Текст книги "Торговцы космосом"

Фредерик Пол. День миллионный

День, о котором я хочу поведать вам, наступит примерно через десять тысяч лет. В нем, в этом дне, сошлись мальчик, девочка и Любовь.

На первый взгляд – исчерпывающие сведения, но все они – ложны. Ведь мальчик тут не так-то прост – ему сто восемьдесят семь лет от роду. Да и девочка – не совсем девочка. Ну а Любовь в данном случае не подразумевает того притворства, когда банальную похоть кутают в некий романтический флер, как оно видится многим сегодня. Моя история не придется вам по душе, если в курс дела вас не ввести сразу же; но ежели вы потрудитесь переварить факты, приведенные выше, она заиграет для вас новыми красками – вы будете смеяться, плакать и бурно сопереживать героям, по поводу или без повода – было бы только желание.

Так вот, причина, по которой девочка не была девочкой, проста – она была мальчиком.

Уже вижу, как вы хмуритесь и неодобрительно качаете головой, читая эту страницу. Кто, черт побери, скажете вы, захочет читать о гейской парочке? Ну-ну, осадите коней. Я не стану потчевать вас пикантными подробностями из жизни сексуальных меньшинств. Если бы вы увидели эту девушку вживую – ни за что бы не догадались, что она в каком-то смысле ни разу не девушка. У нее – ярко выраженная грудь, женские репродуктивные органы, на диво женственные бедра. Усов, бороды и выступающих надбровных дуг тоже не наблюдается. Раз увидев ее, вы бы ни капли не сомневались, что перед вами – самка, вот только какого вида? О, видовой вопрос, несомненно, обеспокоил бы вас – равно как и хвостик, шелковая шкурка и жаберные щели за каждым ухом.

Снова хмуритесь? Да бросьте уже! Очень милая девушка! Если вы, будучи нормальным мужчиной, провели бы с ней хоть час в одной комнате, то наверняка бы дугой изогнулись – только бы она к вам чувствами воспылала. Звать ее будем Дора – хотя настоящее имя звучит следующим образом: Омикрон-Двубазный седьмой группы, тип Эс-Дорадус 5314, цифровой код обозначает точный оттенок присущего ей зеленого цвета. Дора, говорю я вам, – создание женственное, очаровательное и милое. Признаю, одними словами убедить вас будет сложно.

Была Дора… как бы это поточнее выразиться… танцовщицей. Ее искусство требовало целого букета талантов: смекалки, гибкости, силы, чувства ритма, не говоря об уникальных природных способностях и долгих тренировках. Ее дивные танцы, претворяющиеся в жизнь в условиях невесомости, я описал бы как чарующий союз цирковой акробатики и балетного номера «Умирающий лебедь» в исполнении Даниловой – с неким эротическим оттенком. Оттенок сей, можете не сомневаться, являлся чисто символическим, но будем-ка откровенны: львиная доля того, что считается сексуальным, символична, если не брать в расчет выходки эксгибиционистов – уж там-то все подается в лоб… И вот, в День Миллионный, когда Дора танцевала, зрителей в жар бросало – и вас бы эта участь не миновала.

Да, что касается ее «мальчиковости»… для вышеупомянутых зрителей ведь не имело значения, что генетически она была мужчиной. И для вас не имело бы – вы попросту не знали бы таких подробностей. Дабы выискать каверзную обличительную XY-хромосому у Доры, вам пришлось бы сделать ей биопсию и вооружиться мощным электронным микроскопом, но кто в здравом уме пошел бы на такое, верно? Вот и вы бы не пошли. Вот и вам было бы не до того.

С помощью сверхсложной техники, которой в наше время еще нет, современники Доры могут многое изведать заранее – например, определить способности детей, которые еще не скоро родятся на свет. Это делается у них на второй стадии деления яйцеклетки, точнее – как раз тогда, когда яйцеклетка распадается на сегменты и становится зародышем. Вот тогда-то наши потомки выявляют задатки будущего ребенка и стимулируют их. А что, мы бы не стали на их месте таким заниматься? Найдя ребенка с музыкальным даром, мы ведь отправляем его в Джульярдскую школу[32]32
  Одно из крупнейших американских высших учебных заведений в области искусства и музыки. Расположено в нью-йоркском Линкольн-центре.


[Закрыть] – вот и наши потомки, найдя ребенка, который будет потенциально хорош в роли женщины, делали его женщиной. Так как секс давно утратил связь с функцией деторождения, такая операция являлась сравнительно простой и не влекла за собой никаких – ну, почти никаких – проблем.

Что значит «почти никаких»? Ну, скажите мне – мучит ли вас совесть, когда вы берете и пломбируете свои щербатые зубы, нарушая тем самым волю Господа, создавшего их такими несовершенными? Гнушаетесь ли слуховыми аппаратами, будучи тугими на ухо?

