Текст книги "Восьмой грех"

Глава 33

Когда церковный служка из Сан-Себастьяно незадолго до шести утра хотел войти через боковую дверь в церковь на Виа Аппиа Антика, он испугался. За более чем тридцатилетнюю службу у него еще не было случая, чтобы он забыл закрыть узкую дверь ризницы. Но в это утро ключ отказывался поворачиваться, потому что дверь была не заперта.

Сальватор, так звали старого служку, своей кустистой бородой напоминал пророка из Ветхого Завета. Объяснив случившееся возрастной забывчивостью, он начал готовить в ризнице литургическое одеяние. Тем временем появилась утренняя смена уборщиц, которые разбрелись выполнять свои обязанности в церкви.

В тот момент, когда служка закончил свои приготовления, из-за двери, ведущей в алтарное помещение, донесся пронзительный крик. Сальватор выскочил наружу. С хоров он увидел уборщиц, которые сбежались в конец нефа, к исповедальне.

Насколько позволяли старые ноги, Сальватор поспешил туда, чтобы посмотреть, что произошло.

– Лючия хотела прибрать в исповедальне, – закричала одна из уборщиц, – и обнаружила его!

– Кого?

Уборщица показала на открытую дверь исповедальни. Сальватор перекрестился. На скамейке в неестественной позе сидел лысый человек с закрытыми глазами. Он был мертв.

– Пресвятая Дева! – выпалил служка, и его борода задрожала как осиновый лист. – Если я не ошибаюсь, это его преосвященство Гонзага, государственный секретарь!

Самая старшая из женщин упала на колени и сложила руки в молитве. Некоторые начали причитать над покойником, как это было принято на юге, другие закрыли лицо руками.

Сальватор подошел к безжизненному телу кардинала. Мертвенно-бледное лицо Гонзаги походило на маску, глаза запали. Только через несколько минут служка заметил, что правый висок кардинала едва заметно подрагивает.

– Он живой! – взволнованно закричал Сальватор. – «Скорую», быстро!

Кто-то из женщин бросился к телефону в ризнице. Прошло всего две минуты, а уже откуда-то издалека донесся вой сирены. Сальватор успел открыть главный вход, когда машина «скорой помощи» с бешено вращающимися мигалками подкатила к церкви.

Почти бегом молодой мускулистый врач лет тридцати и сопровождающие его санитары с носилками прошли к исповедальне.

– Это государственный секретарь, – встретив их, пояснил служка и оттолкнул в сторону уборщиц. – Поторопитесь!

Врач приложил ухо к груди кардинала, потом приподнял его веки и проверил рефлекс зрачков. Когда врач хотел проверить пульс, он вздрогнул: в кулаке кардинал сжимал коробку из-под ампул с надписью «Dormicum 5×2».

Санитар вопросительно посмотрел на врача, вид у того был растерянный.

– Анестетик! – глухо сказал он.

– Это значит, что кардинала усыпили, сделав укол, а потом принесли сюда?

Врач кивнул и осмотрел сначала правую, затем левую руку Гонзаги.

– Вот. – Он указал на след от двух уколов. – Пульс максимум сорок. Мы дадим аленксад, два кубика.

Санитар достал из чемоданчика два одноразовых шприца и нужные ампулы. Недрогнувшей рукой врач сделал укол.

Через несколько секунд кардинал открыл глаза: сначала левый, потом правый. Испуганные уборщицы, словно стайка шумных кур, разлетелись кто куда. По нефу разнеслись истерические крики: «Un miracolo, un miracolo – чудо!»

Врач низко склонился над кардиналом, вглядываясь в его лицо:

– Вы меня слышите, ваше преосвященство?

– Я же не глухой! – громко ответил Гонзага с юмором висельника. – Где я?

– В Сан-Себастьяно, на Виа Аппиа. Вы знаете, как попали сюда? – осторожно поинтересовался врач неотложки.

Гонзагу затрясло.

