Текст книги "Восьмой грех"

– Извините, я не подумала, – немного смутившись, произнесла Катерина. – Я не хотела вас обидеть.

– Ну хорошо, хорошо. – Язык синьоры все больше заплетался, и Катерина с трудом поняла, когда Феллини сказала: – У консьержек свои обязанности, знаете ли. Иногда они не всем по душе. У меня ведь не из любопытства целый день дверь открыта… И я не просто так смотрю, кто входит и выходит. Конечно же, мне запомнился одетый в серо-черное мужчина, лысый. Он регулярно приходил по воскресеньям, и за ним тянулся едкий шлейф парфюма. Он проходил мимо меня с высоко поднятой головой, совершенно не обращая внимания на какую-то там консьержку. Так делает старая римская аристократия. Даже когда я высовывала голову в дверь, он никогда не видел меня, а о «Buona sera, signora» я уж и не говорю. Нет, он не обладал манерами, хотя выглядел очень солидно и излучал определенную независимость. Для меня с самого начала было ясно, что этот лысый – какой-то священник. А о том, что он кардинал и даже государственный секретарь, я узнала только потом, после тех ужасных событий.

Катерина сделала вид, будто ей ничего не известно:

– И что же привело кардинала к вам на Виа Гора? – спросила она.

Синьора вылила остатки вина в бокал, сделала глоток и, усмехнувшись, продолжила:

– На пятом этаже дома, за который я отвечала, жила одна милая дама. Не то, что вы подумали, синьорина, а просто настоящая дама! Она была то ли из Швеции, то ли из Германии, в общем, откуда-то с севера. Мне казалось, что она человек с высшим образованием, но на какие средства существует, я не знала. Да она и не подходила для работы. Ее звали Аммер.

Дрожащими руками Катерина взяла свой все еще полный бокал. Ей было трудно побороть волнение.

– И именно к этой женщине приходил кардинал? Как интересно. – Катерина сделала вид, что ее весьма впечатлило услышанное.

– Кардинал приходил регулярно, как дьяк в церковь.

– Может, он приходил к ней с научными вопросами? Или, может, она ему родственница?

– Не смешите меня! Свежевыбритый, надушенный, с букетом в руке? Хорошенькие научные вопросы они выясняли!

На лице Катерины появилось недоуменное выражение.

– Но вы же минуту назад сказали, что Марлена Аммер не была похожа на путану!

– Похотливый кардинал не будет связываться с потаскухой! – ответила Феллини, схватив пустую бутылку. Вдруг она замерла и взглянула на Катерину широко раскрытыми глазами: – Вы сказали Марлена Аммер? – Хриплый голос хозяйки прозвучал тихо и угрожающе.

– Да, Марлена Аммер, – повторила Катерина.

– Откуда вы знаете ее имя?

Лучше бы Катерина в этот момент проглотила язык. Как она могла так сглупить!

– Так вы же сами назвали ее имя! – наконец ответила она.

– Я-а-а-а? Что за ерунда! Вы думаете, перед вами сидит вдрызг пьяная женщина, которой можно навешать лапшу на уши? Кто вы такая, чего вы хотите?

– Я всего лишь передала цветы, ничего больше! – У Катерины по спине побежали мурашки. Она так хорошо все продумала и вот теперь по невнимательности допустила грубую ошибку.

Казалось, Феллини трезвела с каждой секундой.

– Какая ерунда! – громко повторила она, и при этом ее лицо исказилось в гримасе. – Гонзага никогда не дарил мне цветы и никогда бы этого не сделал. Как я могла клюнуть на такой дешевый трюк?!

Синьора угрожающе склонилась над Катериной.

Испугавшись, девушка посмотрела на дверь.

– Послушайте, – нерешительно сказала она, – я должна вам все объяснить.

– Ваши объяснения меня не интересуют! – прошипела синьора. – Единственное, что я хочу знать, – кто вы и что вам надо?

– Ну хорошо, меня зовут не Маргарита Маргутта. Я Катерина Лима, журналистка.

– Все вранье! Я не верю ни единому вашему слову. Кто вас послал, чтобы вы все у меня выпытали? – Ловким движением Феллини схватила бутылку за горлышко и ударила ею о край стола. Бутылка разлетелась вдребезги.

