Текст книги "Аттила"

Однако Визигаст, Даггар и двое человек из их свиты напрасно старались пробраться с южной стороны через площадь к северо-восточному ее углу, где находилась тюрьма Ильдихо. Пробиться сквозь густую толпу всадников и пеших, женщин и детей было слишком трудно. Между массой бегущих носились также лошади, потерявшие седоков.

Даггар уложил на месте коротким копьем не одного гунна, преграждавшего ему дорогу, и продолжал с трудом продвигаться вперед, не спуская глаз с плоской крыши, где виднелась высокая фигура Ильдихо. Молодая девушка много раз пыталась отворить дверь своей темницы, прежде чем страх и волнение, вызванные возраставшим шумом на площади, заставили ее подняться по приставной лестнице на крышу, чтобы видеть оттуда все происходящее. Все окна в доме, как и единственная дверь, были закрыты ставнями и задвинуты железными засовами.

Даггар постепенно пробирался к башне, очищая себе путь гневными ударами направо и налево, между тем как Ардарих выстроил своих гепидов, ожидая нападения Хелхала, которому удалось все же собрать вокруг себя достаточные силы, чтобы напасть на германцев.

Но общая суматоха в стане гуннов все увеличивалась.

Вдруг Визигаст громко крикнул:

– О, Даггар, взгляни наверх: Ильдихо погибла! Вон там на крышу к ней пробирается гунн.

Даггар приостановился, услышав голос короля, и поднял голову.

– Дзенгизиц! – простонал он. – О, он схватил ее! Они борются!

Продолжая наносить страшные удары в толпе, Даггар быстро продвигался вперед, хотя понимал, что ему невозможно поспеть вовремя на выручку невесте. Борьба между остервеневшим злодеем и молодой королевной была слишком неравна, но девушку окрыляла надежда, жажда мести и отчаяние. А Дзенгизиц так и сыпал удары, размахивая оружием.

LII

Сбитый с ног, затоптанный конскими копытами Дзенгизиц не был однако убит. С невероятным усилием удалось ему подняться с земли. Платье князя было порвано в клочки, копье и нагайка изломаны, тело мучительно ныло от множества ушибов и ссадин, кровь текла по лицу: в общей свалке кто-то распорол ему острой шпорой щеку сверху донизу. Дзенгизиц и всегда был олицетворением гуннского безобразия, но теперь, вывалявшись в грязи, растрепанный, оборванный, окровавленный, с лицом, искаженным от бессильного бешенства, он походил на самого дьявола. Поднявшись на ноги, гунн пошатнулся; его силы были истощены отчаянной борьбой, смертельным страхом и болью от ран. Заметив стоявшую рядом с ним лошадь без седока, Дзенгизиц удержался за ее гриву, приник головой к ее спине, закрыл глаза и перевел дух. Новая толпа подскакавших беглецов вновь грозила смять его, но передние всадники узнали князя и постарались удержать остальных.

– Это ханский сын! – крикнули они. – Дзенгизиц!.. Стойте, не раздавите его!

Под таким прикрытием Дзенгизиц собрал остатки сил и вскинул глаза на крышу, где стояла Ильдихо.

Большая толпа бегущих гуннов, теснимая Даггаром с юга, отделяла его от тюрьмы королевны.

– Пропустите меня! – крикнул он хриплым голосом. – Я прошу вас! Слышите ли? Дзенгизиц просит.

В этой мольбе было столько убедительности, что стоявшие поблизости расступились в смущении и растолкали остальных.

– Дзенгизиц просит! Этого еще никогда не бывало!

– Дорогу ханскому сыну!

– Чего ты желаешь, господин?

– Бежать?

– Нет, отомстить! – отвечал князь, скрежеща зубами. Он растолкал последние редкие ряды беглецов, отделявшие его от башни, выхватил кривой нож из-за пояса и бросился к двери. Но она была крепко заперта; это до сих пор спасало Ильдихо, так как многие гунны, несмотря на беспорядочное бегство, пытались отомстить за своего государя дерзкой убийце, громко хвалившейся своим злодейством.

Караульные, стоявшие у входа, бежали еще в начале всеобщего смятения, а некоторые были увлечены бегущими против воли. Между тем дверь темницы была заперта кроме засова еще и на замок, а часовой, имевший при себе ключ, исчез вместе с другими. Таким образом, не один гунн напрасно старался проникнуть в тюрьму и должен был отказаться от своей попытки, спеша спастись бегством.

