Текст книги "Я еще жив. Автобиография"

Учитывая все это, я мог сказать, что это была идеальная работа для меня. Группа Genesis часто выступала на концертах, имела хорошие отзывы и контракт на запись альбома. Кроме того, мне нравились все эти ребята. Они были интересными. Не какой-нибудь простенький блюз. Мы были разными, но у нас было и много общего. Я мог справиться с этой работой. Я точно мог стать подходящей деталью в этом механизме.

От «Синего хряка» до головы лиса,

или Genesis в туре и в маскарадных костюмах

Благодаря репетициям в «Малтингсе» наши отношения в группе становились все лучше. Это был уютный старый сарайчик, и нам было комфортно там репетировать, импровизировать и сочинять песни. Но настоящая проверка ждала наш состав только на выступлениях. Или, если точнее, во время поездок в туре. Как смогут наши вспыльчивые участники обновленного Genesis ужиться в более ограниченных условиях крошечного гудящего семейного автомобиля?

Наши амбиции простирались гораздо шире деревенского города Суррей, и поэтому в последние месяцы 1970 года мы ездили с концертами по всей стране в Hillman Imp Питера или на Mini Traveller Майка. Но даже тогда старые школьные привычки искоренялись с большим трудом, и вскоре неофициальный порядок подчинения стал очевиден. Я был в нем, что неудивительно, последним.

Водитель имел выигрышное положение. Если ты вел, то диктовал условия и мог требовать все марки «Грин шилд»[28]28
  Марки «Грин шилд» – обменные марки, выдававшиеся вместе с покупкой; их можно было обменять на определенные промтовары.


[Закрыть] на заправках.

Когда за рулем был Питер, Тони обычно выигрывал спор по поводу того, кто сядет на пассажирское место. Остальные заваливались назад, сражаясь за свободное пространство с целым набором акустических и электрогитар.

Кстати говоря, под «остальными» подразумевались три человека, так как с нами был еще один гитарист, Мик Барнард. После прослушивания (которое Ронни провалил) мы справлялись вчетвером, без гитариста, и Тони титаническими усилиями пытался сыграть все гитарные партии на электропианино Hohner. Затем мы нашли Мика. Он был хорошим парнем и хорошим гитаристом, но он тоже недолго продержался. Я прочно запомнил не то, как он играл, или что-то еще, связанное с музыкой, а то, как он всегда высаживался около станции обслуживания «Тоддингтон» на М1, рядом с Данстэбл, Бердфордшир. Я никогда не понимал, как он добирался оттуда домой.

Итак, поиски нового гитариста продолжились. Мы изучали Melody Maker в течение недели и нашли объявление Стива Хэкетта. Оно начиналось с фразы «Артистичный аккордеонист», что было хитрым способом попасть на вершину списка. Питер решил, что это достаточно интересный музыкант и нужно дать ему шанс. Мы пригласили его в квартиру Тони в Эрлс-Корте, чтобы он показал, на что способен. Стив пришел весь в черном – что мы, в общем-то, могли ожидать от него – и оказался довольно примечательной личностью. Он явно был большим фанатом Роберта Фриппа из King Crimson и впечатлил нас скорее не музыкальными талантами, а своими идеями и мыслями. И мы взяли его.

Прекрасные времена: мне почти исполнилось двадцать лет, я получал десятку в неделю (больше, чем мог потратить) и наслаждался романтикой поездок с очень крутыми ребятами.

Эта романтика приняла необычную форму, когда мы остановились около «Синего хряка» на станции обслуживания «Уотфорд Гэп», М1. Множество групп останавливались здесь, когда возвращались с концертов на севере Англии. Ранний завтрак, состоявший из фасоли на тосте, и бурчание по поводу студентов из Университета Лидса только взбадривали уставших рокеров. И начиная с этого момента на дороге был свет. До этого – только светоотражатели, но после Вотфорд Гэп всех водителей на трассе сопровождали фонари. Так как у нас не было амфетаминов или других препаратов, это было единственным, что помогало не заснуть.