Один из осколков попал Катерине в лицо. Через секунду она почувствовала, как по щеке стекает теплая струйка крови. Защищаясь, журналистка подняла обе руки. Она вскочила и оглянулась по сторонам в поисках пути к отступлению.

Разъярившись, Феллини угрожала Катерине «розочкой» разбитой бутылки.

– Я хочу знать, кто вас послал! – вновь потребовала она, четко произнося каждое слово.

– Никто меня не посылал. Успокойтесь же! – Выставив руки вперед, Катерина пятилась к двери.

В тяжелом взгляде синьоры читалась решительность. Без сомнения, алкоголь ударил ей в голову и она готова была идти до конца. Катерина лихорадочно соображала, как ей отразить атаку. Феллини вот-вот бросится на нее с «розочкой», и тогда не будет ни малейшего шанса.

Женщины смотрели друг другу в глаза и передвигались по комнате, как хищник и добыча. Сохраняя расстояние около двух метров, Катерина отрывисто, едва слышно дышала. Осторожно, словно канатоходец, она двигалась к выходу маленькими шажками. Когда Катерина дошла до двери, которая вела в коридор, Феллини внезапно остановилась, будто что-то обдумывая.

Затем она повернулась и, тяжело ступая по осколкам бутылки и ошметкам лилий, направилась к своему затертому креслу. Со вздохом опустилась на подушки. Ее глаза горели ненавистью. Феллини сказала:

– А сейчас исчезни, ты, маленькая дура, и забудь все, что услышала. Иначе ты меня узнаешь! Вон!

Катерина без колебаний выполнила требование хозяйки.

– Я оставлю визитку, – сказала она на прощание, – вдруг я вам понадоблюсь.

Она боялась, что лифт может застрять, поэтому припустила вниз по мраморной лестнице. Катерина глубоко вздохнула, когда выбежала на Лунготевере Марцио. Прохладный ночной воздух действовал успокаивающе.

То, что ей довелось увидеть, подтвердило самые худшие подозрения: спившаяся синьора, которая получила баснословные деньги за молчание, похоже, дошла до ручки. И потом эта Марлена! «Приличная дама», у которой были греховные отношения с дьявольским кардиналом. Неожиданное признание Феллини действительно многое прояснило. И хотя дело все равно было полно загадок, теперь хотя бы можно было говорить о мотиве убийства Марлены: отношения «приличной дамы» с кардиналом курии, закончившиеся ужасной расправой. «Но почему, – думала Катерина, – почему же члены курии присутствовали у нее на похоронах?»

Глава 42

Аэропорт Франкфурта, ворота № 26. Здание 456В – обычный образец архитектуры из стекла и стали. На входе голубая вывеска «FedEx»[28]28
  FedEX (Federal Express) – всемирно известная американская транспортная корпорация, осуществляющая экспресс-доставки в любую точку мира.


[Закрыть].

Сорокалетний тощий мужчина, припарковавший темно-синий «мерседес» у входа, явно спешил. Под фотохромными стеклами очков беспокойно мерцали глаза. Он выглядел уставшим, будто провел бессонную ночь. Мятый костюм придавал ему неряшливый вид. В левой руке у него был маленький пакет (десять на двадцать сантиметров), запечатанный скотчем.

Мужчина уверенно вошел в здание, сориентировался по указателю и приблизился к окошку. За стеклом сидела ухоженная блондинка, вежливо пожелавшая ему доброго утра. Она задала традиционный вопрос:

– Чем могу вам помочь?

– Ценная посылка, – ответил ранний клиент с деловитым спокойствием и передал пакет через стойку.

Блондинка из FedEx взяла пакет и удивилась его легкости. Потом она положила его на электронные весы, которые издали писк и выплюнули чек на клейкой ленте. Девушка прочитала адрес:

Джанкарло Соффичи

отель «Крона», Райнуферштрассе, 10

65385 Ассманнсхаузен

В гостинице Соффичи снял многокомнатный номер.

– А отправитель? – не глядя на него, спросила девушка.

– Тоже Джанкарло Соффичи!

– Адрес отправителя?

