Текст книги "Торговцы космосом"

– Ха! Понял! – ликующе воскликнул Мори. – Надо избавиться от роботов!

– О нет. Нет-нет-нет. Все слишком роботизировано, нельзя избавиться от них, нельзя замедлить производство – оно так совсем зачахнет. И принцип двойственности – концепция, которая проясняет все это…

– Да ничего она не проясняет, эта ваша ка… кы… концепция! – крикнул Мори с пылом в охрипшем от всего выпитого голосе. – Что нам делать-то, а?

– Делать? Я скажу тебе, что мы должны сделать, если хочешь. Я могу тебе сказать.

– Говори.

– Что нам следует сделать, так это… – Танакил икнула с выражением аристократского ужаса на лице, – выпить еще.

Они пропустили еще по стаканчику. Разумеется, Мори галантно позволил заплатить за себя. Она беззастенчиво спорила с барменом о причитающихся ей пайковых баллах.

Мори держался долго. Во всяком случае, он честно пытался. Но зеленый змий в конце концов его одолел, и последствия не заставили себя ждать.

Сознание померкло раньше, чем перестали шевелиться руки и ноги. То был настоящий провал в памяти, но, несмотря на провал в памяти, он все же ухитрился запомнить целый калейдоскоп мест, где успел побывать, и лиц, которые успел повидать. В этом калейдоскопе были и Хоуленд, напившийся до чертиков, в дым, – Мори вспомнил, как смотрел на Хоуленда почему-то сверху вниз, видимо, последний лежал на полу, – и чета Бигелоу, и Черри, супруга, заботливая и отчего-то веселая… и еще там был Генри – совершенно ненужный, неуместный.

Чтобы восстановить ход событий, Мори напряг все свои похмельные силы. Это было очень трудно – восстановить ход событий – и в то же время очень важно. Почему это важно, Мори никак не мог вспомнить и наконец оставил тщетные попытки, удовлетворившись тем, что знает теперь про двойственность роботов, а незаурядная женщина с незаурядным именем Танакил Бигелоу ему не приснилась-таки.

Каким образом он очутился утром в своей постели, Мори вспомнить не мог. Память была чиста, как снег. И только после долгих трудов всплыл момент, когда они с Хоулендом после двенадцатого стакана, обняв друг друга за плечи, сочинили куплет о двойственности – и, подражая старой маршевой мелодии, завели его через шум и гам бара:

 
Идти вперед – преображаться,
Вершить подъем – круговорот!
Нам Инь приказано меняться,
Ян встать на месте не дает!
Еда – пустые разговоры,
Нам робот не дает житья,
Извне проблемы – командоры,
Ненужный хлам и беготня!
 

В тот момент, когда они это пели, все эти слова вроде бы и вправду имели некий смысл.

Если алкоголь открыл Мори глаза на существование двойственности, то, быть может, именно алкоголь и был ему нужен.

Назовем это дихотомией, если такой термин самый подходящий. Назовем тепло – Ян, а холод – Инь. Ян настигает Инь. Затем Инь уступает Ян. Затем Ян уступает Инь. Затем…

Назовем их иначе. Пусть Инь будет рот, рука будет Ян.

Если рука отдыхает, рот голодает, но если остановился рот, рука просто умрет.

Но и Инь не может вечно тащиться сзади.

А теперь назовем робота – Ян.

И вспомним, что трубы имеют по два конца.

Как всякий редко пьющий помногу мужчина, Мори приготовился к последствиям – и с удивлением обнаружил, что их нет. Черри была странно возбуждена.

– Ты был таким веселым… – хихикнула она. – И таким романтичным…

Он допил утренний кофе. Руки у него дрожали.

В конторе все хохотали в голос и хлопали его по спине:

– Хоуленд нам рассказал, что в последнее время ты живешь на широкую ногу, парень!

– Послушайте! Вы слышали, какой номер отмочил Мори Фрай? В первый раз в жизни, наверное, решил покутить ночь, так умудрился забыть дома потребительскую книжку!

И все думали, что это была замечательная шутка.

