Текст книги "Я еще жив. Автобиография"

До недавнего времени я никак не могу понять, почему после того, как я рассказал Орианне о завершении своей карьеры и своем прощальном туре, она сразу же представила меня стариком в тапочках, сидящим с трубкой в кресле. Ей было всего тридцать один, она была матерью ребенка, и вдруг ее пожилой муж говорит ей, что собирается уйти на пенсию. К тому же он наполовину глухой! Что будет потом? Подагра?

Во время подготовки к туру в 2004 году я не замечал этого. Мои мысли были совсем о другом. Но весной я снова окунулся в реальность семейной жизни – Орианна сказала мне, что она снова беременна. Впервые в своей жизни я взял отпуск в связи с отцовством: расписание концертов поспешно переделали, чтобы я точно мог присутствовать при родах и после этого находиться дома в течение продолжительного времени.

* * *

Тур The First Final Farewell стартовал в миланском «Фила Форум» 1 июня 2004 года. Мы ездили по Европе и Америке до конца сентября, когда я сказал зрителям «Чао!» в американском Office Depot Center в Форте-Лодердейле.

Однако перед тем, как покинуть Америку, я решил воспользоваться выходным после концерта в Хьюстоне. Понимая, что конец моей карьеры близок – возможно, я в последний раз в своей жизни приехал в Техас, – я совершил паломническую поездку в Сан-Антонио, место битвы за Аламо.

Прошло полвека с тех пор, как я впервые посмотрел по телевизору диснеевский фильм «Дэви Крокетт, король диких земель». Наибольший интерес у меня вызвала битва между 185 техасцами и несколькими тысячами мексиканцев. Но то, что начиналось с детских игр с игрушечными солдатиками и крепостью в саду на Хансворт-роуд, 453, превратилось во взрослом возрасте в серьезное хобби.

В 1973 году во время тура Foxtrot мы с Питером Гэбриэлом поехали на историческое место, чтобы посмотреть, насколько реальность отличалась от голливудского мифа. Это было невероятно волнующе – увидеть собственными глазами культовый фасад церкви Аламо; место тринадцатидневной кровавой блокады представлялось мне священным. Я не мог дождаться момента, когда вернусь туда. По дороге туда я встретил ясновидца, который был убежден, что в предыдущей жизни я был одним из тех 185 защитников – гонцом Джоном Смитом. Я, конечно же, с недоверием отнесся к этому, хотя в детстве я обычно заканчивал все свои игры этой тематики тем, что поджигал игрушечных солдатиков – как я позже выяснил, именно эта судьба и была уготована техасцам во время той битвы.

Во время другого тура по Америке примерно в середине восьмидесятых я гулял по Вашингтону, DC, и забрел в магазин под названием «Галерея истории». В нем продавались исторические документы; среди нацистских военных орденов и подписанных Бетховеном партитур я нашел письмо, написанное Дэви Крокеттом. Оно стоило 60 000 долларов. Крокетт был моим кумиром, но я не мог позволить себе потратить такое количество денег на кусочек бумаги, несмотря на то что это было настолько волнительно для меня.

Но это возбудило во мне большое любопытство, и я начал искать другие реликвии и памятные вещи, связанные с той битвой. Однако первый сувенир из Аламо появился у меня только в канун Рождества 1995 года; это был подарок от Орианны – седло вышеупомянутого Джона Смита. Он отвозил последние письма и не был в Аламо, когда она пала 6 марта 1863 года, и я даже представить не мог, сколько это седло прошло миль во имя штата Техас.

С тех пор я коллекционировал все памятные вещи, связанные с Аламо, без раздумий покупая оружие и документы, когда была возможность и позволял бюджет (и зачастую когда бюджет не позволял).