– Мне холодно, – ответил он и потер руки. – Неудивительно, при минус восемнадцати в холодильной камере бойни…

– Вас обнаружили уборщицы, – вмешался в разговор служка, чтобы скрасить неловкую фразу кардинала. – Черный ход был не заперт, хотя я могу поклясться Мадонной, что при вчерашнем вечернем обходе лично его закрывал.

Врач озабоченно осмотрел государственного секретаря и сказал:

– Мы должны сообщить в полицию. Очевидно, вас усыпили инъекцией и принесли сюда против вашей воли.

– Никакой полиции! – заявил Гонзага глухим голосом. – Я не хочу никакой полиции и прошу вас никому об этом не докладывать. Я говорю сейчас как государственный секретарь Ватикана. Вы меня поняли?

– Как хотите, ваше преосвященство! – ответил врач. – Хотя я считаю, что вас необходимо отправить в клинику «Гимелли» на обследование. Я не знаю, долго ли продлится ваша эйфория и нет ли у вас каких-нибудь травм. Я бы настоятельно советовал…

– О пребывании в больнице не может быть и речи! – Кардинал в ярости замахал руками. – Я хочу избежать скандала. Надеюсь, мы понимаем друг друга?

С большим трудом Гонзаге удалось встать с исповедального стула в стиле барокко. Когда санитар хотел взять его под руку, кардинал оттолкнул его с такой силой, что тот чуть не упал.

– Если мне понадобится помощь, я дам вам знать, – злобно прошипел Гонзага. А когда он увидел у главного входа в церковь машину «скорой помощи» с включенными мигалками, то изо всех оставшихся у него сил крикнул: – И выключите наконец эту чертову цветомузыку! Что подумают благочестивые христиане, когда увидят неотложку возле Сан-Себастьяно?

– Может, вас хотя бы отвезти обратно в Ватикан? – озабоченно спросил врач. – То, что сделали с вами, ваше преосвященство, меня не касается. У вас свои причины скрывать это преступление от общественности. Но, как врач, я обязан сказать вам, что есть определенный риск для вашего здоровья.

– Ваше упорство льстит вам, доктор, – ответил Гонзага, – однако ваши опасения беспочвенны. Дайте мне пару минут прийти в себя.

– Как хотите, ваше преосвященство… – Судя по тону, каким ответил врач, он был абсолютно не согласен с государственным секретарем.

Санитары взяли носилки и вышли из церкви, а врач сел на последнюю лавку в зале и достал рабочий журнал, в котором записывались все вызовы. Он оценивающе поглядывал на Гонзагу.

Кардинал глубоко вдохнул и с шумом выдохнул. В церкви было душно, и пребывание здесь явно не шло Гонзаге на пользу.

– Не лучше ли вам выйти на свежий воздух? – услышал он голос врача.

Гонзага не отреагировал. Он был погружен в свои мысли, которые в одночасье нахлынули на него: «Почему меня привезли именно сюда, в базилику Сан-Себастьяно? Случайность?.. Или за этим скрывается какое-то намерение?»

Под церковью были километровые ходы, так называемые катакомбы. Базилика и катакомбы были хорошо известны кардиналу. Подземные захоронения Сан-Себастьяно ежегодно становились целью для тысяч паломников. Они были не такие обширные, как катакомбы Калликста, что всего в нескольких кварталах отсюда. Там ходы располагались в четыре уровня друг над другом и соединялись двадцатью километрами подземных ходов, поэтому люди, попавшие туда, чувствовали себя, как в лабиринте.

Подземные ходы Сан-Себастьяно назывались просто ad catacumbas – так древние римляне в поздней античности обозначали таинственное место, над которым уже при цезаре Константине возвели церковь. Еще до строительства собора Святого Петра здесь были похоронены апостолы Петр и Павел, после того как приняли мученическую смерть. Только потом церковь и катакомбы назвали в честь Себастьяна, который погиб здесь страшной смертью. Палачи стреляли в беззащитного человека из луков, а потом, когда он все еще подавал признаки жизни, забили его до смерти палками.