И все даже наладилось. Черри, казалось, преобразилась до неузнаваемости. Правда, она по-прежнему ненавидела вечерние выходы в свет, и Мори никогда не видел, чтобы она заставляла себя есть ненужную еду или играть в ненужные игры. Но однажды днем, заглянув в буфетную, он с недоверием обнаружил, что они значительно опережают свои нормы пайка. По некоторым позициям, на самом деле, они даже опережали месячный график.

И дело было даже не в фальшивых талонах, ведь Мори потихоньку их собрал и, улучив удобный момент, тайком от Черри сжег. Едва обнаружив перерасход потребительской квоты, он хотел бежать к Черри и поздравить ее – еще бы, такой успех! Но осторожность взяла верх. Эта тема была для нее больной. И Мори сдался, подавив в себе желание делиться радостью. Пусть все остается как есть.

И добродетель его была вознаграждена.

Его вызвал Уэйнрайт. Начальник улыбался.

– Ну, Мори, для вас прекрасные новости! Не хотел говорить раньше времени, но чего таить – ваш статус пересмотрен квалификационной комиссией Министерства потребления. Теперь вы больше не в четвертом классе младших сотрудников!

– Неужели теперь я четвертый старший? – спросил Мори с робкой надеждой.

– Вы теперь – пятый класс, Мори. Пятый! Когда мы что-нибудь делаем, то делаем это на совесть. Мы просили специальной санкции от Министерства потребления – и получили ее, и вы перескочили в следующий класс. Но если честно, – добавил Уэйнрайт, – дело не только в нашей поддержке. Очень помогло ваше недавнее замечательное достижение в потреблении. Я же говорил вам – все получится…

Мори пришлось сесть. Он пропустил мимо ушей то, что хотел сказать Уэйнрайт, но это не имело значения. Он выбежал из офиса, обогнул группу коллег, ожидавших его, чтобы поздравить, и схватился за телефон.

Черри на другом конце провода была сама не своя от радости.

– О, дорогой! – только и смогла она вымолвить.

– И у меня ничего бы не вышло без тебя, – пробормотал Мори. – Уэйнрайт сам сказал. Сказал, что если бы не то, как мы… ну, ты же следила за пайками? Если бы не это, я никогда бы не попал в правление. Я хотел сказать тебе кое-что об этом, дорогая, но не знал как – но я правда ценю это, я… алло?

– Ну и гадкий же ты тип, Мори Фрай. – Голос Черри звучал напряженно и низко. – Как жаль, что ты испортил мне хорошие новости. – И она повесила трубку.

Мори с отвисшей челюстью уставился на телефон.

Хоуленд появился позади него, посмеиваясь.

– Женщины, – сказал он. – Никогда не пытайся их понять. В любом случае, Мори, я от души тебя поздравляю.

– Спасибо, – пробормотал Мори.

– Да, кстати, Мори, теперь, когда ты, так сказать, из больших шишек, ты же не станешь говорить Уэйнрайту, что я о нем…

– Извини, – сказал Мори, не слыша его, и протиснулся мимо. Он лихорадочно думал о том, чтобы перезвонить Черри, помчаться домой и выяснить, что же он сказал не так. Не то чтобы было много сомнений, конечно. Он коснулся ее больного места.

Как бы то ни было, его наручные часы напоминали о том, что на этой неделе у него назначена встреча с психиатром.

Мори вздохнул. Бог дал, бог взял. Благословен будь тот день, что дает только хорошее, – если такой вообще существует.

Сеанс шел никудышно. В последнее время – штатная ситуация. Перешептывались и переглядывались эскулапы, словно бы блуждая в темноте вместо того, чтобы точно, резко и правильно делать свое дело – корректировать его, Мори, психику. Что-то не так, подумал он.

Циммельвайс подтвердил его опасения, объявив перерыв в сеансе. Когда все доктора, кроме него, вышли, он остался побеседовать с Мори с глазу на глаз. Фрай почувствовал, как по спине пробегает неприятный холодок – видимо, дело взаправду дрянь.

– Мори, – сказал Циммельвайс, – по-моему, вы что-то скрываете.

– Я не нарочно, доктор, – серьезно ответил Мори.