Питер любит разговаривать за рулем. Мы летели по М1 в сторону Мидлэндс, как вдруг услышали пронзительный вой. Это был не я, жаловавшийся на нехватку марок «Грин шилд». Это было из-за Питера, ехавшего на второй передаче со скоростью 80 миль в час. Он настолько был поглощен тем, что хотел сказать, что забыл переключить передачу.

В тот раз с нами была гастрольная команда: Джерард Сэлби, еще один Старый Картузианец, и его девятнадцатилетний брат Эдриан. Позже мы узнали, что он тоже был нашим «менеджером». Никто не подумал нам об этом сказать, а мы не подумали спросить. К сожалению, у него за все то время не сохранились копии счетов или чеки за драпировки, батарейки, кабели и так далее. Genesis зарабатывал приличную сумму денег на концертах, но тратил гораздо больше на то, чтобы их, собственно, организовать. К концу налогового года наше положение было незавидным, как и положение Эдриана. Его уволили.

Нашей публикой были в основном парни, в основном – с длинными волосами, в основном – студенты. Они предпочитали носить шляпы для рыбалки и длинные пальто, дополненные стопками пластинок под мышками. Не самая практичная одежда для энергичных концертов в тесных помещениях. Тогда мы не выглядели модно и только потом узнали современную моду получше.

Мы давали концерты везде, где только возможно, и с разной степенью успешности. Мы помогали Atomic Rooster на одном университетском выступлении в Лондоне. Я никогда не считал Карла Палмера талантливым барабанщиком, но он был хорошим парнем, и когда они выступали, я тихо шагал за кулисами, пытаясь найти самую выгодную точку для просмотра концерта.

В темноте я умудрился задеть ногой и выдернуть из розетки вилку, к которой был подключен целый букет проводов. На сцене раздался резкий щелчок, и все накрылось: свет, звук, выступление. Я быстро улизнул, пока лидер группы – в действительно субатомном состоянии – не нашел меня.

В большинстве случаев, однако, концерты делаются довольно профессионально: сбегай туда, сделай то, беги обратно. Пара косячков, но никакой вакханалии. Однако ближе всего к ней мы были на выступлении в Лондонском городском университете, которое было первым концертом с Genesis для Стива. Наш выход был позже, чем планировалось, поэтому я коротал время, распивая несколько бутылочек ньюкаслского коричневого эля. Когда наступила наша очередь, меня уже унесло, в прямом смысле этого слова. Я делал все правильно, но на несколько сантиметров правее барабанов. Это было даже лучше воображаемой гитары: я играл на воображаемых барабанах. После этого я с содроганием думал: «Что же подумал новый гитарист? Первый концерт, и барабанщик накидался». Это был первый и последний раз, когда я выходил на сцену пьяным.

Но это не значило, что я был против того, чтобы немного выпить после выступления, особенно если с нами были другие музыканты. У Тони Стрэттона появилась отличная идея организовать для трех самых сильных его групп совместный тур из девяти концертов по всей стране. Наш Package Tour начинался в лондонском театре «Luceum» 24 января 1970 года. За очень даже приемлемые шесть шиллингов (сейчас – тридцать пенсов) можно было увидеть Genesis («сейчас, без сомнения, они поймали волну современности» – Sounds), Lindisfarne («они отличаются мощными, четкими и понятными песнями» – Melody Maker) и, в качестве вишенки на торте, Van Der Graaf Generator (как будто бы предвещая апокалипсис, VDGG[29]29
  VDGG (Van der Graaf Generator) – сокращенное название британской прогрессив-рок-группы 60-х и 70-х годов XX века.


[Закрыть] отлично используют ударные аккорды и находчивые паузы, чтобы выделить нависающее над нами высокое напряжение – NME»[30]30
  New Musical Express – английский музыкальный журнал.


[Закрыть]).

Тур имел огромный успех, и концерты каждой группы были проведены при полном зале. NME описывала выступление в Ньюкасле следующим образом: «Около 500 людей пришлось вывести из помещения, так как 2500 поклонников устроили настоящую массовую истерию (да-да, именно так!) в святая святых – в «Сити-холле». В Манчестере вокруг «Фри Трейд Холл» «столпилась целая вереница длинноволосых юношей в надежде достать последние оставшиеся билеты».