Над этим Гонзаге стоило задуматься. Он смотрел в пустоту. И вдруг ему опять вспомнился голос из громкоговорителя в холодильной камере: «Не думаю, что вы попадете в Martyrologium Romanum… Свежезамороженный мученик – это что-то новое!»

«Это не могло быть случайностью», – пронеслось в голове кардинала. Его начал бить озноб, хотя в церкви стояла ужасающая духота. «У организаторов похищения явно теологическое образование. Судя по высказываниям, они изучали древнюю филологию или историю. Или даже оба предмета сразу…»

Врач заметил, что кардинал весь дрожит. Откуда-то вынырнул служка из Сан-Себастьяно.

– Вам нужно на свежий воздух! – твердо заявил врач.

Доктор и служка, заботливо поддерживая Гонзагу, вывели его наружу, и там он присел на каменный выступ.

– Все в порядке, – отозвался кардинал, быстро придя в себя. – Я просто вспомнил ужасную вещь. – И повернувшись к врачу, добавил: – Можно я воспользуюсь вашим мобильным телефоном?

Врач передал ему трубку. Гонзага набрал номер и прислушался.

– Ради всего святого, отзовитесь уже! – негодовал кардинал. Когда государственный секретарь уловил неодобрительный взгляд врача, он заговорил с подчеркнутой сдержанностью: – Соффичи, брат во Христе, отзовитесь же!

В трубке раздалось сообщение оператора:

– Абонент временно недоступен.

Глава 34

Бреясь, Мальберг угрюмо смотрел на себя в зеркало. Он уже просто не узнавал своего лица. И неудивительно: обстоятельства не способствовали тому, чтобы Лукас выглядел молодым и здоровым.

Пока Мальберг занимался утренним туалетом в тесной ванной комнате Барбьери, он размышлял над тем, почему маркизу убили, а он все еще жив-здоров. «Возможно, я слишком незначительная фигура в деле Марлены, – думал Лукас. – Или же еще могу кому-то пригодиться».

До поздней ночи он и Барбьери сидели вместе, пытаясь восстановить малейшие детали. Они договорились до полусмерти, чему способствовали две бутылки вина «Кастелли». Лукас Мальберг предложил Джакопо Барбьери называть друг друга на «ты». Около половины второго они наконец легли спать, условившись на следующий день разработать стратегию дальнейших действий.

Во время общего завтрака, который скорее походил на трапезу в монастыре траппистов, Мальберг хрипло сказал:

– Вчера вечером я кое-что утаил, и это не идет у меня из головы.

Барбьери заинтересованно взглянул на него.

– Вчера на кладбище, на могиле Марлены, – продолжил Лукас, – у меня состоялась странная встреча. Я не был уверен, привиделось ли мне это. Пока Катерина под проливным дождем разговаривала со мной и цитировала строчки из Откровения о сатане, который выйдет из темницы, за могильным камнем я вдруг увидел темный силуэт. Там стоял мужчина в черном плаще. Он словно вырос из-под земли и смотрел на нас.

– Ты же не будешь сейчас утверждать, что это был нечистый, – перебил его Барбьери.

– Могу поклясться, что это был кардинал Гонзага.

– И что? – взволнованно спросил Барбьери.

– И ничего. У меня сдали нервы, и я убежал, – сказал Лукас.

– Ты думаешь, он тебя преследует?

– После истории с Паоло я этого не исключаю.

Легким движением руки Барбьери отодвинул посуду в сторону, потом взял блок бумаги для записей, положил перед собой и записал: «Маркиза Лоренца Фальконьери». Возле имени он поставил крест.

Когда Мальберг вопросительно посмотрел на него, Джакопо пояснил:

– Я думаю, что в этом деле ключевой фигурой является маркиза. Если нам удастся узнать некоторые подробности ее жизни, мы непременно выйдем на ее убийц. А если мы будем знать ее убийц, мы нападем на след убийц Марлены Аммер.