Клиент на мгновение запнулся, потом сказал:

– Читта дель Ватикано, 1073, Рим.

Блондинка взглянула на мужчину и, наморщив лоб, записала данные.

– Со страховой суммой? – уточнила она.

– Сто тысяч евро.

Блондинка нервозно заполняла какие-то бумаги за стойкой. Потом она огляделась в поисках помощи. Но вокруг не было никого, кто мог бы ей помочь.

– Вы должны предъявить документы! – сказала она, после того как к ней вернулось самообладание.

Клиент достал паспорт и просунул его в окошко. Блондинка беззвучно прошептала имя и фамилию: Джанкарло Соффичи. Наконец она вернула документ.

– Так вы говорите, сто тысяч евро?

– Да, – последовал ответ.

– Тогда вы должны задекларировать содержимое посылки.

– Пишите: научный образец!

– Это будет недешево, – предупредила она, вводя данные в компьютер.

Соффичи вытащил бумажник и протянул блондинке кредитную карточку.

– Когда мне ожидать посылку? – спокойно спросил он.

Блондинка бросила на клиента долгий взгляд, потом ответила:

– Завтра в десять. Но если хотите, доставку можно ускорить…

– Нет-нет, я не тороплюсь. Завтра в десять.

После того как Соффичи расписался и получил назад кредитку и квитанцию, он сразу ушел, стараясь не привлекать внимания. Через две минуты он уехал на своем темно-синем «мерседесе» в сторону Висбадена по шоссе А-3.

В такую рань на автобане машин было совсем мало. Соффичи мог спокойно подумать. Он был уверен, что Гонзага все еще не догадывается о том, что происходит. Кардинал наверняка по-прежнему считает Соффичи преданным секретарем, о которого можно вытирать ноги, как о половую тряпку. Его преосвященство до сих пор видит в нем человека, рассматривающего должность монсеньора как вершину клерикальной карьеры и трижды в день на коленях благодарящего Бога за эту милость. Хотя, возможно, кардинал думает, что его секретарь погиб после похищения неделю назад.

Соффичи представил кардинала, который наверняка уже приступил к работе. Он знал, что Гонзага готов идти по трупам. Чем больше была обида, тем сильнее Соффичи ее чувствовал. Кардинал недооценивал его. Он никогда в жизни не догадался бы, что именно Соффичи организовал дело вместе с Обожженным.

Правда, это была не его идея. Обожженный сам пришел к нему и предложил убедить Гонзагу поучаствовать в сделке. Соффичи сначала не хотел верить в то, что говорил Обожженный. Но именно он, помощник кардинала, решил взять пробу с Туринской плащаницы, намереваясь продать святыню. Сбыть за очень большие деньги.

На самом деле деньги для него значили мало. Намного важнее для Соффичи была возможность посчитаться с Гонзагой. Слишком часто и слишком глубоко Гонзага обижал секретаря, обращаясь с ним как с собакой и выставляя его на посмешище. Теперь он хотел ответить Гонзаге тем же.

По просьбе Обожженного Соффичи организовал с помощью поддельного факса встречу на Пьяцца дель Пополо. Соффичи покачал головой: «Кто бы мог подумать, что Гонзага попадет в аварию?»

По своим темным каналам Обожженный узнал, что Гонзагу шантажирует Аницет и государственный секретарь везет в замок Лаенфельс копию, а не оригинал плащаницы. Научные исследования это подтвердили. И Обожженный предложил новую, еще большую сделку: с бандой профессиональных преступников он организовал похищение. «Конечно, я знал об этом, – самодовольно думал Соффичи. – Иначе меня самого мог разбить удар».

К сожалению, похищение не увенчалось успехом. Гонзага даже под пытками, которые угрожали его жизни, утверждал, что отвез в замок Лаенфельс оригинал плащаницы.

Несомненно, кусочек, вырезанный Обожженным из оригинала плащаницы, становился после этого еще дороже. С его помощью можно было доказать, что плащаница в замке Лаенфельс была все же оригиналом, а не подделкой.

«Я знаком с Аницетом и его подозрительным братством. Я был вместе с Гонзагой, когда тот отвозил плащаницу Иисуса из Назарета. И поэтому я предложу Аницету драгоценный кусочек материи», – думал Соффичи.