За кулисами тоже царило веселье, поддерживаемое огромным количеством ньюкаслского коричневого эля в общем автобусе, на котором мы ездили по стране. Я подружился с Аланом Халлом и участниками Lindsfarne – веселыми ребятами из Ньюкасла – и любил скрутить пару-тройку косячков с командой организаторов тура. Но для Genesis в целом веселья было даже слишком много: это был наш первый и последний тур на автобусе. Поездки на автобусе занимали гораздо больше времени, чем на машине, и поэтому они часто длились чересчур долго. Например, поездка от Лондона до Ньюкасла – 247 миль – на автобусе была просто бесконечной. Поэтому мы решили обходиться своими силами и вернуться к прежнему способу передвижения – на Hillman Imp Питера и Mini Traveler Майка.

Затем произошли некоторые перемены: среди критиков появились некоторые разногласия. NME написали отзыв о нашем шестом концерте в течение тура в манчестерском «Фри Трейд Холл»: «Демоническая, одетая во все черное фигура вокалиста Genesis Питера Гэбриела обладает не по годам развитым магнетизмом, из которого высечены современные поп-герои. Будучи жутким артистом, Питер представляет каждую подборку посредством странных неофантазийных монологов, которые иногда находятся на грани безумия».

«Genesis вместе со своим новым, но все же хорошо подготовившимся гитаристом Стивом Хэкеттом сыграли неплохо – так начинали Sounds’ свой отзыв о нашем предпоследнем в туре концерте в «Брайтон Доум». – Однако они не получили поддержки публики, без которой обычно не обходились их концерты… Питер Гэбриел выступал, как всегда, впечатляюще, но в тот вечер его забавные короткие монологи не вызвали у публики никакой реакции».

Итак, вывод: наш вокалист – современный поп-герой, наводящий страх артист, но также и рассказчик небольших забавных монологов, которые никому не нравились.

По неясной причине Genesis стал довольно популярен в Бельгии. Учитывая мою поездку в Нидерланды с Flaming Youth, мне нужно было только снискать любовь публики в Люксембурге, и тогда я мог бы сказать, что популярен в Бенилюксе.

Итак, в марте 1971 года Genesis впервые выступал за границей, в маленьком клубе бельгийского города Шарлеруа под названием Ferme Cinq. Мы добрались до Бельгии через Английский канал на пароме, и по приезде в клуб наше возбуждение по поводу того, что мы стали выступающей на международном уровне группой, не спало даже тогда, когда мы увидели, что сцена сделана из ящиков из-под пива. Нам пришлось расставить их очень аккуратно, чтобы они не раскачивались и не падали во время странного неофантазийного монолога. Нам каким-то образом удалось не свалиться во время выступления, и оно прошло на ура. Все наши шесть концертов в Бельгии были точно такими же: залы были забиты, концерты прошли великолепно. Genesis наконец-то начал идти в гору. Как минимум в Бельгии.

У себя в городе мы также выступали в таких местах, как, например, Farcs в Поттерс Бар или другой Farcs, на Аксбридж-роуд, Саутхолл. Второй Farcs был одним из немногих мест, которые посещал мой папа, а также находился рядом с домом Барбары Спик, в котором жила моя мама, и недалеко от Хаунслоу, где папа проживал последние несколько месяцев до того, как окончательно переехать в Уэстон-сьюпер-Мэр.

То есть моим единственным воспоминанием об этом месте было то, что мой папа приходил туда. И больше ничего. Я никогда не слышал от папы слова наподобие «Отлично выступил, сынок». Возможно, он оставался в пабе ровно столько, сколько ему требовалось для того, чтобы выпить полпинты биттера[31]31
  Горькое охмеленное пиво.


[Закрыть]. Думаю, он все еще считал тогда, что я мало зарабатываю. Это был всего лишь паб, и в нем его младший сын выступал вместе с группой, чью музыку он мало понимал. В то время мы нередко исполняли песни совсем без слов или песни, которые явно были недоделаны до конца, и/или Питер просто пел какие-то беспорядочные куплеты.