И вот в 2004 году, понимая, что, возможно, я в последний раз гастролирую по Америке, я арендовал небольшой самолет, чтобы посетить любимую достопримечательность. Я потащил с собой Орианну, трехлетнего Ника и Дэнни Гиллена. Когда мы направлялись к выходу после полуторачасовой частной экскурсии по Аламо, я заметил магазинчик недалеко от северо-восточного края крепости – места, где прошло самое кровавое сражение.

Внутри исторического магазина я заговорил с его менеджером Джимом Гимарином. Это было началом большой дружбы и плодотворного союза – впоследствии Джим будет помогать мне в моих поисках реликвий.

Некоторое время спустя Джим упомянул, что земля под его магазином (он арендовал помещение для него) никогда не была подвергнута раскопкам. Он был в этом уверен. Поэтому я сделал очевидную вещь – я купил магазин, чтобы провести свои арехологические изыскания.

Под магазином мы нашли настоящий клад артефактов: личные вещи солдат, пуговицы, подковы, зубы (как людей, так и животных). Мы почистили эти вещи и составили их перечень, затем восстановили пол и отремонтировали магазин. Сейчас в нем есть аккуратная модель Аламо 200-летней давности, и этот магазин привлекает множество туристов, для которых проводится озвученная мной экскурсия.

* * *

После американской части тура The First Final Farewell я на два месяца отправился домой, а затем, 1 декабря 2004 года, в Женеве, родился Мэттью Томас Клеменс Коллинз. Я снова стал отцом, и я был на седьмом небе от счастья. Казалось, что все мои старшие дети были так же счастливы, как и я, и, наконец, я был близок к завершению гастрольной жизни музыканта и собирался с готовностью принять на себя роль отца-домоседа, помогающего своей жене воспитывать маленьких детей.

Я оградил себя от работы до октября 2005 года, когда мы отправились на завершающую часть тура, начинавшуюся в «Саку Суурхаль» в Таллине, Эстония. Концерт был грандиозным. Конец гастролей был особенно прекрасен, не в последнюю очередь потому, что я выступал в тех местах – Эстония, Литва, Финляндия, – где никогда не был. Мой слух не подводил меня, что также придавало мне сил. Все отлично провели время. Я заканчивал карьеру? В таком-то возрасте (мне было всего пятьдесят четыре на момент окончания тура)?

Но мое решение остановиться было окончательным. Я сказал, что это конец. Я должен был сдержать слово и вернуться домой. И это будет справедливо – пока я ездил с туром The First Final Farewell, Орианна сидела дома. Сначала она была беременна и заботилась о ребенке, а затем ухаживала за новорожденным и заботилась о ребенке. Без своего мужа ей пришлось очень несладко.

Я считал дни до того момента, когда закончу прощальный тур, навсегда оставлю сцену, приеду домой и устроюсь на работу, которую я всегда так страстно желал, но которой так и не смог ни разу по-настоящему насладиться – отцовство. На полный рабочий день. До этого в обоих случаях – с Саймоном и Джоули, а затем с Лили – мне не удавалось быть полноценным отцом, сорок часов в неделю. Мы все заплатили большую цену за это. В этот раз я собирался все сделать правильно со своими детьми, с моими двумя мальчиками. Я был полон любви и хотел подарить ее им. Мне нужно было многое восполнить в своей жизни. Настало время семьи.

Одновременно с этим Орианна очень много думала и переживала по поводу будущего. Она была уверена, что мое решение завершить карьеру было кардинальным – больше никакой работы для меня и ни для кого.

Но Орианна не хотела окончательно оставлять свою работу, полностью посвящать себя материнству и постоянно проводить время дома с бездеятельным, праздным пенсионером. Она была творческой личностью, имела степень магистра в сфере международного менеджмента и степень бакалавра в области торговых отношений, и также опыт управления собственным бизнесом – организующей мероприятия компанией O-com.