Дзенгизиц нашел железный засов уже отодвинутым, но, попробовав выломать тяжелую дубовую дверь ногой, разразился проклятиями. Замок также не поддавался под ударами его кулака и кинжала.

– Топор! Секиру! Целый дом, полный золота за секиру!

– Вот, Дзенгизиц, тебе секира! – крикнул один из гуннов, бежавших мимо: он выхватил оружие из-за пояса и бросил князю. Тот поймал его на лету.

– Га! Я проучу тебя, подлый трус! – крикнул сын Аттилы вслед беглецу, и тотчас размозжил ему голову его же секирой. Через минуту, он опять стоял у дверей, разбивая замок могучими ударами. Стук его топора заглушал дикий вой женщин и крики мужчин; немудрено, что его слышали и в соседних домах.

Угловое здание напротив было также крепко заперто снаружи, и стража от него разбежалась. Действия Дзенгизица привлекли внимание узника в подвале, который стал присматриваться к происходящему сквозь щели ставней.

Вдруг эти любопытные глаза исчезли.

LIII

Ильдихо с гордостью и восхищением наблюдала сверху за магическим действием своего смелого признания, но вскоре ее радость сменилась испугом.

Она слышала отчаянный вой гуннов, видела страшную суматоху, поднявшуюся между ними, наконец, беспорядочное бегство врагов и стычки с германцами. Она узнала издали Даггара и отца, которые с неимоверным усилием пробирались к ней, прокладывая себе дорогу оружием. Гунны падали вокруг них, но они все же слишком медленно продвигались к цели.

От исхода отчаянной борьбы, происходившей у нее на глазах, зависела участь Ильдихо, и она напряженно следила за кровавой драмой на площади. Нагнувшись через перила плоской крыши, девушка не смутилась, когда стрела, пущенная одним из беглецов в ненавистного убийцу хана, вонзилась у ее ног в деревянное покрытие.

И поначалу оглушительный стук топора у ее двери не показался ей подозрительным. Ее взгляд был устремлен на площадь, а не на улицу сбоку.

Вдруг Ильдихо услышала, что ее кто-то окликает по имени. Она оглянулась и увидела на плоской крыше соседнего дома человека, кричавшего ей так громко, что его голос заглушал крики гуннов и стук топора.

– Ильдихо! Ильдихо! Беги, он убьет тебя! Спустись с крыши в подвал и спрячься. Он может ворваться каждую минуту.

– Эллак! Ты здесь? – крикнула девушка. – Что с тобой?

– Не спрашивай. Спрячься, мне слишком далеко до тебя!

Эллак смерил тревожным взглядом пространство, разделяющее обе крыши.

– Нет, я не могу перепрыгнуть! Спасайся, он убьет тебя!

– Кто?

– Мой брат! Дзенгизиц! Он выламывает дверь внизу и сейчас поднимется по лестнице! О, боги, он уже там!

Действительно, в узком люке, выходившем на кровлю башни, в ту же минуту показалась отвратительная голова гунна с окровавленным, искаженным лицом. Секиру он бросил внизу, у выломанной двери, а нож держал в зубах, чтобы быстрее подняться по приставной лестнице, держась за перекладины обеими руками.

Дочь Визигаста обладала редким мужеством, однако при виде Дзенгизица она вскрикнула от ужаса и одно мгновение была готова перепрыгнуть через перила на улицу, только бы не попадаться ему в руки. Но лишь один взгляд с высоты вниз вызвал у нее сильное головокружение. Прыжок с башни был бы смертельным. Не падая духом Ильдихо бросилась к открытой двери люка, в надежде помешать злодею взобраться на крышу… Поздно!.. Отвратительный гунн уже стоял перед нею, устремив на свою жертву сверкающий взгляд, точно волк, готовый броситься на беззащитную лань.

– Даггар! – закричала девушка. – Даггар, скорее на помощь!

– Кричи сколько хочешь! – злобно зарычал Дзенгизиц, замахиваясь ножом. – Никто не спасет тебя от моей руки. Горе тебе, убийца прекраснейшего из людей! Жаль, что мне нет времени натешиться над тобой, понемногу вымучить тебе душу из трепещущего тела! Но ты должна умереть. Ты должна…

Тут она бросилась к нему с отчаянной решимостью.

Германка была сильна и бесстрашна.