Но Обожженный вел двойную игру: он предложил свой трофей антиквару Мальбергу, который каким-то образом оказался втянут в это дело. Когда Соффичи следил за Обожженным, он видел, как тот в соборе Святого Петра предлагал немцу купить кусочек плащаницы. Соффичи этого не мог простить.

Обожженного не любили в преступном мире. Он был одиночкой, а таких людей не очень-то ценят, поскольку они непредсказуемы и опасны. Люди, которые помогали Обожженному в похищении кардинала, его же и убили. «Я не хотел этого. Я просто сделал заказ – отобрать у него целлофановый пакетик с материей. Об убийстве не было и речи. Пусть Господь помилует его душу».

Так думал монсеньор Джанкарло Соффичи, сидя за рулем темно-синего «мерседеса». Он не любовался сказочным рейнским ландшафтом между Эльтвилле и Ассманнсхаузеном, который был особенно красив осенью, когда переливался красными и золотыми оттенками виноградников. Холмы и горы по правую сторону прибрежной дороги подернулись дымкой, подсвеченной лучами утреннего солнца. Через наполовину открытое боковое окно в салон проникал легкий гнилостный запах реки. За последние дни, после дождей, Рейн окрасился в коричневый цвет.

В Лорхе Соффичи свернул направо и поехал по узкой грунтовой дороге, которую хорошо помнил. Добравшись до ворот, преграждавших путь в замок Лаенфельс всем незваным гостям, Соффичи немного постоял, не выключая мотора. Он специально не предупреждал о своем визите.

Любопытный охранник высунулся из крошечного окна караульной будки и мрачно посмотрел на Соффичи.

– Апокалипсис 20:7! – прокричал Соффичи. – Доложите обо мне Аницету. Меня зовут Соффичи, мы знаем друг друга.

Подействовал скорее пароль, а не последние слова секретаря. Ухмыляющаяся физиономия охранника исчезла из окошка, и вскоре решетка автоматически поднялась.

Соффичи нажал на газ. Мощеная дорога круто шла вверх, к замку. Мотор служебного лимузина бешено завывал на первой скорости. Достигнув вершины, Соффичи заглушил двигатель и вышел.

Во внутреннем дворе замка царила тишина. От сырых стен шестиэтажных зданий, расположенных на берегу Рейна, исходил запах плесени. Все окна на первом этаже, кроме одного справа, были закрыты. В нем промелькнуло бледное лицо Аницета. Длинные волосы были зачесаны назад, как у актера Бернхарда Минетти незадолго до смерти. Аницет окинул Соффичи оценивающим взглядом. Ему не нужно было ничего произносить – отталкивающее выражение на его лице говорило само за себя.

– Не припоминаю, чтобы я вас приглашал, – заявил Аницет. – Откуда вы вообще здесь взялись? Кто вас послал?

В отличие от своего первого визита, секретарь вел себя отнюдь не застенчиво. Напротив, Соффичи уверенно улыбался. Однако проявление чувств было чуждо Fideles Fidei Flagrantes.

– Вначале я сердечно поздороваюсь с вами, – ответил помощник кардинала Гонзаги. – Кстати, я не хотел бы начинать наш разговор у порога. Может статься, что у стен вырастут уши, и информация, достаточно неприятная для вас, попадет в Ватикан. Будет лучше, если мы побеседуем без случайных свидетелей.

Аницет с шумом захлопнул окно. Через мгновение он уже стоял в проеме стрельчатой двери. На нем был серый сюртук, застегнутый до самого подбородка, как у учителя в девятнадцатом веке. Впрочем, весь его вид не соответствовал времени. Но Соффичи привык к этому в Ватикане.

– Мне действительно интересно, что просил передать Гонзага, – сказал Аницет, выходя навстречу секретарю, но не подавая ему руки.

– Гонзага? – Соффичи усмехнулся. – Я здесь не по приказу государственного секретаря. Я приехал сюда по собственной воле и личной инициативе. Дело касается Туринской плащаницы.

Лицо Аницета исказилось в гримасе. Он побагровел и угрожающе произнес:

– Гонзага обманул нас. Но я отплачу ему за это, так и передайте!