Именно ее активность и деятельность послужили для нас в 2000 году толчком для создания благотворительной организации. На протяжении многих лет я получал письма от детей, которые просили у меня совета по поводу того, как им попасть в музыкальную индустрию, но я даже не знал, что им сказать и как им помочь, поэтому просто давал им парочку контактов. Однажды вечером мы с Орианной обсуждали это и в итоге разработали план по созданию фонда, который помогал, направлял и давал бы советы детям в области спорта, искусства и музыки. Мы связались со своими друзьями из этих сфер и попросили их быть наставниками в той области, в которой они работают. Так появился фонд «Литтл Дримс».

Учитывая все это, очевидно, что Орианна не особо разделяла мое желание прекратить работу и устроиться поудобнее дома в комфортном кресле. Представляю, что она думала: «Я на такое не подписывалась!»

Помимо постоянного страха и множества сомнений у нее начались резкие перепады настроения. Она чувствовала себя непривлекательной и никому не нужной. Мне неприятно признаваться в этом, но я не проявлял особого сочувствия к ней. Я постоянно вспоминал отношение моего отца к любым проблемам – он говорил: «Соберись и возвращайся к работе».

Страх Орианны по поводу того, что же будет с семьей после окончания моей карьеры, перемешивался с ее послеродовой депрессией, и поэтому, когда я приехал домой после первой половины тура, мы с ней были в абсолютно разном расположении духа. Наши отношения становились более напряженными, мы были измотаны, недопонимание между нами все росло.

Когда дома не все в порядке, самое тяжелое – улыбаться на концертах во время гастролей. Но все же, когда я продолжил тур в октябре 2005 года, в глубине души я был немного рад, что смогу отвлечься. Возможно, расстояние могло бы пойти нам на пользу. Я мог более обстоятельно подумать о нашем будущем и о том, что нужно было Орианне. А у нее появилось время, чтобы привести себя в порядок (хотя да, ей еще нужно было заботиться о двух маленьких детях).

Но между нами все равно чувствовалось напряжение, когда она несколько раз приезжала ко мне во время тура. В свободное от репетиций и концертов время мы с ней ругались в номерах отелей. Когда мы ехали в фургончике в аэропорт вместе с гастрольной командой, царило неловкое, холодное молчание, которое усиливалось тем, что ребятам приходилось чувствовать себя неуютно из-за нас. Джоули, присоединившаяся ко мне на время тура, лучше всех понимала, что у нашего с Орианной брака были проблемы. Праздничная атмосфера прощального тура The First Final Farewell была испорчена. Счастье нашей молодой семьи постепенно растворялось.

Я уверен, что между нами все еще существовала большая любовь, просто мы никак не могли ее найти в тот период.

Я не мог избавиться от мысли: «Не могу в это поверить. Неужели опять. Опять я на гастролях, и опять мой брак на грани катастрофы. В третий раз. И каков общий знаменатель? Я. Вся вина лежит на мне».

Если делать вывод о том, что же стало причиной недопонимания между мной и Орианной, то я бы сказал, что я виноват в том, что не слышал ее и не понимал, в чем она нуждается. Я не понимал, почему мы ссорились, я не понимал, почему меня выгоняли из супружеской постели. Я просто не мог понять тебя. Прости.

Нику было четыре с половиной, Мэтту не исполнилось и года. Если случилось бы то, о чем я думал, то у меня бы отобрали моих детей. А они бы даже ничего не поняли. Мучительное дежавю сжимало мне сердце.

Когда 24 ноября 2005 года тур The First Final Farewell завершился концертом в Праге на «Сказка-арене», мы с Орианной все еще были вместе, все еще были женаты; как минимум на бумаге. И мы все еще жили в одном доме, но долго это не продолжалось.

Кем будет барабанщик, если расстанется со своей девушкой? Бездомным.

Как вы назовете барабанщика, который развелся в третий раз? Неудачник.

Снова начинаем, а затем снова прекращаем,

или Воссоединение Genesis, бродвейское общество, распад семьи

Последние шесть недель 2005 года образовали огромную пробку из возложенных на меня обязательств. Хотя скорее случилась дорожная авария. В результате столкновения разбились не только автомобили.