– Звучит слишком просто! – насмешливо произнес Лукас. – Ты действительно думаешь, что маркизу и Марлену убили одни и те же люди? Это же смешно!

– Разве я это говорил? Я сказал только, что если нам удастся раскрыть убийство маркизы, то, скорее всего, мы получим сведения об убийстве Марлены.

– И как ты собираешься узнать что-нибудь о жизни маркизы? Она мертва, и это убийство тоже замнут, как и дело Марлены. Слишком все запутано.

Приподняв брови, Барбьери с высокомерием сказал:

– Тот, кто любит простые случаи, не должен идти в криминалистику.

Мальберг одобрительно кивнул.

– И как ты себе представляешь дальнейшее расследование?

– Мы начнем с очевидного.

– С чего именно?

– Мы будем круглые сутки следить за домом маркизы и увидим, что…

– А что может там произойти? – запальчиво перебил его Лукас. – Ничего!

– Возможно, ты и прав.

– Тогда зачем тратить время?

– В таких откровенно безнадежных случаях нужно хвататься за каждую ниточку. Запомни это!

Лукас поморщился:

– Ну, если ты так считаешь.

– Мне кажется, тебе просто не терпится взяться за работу!

– Прости, но я не понимаю всех твоих замыслов.

– У тебя есть идея получше?

Мальберг смолчал.

– Итак, я делаю тебе предложение. Мы установим слежку за домом на три дня. Если за это время мы ничего не обнаружим, то прекращаем наблюдение и ищем другую возможность. Думай о том, что маркиза нас интересует во вторую очередь – на первом плане у нас Марлена Аммер.

Мальберг рассеянно кивнул. У него в голове роилось множество самых разных мыслей. «Между маркизой и Марленой должна быть какая-то связь, выходящая за рамки их личных отношений», – думал он.

– Ты знаешь, – осторожно начал Лукас, откашлявшись, – что Марлена интересовала маркизу как женщина?

– Что это значит?

– Я имею в виду сексуально!

– Маркиза – лесбиянка? С чего ты взял?

– Ну, когда я был у маркизы, чтобы оценить коллекцию книг, которые, к слову, оказались крадеными, я случайно заглянул в ее спальню. Над кроватью висели откровенные фото…

– …Марлены!

– Да, именно. На этих фото Марлена в обольстительных позах, в корсаже, подвязках и черных чулках.

Барбьери тихо присвистнул сквозь зубы:

– А как же Марлена Аммер? Она тоже была лесбиянкой?

– Я с трудом представляю это. К тому же в квартире Марлены я обнаружил снимки, где она с незнакомым мужчиной!

– Это еще ни о чем не говорит, – решительно возразил Джакопо. – Да будет известно немецкому антиквару, что на свете есть женщины, которые любят в равной степени как мужчин, так и женщин.

Мальберг не понял шутки.

– В Италии, – продолжил Барбьери, – гомосексуальность вообще воспринимают с меньшей толерантностью, чем в Германии.

– Но это же не может стать мотивом убийства!

Барбьери пожал плечами:

– Ненормальных хватает везде. Я вполне допускаю, что сейчас где-нибудь поблизости по улицам бродит именно такой.

Глава 35

Кардинал Моро покачал головой и пробасил:

– Гонзага, снова Гонзага! Только лишь Бог всемогущий знает, какое он ниспослал испытание, дав нам такого государственного секретаря! – Мужчина богатырского телосложения с рыжими кудрявыми волосами в ярости поднялся с кресла.

Несколько часов назад Моро, глава Святой Палаты, совещался по поводу дальнейших действий с Зальцманном, просекретарем по вопросам образования, префектом совета Церкви по делам с общественностью. Нужно было сохранить в абсолютной секретности факт исчезновения государственного секретаря Филиппо Гонзаги и монсеньора Соффичи, которых похитили после беседы с президентом.