– А вот за это я не поручусь. Часть сознания всегда поступает «нарочно». Мы изрядно покопались в вашем сознании, мистер Фрай, проникли довольно глубоко и обнаружили там кое-что интересное. Правда, об окончательном диагнозе говорить рано… Видите ли, мы изучаем человеческое сознание так, как если бы посылали разведчиков через территорию, где живет племя каннибалов. Каннибалов этих нельзя увидеть, ведь кто их видел – тот уже ничего о них не расскажет. Но вот вы посылаете разведчика сквозь джунгли, и если он не объявляется там, где вы условились встретиться, значит, ему не повезло – где-то он совершил поворот не туда. Применительно к человеческому сознанию такой поворот называется психической травмой. Что это за травма, каковы ее последствия для поведения – вот что мы должны понять. И едва понимание наклевывается – мы принимаем меры.

Мори кивнул. Все это было ему знакомо; он не мог понять, к чему клонит врач.

Циммельвайс вздохнул:

– Проблема с лечением травм, проникновением за психические барьеры и избавлением от запретов – проблема со всем, что мы, психиатры, делаем, – на самом деле заключается в том, что мы не можем позволить себе делать это слишком хорошо. Закомплексованные люди – всегда в напряжении, и мы это напряжение стараемся снять. Но если мы преуспеем всецело и снимем вообще все барьеры – получим преступника. Запреты социально необходимы. Вот допустим, к примеру, никто не запрещал бы вопиющее расточительство – и вместо того, чтоб рационально и ответственно расходовать свою норму рациона, люди жгли бы собственные дома или топили бы пригодный к употреблению продукт, скажем, в реке… Когда так делают несколько человек, мы их лечим. Если такое вдруг произойдет в массовом масштабе – тогда обществу в том виде, какой мы знаем, пришел бы конец. Подумайте о всех тех асоциальных прецедентах, описанных в любой газетенке. Муж бьет жену, жена превращается в мегеру, их сын разбивает окна, муж начинает сбывать фальшивые талоны… Каждое звено этой цепочки указывает на фундаментальный недостаток в психике – неспособность потреблять.

Мори вспыхнул.

– Док, вы пережимаете! Да, у меня были недостачи по квотам несколько недель назад – но с тех пор я на высоте! Совет даже похвалил…

– Почему вы так остро реагируете, Мори? – мягко спросил Циммельвайс. – Я позволил себе лишь общие суждения – никакой конкретики…

– По-моему, это вполне естественно – возмущаться, когда тебя огульно обвиняют!

Циммельвайс пожал плечами:

– Мы никогда не обвиняем пациента, мистер Фрай, – мы стараемся ему помочь. – И он закурил свою последнюю сигарету. – Прошу, подумайте об этом. Увидимся на следующей неделе.

Черри встретила его в дверях, храня неприступный вид. Холодно чмокнув его в щеку, она объявила:

– Я разговаривала по телефону с мамой. Поделилась с ней хорошей новостью. Они с папой приедут к нам сегодня отпраздновать.

– Хорошо, – кивнул Мори. – Дорогая, что я не так сказал по телефону?

– Они приедут около шести.

– Хорошо, хорошо! Скажи, ты обиделась на меня из-за этих норм? Если ты обиделась, то, клянусь, я не понимаю – за что!

– Я обиделась, Мори.

– Мне очень жаль! – сказал он в отчаянии. – Я просто…

Тут ему в голову пришла идея получше, и он поцеловал ее.

Черри хоть и оставалась холодной к нему, но недолго. Оттолкнув его, она захихикала:

– Дай мне одеться к ужину, негодник!

– Просто пойми, я…

Она приложила палец к его губам.

Мори отпустил ее и, чувствуя себя гораздо спокойнее, направился в библиотеку. Там его уже ждали дневные газеты. Сев, он стал просматривать их по порядку. Где-то на середине «Уорлд-Телеграм-Сан-пост-энд-Ньюс» он отвлекся на звонок Генри.

Мори успел дочитать до конца раздел происшествий в «Таймс-Геральд-Трибюн-Миррор», прежде чем появился робот.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался тот.

– Почему ты так долго? – осведомился Мори. – И где все остальные роботы?

Роботам не дана способность осекаться, но последовала отчетливая пауза, прежде чем Генри произнес:

– Все в подвале. Они вам зачем-то понадобились?

– Да нет. Просто что-то их не видно. Принеси мне выпить.