Нередко случалось ей схватить за рога взбесившуюся корову и принудить к повиновению. Она не хотела гунну позволить зарезать себя, как беззащитного ребенка, и решилась по крайней мере дорого продать свою жизнь.

Ильдихо вцепилась обеими руками в поднятую правую руку врага, в которой он держал нож, и не допускала его ударить себя или перехватить оружие в левую руку. При этом девушка толкала Дзенгизица обратно к открытому люку.

Одну секунду он стоял, ошеломленный неожиданным отпором, но это длилось недолго. Превосходство мужской силы тотчас дало себя почувствовать. Свободной левой рукой Дзенгизиц схватил Ильдихо за горло и, несмотря на отчаянное сопротивление, стал толкать ее к низким перилам крыши. Здесь он надеялся справиться с нею и по крайней мере сбросить германку с башни, если не удастся зарезать ее.

Молодая девушка чувствовала, что ей приходится уступать шаг за шагом, хотя она боролась с врагом насколько хватало сил; но ее руки ослабевали… Вот она у самых перил; гунн старается опрокинуть ее на них… У Ильдихо потемнело в глазах. «Фригга, заступись!» – успела крикнуть она…

Но тут с площади и боковой улицы раздался такой оглушительный, потрясающий крик сотен голосов, что Дзенгизиц выпустил горло своей жертвы, вырвал сильным движением свою правую руку и отскочил назад, прислушиваясь и оглядываясь во все стороны. В то же мгновение позади него послышался громкий стук: какой-то человек перепрыгнул через перила на крышу башни. Злодей узнал в нем своего брата – Эллака.

LIV

Видя перед своими глазами неминуемую гибель Ильдихо, Эллак рискнул перепрыгнуть с одной кровли на другую. Его попытка была до такой степени отчаянной, что вызвала у свидетелей этой сцены единодушный крик испуга и удивления. Ему удалось однако уцепиться левой рукой – на правой у Эллака не было кисти, – за решетку, окружавшую крышу, и повиснуть в воздухе. Переведя дух после ужасного прыжка, он подтянулся на левой руке всем корпусом кверху, оперся правым локтем о перила и перекинулся через них. Конечно, при этом Эллаку пришлось упасть на плоскую крышу, но он тотчас вскочил на ноги и бросился между братом и девушкой.

– Беги, Ильдихо! – крикнул он королевне. – Спустись по лестнице. Твои близко. Даггар!

Однако Дзенгизиц с быстротой молнии бросился назад к люку и загородил его, с угрозой поднимая нож.

– Несчастный! Проклятый гот. Ты защищаешь убийцу своего отца? Хорошо же! Вы оба должны…

– Ее следует судить, а не убивать!

Эллак бросился к брату, схватил его за руку и постарался оттащить от люка, чтобы очистить дорогу девушке.

Действительно, ему удалось с неимоверными усилиями достигнуть этого.

– Спасайся, Ильдихо! – крикнул он еще раз.

Королевна бросилась к отверстию, подобрала платье, присела на край, спустила вниз ноги и, нащупав приставную лестницу, соскользнула по ней вниз на спине, придерживаясь только руками за продольные брусья. Она уже твердо стояла на ногах в верхнем этаже башни, как вдруг услышала у себя над головой глухой стук, как будто от падения тяжелого тела. Вслед за тем Дзенгизиц быстро спустился вниз. В руке у него был окровавленный нож.

– Презренный пес лежит мертвый, и ты последуешь за ним! – крикнул злодей, хватая Ильдихо за ее развевающиеся волосы как раз в ту минуту, когда она стала спускаться по широкой, удобной лестнице на второй этаж.

Девушка громко вскрикнула от боли и смертельного страха; ей казалось, что холодная сталь ножа уже скользит по ее шее; она закрыла глаза, ожидая последней минуты.

– Даггар! – громким воплем вырвалось у нее имя любимого человека.

– Я здесь! – раздалось внизу лестницы.

И в ту же минуту Ильдихо почувствовала, что рука Дзенгизица выпустила ее волосы.

Нечеловеческий крик, раздавшийся позади, заставил девушку открыть глаза. Возле нее стоял Даггар.

Она оглянулась на своего преследователя и увидела гунна, лежащего на полу в предсмертных корчах. Он хрипел и бился, пронзенный в грудь метким дротиком германца.

Тут измученная Ильдихо упала без чувств на руки жениха.