В середине ноября пять участников самого первого состава Genesis собирались на заранее запланированную встречу в Глазго (где я давал один из последних концертов тура The First Final Farewell), чтобы поговорить о долгожданном, обсуждаемом всеми воссоединении.

В декабре я срочно понадобился Disney на Бродвее для работы над театральной музыкальной адаптацией «Тарзана» – на четыре месяца раньше запланированной даты и к тому же на следующий день после Рождества.

В общем, мой баланс между работой и домом снова был полностью нарушен. Отличное завершение карьеры.

На встрече Genesis планировал обсудить тридцатилетие альбома The Lamb Lies Down on Broadway, ставшего к тому моменту уже легендарным. На самом деле, если быть точным, 2004 год был тридцатилетием альбома. Даже спустя три десятилетия Genesis так и не научился придерживаться своего графика. Мы некоторое время обсуждали идею о том, что первый состав Genesis – я, Тони, Майк, Питер и Стив – вновь соберется, чтобы выступить с альбомом, ставшим последним в карьере Питера в составе нашей группы. Однако на этот раз мы подготовимся по высшему разряду. Для лучшего осуществления театральной составляющей альбома, неразрывно связанной с текстом Питера и повествовательной концепцией двойного альбома, в нашем распоряжении были все передовые технологии современности. На бумаге это выглядело гораздо привлекательнее обычного, чествующего былую славу лучших времен, коммерческого тура воссоединившейся группы. Достаточно заманчиво: пять пожилых мужчин, разбросанных по всему миру, снова собрались вместе, чтобы организовать выдающееся выступление; именно поэтому мы встретились в моем отеле в Глазго 20 ноября 2005 года. Даже несмотря на то, что это происходило во время последних дней моего так называемого прощального тура, я был воодушевлен новым проектом.

Лично я чувствовал, что не попрощался должным образом с Genesis, равно как и сам Genesis не попрощался должным образом со своими поклонниками. Спустя десять лет я соскучился по Майку и Тони. К тому же было бы неплохо снова сесть за ударную установку и просто выступать со своей группой. Также важно было понимать, что амбициозная, дорогостоящая, мультимедийно-театральная презентация The Lamb Lies Down on Broadway не сможет по определению войти в рамки длинного тура по самым большим мировым аренам. Новый тур будет короче, но гораздо более впечатляющим, чем предыдущий. Он будет включать в себя несколько концертов в неплохих театрах, может, даже на Бродвее, а остальной мир сможет удовлетворить свой интерес с помощью онлайн-трансляций, которые также пройдут в кинотеатрах. Мы были очень взволнованы перспективами, которые нам открывались.

Итак, впервые за тридцать лет мы впятером снова собрались вместе. С нами также были Тони Смит и менеджер Питера Майк Лардж.

Атмосфера была отличной. Мы все встретились, чтобы обсудить детали и назначить точные даты репетиций и концертов – если Питер решит, что хочет принимать в этом участие. Если он согласится, все получится. Если нет, то нет смысла что-либо делать.

Как только мы начали обсуждать дела, все быстро вернулось на круги своя: Питер оставался все таким же – раздражительным и нерешительным, Тони все так же немного цеплялся к Питеру, Стив был все таким же скрытным и молчаливым, Майк все так же пытался примирить всех, а я все также ерничал и шутил, пытаясь разрядить обстановку. Ничего не изменилось.

Вскоре выяснилось: для того чтобы выступить с The Lamb Lies Down on Broadway, используя современные технологии – точнее, если современные технологии будут работать исправно, – от всех потребуется огромное количество усилий, времени и энергии. Без лишних слов мы поняли, что это означало временное перемирие между Питером и Тони. Жизнеспособность всего замысла будет зависеть от тех, кто осуществляет этот проект. Его потенциал безграничен, но в то время, как быстро развивающиеся технологии открывают новые возможности, они же заставляют сталкиваться с новыми препятствиями.