Генри заколебался:

– Виски, сэр?

– До обеда? Нет, конечно. Принеси мне «Манхэттен».

– У нас кончился вермут, сэр.

– Весь? Будь добр, скажи мне, как так вышло?

– Он весь израсходован, сэр.

– Вздор какой! – огрызнулся Мори. – У нас никогда в жизни не заканчивался вермут, и ты сам это прекрасно знаешь. Да мы только что получили на днях нашу пайку, и я… – Мори осекся. Когда он посмотрел на Генри, в его глазах внезапно промелькнул ужас.

– Что с вами, сэр? – осторожно поинтересовался робот.

Мори ощутил, как в горле встал ком.

– Генри, я… сделал что-то, чего… не должен был?

– Не знаю, сэр. Не мне решать, что вы должны делать и чего не должны.

– Ну да, – мрачно согласился Мори. Бездумно уставившись в никуда, он силился хоть что-нибудь вспомнить. То, что подсовывала память, ему решительно не нравилось. – Генри, а давай-ка спустимся в подвал. Прямо сейчас!

Слова Танакил Бигелоу о том, что «слишком много роботов слишком много делают», и заронили в него идею. Будучи в подпитии, куда более раскрепощенный чем обычно, он понял – проблема ясна, а решение ее – и того очевидней.

Он огляделся вокруг в мрачном беспокойстве. Его собственные роботы, следуя его собственным приказам, данным неделями раньше…

– Это именно то, что вы велели нам сделать, сэр.

Мори застонал. Он наблюдал за сценой беспрецедентной активности, и от этого у него по спине пробежали мурашки.

Робот-дворецкий усердно трудился, его медное лицо ничего не выражало. Одетый в спортивные панталоны Мори и в туфли для гольфа, он методично лупил мячиком о стену – с клюшкой Мори в руках. Когда мяч совсем приходил в негодность, он брал другой; приходил черед и клюшке сломаться. От активного снования робота туда-сюда на одежде появлялись рано или поздно прорехи…

– Бог ты мой, – глухо сказал Мори.

Роботы-горничные, изысканно одетые в лучшие наряды Черри, расхаживали взад и вперед в изящных тонких туфельках, садились, вставали, наклонялись и поворачивались. Роботы-повара и роботы-сервировщики готовили дионисийских масштабов блюда.

Мори сглотнул.

– Вы… вы все время этим занимаетесь. Вот почему квоты были отработаны.

– О да, сэр. Все – согласно вашим указаниям.

Мори пришлось сесть. Один из роботов-слуг подскочил со стулом, принесенным сюда с верхних этажей, – пока еще новеньким, не просиженным.

Расточительство, вспыхнуло в голове Мори, и он попробовал это страшное слово на вкус. Вот как это называется – РАСТОЧИТЕЛЬСТВО. Ты никогда не тратил впустую, ты всегда всему находил применение. Если было необходимо, ты доводил себя до грани срыва – но расходовал честно. И тогда каждый вздох, каждый час давался мучительно, но все равно ты расходовал честно, пока усердное потребление не возносило тебя до следующего класса, где позволялось потреблять менее отчаянно. Ты никогда не выбрасывал добро на ветер. Ты был хорошим.

Ох, вот узнает об этом Совет по пайкам…

И все же, напомнил он себе, покамест никто ничего не узнал. И узнают, скорее всего, не скоро – люди редко входят в служебные помещения для роботов. Никакие законы, никакие обычаи даже это не предписывают. Даже в случае поломок – просто приходят ремонтники, тоже роботы, вызванные по ОРКР-каналам. Процесс автоматизирован, никто и пальцем в ту сторону не шевелит.

– Генри, – укоризненно сказал Мори, – ты должен был сказать… ну, то есть напомнить мне о том, что я дал такой странный приказ…

– Но, сэр! – запротестовал Генри. – Вы сами сказали – «ни одной живой душе»!

– Гм. Что ж, пусть так и будет. А я… я пойду пока наверх. И пусть несколько роботов отвлекутся и приготовят ужин. – Сказав это, Мори ушел – кошки все еще скреблись у него на душе.

