характер. Каждый вечер у костра Лена писала письма Лёше, которые всё равно неоткуда было отправлять. А самым запоминающимся событием для меня стала погоня, когда Андрей Злоказов на ВАЗ-113 по просьбе Лены догонял на кизильской трассе ускользнувший от нас аркаимский микроавтобус и стрелка спидометра ложилась за 150 км/ч.

Наш отряд на раскопках Черкасинской аллеи менгиров

Тогда же к нам в экспедицию приехал мой брат Петр Петров, профессиональный биолог. Впервые после школьных лет мы с братом работали в одной экспедиции, и опыт оказался очень положительным, уже более десяти лет Петр приезжает в наши экспедиции, а как-то раз мы с ним даже организовали совместный археолого-биологический отряд, тогда перед нами стояла задача комплексного обследования территории Брединского сурчиного заказника.

В результате работ на Черкасинской аллее нам удалось расчистить достаточно большой фрагмент цепочки древних камней – менгиров; оказалось, что в ней присутствуют как весьма крупные, так и совсем небольшие камни, перемежающиеся без всякой видимой закономерности. Никаких находок, кроме самих камней, обнаружено не было, однако палеопочвенные исследования Людмилы Плехановой позволили сделать предположение, что аллея была сооружена раньше IV века до н.э.

Черкасинская аллея менгиров, результаты раскопок

Потом в «охоте на менгиры» наступил некоторый перерыв: Геннадий Борисович направил нас с Леной копать Аландское, очень яркое поселение синташтинско-аркаимского типа, расположенное в Оренбургской области. Впервые мне доводилось участвовать в его раскопках еще осенью 1997 года, а 2001-й оказался последним годом этих работ.

Поселение Аландское, раскопки 2001 года

На Аландское должен был приехать отряд школьников из Новоорска, и шеф поставил перед нами задачу: установить лагерь, разбить раскоп, разместить школьников и вскрыть с ними на раскопе верхние горизонты. Сам обещал приехать через неделю и возглавить работу с нижними, самыми насыщенными и интересными слоями. В помощь нам была придана небольшая команда студентов-практикантов – главным образом, девушек, а также двое или трое парней-волонтеров, одним из которых оказался Антон Шмидт, повседневный ник Штирлиц. Для него это была первая археологическая экспедиция, после которой он вошел в состав нашего отряда и мы вместе работали несколько лет, даже одно время снимали вдвоем квартиру в северо-западном районе Челябинска – на двоих было проще ее оплачивать. В числе студентов был Слава Савин, тоже посвятивший свою дальнейшую жизнь археологии; а в установке лагеря нам помогал Вадим Пушкарев, с которым мы потом неоднократно ездили в экспедиции вплоть до Алтая.

Геннадий Борисович, обремененный многими делами, поехал на Аландское не через неделю, как собирался, а больше чем через две недели, к этому времени целый ряд «квадратов», заложенных на привходовой части древнего дома, мы уже успели выбрать вплоть до материковой глины. Было найдено много интересной керамики, каменный наконечник стрелы, еще какие-то предметы – сейчас уже все не вспомню. В углу дома расчистили рогатый череп козы, рядом с которым находился раздавленный землёй керамический сосуд. В археологии эпохи бронзы такие находки обычно трактуют как следы языческих жертвоприношений, хотя, возможно, в ряде случаев это просто случайные сочетания никак не связанных друг с другом предметов.

Новоорским школьникам пора было возвращаться домой, но перед этим они планировали посетить с экскурсиями музеи Аркаима. Мне тоже надо было возвращаться, тем более что, по сообщению с Аркаима, Геннадий Борисович уже выехал на Аландское.

Шефа ждали долго, но не дождались – надо было ехать. Мы с новоорской командой погрузились в ПАЗик и поехали на Аркаим. Всю дорогу я стоял в дверях автобуса с заряженной ракетницей-«ручкой» в руках. Мы с водителем внимательно вглядывались во все встречные машины, чтобы вовремя заметить шефскую «Волгу». Однако было ясно, что, скорее всего, мы распознаем ее в последний момент и не успеем остановить. Развернуться и догнать «Волгу» на стареньком ПАЗике нереально. А встретиться с шефом надо было обязательно, обговорить ряд моментов по раскопу на Аландском и по дальнейшей работе. Поэтому я решил: как только я понимаю, что мимо нас только что проехала шефская машина – торможу автобус, выскакиваю из двери и стреляю из ракетницы ей вслед, а ПАЗик начинает сигналить. Может быть, таким образом нам удастся привлечь внимание шефа или его водителя.

На удивление, данный малоадекватный план удался. Уже сворачивая с брединской трассы на восьмикилометровую дорогу к Аркаиму, мы увидели прямо перед собой шефскую «Волгу». Автобус остановился, дверь открылась, я выскочил наружу – но «Волга» уже проехала мимо нас и как раз проходила поворот на трассу. Я поднял ракетницу, хлопнул выстрел, бледная в дневном свете ракета полетела дугой в сторону шефской машины, наш автобус тяжело загудел сигналом. Какое-то из этих действий сработало – и шефская «Волга», затормозив, развернулась.

В августе того же года наш отряд под руководством Ирины Алаевой выехал в разведку на реку Кайрахту – правый приток Большой Караганки. Лагерь стоял на так называемом Черном омуте – это обширный и глубокий участок реки, сформировавшийся, видимо, на месте какого-то карстового провала. На берегу здесь расположено большое и красивое поселение эпохи бронзы, осматривая его окрестности, мы с Майклом все время заглядывались на плёс и рассуждали: живут ли там русалки? Местные жители из поселка Полоцк утверждали, что лет двадцать назад они выловили в этом плесе огромного, более чем двухметрового сома.