И казалось, что публика нас даже не замечала. Были ли они настолько в восторге от нашей чудесной музыки или просто напились? Все равно наша система звукоусиления была в таком плохом состоянии, что никто бы все равно не смог разобрать наши тексты. Бедный папа. Неудивительно, что он приходил очень редко. Неудивительно, что он боялся за будущее своего сына.

Однако в конце концов, несмотря на постоянную усталость от концертов, мы сумели превратить наши мелодии без слов и несколько туманные музыкальные отрывки в новые песни. Наконец-то группа была готова записать первый альбом со мной, и это означало, что пришло время «новому пареньку» стать полноправным, кровным членом Genesis.

Вся ирония в том, что в тот же период мои настоящие кровные узы уже вот-вот были готовы разорваться. В июне мама с папой наконец-то решили продать дом на Хансворт-роуд. И тем же летом 1971 года – спустя год после того, как я присоединился к Genesis, – жизнь нашей группы продолжала неумолимо нестись вперед, и мы переехали в «Лаксфорд-хаус» в Кроуборо, Ист-Сассекс. Этот дом снимал Стрэт, и это была его идея: совместное проживание группы за городом, чтобы она могла создавать музыку за пределами городской суеты. И это была хорошая идея: так поступили Traffic и Led Zeppelin, так поступил и Genesis.

Загородный дом представлял собой как будто бы срисованный с картинки огромный особняк в тюдоровском стиле с отличной пристройкой для работы над музыкой. Один из наших менеджеров готовил нам прекрасную еду, мы пили красное вино бочками, ходили на лужайку, чтобы поиграть в крокет. Эта устаревшая, аристократическая, поистине «английская» игра оказалась на обложке нашего альбома под названием Nursery Cryme. Лично мне иллюстрации Пола Уайтхеда (он также рисовал обложку Trespass) показались немного безвкусными. Но остальным они понравились. Пол также нарисует впоследствии обложку для нашего следующего альбома – Foxtrot.

Когда мы начали выбирать комнаты в «Лаксфорд-хаус», в силу снова вступила неофициальная иерархия в группе. Первыми выбирали Пик, Майк и Тони, а новички – мы со Стивом – получили то, что осталось.

В конце концов, меня не сильно это беспокоило, так как были вещи поважнее, о которых стоило думать, – мы работали над первым альбомом Genesis в новом составе. Мы придумывали The Fountain of Salmacis и The Return of the Giant Hogweed. Я чувствовал себя в своей тарелке, наслаждался творческой свободой, свободным потоком идей, уровнем наших амбиций, длиной наших песен. Я был окрылен смелостью, свободой, поддержкой ребят и хотел делать вклад в музыку нашей группы.

У нас было довольно много пространства для творческой работы. Иногда, когда мы начинали придумывать песню, то собирались около Тони за органом Hammond, Майк играл на двенадцатиструнной гитаре, и Питер импровизировал с вокалом. А я в своей импровизации отталкивался от него. Подобным образом Питер придумывал на фортепиано Harold the Barrel, а я стоял рядом, пел гармонию и предлагал разные идеи. Я мог пробренчать пару аккордов на фортепиано, но неуверенность внутри меня кричала: «Они уже слышали это!» В процессе работы с ребятами я научился одной вещи: никогда не останавливаться на первой же идее, на первой же мелодии. Нужно копать глубже и долго работать с тем, что получается. Исследовать. Если послушать песню The Beatles She Loves You, то можно заметить, что в ней очень простая последовательность аккордов, но эта простая мелодия была результатом огромного труда. Я впитал в себя все эти особенности работы от Майка, Питера и Тони, которые были гораздо более опытными в написании песен, чем я.