Ужин дался непросто. Мори всегда нравились родители Черри. Старик Илон держался на почтительной дистанции от их семейной жизни – до свадьбы, конечно, все время как бы невзначай крутился возле их семьи и все спрашивал, что да как, но то, надо думать, любому отцу подобает. Мори не мог сказать, что старики совсем их позабыли, наслаждаясь своим высоким социальным статусом. Они помогали молодым – по меньшей мере раз в неделю приезжали обедать, и миссис Илон не раз перешивала платья Черри под себя или донашивала за нее украшения. А уж какие богатые подарки достались от родителей невесты на свадьбу! Родители Мори забрали только серебряный и хрустальный сервизы – на большее не пошли, а вот Илон лишил их машины, садового загона для павлинов и целого мебельного гарнитура для гостиной! Конечно, он мог себе такое позволить – при его-то высоком статусе и мизерной квоте потребления. Без его помощи на первых порах семейной жизни у Морри с Черри было бы не в пример больше проблем.

Но в этот вечер Мори было трудно в его обществе как никогда. Поглощенный своими мыслями, он односложно отвечал на вопросы и еле что-то пробормотал, когда Илон произнес тост за его повышение и блестящее будущее.

Илон, конечно, не знал, что его гложет.

Храбрясь в глубине души, Мори тем не менее думал лишь о том, когда настанет час платить за грехи. Он пережевывал и пережевывал в уме ситуацию и, к тому времени, когда с обедом было покончено и он со своим свекром перешел в кабинет выпить бренди, довел себя почти до бесчувствия.

В этот раз, впервые с тех пор, как они познакомились, Илон предложил Мори одну из своих сигар.

– У тебя теперь пятый класс, сынок, – заметил он, – так что тебе положено курить не свои, а чужие сигары, так?

– Так-то оно так, – хмуро кивнул Мори.

Повисла неловкая пауза, но затем Илон, по корректности своей способный и робота-компаньона перещеголять, подступился снова:

– Ведь я отлично помню, как сам добивался пятого. Потребление преследует человека всю жизнь, это уж точно. Вещи дома, вещи в офисе, в машине, вещи, вещи… Ни на минуту нельзя расслабиться, ни на минуту нельзя забыть о вездесущих потребительских талонах. И это правильно, потому что потребление – главнейший гражданский долг. Мы с мамой немало хлебнули в свое время, но, я думаю, каждая пара, которая хочет совместить семейную жизнь и гражданский долг, должна быть к такому готова, верно?

Мори, подавив приступ дрожи, снова кивнул.

– Самое приятное в повышении, – продолжал Илон как ни в чем не бывало, – то, что можешь не тратить столько времени на потребление и заняться работой. Эх, хотел бы я снова стать молодым! Пять дней в неделю в суде – вот и все, что у меня есть. Я бы мог и шесть, но врач не разрешает. Говорит, нельзя перебарщивать с удовольствиями. А ты, значит, будешь теперь работать два дня в неделю, верно?

Мори снова отстраненно кивнул.

Илон глубоко затянулся сигарой, глаза его вспыхнули и уставились на зятя. Он явно что-то почуял, и Мори даже сквозь свое смущение смог точно уловить момент, когда Илон потянул за ниточку.

Но не за ту.

– У вас с Черри все нормально? – дипломатично спросил он.

– Прекрасно! – очнувшись, воскликнул Мори. – Лучше не бывает.

– Ну и отлично. – Илон мигом сменил тему: – Вообще я тебе о делах судейских хотел рассказать – тут недавно был такой курьезный случай. Парнишка – совсем еще молодой, года на два тебя младше, – угодил под девяносто седьмую статью.

– Это какая?

– Это кража со взломом – ты только представь себе!

– Кража со взломом? – удивленно повторил Мори, невольно заинтересовавшись. – Это что вообще за зверь?

– Очень древний термин, из архаичного законодательства. Представь себе, было время, когда люди воровали чье-то имущество.

– И тот парень что-то украл? – спросил Мори недоверчиво. – Присвоил себе?

– Все так! Я и сам совершенно случайно наткнулся на такую формулировку. Потом я поговорил с одним из его адвокатов – для него тоже был сюрприз. Оказывается, у мальчишки была подружка, симпатичная, разве что слегка полновата. Она интересовалась искусством.