Франтишек Завацки настаивал на том, чтобы подключить к этому делу полицию, но кардинал Моро и Арчибальд Зальцманн отклонили его предложение. Больше всего Моро боялся скандала: если общественность узнает, что Гонзага опять предпринимал свои одиночные вылазки, его было не избежать.

Тот факт, что Гонзага поехал вместе со своим секретарем Соффичи, а не с личным шофером, уже наводил на подозрения. Но потом выяснилось, что Альберто заболел гриппом и не смог отвезти кардинала на встречу с президентом.

Под картиной святого Борромео кардинал Моро после трехчасовых дебатов решил еще подождать – до шести часов утра. Если Гонзага и его секретарь до этого времени не дадут о себе знать, нужно будет подключать полицию и объявлять всеобщий розыск.

Когда совещание подошло к концу, в комнату вошел монсеньор Абат, секретарь Моро, и хотел что-то прошептать кардиналу на ухо.

– Вы можете спокойно сказать это при всех, монсеньор! – раздраженно воскликнул Моро. – В отличие от остальных членов курии, у меня нет тайн.

Секретарь, чуть заметно пожав плечами, сообщил:

– Ваше высокопреосвященство, в приемной ждет прокурор. Он сказал, что хотел бы поговорить с самым старшим членом курии.

Моро, Завацки и Зальцманн выглядели озадаченно. Хотя у каждого в голове были свои предположения, все они подумали об одном: ничего хорошего это не сулит.

– Пригласите прокурора войти! – обратился Моро к секретарю, при этом сделав благосклонный жест рукой.

– Меня зовут Ахилл Мезомед, я из прокуратуры Рима, – представился молодой человек.

В ответ Моро, Завацки и Зальцманн тоже представились и назвали свои должности в курии.

– Что вас к нам привело? – осведомился кардинал, хотя в глубине души догадывался, что речь пойдет об исчезновении государственного секретаря.

Мезомед молча вынул из кейса конверт и достал дюжину крупноформатных фотографий. Он разложил их на столе перед присутствующими.

– Эти снимки были сделаны на похоронах на кладбище Кампо Верано, – объяснил прокурор. – Я думаю, некоторые из присутствующих там лиц вам небезызвестны.

Зальцманн внимательно рассмотрел фотографии и сказал:

– Это государственный секретарь Филиппо Гонзага.

Моро взял фотографию у Зальцманна из рук и пробормотал:

– Я не понимаю, что все это значит.

– Вы узнаете человека на снимке? – с нажимом спросил прокурор.

– Что все это значит? – повторил свой вопрос кардинал. – Я думал, вы нам принесете новости о местонахождении государственного секретаря Филиппо Гонзаги. – Моро отдал фотографию Мезомеду и требовательно посмотрел на него.

На лице прокурора появилось недоумение.

– Я вас не понимаю, ваше высокопреосвященство, – вежливо произнес он. – Я провожу дознание для повторного возбуждения уголовного дела, которое было преждевременно закрыто. Речь идет о смерти некой Марлены Аммер, которую обнаружили мертвой в ванне. Вскрытие показало, что женщина захлебнулась, приняв барбитураты.

– Простите, – перебил прокурора кардинал, – и чтобы сообщить об этом, вы специально пришли сюда?

– Не только для этого, – возразил Мезомед. – Мне бы еще хотелось узнать, что делали государственный секретарь Филиппо Гонзага и другие члены курии на похоронах простой смертной. Кроме того, я ищу объяснение тому, каким образом на халате убитой появились следы определенных ароматических веществ.

– Молодой человек, – перебил его Моро, усмехнувшись. – Вы же не хотите призвать к ответу члена курии за парфюм некой сомнительной дамы!

– Нет, господин кардинал, о парфюме речь не идет. Я говорю о благовониях!

– О благовониях? – Моро в испуге осекся.