Мы также понимали, что мы не должны пререкаться и спорить по поводу идей, но – в общем-то, как и всегда – Питер хотел исследовать все представившиеся творческие возможности. Кроме того, Питер обязательно возьмет на себя некоторые аспекты проекта. И как бы мы ни старались, кто-то все равно будет возмущаться по этому поводу. Для осуществления задуманного нам придется преодолевать границы возможного не только с технической точки зрения.

Затем наш менеджмент рассказал нам о сложных экономических и логистических реалиях: нам потребуются месяцы подготовки и огромная команда, чтобы потянуть все это. И даже если концерты получится транслировать по всему миру, проект в целом не будет финансово жизнеспособным, если мы выступим только на четырех-пяти площадках.

Еще одной большой проблемой было расписание Питера, которое, казалось, было расписано на десятки лет вперед. На протяжении тридцати лет он пытался заставить людей забыть, что он был вокалистом в Genesis, и старался выйти на совершенно новый уровень. Именно этим он и занимается до сих пор.

После нескольких часов тщетных попыток поймать ягнят и вернуть их в загон мы решили на некоторое время приостановить обсуждение и подумать еще. И встретиться снова. Не считая приятной встречи со старыми друзьями, время было потрачено впустую.

Когда Питер, его менеджер и Стив покинули нас, мы с Тони и Майком облегченно выдохнули и с улыбкой переглянулись: «Что это, черт возьми, вообще было?» Мы посмеялись над тем, что не смогли сделать то, ради чего мы впятером собрались в этой комнате в Глазго – решить, «да» или «нет». Итак, в приятной, открытой, расслабленной атмосфере, которую мы втроем выстраивали в течение двадцати лет совместной работы, мы поняли очевидное и отложили The Lamb Lies Down on Broadway до лучших времен.

На самом деле мы так хорошо чувствовали себя втроем, что подумали: раз уж мы собрались здесь, то почему бы нам – мне, Тони и Майку – не сделать что-нибудь вместе?

Мы ощущали, что у нас троих было какое-то незаконченное дело. После того как я покинул группу, Тони и Майк нашли нового вокалиста – шотландского музыканта Рея Уилсона (также известного, будучи фронтменом гранж-группы Stiltskin) – и записали альбом Calling All Stations (1997 год). В 1998 году они поехали в тур, а в 2000 году решили прекратить работу. Так все и закончилось – довольно разочаровывающий конец саги о Genesis.

Через пять минут мы приняли решение. Genesis времен Бэнкса, Коллинза и Резерфорда снова отправится в тур. И вот нас снова трое.

Но у меня было два главных условия. Первое – это должен быть разумный (то есть короткий) тур. Второе – я должен иметь достаточно времени, чтобы выполнить все свои обязательства перед «Тарзаном» на Бродвее до того, как мы перезапустим механизм Genesis. Это значило: во-первых, не планировать концерты до лета 2007 года, а во-вторых, объявить о воссоединении группы только спустя год, в ноябре 2006-го. Таким образом, я мог спокойно сконцентрироваться на «Тарзане» и – что самое главное – перекинуть спасительный мост через растущую пропасть между мной и Орианной.

Но когда тур The First Final Farewell закончился и я вернулся к тому, что осталось от моей семьи, то вдруг осознал, что начал терять (или уже потерял) Орианну. Я отчаянно хотел вернуть ее, но что бы я ни предпринимал, все мои усилия сводила на нет реальная жизнь, требовавшая, чтобы я продолжал работать.

Печально, но даже после окончания тура работа все равно победила, как это часто было и в прошлом. Когда из Disney сообщили, что я должен быть в Нью-Йорке на следующий день после Рождества, я ничего не мог поделать с этим и согласился. «Тарзан» представлял собой масштабный бродвейский проект, над которым работали тысячи людей, и я был центральной фигурой в нем – это был мюзикл с моей музыкой. Едва вернувшись домой, я снова уехал.