– Но в этом нет ничего предосудительного, – сказал Мори.

– Ну да, она-то ни в чем не виновата. Правда, парень ей не очень нравился, и она все не соглашалась идти за него замуж. Вот он и стал ломать голову, как пустить ей пыль в глаза. Видел хоть раз то огромное полотно Мондриана[29]29
  Питер Корнелий Мондриан (1872–1944) – нидерландский художник, один из основоположников абстрактной живописи наряду с Кандинским и Малевичем.


[Закрыть] в Музее изящных искусств?

– Никогда там не был, – признался Мори смущенно.

– А зря! Хоть разок сходить стоит, сынок. В общем, перед самым закрытием парень тот пробрался в музей и украл картину. Натурально – украл! И понес своей подружке в дар.

– В жизни ничего более абсурдного не слышал, – признался Мори.

– Погоди, это еще не все. Девчонка картину брать отказалась, чуть в обморок от ужаса не хлопнулась, когда ее увидала. То ли сама позвонила в полицию, то ли кто-то еще – не суть важно. На то, чтобы эту картину найти, ушло почти три часа, и это при том-то, что она висела себе на стене! Бедный парень, еще такой молодой – а в доме уже сорок две комнаты…

– И что, выходит, против присвоения вещей был когда-то закон? – спросил Мори. – Да это же все равно что издать закон, запрещающий дышать.

– Ну, это древний закон, разумеется. Мальчишку понизили на два класса. Ему дали бы и больше, но – мой бог! – он был всего в третьем классе.

– Да уж, – произнес Мори, облизнув губы. – А скажите, папа… а какое наказание… ну, например, за… за то, что человек, например, что-нибудь сделает со своими квотами?

– В смысле? – Брови Илона поползли вверх.

– Ну, например, есть норма на выпивку, а вместо того, чтобы эту выпивку выпить, вы ее выливаете… или еще что-нибудь…

Голос его совсем потерялся. Нахмурившись, Илон сказал:

– Веселенькое дельце! Даже не припомню, чтобы я когда-нибудь задумывался о таких вещах. Во всяком случае, ничего приятного преступника не ждет, это я могу гарантировать.

– Пардон… – еле слышно прошептал Мори. Ему и впрямь было стыдно – за один лишь вопрос.

* * *

Дела шли своим чередом. И пускай поступал он не по чести, ему было очень хорошо, потому что шли дни – и никто, казалось, не проникал в его тайну. Черри была счастлива. Уэйнрайт находил повод похлопать его по плечу. Возмездие за грех оказалось процветанием и счастьем.

Неприятная ситуация сложилась однажды, накануне переезда в новый дом, больше подходящий для семьи новоиспеченного потребителя пятого класса. Застав Черри следящей за колонной роботов-грузчиков, уже прибывших за имуществом, Мори едва успел приказать своим роботам замести все следы противозаконной деятельности. Все как-то обошлось.

По стандартам Мори, новый дом был роскошнее некуда. В нем было всего пятнадцать комнат. Мори предусмотрительно сохранил на одного робота больше, чем требовалось для пятого класса, и получил компенсирующий вычет в размер своего дома.

Однако помещения для роботов были менее удаленными от жилых зон по сравнению с их старым домом, и то был вящий недостаток. Не раз Черри льнула к нему в восхитительной близости их единственной кровати в их единственной спальне и говорила с легкой досадой:

– Вот бы они не шумели так сильно!

И Мори обещал поговорить об этом с Генри утром. Но он, конечно, ничего не мог сказать Генри, если только не приказывал ему прекратить неутомимое потребление в течение каждого из двадцати четырех часов дня, единственно благодаря которому они и выдерживали изнурительную гонку с безжалостными месячными квотами.

Но хотя время от времени у Черри возникало любопытство по поводу того, что делают роботы, она вряд ли могла догадаться о фактах. В кои-то веки ее воспитание было на стороне Мори – она столь мало знала о суете потребления, которая была уделом низших классов, что едва ли замечала, что ее стало меньше.

Мори иногда почти расслаблялся. Он придумал множество хитроумных заданий для роботов, и роботы вежливо и бесстрастно повиновались. В кои-то веки – успех!