Естественным шагом вперед в процессе работы над песнями было то, что барабанщик тоже исполнял песню. Не очень длинную и всего лишь одну, но песню. Это произошло, когда Стив сочинил пасторальную гитарную партию, а я написал к ней слова. Чтобы показать ребятам мелодию и слова, я открыл рот и спел… немного. Я не был уверен в себе – мне казалось, что мой голос звучал мягко и осторожно. Но ребятам понравилось, и я был этому рад. На самом деле For Absent Friends длилась всего минуту и сорок секунд и была скорее «интерлюдией», чем «песней». Но это была первая песня Genesis, которую я исполнил как вокалист.

Начиная с того момента на всех записях Genesis, где вы слышите не только Питера, но и кого-то еще на бэк-вокале или гармонии, был и мой голос. Все остальные были, честно говоря, не самыми лучшими вокалистами. Но я был рад петь на бэк-вокале, не покидая своего привычного табурета за барабанами.

Nursery Cryme – записанный на Trident в Сохо с Джоном Энтони, который также спродюсировал Trespass, – вышел в ноябре 1971 года. Альбом достиг четвертой строчки в итальянском чарте, и, таким образом, Италия стала второй европейской страной, полюбившей Genesis. Мы выступали в Риме на Palazzetto dello Sport – площадке, построенной в 1960 году для Олимпийских игр, на которой было 3500 сидячих и 10 000 стоячих мест. И публика была в восторге.

Это была самая большая площадка, на которой мы играли, и мы будем еще много лет выступать на ней. Публика в Италии невероятна. Они не просто любили нас всей душой – они действительно чувствовали нашу музыку. Они громко приветствовали и аплодировали даже смене мотива, в чем Genesis были специалистами: мы могли перейти от быстрого темпа к буквально шепоту или пасторальной интерлюдии, просто взмахнув волосами. Неудивительно, что мы так нравились итальянцам – мы были английской группой, насыщающей оперные традиции.

Это была взаимная любовь, которая достигнет своего апогея спустя тридцать лет, в 2007-м, когда Genesis закончит первую часть прощального тура Turn It On Again (для которого они снова объединились) в Circo Massimo перед примерно полумиллионной аудиторией. Так как я страстно увлекаюсь историей Рима, место, на котором когда-то проходили гонки на колесницах для развлечения императора, казалось мне воплощением настоящего рок-н-ролла.

Но даже в 1972 году успех в Италии был огромен; больше, чем в Бельгии. Всего восемнадцать месяцев назад я был парнем из Хаунслоу, живущим в самом конце ветки метро. А сейчас – международное признание. И не важно, что в Великобритании мы все еще недалеко ушли от групп, выступавших в пабах, или на ящиках из-под пива, или все сразу. Да, мы вернулись к реальности. Мы все еще ездили на концерты в фургоне, арендованном у сомнительной фирмы из Кенсингтона. От исправности машины зависело то, приедем ли мы на выступление вовремя или нет. У нас появилась привычка ломаться по дороге. Иногда – даже не один раз. По дороге в Университет Аберистуита у нас три раза сломалась машина, из-за этого мы очень сильно опоздали и не выступили, а на обратном пути сломались еще два раза.

То время было сумасшедшим периодом веселья, поездок, ночевок у друзей на диване и вечеринок до утра. Тогда я, как правило, жил на Хансворт-роуд, так как наш дом еще не продали, часто возвращаясь с концертов глубокой ночью. Либо, если на следующий день был концерт, я ночевал у кого-нибудь из ребят, обычно – у Ричарда Макфэйла. Немного кукурузных хлопьев поздно ночью либо рано утром, небольшой косячок, сон, еще немного хлопьев, и мы снова выезжали на концерт.

Мы мчались все быстрее и быстрее. В октябре 1972 года, через одиннадцать месяцев после выхода Nyrsery Cryme, вышел Foxtrot. Четвертый альбом Genesis (второй мой альбом с группой) был записан с сопродюсером Дэвидом Хитчкоком, звукоинженером Джоном Бернсом на Island Studios в Ноттинг-Хилле – в том самом месте, где два года назад Led Zeppelin записали IV, а Jethro Tull – Aqualung. Спустя двенадцать лет я снова появлюсь на этой студии, чтобы записать Do They Know It’s Christmas? с Band Aid.