Я устроился в отеле «Пенинсула» и с первых дней 2006 года с рвением накинулся на свой новый, третий диснеевский проект. У меня не было выбора, так как премьера «Тарзана» должна была состояться через пару месяцев в театре «Ричард Роджерс». Писать музыку для мюзикла «Тарзан» – логичное продолжение моей работы над музыкой к одноименному фильму. Но здесь на мои плечи навалилась неимоверная ответственность – гораздо большая, чем в фильме. Я очень рассчитывал на этот проект. Я надеялся, что он поможет мне изменить мою жизнь и проводить время дома с детьми. Если бы все получилось, то двойник «Фила Коллинза» смог бы сразу же уйти в отставку. Возможно (только возможно), я смог бы сохранить свой третий брак.

С точки зрения творчества работа над театральным мюзиклом позволила мне выйти на новый уровень. Я прошел путь от написания поп-песен до написания материала совершенно иного типа – материала, который движет всей сценической постановкой, включавшей в себя огромное количество действующих лиц.

Я ходил в театр «Ричард Роджерс» каждый божий день. Наблюдал за репетициями. Слушал, как оркестр исполнял мои песни. Критиковал, делал замечания, ходил в студию и смотрел, как проходит работа над альбомом записей первого исполнения. Я участвовал везде и всюду. Все думали, что я сумасшедший.

Оглядываясь назад, я понимаю, что лучше бы последовал примеру Элтона Джона, когда он работал над «Королем Львом»: отстранился бы, поехал домой и позволил Disney делать то, что у них и получается лучше всего. Но во мне проснулась одержимая сторона моей личности – та, которая день за днем во время туров слушала записи концертов.

Я заплатил большую цену за свою одержимость. К началу 2006 года стало ясно, что наш с Орианной брак был обречен.

Тони Смит привез юриста в Нью-Йорк, и мы немного обсудили, что нужно будет сделать, если Орианна решит развестись. На следующее утро, прямо перед возвращением юриста в Швейцарию, я получил заказное письмо от официального представителя Орианны, которое ставило меня в известность о том, что она подала на развод в Швейцарии.

Я был шокирован. Пока я обдумывал будущее, она его уже определила. Это все меняло, поэтому мы с юристом встретились в последний момент перед его рейсом. Я думал только об одном: «И вот опять». И еще: «Почему?»

В итоге ничего нельзя было уже изменить, в дело вступили гордость и юристы, процесс пошел и исход был… неизбежен.

Что я должен был сделать, так это запрыгнуть в самолет, прилететь в Швейцарию и вживую сказать Орианне то, что я пытался донести ей по телефону: «Что мы делаем? Я не хочу потерять тебя. Я люблю своих детей. Я хочу заниматься своей работой. Что мне нужно сделать? Не исчезать на шесть месяцев, в то время как ты пытаешься справиться сама со своими трудностями? Без проблем».

Я так этого и не сделал. Я только подумал: «Что ж, хорошо». Никакой рациональной мысли, просто принятие факта. Какой же я идиот.

Тем временем огромная машина под названием Disney разогналась настолько сильно, что ее уже было невозможно остановить. После трех месяцев репетиций 24 марта начались предварительные показы «Тарзана». Их посещали представители культурной элиты Нью-Йорка. Отчаянно пытаясь отвлечься от своих проблем, я ходил на каждый показ «своего» шоу. На одном из них Том Шумахер представил меня Дане Тайлер. Она была ведущей шестичасового выпуска новостей на WCBS-TV, а также большой любительницей театра. Также она вела бродвейскую программу на CBS, и на следующий день она взяла у меня интервью в одной из рубрик программы.