Но не все коту масленица. Мори изрядно нервничал, когда по почте пришел отчет о квартальном обследовании. Когда настал день, когда Совет по пайкам должен был проверить степень износа сданных в утиль отходов, Мори начало трепать. От одежд, мебели, предметов домашнего обихода – от всего того, что роботы «убили» по его указанию, – в прямом смысле мало что осталось. Износ должен был выглядеть правдоподобно – ведь ни один нормальный человек не стал бы носить брюки с огромной дырой на колене, вроде той, что досталась от Генри одному из выходных костюмов Мори. Заподозрит ли Совет неладное?

Хуже того, было ли что-то особое в том, как роботы потребляли блага, что могло бы выдать все шоу? Какая-то особая точка износа в анатомии робота, например, которая могла бы протереть дыру там, где не способно учинить то же самое человеческое тело?

Поводов для тревоги было – хоть отбавляй, но беспокойство оказалось напрасным.

Когда пришел отчет об обследовании благ, Мори вздохнул. Ни одного отказа! План, выдуманный им, работал – да еще как!

Успешному человеку – да воздастся по успехам его. Однажды вечером Мори вернулся домой после тяжелого рабочего дня и с тревогой обнаружил, что на его подъездной дорожке припаркована еще одна машина – крошечная двухместная модель, из тех, что пользуются популярностью у высокопоставленных чиновников и очень состоятельных людей.

К этому времени Мори уже успел усвоить первую половину урока растратчика: любые перемены опасны. Входя в дом, он приготовился к тому, что сейчас на него кинется какой-нибудь чин из Министерства потребления с неудобными вопросами.

Но кинулась на него лишь сияющая Черри.

– Мистер Порфирио – журналист, пишущий статьи в газетах, – затараторила она, – и он хочет написать о тебе в их газете «Образцовые потребители»! Мори, я так горжусь тобой!

– Спасибо, – мрачно сказал Мори и повернулся к Порфирио: – Здравствуйте.

Мистер Порфирио тепло пожал Мори руку.

– Я не совсем из газеты, – поправил он. – Я из «Транс-Видео Пресс». Мы – удаленная служба новостей: снабжаем сорок семь тысяч изданий новостными сводками и материалами. Каждое издание в нашем клиентском списке, – самохвально заметил он, – включено в реестр обязательного потребления с первого по шестой классы включительно. У нас есть воскресная дополнительная колонка самопомощи по проблемам потребления, и мы любим… ну, скажем так, отмечать тех, кто этого по-настоящему достоин. Вы установили завидный рекорд, мистер Фрай. Мы хотели бы рассказать об этом нашим читателям.

– Гм, – не нашелся с ответом Мори. – Ну, пойдемте в гостиную.

– Ну нет! – воскликнула Черри. – Я ведь тоже хочу послушать! Мори такой скромняга, мистер Порфирио, не представляете! Я – его жена – и то понятия не имею, как ему удалось добиться таких показателей. О, он просто…

– Хотите выпить? – спросил Мори вопреки всем правилам этикета. – Может, виски? У меня есть ржаной, шотландский. Или чего покрепче? Джин с тоником? Бурбон, бренди? Или чего полегче – мартини, скажем? Чего изволите? – Он вдруг осознал, что несет пургу.

– Ржаной виски пойдет, – сказал журналист. – Итак, мистер Фрай, я заметил, что вы очень красиво обустроились здесь, и ваша жена говорит, что ваш загородный дом так же хорош. Как только я вошел, я сказал себе: «Какой прекрасный дом! Ничего лишнего, только все самое необходимое. Шестой-седьмой класс – не ниже». Ваша жена говорит, загородный дом – и того лаконичнее…

– Да, да, – резко отозвался Мори. – Могу вам сказать, мистер Порфирио, что на моей мебели сосчитана каждая царапина. Не знаю, на что вы намекаете…

– Будет вам, никаких намеков. Наши читатели просто хотят перенять ваш опыт. Ведь у вас наверняка есть особая методика потребления – иначе как вы достигли такого успеха?

Мори кашлянул.

– Мы… просто мы стараемся, – сказал он. – И это тяжелый труд.