– Даже о конкретных благовониях! – добавил Мезомед. – Олибано № 7 используется только в Ватикане.

– Так речь идет не об исчезновении государственного секретаря?

– Государственный секретарь Гонзага пропал? – вопросом на вопрос ответил прокурор.

Монсеньор Завацки тут же подтвердил:

– Уже два дня, после визита к президенту Италии.

Кардинал Бруно Моро первым осознал свою ошибку и, сразу же поняв это, с нарочитой небрежностью пояснил:

– Понимаете ли, Гонзага – очень занятой человек и к тому же весьма своеобразный. Иногда он ездит один и как ему заблагорассудится…

Мезомед понимающе кивнул:

– Да, я припоминаю некоторые газетные статьи…

– Вы намекаете на происшествие с его преосвященством на Пьяцца дель Пополо и пакет с деньгами?

– Именно!

– Это недоразумение. Главное, что Бог Всемогущий уберег его преосвященство от увечий и сохранил ему жизнь.

Моро снова взял снимок у прокурора и еще раз внимательно посмотрел. Потом вернул и сказал:

– Вообще-то, я практически уверен, что на этой фотографии не государственный секретарь.

– А это? – Мезомед указал на другого человека на том же снимке.

Моро наморщил лоб, делая вид, будто пытается получше приглядеться. Наконец он покачал головой.

– Странно, – заметил Мезомед. – Когда я зашел в комнату и увидел вас, ваше высокопреосвященство, я мог бы поклясться, что второй человек на этой фотографии – именно вы.

– Не смешите меня! – Кардинал вынул из сутаны носовой платок и громко высморкался, хотя явно не нуждался в этом. Тем не менее благодаря наступившей паузе, столь необходимой ему в этот момент, глава Святой Палаты успел обдумать ситуацию. Когда Моро окончил процедуру и сунул платок обратно, он заговорил совсем другим тоном: – Это допрос? Я не слышал, чтобы прокуратура Рима просила курию о помощи. Вы выглядите таким неопытным для вашей должности. В любом случае на земле Ватикана у вас нет ни малейших прав. Поэтому забирайте свои сомнительные фотографии и убирайтесь, синьор…

– Мезомед! – невозмутимо напомнил молодой прокурор, которого, судя по всему, не так-то просто было запугать. – Что касается вашего замечания по поводу моей неопытности, ваше высокопреосвященство, может, вы и правы. Но это не допрос. Скорее дача свидетельских показаний. Я надеялся, что вы прольете свет на это дело.

– И этот свет вы решили искать именно в Ватикане? Кто вам вообще разрешил заново возбуждать это уголовное дело?

– Теперь, ваше высокопреосвященство, я укажу вам на вашу юридическую неопытность. Дело, о котором идет речь, расследуется по итальянским законам и подлежит юрисдикции Италии. Что касается меня, то я, будучи членом прокуратуры Рима, не нуждаюсь в дополнительных разрешениях, дабы вести расследование. Особенно если речь идет об убийстве.

– Убийстве? – Монсеньор Завацки сложил руки в молитвенном жесте и, театрально закинув голову, уставился в потолок. – Пятая заповедь!

– Пятая заповедь, – глухо повторил прокурор.

На столе кардинала зазвонил телефон.

Абат, личный секретарь Моро, наблюдавший за происходящим со стороны, снял трубку.

– Это господин государственный секретарь! – возбужденно закричал он.

Моро бросился к аппарату и вырвал трубку у Абата.

– Брат во Христе! Мы все очень взволнованы вашим отсутствием! Конечно, вы не должны передо мной отчитываться… Что значит «лицемерно»? Мы все сидим в одной лодке – в лодке святого Петра… До свидания, брат во Христе.

Он положил трубку и сказал:

– Гонзага снова объявился. Господь к нам милостив.

Мезомед вежливо поклонился и молча вышел из кабинета. Он достаточно услышал.

«Здесь нечисто и воняет до небес, – подумал он. – Именно в этом месте».