LV

Горячие поцелуи Даггара скоро заставили очнуться бесчувственную девушку. Переступая порог темницы, молодые люди столкнулись с королем Визигастом и его свитой. Эта горсть отважных храбрецов разогнала последних гуннов. Спасенные все вместе беспрепятственно направились через площадь на южную сторону лагеря, где Ардарих вел переговоры с Хелхалом.

Оба предводителя стояли один против другого, впереди своих выстроенных и готовых к бою дружин.

Ардарих опирался левой рукой на свой высокий щит, доходивший ему до локтя; орлиные крылья на шлеме бросали тень на его мужественное лицо; правая рука держала древко копья, и эта гордая фигура героя была проникнута истинно-царским величием; он кивнул Визигасту и Даггару, показывая, чтобы те стали рядом с ним, возле графа Гервальта.

Перед грозным и величавым королем гепидов стоял Хелхал в простом, даже бедном одеянии, какое носили гунны в старину: оно состояло из лошадиных шкур, сшитых в виде рубашки без рукавов; жесткий шерстяной плащ покрывал его плечи. Голова старика была обнажена: спутанные седые волосы спускались редкими прямыми прядями на грудь и спину; он опирался на гуннский лук, высотою в человеческий рост; разорванная тетива развевалась по ветру; из шеи Хелхала сочилась кровь: ее слегка задели дротиком. Несчастный князь, по-видимому, совершенно упал духом; он согнулся, как дряхлый старик, и его седая голова сама собой клонилась на грудь, как будто в смертельном изнеможении. Горькие, жгучие слезы, какие может проливать только человек в зрелом возрасте, медленно струились крупными каплями по его морщинистым впалым щекам и смешивались на бороде с кровью из раны.

Он упорно смотрел в землю, избегая торжествующего взгляда германского короля. Ардарих громко, но спокойно говорил на гуннском языке, так что его могли свободно слышать воины Хелхала.

– Ты сам видишь теперь, верный и честный слуга Аттилы, что меня нельзя упрекнуть в измене: только покойному хану принес я торжественную клятву верности и никогда с тех пор не поднимал против него меча, но его сыновьям я не намерен подчиняться. Вы должны наконец понять, гуннские мужи, что после того, как наши боги наслали ужас на ваши несметные полчища, они говорили устами прекрасной девы, королевны Ильдихо…

– Убийца! – перебил Хелхал, бросая яростный взгляд на дочь Визигаста.

– Нет, она защищала себя в минуту страшной опасности и имела полное право убить врага, отстаивая свою честь, – сказал Ардарих. – Итак, когда наши боги обратили в бегство многие тысячи гуннов правдивыми словами Ильдихо и рассеяли их, как дым, ты, храбрый Хелхал, и та немногочисленная дружина, которую тебе удалось собрать вокруг себя, вздумали оказать нам отпор. Но, предупреждаю вас, вы слишком малочисленны и не можете помешать гепидам прорваться сквозь ваши ряды, чтобы опрокинуть и истребить роскошный шатер вместе с останками вашего повелителя. Вспомните, что скоро прибудет сюда моя пехота, ровно восемь тысяч войска!

– Осмелься только, попробуй! – грозно ответил Хелхал с мрачным отчаянием в голосе. – Мы заслоним дорогой нам прах своими трупами!

– Успокойся: мы и не покушаемся на осквернение могилы хана. Мы чтим вашу непоколебимую верность своему вождю. Мы уважаем мертвых. Не мщения, а свободы добиваются германцы!

Ардарих повторил последние слова на готском языке.

– Свобода! Свобода! – раздались торжествующие крики в рядах гепидов.

– Выслушай же меня, почтенный князь, – снова заговорил Ардарих. – Ты поставил мне при начале Ваших переговоров неразумные требования. Тебе хотелось, чтобы я выдал гуннам короля Визигаста, Даггара и его невесту Ильдихо; за это ты обещал с миром отпустить нас. Но ведь я рисковал своей жизнью, явившись сюда именно для их спасения! Если гунны хотят получить обратно освобожденных царственных пленников, то пускай возьмут их с оружием в руках!

Стон бессильной ярости вырвался у Хелхала; он окинул нерешительным взглядом своих оробевших воинов.