В Foxtrot входила песня Supper’s Ready – двадцатитрехминутная композиция, которая очень сильно повлияет на восприятие группы публикой в течение семидесятых. Большая часть «руководства» группы считали эту песню нашей главной композицией, и трудно не согласиться с этим мнением. Она была чем-то большим, чем просто суммой своих частей, хотя некоторые ее части восхитительны, особенно – Apocalypse in 9/8 (Co-Starring The Delicious Talents of Gabble Ratchet) и As Sure As Eggs Is Eggs (Aching Men’s Feet).

В этот раз мы создавали альбом очень далеко от загородного дома: из-за того что нужно было ходить в Island Studios, мы зарылись в подвале школы танцев Уны Биллингс в Шепердс-Буш, западной части Лондона. Если раньше мы вдыхали аромат свежескошенной травы, то теперь мы наслаждались благоуханием балеток. Мы установили свое оборудование в подвале и начали писать.

Однажды меня не было несколько часов, и когда я вернулся, то увидел, что Тони, Майк и Питер бьются над одним из риффов в Apocalypse 9/8. Я понятия не имел, что происходило, и просто начал играть. Иногда я играл вместе с риффом, иногда аккомпанировал Тони. Я до сих пор очень горжусь последней частью композиции Apocalypse 9/8, в которой я просто действовал интуитивно, так, как я это чувствовал.

Но Тони, Майк и Питер сыграли здесь большую роль, ведь именно они увидели, что все музыкальные партии могут сочетаться друг с другом, а не просто быть пятью соединенными композициями длиной в двадцать три минуты.

Тем не менее мы переживали, что Supper’s Ready не подходит для альбома: чем больше музыки на виниловой пластинке, тем меньше будут канавки записи на ней и тем тише будет звук. Двадцать три минуты не вмещались на одну сторону долгоиграющей пластинки на 33 об/мин. Но еще хуже было то, что если ваша магнитола воспроизводила только кассеты формата «8-трэк» (что в 1972 году было нормой), то звук в нашем случае три-четыре раза за время воспроизведения повысится, а затем понизится. В наше время странно слышать о таких технических ограничениях в музыке.

Таким образом, Genesis действительно раздвигал границы того, что музыканты могли делать в альбоме. Единственным примером такой же амбициозной музыки похожего масштаба был альбом Tubular Bells. К моменту выхода этого альбома (через семь месяцев после Foxtrot) мы очень часто на концертах включали на системе звукоусиления революционный дебют Майка Олдфилда. Мы это делали для того, чтобы зарядить толпу энергией до нашего выхода на сцену, а также чтобы закончить приготовления к выступлению. Благодаря этому мы знали, когда нам выходить. «О, это Bagpipe Guitars, пора одеваться, парни!»

Играть на сцене Supper’s Ready было не так легко. Первые десять раз (включая первое исполнение этой песни в Университете Брунеля 10 ноября 1972 года) мы в течение всей композиции пытались поймать единый ритм, ведь для такой длинной песни нужен высокий уровень концентрации. Однако с самого начала она полюбилась публике, и мы всегда облегченно выдыхали, когда заканчивали ее. Особенно если мы заканчивали ее одновременно. Но это была не единственная трудность, с которой мы сталкивались на сцене.

19 сентября 1972 года, за месяц до выхода Foxtrot, нас пригласили выступить на национальном стадионе в Дублине. Я волновался, представляя, как выступаю на боксерском ринге перед 2000 человек. Мы были в Ирландии впервые, и мне казалось, что мы сильно рисковали, выступая на арене такого размера и такого типа.

Но вот мы запрыгиваем на сцену и начинаем играть. Затем мы перешли к инструментальной части первой песни Nursery Cryme The Musical Box, которая была довольно длинной. Достаточно длинной, чтобы переодеться.

До этого Питер уже исчез за кулисами и сейчас выходил обратно на сцену. Я видел его краем глаза и следил за тем, как он возвращался к микрофону. Почему так долго? Обычно он снова выходил на сцену в «маске старика», которая превращала его в седого, лысеющего чудаковатого дедулю. Он всегда надевал ее в конце песни The Musical Box.