Мы неплохо поладили во время длинного, исчерпывающего интервью. Медленно, аккуратно мы стали присматриваться друг к другу. Она была милой, умной женщиной со светлыми глазами, человеком из совершенно другого мира. Между нами было взаимопонимание, нас тянуло друг к другу, мы с ней сошлись. Она помогла мне поднять мою самооценку.

В тот период я начал ненавидеть самого себя, того, кем стал; поэтому, когда мы начали встречаться, я попросил ее называть меня Филиппом. Почему мне не нравится «Фил Коллинз»? Потому что его жизнь – огромное недоразумение и сплошной беспорядок. Он был человеком, в третий раз разводившимся, в третий раз разрушившим свою семью. После того как он потерял Джоули и Саймона после развода, затем – Лили, он скоро потеряет и Николаса с Мэттью.

Я начал думать о том, кто я вообще такой. Я решил, что если я дам себе другое имя, другую идентичность, то я, по всей видимости, смогу начать новую жизнь. Итак, решено: я Филипп, новый человек.

Мои отношения с Даной быстро помогли мне ощутить себя действительно новым человеком. Со временем, после того как мои мальчики несколько раз приезжали в Нью-Йорк, я заметил, что она отлично поладила с ними. Джоули, Саймон и Лили очень привязались к ней. Моя мама, брат, сестра тоже ее полюбили. С ней было хорошо и легко. Мы даже начали играть вместе в гольф.

* * *

В ноябре 2006 года, через шесть месяцев после выхода «Тарзана», я полетел в Лондон, чтобы вместе с Майком и Тони на пресс-конференции объявить о европейской части тура Turn It On Again, который начнется летом 2007 года.

Постепенно жизнь приходила в норму. У меня было шоу на Бродвее, и – как в личной жизни, так и в профессиональной – Филипп и Фил Коллинз оттолкнулись от дна и начали выплывать на поверхность. Само собой, я все еще скучал по Орианне и страстно желал увидеться с мальчиками, но пытался жить дальше. Она четко дала мне понять, что другого выбора у меня нет.

Genesis приехал на репетиции в Нью-Йорк, а затем – в Женеву. Все прошло здорово, хотя и не без проблем, конечно же. Мы были довольно своеобразной группой, поскольку никогда не помнили, как играть свои песни. Это был старый добрый подход к своей музыке настоящей «школьной группы». К счастью, наш гитарист Дэрил Стёрмер, работавший с нами много лет, помогал нам и был очень полезен, пока мы метались в поисках правильной ноты или слова. Раньше музыка проржавевшего Genesis звучала непрофессионально, когда мы только начинали репетировать, но сейчас, спустя десять лет, несколько проектов и два с половиной развода, я почувствовал, что с трудом могу вспомнить некоторые песни, написанные в семидесятые. Много слов, как будто бы это была другая жизнь. Но возобновившиеся репетиции с этими ребятами ясно напоминали мне, почему в течение стольких лет мне так нравилась моя работа.

Я приходил на эти репетиции, чтобы сделать то, что мне нужно было сделать: вспомнить тексты песен, вспомнить, как их петь. Тем временем Майк и Тони упорно трудились над самими выступлениями: освещением сцены занимался великолепный художник Патрик Вудроф, уже долгое время сотрудничавший с нами, а за декорации отвечал признанный мастер своего дела, художник-декоратор Марк Фишер. Но я никак не участвовал в этом (или не отвлекался на это), к видимому раздражению Тони Бэнкса.

Так я позиционировал себя на тот момент в Genesis. Стоит признаться, что за моей отчасти отстраненностью стоял некий посыл. Да, это был тур воссоединившихся музыкантов, но это нельзя было назвать полноценным возвращением. Я подозреваю, что все, кто знал о воссоединении, ожидали, что за восемнадцать месяцев, в промежутке между Глазго и началом гастролей, мы сможем написать новый альбом. Но я не был готов об этом даже думать. Я был категорически против этого. Мне хватало своих дел: запуска мюзикла на Бродвее и развода с женой.