– Вот видишь: ты сам сознаешь свое бессилие, – продолжал король гепидов. – Лучше согласись добровольно на то, что я предлагаю тебе от чистого сердца, из признательности к умершему хану. Мы не станем нападать на вас и удалимся, не сделав никакого вреда, но пускай все германцы в лагере, как мужчины, так и женщины, которые пожелают последовать за мной, будут беспрепятственно отпущены в свое отечество. Вы же, гунны, оставайтесь в мире и оплакивайте своего повелителя, а вместе с ним и падение гуннского царства. А сотням сыновей Аттилы передайте так: «Валамер, амалунг; Ардарих, внук Вотана; Визигаст, руг; Дагомут, скир; Фара, король герулов; Гильдивальд, туркилинг; Гельмихис, лонгобард; Гариогайс и Сидо, короли маркоманов и квадов; Гервальт и Гортари, аллеманы; Ирнфрид, тюрингенец; Арно, предводитель хаттов; Маркомер и Сунно, предводители побережных франков – все эти короли народов, графы, начальники, заключили между собой священный союз, подтвержденный клятвой, и решили свергнуть с себя иго своих притеснителей, гуннов».

– А мы, – грозно отвечал Хелхал, – принудим вас к повиновению, как непокорных рабов, или все ляжем костьми!

– Значит, вам придется испытать на себе второе: и ты, старик, и все сыновья Аттилы падут в неравной борьбе. Пусть сами боги рассудят, кто из нас прав, кто виноват в кровопролитной битве. Они решат, кому должен принадлежать мир: сынам ли Аттилы или же сынам Асгарда. А теперь, по старинному геройскому обычаю нашего народа, назначим время и место великого сражения: в четыре месяца и вы, и мы успеем собрать все наши народы. В Паннонии протекает прекрасная река, называемая Нестадом; она извивается по широким полям – вот отличное место битвы. Туда приглашаю я тебя и всех сыновей Аттилы со всеми военными силами гуннов на кровавый пир. Согласны ли вы?

– Согласны! – твердо ответил Хелхал, гордо выпрямляясь.

Он сделал знак своим приближенным, и те разослали гонцов по всем улицам гуннского лагеря с воззванием к германцам – постоянным жителям и пленным – что они могут, по желанию, уходить с Ардарихом или оставаться. Потом верный слуга Аттилы обратился еще раз к своему противнику, королю гепидов, и сказал:

– Уходите скорее от этого священного места и не оскверняйте своим присутствием прах великого умершего!

– Мы пойдем, – воскликнул Даггар, – но свидимся с тобою снова, через четыре месяца. Тогда Нестад потечет кровью. Тогда мы заставим вас вернуться обратно в ваши родимые степи на дальнем востоке, и освобожденный мир стряхнет с себя ярмо гуннов.

– Свобода! Свобода! – разносилось между тем по всем улицам лагеря, куда только достигало воззвание Хелхала.

Тут Ильдихо подошла ближе к отцу и жениху, подняла прелестную головку, зардевшись легким румянцем, и стала перешептываться с ними.

Оба закивали ей в знак согласия, и Визигаст заговорил:

– Князь Хелхал! Кроме добровольного освобождения живущих здесь германцев мы просим тебя еще об одном: уступи нам одного мертвеца – Эллака! Он пал от руки гунна, спасая мою дочь. Его труп не должен быть осквернен вашим мщением. Мы возьмем его с собой…

– И воздвигнем высокий курган над могилой этого потомка амалунгов, по старинному готскому обычаю! – перебил юный Даггар.

Хелхал утвердительно кивнул головой.

– Эллак не принадлежал нам при жизни, – с горечью произнес старик, – и не должен принадлежать нам по смерти… Возьмите себе этого выродка!

Даггар с помощью своих скиров снял тело молодого князя с крыши и положил на носилки.

Гунны молча стали расходиться, бросая мрачные, но несмелые взгляды на гепидов.

Они окружили густой толпой пурпурный шатер с останками Аттилы. Последнее, что бросилось в глаза Ардариху, когда он готовился пуститься в обратный путь, была иссохшая, понурая фигура Хелхала. Старик с трудом взошел на деревянное возвышение, на котором поднималась палатка, и упал без чувств на верхней ступени.

Гепиды же направились к южным воротам, увозя с собою труп Эллака. У ворот они остановились, поджидая освобожденных германцев, стремившихся к ним со всех сторон. Мужчины, женщины, дети спешили к своим освободителям, кто пешком, кто верхом, кто на повозках, наполненных домашним скарбом. Каждая семья уводила с собой и домашний скот.