– Позвольте мне заметить, – напористо произнес Соффичи, – что кардинал Гонзага доставил вам все же оригинал плащаницы Господа нашего Иисуса. Он бы не рискнул обмануть вас. Гонзага боится потерять место государственного секретаря. И вообще, он еще не потерял надежды стать в будущем понтификом. Карьеристов хватает и за стенами Ватикана.

Аницет окинул взглядом двор, проверив, не подслушивает ли кто их разговор. Потом он провел Соффичи через узкую стрельчатую дверь и указал рукой на крутую лестницу:

– Проходите!

Лестница вела прямо в кабинет Аницета. Дневной свет едва проникал сюда сквозь круглое окно. Обстановка была спартанской. Широкий, грубо струганный стол, который в монастырях использовался как трапезный, стоял у стены напротив окна. Остальные стены были увешаны полками, на которых громоздились сотни книг и папок. Глядя на этот хаос, Соффичи подумал: «Как здесь можно что-нибудь отыскать?»

– Итак, что вам нужно? – резко спросил Аницет и жестом предложил гостю сесть на неудобный стул с ребристой спинкой.

– У меня, – начал Соффичи, присев, – есть небольшой предмет, с помощью которого можно подтвердить подлинность Туринской плащаницы, то есть того полотна, что находится в замке Лаенфельс.

– Вы имеете в виду тот кусочек, вырезанный преступником? – Глаза Аницета зло сверкнули, и он, склонившись над столом, простонал: – Ах, этот Гонзага! Дьявол в пурпурной мантии.

– Гонзага здесь абсолютно ни при чем, – холодно заметил Соффичи. – Он даже не знает, что я сейчас здесь. Официально я считаюсь пропавшим в результате похищения.

– А ваш роскошный лимузин?

– Это служебная машина государственного секретаря! Людям из определенных кругов поменять номера на автомобиле – сущая безделица.

Аницет в раздумье покачал головой. Похоже, он недооценивал этого Соффичи.

– Значит, вы со всей серьезностью утверждаете, что у вас есть проба ткани Туринской плащаницы?

– Именно так, – подтвердил Соффичи.

Аницет осклабился:

– Слишком глупо, Обожженный говорил мне то же самое.

– Обожженный мертв. Его труп плавает в фонтане ди Треви.

Аницет сглотнул. Было видно, что он напряженно думает. Бывший кардинал провел по лицу рукой, как будто хотел удалить из памяти неприятные воспоминания.

– Это правда? – неуверенно спросил он.

Соффичи был готов к этому вопросу. Он вытащил из куртки газетную вырезку и протянул ее главе братства.

Аницет прочитал и кивнул.

– Одним преступником на земле стало меньше, – цинично заметил он. – Вот уж о ком жалеть не стоит. – От его слов в комнате стало еще холоднее.

– Надеюсь, теперь вы мне верите, – сказал Соффичи. – Обожженный был бандитом. Он вел переговоры о продаже образца одновременно с несколькими людьми. Он и меня хотел обвести вокруг пальца. И это после того, что я провел всю подготовительную работу. Как видно, это не сошло ему с рук.

Аницет долго молчал, что ему было несвойственно. Наконец он вымолвил:

– Это вы… Обожженного…

– Нет, что вы! – перебил его Соффичи. – Просто… несчастный случай на производстве, так сказать.

Аницет пожал плечами. Эта фраза не тронула его. Но вдруг он вызывающе взглянул на секретаря и с волнением в голосе спросил:

– У вас этот предмет с собой?

На лице монсеньора просияла надменная улыбка. Он ждал этого момента и сейчас наслаждался каждой секундой. Теперь он вел себя высокомерно, а его собеседник по другую сторону стола, казалось, уменьшался на глазах.

– Разумеется, нет! – наконец ответил он. – Я хорошо подготовился ко всем непредвиденным случайностям.

– Я вас не понимаю. Что это значит?

– Вы серьезно думаете, что я могу носить столь драгоценный предмет в кармане? Мы уже с вами увидели на примере Обожженного, к чему это может привести.