Когда на него упал свет, всех охватило смятение, которое сменилось недоумением: Питер надел платье (которое принадлежало его жене Джилл, как мы позже узнали) и голову лисы. Все были в шоке – как в зале, так и на сцене. Это был такой же сюрприз для Майка, Тони, Стива и меня, как и для 2000 дублинцев.

После концерта в гримерке Питер и не думал получить восторженные комментарии от нас по поводу его невероятного костюма миссис Фокс. Как только он снял лапы, он долго не шевелился. Никто не кричал: «Дружище, это было потрясающе!» – но никто и не ругал его. Все просто молча пожали плечами. Питер никак не объяснил это, а я не был против. Музыка была на первом месте, поэтому это меня не волновало. Это было личное дело Пита, он просто сделал то, что захотел. Он всегда вытворял что-нибудь, когда мы углублялись в длинные инструментальные партии.

До этого Питер никак не намекал на то, что собирается постоянно придумывать для себя необычные костюмы. Соответственно, никто не возражал ни против цветочной маски, которую он надел во время William Farm (одной из частей Supper’s Ready), ни против треугольной коробки, которую он надел на голову во время следующей части – Apocalypse 9/8. Он не показал нам ничего до выхода на сцену. Он не спрашивал мнение группы по поводу этого. Он считал, что демократия в этом случае будет только затормаживать процесс и приведет к спорам о том, какого цвета должен быть костюм или какие цветы лучше выбрать.

Вот что Питер делал тогда на сцене. После Дублина миссис Фокс появлялась на каждом выступлении в тот же самый момент. Мы быстро привыкли, да и особого выбора у нас не было: фотография Питера в его новом наряде попала на обложку Melody Maker, что моментально увеличило цену за наше выступление в десять раз. Если раньше нам платили 35 фунтов стерлингов за концерт, то теперь стоимость возросла до 350 фунтов стерлингов.

* * *

Близился конец 1972 года, а мне никто и не сообщил, что отец был болен. Он окончательно переехал в Уэстон и редко появлялся в Лондоне. Но наш дом в конце концов был продан, а это был для меня целый конец эпохи, и мне нужно было жить дальше. Я начал снимать убогую квартирку в Эпсоме, в очень дешево обустроенном, полуразвалившемся доме, построенном еще в георгианскую эпоху. Стены были толщиной с бумагу; когда шел дождь, внутри было так же мокро, как снаружи.

В декабре 1972 года мы впервые выступили в Америке. Там у нас было два концерта. Но наше пришествие в Новый Свет оказалось не самым удачным. По приезде мы узнали, что наш американский менеджер Эд Гудголд, который также был менеджером Sha Na Na – героев фестиваля «Вудсток», – назначил нам выступление в Университете Брендайса рядом с Бостоном, штат Массачусетс. В обеденное время. Поэтому наш первый концерт на американской земле нас, прямо скажем, ужасно разочаровал. Студенты Новой Англии были еще меньшими фанатами английских рок-групп, чем мы ожидали, и нам показалось, что их больше интересует учеба или сэндвичи. Все это не сулило ничего хорошего для нашего пребывания в Америке.

Когда мы впервые в жизни подъезжали к Нью-Йорку, мы были потрясены колоссальным масштабом города, который давил на наши и так уже опущенные после концерта в Бостоне головы. Но затем мы ехали в сумерках по мосту Джорджа Вашингтона, и миллионы огней оживляли горизонт Манхэттена. Нью-Йорк! Мы видели его только по телевизору и наконец приехали туда.

Меня переполняли бурные эмоции, когда я наблюдал за поднимающимся из канализационных люков пар, чувствовал запах свежеиспеченных бретцелей[32]32
  Крендель, широко распространенный в Германии.


[Закрыть], слышал непрекращающиеся гудки городских таксистов, когда мне открывался головокружительный вид стальных каньонов. Моя первая поездка в Нью-Йорк навсегда осталась самой памятной в моей жизни, сколько бы я раз сюда ни возвращался.