LVI

Всего набралось несколько тысяч народа. Одни жили здесь более или менее продолжительное время, в качестве заложников, пленных, просителей, искавших правосудия, или обвиняемых, дожидавшихся суда; другие же составляли часть постоянного населения столицы гуннов.

Прошло более часа времени, пока герольды гепидов, трубя в рога, объехали все улицы обширного лагеря, предлагая германцам следовать за королем Ардарихом; наконец они вернулись с известием, что нигде нет больше ни одного германца и ни одной германки; ни одна душа не пожелала остаться в неприятельском гнезде.

Мало-помалу громадный поезд был приведен в порядок стараниями, обоих королей, графа Гервальта и Даггара, и шествие тронулось в путь через южные ворота.

Вечернее солнце, только изредка выглядывавшее из-за туч в продолжение долгого летнего дня, ярко осветило окрестности перед самым закатом. Его косые лучи заиграли на шлемах, концах копий, на панцирях и щитах отъезжавших германцев, придавая этой движущейся процессии золотисто-огненный колорит.

Король Ардарих вместе с другими предводителями выехал за ворота, остановил своего коня и бросил прощальный взгляд на лагерь Аттилы.

– Смотрите! – вскричал он вдруг. – Что это вспыхнуло там багровым пламенем?

– Да, – подтвердил Даггар. – А под пламенем клубится черный дым, точно исполинский траурный флаг!

– Вслушайтесь! – заметил Гервальд. – Какой ужасный рев, какой крик и завывание!

Один из освобожденных германцев при первом возгласе Ардариха залез на высокий тополь у самых ворот и закричал:

– О, господи, какое зрелище!

– Что там происходит?

– Шатер! Шатер с покойником! Со всеми сокровищами! Гунны подожгли его, и он пылает с четырех сторон! А теперь – о, какой ужас!

– Что ты видишь?

– Они бросают в огонь живых людей! Мне ясно видно… Я узнаю их! Это рабы, которые устанавливали шатер и строили деревянное возвышение.

И германец в ужасе поспешил спуститься с дерева.

– Понимаю, – заговорил король Визигаст. – Гунны предчувствуют, что им придется вскоре покинуть эту страну: гордая столица хана опустеет и останется беззащитной. Поэтому никто не должен знать, где погребен Аттила, чтобы человеческое корыстолюбие не потревожило его праха в могиле.

– Пойдем скорее, дорогая моя дочь! – прибавил он, подводя к Ильдихо оседланную лошадь.

Но королевна робко приблизилась к жениху, который взял в эту минуту из рук одного скира свою арфу, вынесенную из тюрьмы.

Девушка вытянула вперед свою руку, пристально взглянула на нее и прошептала:

– О, мой Даггар, не страшно ли тебе будет прикоснуться к руке? Ведь ею совершено убийство!

Но юноша порывисто схватил руку невесты с красивой узкой кистью и стал покрывать горячими поцелуями ее длинные белоснежные пальцы.

– Это рука богини! – воскликнул он с жаром. – Сама Фригга укрепила ее и направила к общему спасению!

Он ударил по струнам арфы и запел:

 
Слава нам, о златокудрые герои,
Готы храбрые, отважные гепиды!
Всем привет, спасенным от неволи,
От ярма постыдного Аттилы!
Наконец погиб наш притеснитель,
Божий бич, народов ужас, Этцель!
Не мечом, не дротиком германским
Поражен он был на поле ратном,
Нет, в ночной тиши, ехидне злобной
Раздавила голову пятою,
Растоптала в благородном гневе
Королевна, царственная дева.
И спасла ее неустрашимость
От тиранства многие народы,
И она тот подвиг совершила,
Честь свою девичью охраняя.
Вторьте вы певцу под звуки арфы
И прославьте все мою невесту:
Красотой сияет лучезарной
И мужей геройством превосходит.
Жребий ей завидный в жизни выпал —
От чудовища вселенную избавить.
Имя этой девы непорочной
Перейдет к потомкам отдаленным.
Слава деве, доблестной Ильдихо,
Слава ввек прекрасной королевне!
 

И сотни, тысячи людей, протягивая руки к дочери Визигаста, которая стыдливо склонила голову на грудь жениха, с восторгом повторяли вслед за певцом:

 
Слава, слава деве благородной,
Слава ей, прекрасной королевне!