– Я понимаю. – Аницет все больше удивлялся монсеньору, которого раньше недооценивал. Не сводя пристального взгляда с помощника Гонзаги, он задал еще один вопрос: – И где сейчас находится этот предмет?

– Вы, конечно, можете спрашивать об этом, но не ждите, что я отвечу. Позвольте мне, в свою очередь, поинтересоваться: почему этот кусочек ткани так важен для вас, ведь он составляет всего лишь крошечную часть плащаницы, которая находится в вашем замке?

Лицо Аницета перекосилось, словно этот вопрос причинял ему боль.

– Этого, монсеньор, я сказать не могу. Ответ повергнет вас, Церковь и миллионы ее приверженцев в отчаяние и сомнения. Предназначение братства и состоит в том, чтобы знать вещи, о которых мир даже не догадывается. Вы меня понимаете?

Некоторое время оба сидели молча, поглядывая друг на друга. Соффичи размышлял над фразой Аницета. А тот напряженно думал о том, как подступиться к подлецу монсеньору.

– Скажите, а у вас есть доказательство того, что предмет аутентичен? Вы ведь не можете мне ничего предъявить. Я собственными глазами видел, как подделывают подобные вещи.

С подчеркнутой медлительностью Соффичи вытащил из кармана конверт с рентгеновскими снимками и протянул Аницету. Магистр слишком долго занимался плащаницей и мог с ходу распознать оригинал. Он снова и снова смотрел негативы на свет, скудно пробивавшийся в комнату, потом наложил снимки друг на друга и еще раз взглянул, прищурив глаза.

– Поздравляю, – наконец сказал он, – великолепная работа!

– Если быть честным, – ответил монсеньор, – это работа Обожженного.

Казалось, Аницет не расслышал. По крайней мере, сделал вид. После долгой паузы, которую он потратил на раздумья, магистр церемонно откашлялся и проговорил:

– Вы все еще не хотите сказать мне, где вы прячете драгоценный предмет?

– Нет, я этого не сделаю, – ответил Соффичи с негодованием. – Это и мое предназначение – знать вещи, о которых мир не догадывается. Вы меня понимаете?

С виду Аницет был спокоен, но на самом деле кипел от ярости. Никто из братства, никто, даже профессор Мьюрат, не имел права так с ним говорить! «Нужно будет убить этого выскочку, – пронеслось у него в голове, – столкнуть его с самой высокой башни Лаенфельса». Но мысль, что драгоценный кусочек ткани может быть навсегда утерян, сдерживала злость.

– Хорошо, монсеньор, поговорим о деньгах. Мне кажется, в этом кроется причина вашей несговорчивости.

– Да, – откровенно ответил Соффичи. – Вы должны понимать: я не вернусь в Ватикан. Я решил сменить сутану на костюм от Кардена.

– Ах вот оно что!

– Да, именно так. Я уже наладил кое-какие контакты в Южной Америке. В Чили и Аргентине есть роскошные сообщества для тех, кто решил повесить на гвоздь мантию или сутану. К сожалению, жизнь в этих гостиницах для людей, порвавших с прошлым, очень дорого стоит. Но кому я это рассказываю!

– Хорошо. – Аницет поморщился и продолжил: – Сколько?

– Скажем… – Соффичи посмотрел на потолок, будто там было зловещее предзнаменование, как на пиру у вавилонского царя Валтасара, – полмиллиона!

– Аргентинских песо?

– Американских долларов!

– Это невозможно. Вы с ума сошли, Соффичи.

– В принципе, можно поторговаться.

– Я предлагаю вам половину. Наличными. Мелкими купюрами, бандеролью.

Соффичи в беспокойстве заерзал на неудобном стуле. Он знал, что едва ли сможет найти другого покупателя на эту реликвию, который будет готов выложить четверть миллиона долларов за крошечный кусочек материи.

– Хорошо, – сказал монсеньор и протянул Аницету через стол руку, – четверть миллиона долларов США.

Аницет проигнорировал рукопожатие.

– Когда вы сможете привезти его? – спросил он. Похоже, Аницет снова обрел уверенность.

– Если хотите, завтра утром, в одиннадцать. Товар – деньги. Но без фокусов!

– Это дело чести, – ответил Аницет, хотя у него на этот счет было особое мнение.