В начале сентября мы опять поехали «по менгиры» – копать одиночный менгир Система-8, стоявший между поселением и курганным могильником эпохи бронзы в окрестностях станции Система – в тех местах, где я участвовал в археологических раскопках еще школьником.

Вадим Пушкарев на менгире Система-8 в процессе раскопок

Когда мы расчистили менгир, оказалось, что он имеет длину свыше трех метров и весит почти две тонны. Для того чтобы исследовать яму, в которой он был установлен, менгир требовалось приподнять. Из нескольких бревен мы соорудили рычаги и с большими усилиями смогли немного сдвинуть и закрепить гранитную плиту, после чего удалось расчистить яму. В процессе работ менгир нависал над нами и совсем не хотелось думать, что же произойдет, если он вдруг сдвинется или рухнет прямо на нас. Только пытаясь на практике приподнять и хотя бы чуть-чуть передвинуть эту огромную тяжесть, мы прочувствовали, каково же было древним людям перемещать и устанавливать такие камни.

Раскопки на Системе, 2001 год. Поднимаем рычагами менгир

В яме под менгиром мы обнаружили несколько небольших фрагментов керамики эпохи бронзы. При всей незначительности материала, впервые под одним из зауральских менгиров была сделана датирующая находка. Она позволяла предположить, что менгир был установлен в бронзовом веке, около трех с половиной тысяч лет назад, на полдороги от поселка на кладбищу того времени – к курганному могильнику.

Расчищенный менгир Система-8

Вечером того же дня, когда мы двигали менгир, Лёша Данилов и Вадим Пушкарев вернулись на электричке в город – у них там были срочные дела. Вскоре они, потрясенные, наблюдали по телевизору, как пассажирские самолеты таранят небоскрёбы в Америке – на дворе было как раз 11 сентября. Казалось бы, всего лишь немного стронули один древний камень в Зауральской степи, а тут такие глобальные последствия (так рассуждали мы позднее, упражняясь в черном юморе).

На Системе, 2001 год

На следующий вечер после отъезда мужиков снялась и оставшаяся часть нашего отряда: я, Лена Полякова и два университетских студента – Константин и Илья. Дожидаясь электричку на краю платформы станции Система, мы услышали разговор карталинских грибников о том, что начинается война, а Америку атаковала какая-то японская красная армия. У буфетчицы в Карталах мне удалось выпросить уже прочитанную ею сегодняшнюю газету – и мы получили хоть какую-то информацию об этом грандиозном трагическом событии, с которого, собственно, и начался XXI век.

Ранней весной следующего, 2002 года мы предприняли крайне необычную разведку на лыжах по льду озера Тургояк. Предыстория этого выезда такова. В 2001 году в университетскую археологическую лабораторию два или три раза звонил один мужчина и говорил, что на острове Веры на озере Тургояк находятся древние каменные сооружения – дольмены, и хорошо было бы археологам обратить свое внимание на эти объекты. Археологи привыкли к такого рода сообщениям относиться скептически: как показывает практика, в большинстве случаев, когда людям, далеким от археологии, кажется, что они нашли что-то древнее и уникальное, при проверке оказывается, что обнаруженный ими объект либо природный, т.е. не имеет никакого отношения к человеческой деятельности, либо почти современный, либо никакого объекта вообще нет, а есть просто буйная фантазия. Однако случаются и приятные исключения, но бывает это нечасто.

В лаборатории пару раз обсуждалась тема: не съездить ли нам на остров Веры и не проверить ли, что же это там за каменные сооружения, но так ни у кого руки и не дошли. И вот в марте 2002 года университетские разведчики, посещавшие другую археологическую организацию Челябинска – Южно-Уральский филиал Института истории и археологии Уральского отделения Академии наук, сообщают, что туда тоже были аналогичные звонки и один из ведущих сотрудников филиала, Станислав Аркадьевич Григорьев, собирается в разведку на остров Веры, как только растает лед на озере и до острова можно будет добраться на лодке.

Вот тут в нас взыграло ретивое, и мы решили опередить Станислава Аркадьевича. Если он собирается туда, когда стает лед, то мы поступим хитрее и успеем съездить и осмотреть остров раньше – пока до него еще можно добраться на льду. Сказано – сделано, и вот уже две машины вышли на трассу: ВАЗ-113 Андрея Злоказова и 412-й «Москвич» Майкла Угаева, в них погрузилась наша команда вместе с лыжами – Сергей Марков, Ирина Алаева, Лёша Данилов, Лена Полякова, Антон Шмидт и я. Озера Тургояк мы достигли без проблем, решили обогнуть его по берегу, чтобы подобраться поближе к острову Веры, дорога оказалась ужасной, совсем не для наших машин, по ней ходили только полноприводные грузовики – «Уралы» и трехосные КамАЗы. С трудом, выталкивая и вытаскивая машины из снежных заносов, мы забрались на водораздел – и покатились вниз, к озеру. Склон был крутой, под снегом был лед, машины тащило вниз по дороге, как на салазках, было совершенно очевидно, что обратно наверх по этому пути наши машины взобраться не смогут, пока снег и лёд не растают, и если не найдется какой-либо альтернативной дороги обратно, в цивилизацию, нас ждут очень веселые перспективы.

Заснеженный путь, по которому мы съезжали к Тургояку, закончился у ворот какой-то базы отдыха. За небольшие деньги мы сняли домик, растопили печку, мужики пошли на лёд бурить лунки и ловить рыбу на зимние удочки. Вообще участники нашего отряда частенько пытались ловить рыбу на удочки и спиннинги, но результаты обычно были достаточно разочаровывающие. Хороший улов неизменно обеспечивал только Андрей, который такой ерундой, как удочки, сроду не занимался, а сразу ставил сети.