Да и в целом нам не нужен был альбом, чтобы запустить все заново. Это был бы шаг назад. Я не возвращался в Genesis. Я говорил «прощайте».

В марте 2007 года мы втроем снова собрались на пресс-конференции в Нью-Йорке. На этот раз мы объявили о североамериканской части тура, которая должна была начаться в сентябре в Торонто. Нас ожидали шесть недель (в понимании Тони Смита – месяц) на крупнейших площадках Северной Америки. Наша просьба о том, чтобы все прошло проще и мы выступали в театрах, была уже давно отвергнута агентом Гиддингсом и менеджером Смитом.

Тур Turn It On Again: The Tour начался в Финляндии 11 июня 2007 года. Первая часть гастролей включала в себя двадцать три концерта (в Великобритании мы должны были выступить два раза за один день), после которых, спустя месяц, наступала кульминация – огромное бесплатное шоу в римском «Циркусе Максимусе».

С самого начала все площадки были заполнены, а реакция зрителей – невероятной. Европейские стадионы были забиты молодыми людьми, которые еще даже не родились, когда я стал вокалистом Genesis, но уже были нашими преданными поклонниками. Их настроение не испортил даже дождь, который, казалось, преследовал нас по всему континенту.

В нескольких местах я был в первый раз, особенно мне запомнился польский город Катовице. Там на нас как будто бы снизошла небесная кара. Из-за грома и молнии светооператорам пришлось слезть со своих рабочих позиций. Мы играли, несмотря на шторм, и закончили концерт песней The Carpet Crawlers, и вся промокшая до нитки публика пела ее вместе с насквозь мокрыми музыкантами. Это был очень эмоциональный момент; среди зрителей была Дана – она увидела старую группу Филиппа и их фанатов во всей красе.

Из неловких моментов – благотворительный фестиваль с участием многих звезд Live Earth. Он проходил на «Уэмбли», и мы стояли первыми в очереди, так как в тот же вечер нам еще нужно было успеть выступить в Манчестере. Люди еще толкались у входа, когда мы начали играть. Сцена стадиона была огромной, от нее даже шла длинная дорожка в зал. Обычно я не использую штуки подобного рода, но в этот раз я решил с осторожностью пройти по ней во время песни Invisible Touch. И я вспомнил, почему я завершил – или пытался завершить – сольную карьеру двумя годами ранее. Я старался не думать о том, что «я слишком стар для такого», и призывал на помощь все силы, но не могу сказать, что преуспел в этом. Я только повторял про себя: «Скорее бы эта дорожка закончилась».

От нелепого к грандиозному: в тот вечер мы выступали на «Олд Траффорде», в театре мечты команды «Манчестер Юнайтед». В Манчестере концерты всегда получались бесподобными, и этот вечер не стал исключением.

На следующий день мы вернулись в Лондон, чтобы дать концерт в другом значимом для мира спорта месте – на стадионе «Твикенхэм», который был очень важен для английского регби (и на котором молодой маэстро Фил Коллинз участвовал в спринтерских состязаниях, будучи учеником в Детской школе имени Нельсона).

И теперь, спустя столько лет, в нашем райдере появился один дополнительный пункт – пандус для инвалидной коляски. На концерт должна была приехать моя мама – одна из двух людей во всем мире, кто называл меня «Филиппом». Ей было девяносто четыре, ее зрение стремительно ухудшалось, и ее нужно было доставить на стадион на инвалидной коляске. Но она все равно приехала – она всегда горячо поддерживала своего младшего сына всеми способами. Это был последний раз, когда мама видела мое выступление. Через два года у нее случился инсульт, и это сильно ухудшило ее здоровье. Она пыталась бороться, но после еще нескольких инсультов начала медленно угасать. Джун Уинифред Коллинз умерла в свой день рождения – 6 ноября 2011 года. Ей было девяносто восемь.