Мы поселились в Мидтауне, недалеко от Пятой авеню, в отеле «Горхэм» – претенциозном месте. Оно было в не самом лучшем состоянии. Мы немного погуляли, а потом пошли спать. На следующий день нас немного пофотографировали для рекламы в Центральном парке и рядом с легендарным местом в Гринвич-Виллидж – клубом «Биттер Энд». Затем мы отправились в Нью-Йоркскую филармонию, чтобы проверить звук, и обнаружили серьезную проблему: в США была другая звуковая система, и это значило, что наши электромеханические инструменты звучали на частоте шестьдесят герц, а не пятьдесят герц, как в Великобритании. Поэтому меллотрон (игрушка, которую мы позаимствовали у King Crimson) и орган Хаммонда были не в ладу с гитарами.

Мы придумали, как временно решить эту проблему, и с горем пополам выступили. Казалось, что публика ничего не заметила, но для Genesis концерт проходил в настоящем хаосе, даже несмотря на то, что мы все впятером каким-то телепатическим образом играли в лад. Мы ушли со сцены, поднялись в гримерку и дали волю своему гневу. Даже спустя годы любое упоминание о нашем первом выступлении в Нью-Йорке моментально выводит всех из себя, так как заставляет вспомнить весь ужас, через который мы прошли тогда на сцене.

Но тем не менее на обратном пути я был на некотором подъеме. Да, первая поездка Genesis в Америку не была такой уж удачной; но я как минимум съездил туда, а этим в 1972 году мог похвастаться далеко не каждый.

Приближалось Рождество, и я позвонил своему папе, чтобы узнать, приедет ли он в Лондон на «семейный» праздник. Я давно его не видел, и план был таков, что распавшаяся семья Коллинзов снова соберется вместе в Илинге[33]33
  Один из 32 лондонских боро.


[Закрыть], в доме Барбары Спик, накануне Рождества. Он заверил меня, что приедет.

Затем в доме Клайва раздался неожиданный звонок: у папы сердечный приступ. Доктор был уверен, что папа в состоянии перенести поездку, поэтому Клайв отправился в Уэстон, чтобы забрать его.

В доме Клайва в Ли-он-Си в течение всей ночи папа чувствовал себя хорошо. Но утром его состояние ухудшилось, и Клайв отвез его в ближайшую больницу, где ему снова стало хуже. Это был канун Рождества.

Папа скончался в рождественский день в восемь часов утра.

Честно говоря, я был, возможно, слишком сильно погружен в свои мысли, чтобы чувствовать себя удрученно (это случилось позднее), даже когда Клайв рассказал о печальных условиях жизни отца – о чрезвычайной сырости, заметной повсюду в папином коттедже; это была крайне вредная для здоровья среда, особенно – для человека с больным сердцем. Также у него, скорее всего, был диабет, и, когда его привезли в больницу, врачи хотели ампутировать ему обе ноги. Мама и Клайв решили, что он бы не захотел жить после этого.

Похороны папы назначили на 1 января 1973 года. Я был в оцепенении. Помню, как гроб исчезал в печи крематория и как раздавались звуки любимой отцом темы Баха «Иисус, радость человеческого желания». Я не помню, чтобы я плакал. Возможно, так и было. Но с возрастом скорбь совершенно точно усилилась. Если говорить о пятерых моих детях, я гораздо лучше осознаю свою роль в их жизни, так как сам потерял отца в довольно юном возрасте. И каждое Рождество с тех пор проходит с небольшим оттенком печали для меня.

Папа никогда не понимал моего желания зарабатывать на жизнь музыкой. Музыка была ему малоинтересна или, может, даже совсем не интересна, особенно та, которая была популярна в шестидесятых. На самом деле единственным моим воспоминанием о его связи с музыкой было то, как он пел Hi-diddle-dee-dee, an actor’s life for me… в первый раз отпуская сзади велосипед, на котором он учил меня ездить, когда я был маленьким. Я нажимал на педали, не зная, что ехал сам.