– Тяжелый труд! – повторил Порфирио восхищенно. Из кейса он выудил блокнот для записей и раскрыл. – Я так понял, мистер Фрай, что каждый может достичь таких же успехов, если целиком посвятит себя этой цели? Что вы скажете, например, о строгом графике и еще более строгом его соблюдении?

– Да, это очень важно, – поддакнул Мори.

– Другими словами, это всего лишь вопрос того, что вы должны делать каждый день?

– Именно так. Я распоряжаюсь бюджетом в своем доме – видите ли, у меня больше опыта, чем у моей жены, – но нет причин, по которым женщина не может этого сделать.

– Бюджетирование, – одобрительно заметил Порфирио. – Такова и наша политика.

Интервью не было таким ужасным, как могло бы, и даже когда Порфирио тактично обратил внимание на тонкую талию Черри («Так много домохозяек, миссис Фрай, с трудом удерживаются от того, чтобы не быть… ну, немного полноватой»), Мори на голубом глазу ляпнул что-то о долгих тренировках в зале. Черри выглядела слегка озадаченной, но хотя бы не перебивала.

Однако из интервью Мори извлек вторую половину урока растратчика. Дождавшись, когда Порфирио уйдет, он бросился к Черри и с пылом высказался:

– И верно, дорогая, все дело в упражнениях! Мы действительно должны этим заняться. Не знаю, заметила ли ты сама, но я-то вижу – ты набрала вес за последнее время. Ни к чему это, верно?

На изнуряющих и не имеющих никакого смысла занятиях в зале у Мори появилось в достатке времени, чтобы обдумать урок. Украденные сокровища менее сладки, чем хотелось бы, когда не смеешь наслаждаться ими в открытую.

Но некоторые сокровища Мори были честно заработаны.

Например, новая игровая разработка от «Брэдмур», К-50, была его собственной. Его работой были проектирование и созидание, и он был удачливым человеком в том смысле, что его усилия были направлены на достижение величайшей общественной пользы, а именно – на увеличение потребления.

«Спин-э-Гейм» был почти идеальной машиной для этой цели.

– Блестяще, – сказал Уэйнрайт, сияя, когда пилотная модель прошла первые пробы. – Думаю, они не зря называют меня собирателем талантов. Я знал, что ты справишься, мальчик мой!

Даже Хоуленд расщедрился на поздравления. Пока проходили тесты, он с чавканьем пожирал полную тарелку птифуров – он-то по-прежнему прохлаждался в третьем классе, – но потом, в конце концов, сказал с энтузиазмом:

– Отлично, Мори! Такая скорость изнашиваемости – это же просто сенсация! Вот бы все механизмы были такие!

Мори вспыхнул от удовольствия.

Уэйнрайт ушел, расточая осанну, и Мори с чувством похлопал по корпусу свой К-50. Он даже залюбовался его совершенством, разноцветьем и блеском хромированных деталей. Внешний вид любой машины, вспомнил он поучения Уэйнрайта, не менее важен, чем работа ее. Воистину так. Никто не захочет играть на чем-то невзрачном – поэтому вся серия игровых автоматов с индексом К оснащалась обязательным радужным световым табло, встроенными музыкальными колонками и потайным разбрызгивателем «игровых феромонов».

При создании своей модели Мори основательно вдохновлялся шедеврами старины – «однорукими бандитами», пачинко[30]30
  Пачинко – игровой автомат, представляющий собой промежуточную форму между денежным игровым автоматом и вертикальным пинболом, необычайно популярен в Японии.


[Закрыть], автоматами для игры в пинбол. Принцип действия был таков: игрок кладет продовольственную книжку в специальный бункер, крутит специальный тумблер, выбирая игру, а потом – нажимает кнопки, решает ребусы, любым из трехсот пяти предложенных способов противопоставляет свои человеческие навыки тем, что заложены на программном уровне в машину.

И – проигрывает, рано или поздно. Шанс победы, конечно, существовал, но суровая статистика машинных настроек была рассчитана таким образом, что при продолжительной игре проигрыш был неизбежен. Да, можно было сорвать джекпот, и погасить сразу тысячу потребительских талонов, и уйти в недельный отпуск без изнурительного потребления, – но такое случалось исчезающе редко. Куда больший шанс – проиграть и не получить ничего.