Вас все равно что-то смущает? Внимательно посмотрите на вон ту грудастую малышку – знаете, а ведь она тоже может быть почти как моя Дора! Люди, генетически являющиеся мужчинами и соматически женщинами, – далеко не новость в наше время. Случайный набор условий в лоне матери порой попирает шаблоны наследственности, и разница лишь в том, что у нас подобные метаморфозы происходят случайно и выявляются трудоемким анализом, а у людей Дня Миллионного – целенаправленно и по желанию.

Ладно, хватит пока о Доре. Упомянув, что росту в ней семь футов и что пахнет от нее арахисовой пастой, я вас только больше запутаю. Перейдем к главному.

В День Миллионный Дора выплыла из своего дома, вошла в транспортную трубу, была быстро выброшена на поверхность водным потоком и в ореоле брызг воспряла на эластичный помост – назовем его для вашего удобства репетиционной ареной.

– Ч-черт побери! – вскрикнула Дора, расставив руки для равновесия, и тут же смутилась, оказавшись в объятиях незнакомца, которому мы дадим имя Дон.

Какое милое знакомство! Дон ведь был в тот день совершенно далек от амурных сфер – он направлялся туда, где ему поменяли бы старые ноги на новые. Решив сократить дорогу, он рассеянно вступил на территорию, служившую Доре и подобным ей глубоководным чем-то по типу высадочной станции, и на Дориной репетиционной арене его-то и окатило водой с ног до головы. Но нежданный-негаданный душ того стоил – ведь в его объятия угодила девушка, красивее которой Дон попросту в жизни не видел. Одного взгляда хватило ему, чтобы понять – они созданы друг для друга.

– Ты выйдешь за меня замуж? – спросил он.

– Да, в среду, – выдохнула она, и обещание это прозвучало нежнейшей музыкой.

Дон был высоким, прекрасно сложенным, меднокожим – словом, парень хоть куда. Имя «Дон» я, что греха таить, дал ему для краткости, ведь звали его отнюдь не «Доном», равно как и Дору звали не «Дора». Таким вот образом я просто сократил его именной буквенный идентификатор «Адонис», как бы подчеркивающий безупречность его мужского начала. Его цифровой цветовой код 5290 указывал на то, что был Дон чуть более синего оттенка, чем Дора. Оба они интуитивно и вдруг почувствовали, что разница невелика и у них много общих интересов – стоило лишь обменяться взглядами.

Мне будет довольно сложно донести до вас, чем именно Дон промышлял по жизни. Не ради зарабатывания денег, нет – просто для того, чтобы придать существованию цель и прок, не свихнувшись попутно от скуки. Ладно, давайте попробуем – он занимался непрестанными путешествиями на межзвездных космических кораблях. Чтобы подобный корабль развивал должную скорость, в нем должны были орудовать примерно тридцать один мужчина и семь (генетических) женщин. Дон был один из этих тридцати восьми. По факту его обязанности составлял вариантный анализ различных ситуаций, но даже на таком безобидном на первый взгляд поприще он подвергался изрядному облучению – не столько потому, что сидел в двигательном отсеке, сколько из-за утечек радиации со следующего уровня, где генетическая женщина проводила отбор субъядерных частиц, распадавшихся в квантовом ливне. Вам это, конечно, до лампочки, а вот Дон должен был все время находиться в оболочке – в коже, если угодно, – из легкого, упругого, исключительно прочного металла цвета меди. Я о нем уже упоминал – но тогда вы, наверно, подумали, что речь идет о загаре нашего хоть-куда-парня.

Более того, Дон был киборгом. Большую часть его органов давно заменили механизмы гораздо более удобные и долговечные. Сердцем ему служила кадмиевая центрифуга. Легкие его наполнялись воздухом лишь тогда, когда он говорил вслух, потому как сложная система осмотических фильтров добывала для него кислород из отходов жизнедеятельности своего же организма. Наверное, человеку двадцатого столетия Дон показался бы странным – с его-то похожими на лампочки глазами и семипалыми ладонями, но себе и, конечно же, Доре парень казался образцом мужественности и породистости. За время своих путешествий Дон посетил Проксиму Центавра, Процион и загадочные миры Тау Кита, свез образцы сельхозкультур на планеты близ Канопуса, а на бледном спутнике Альдебарана разжился милыми остроумными теплокровными домашними зверюшками. Он повидал тысячи раскаленных голубых гигантов и холодных красных карликов, десятки тысяч окруживших их планет; уже почти два столетья кряду он только и делал, что оставлял свои следы на пыльных тропинках далеких планет, на Земле проводя лишь краткосрочные отпуска. Но и это, в конце концов, не так-то уж важно – именно люди суть творцы историй, а не обстоятельства, в которые люди вляпываются; а я-то вам обещал рассказать именно о людях… В общем, они как порешили – так и поступили. То великолепное чувство, что связало их, росло и расцветало, а в среду, как и пообещала Дора, дало плоды. Она встретилась с Доном в Бюро Кодирования, и ее, и его сопровождали всякие родственники и знакомые (по паре на каждого), пришедшие поздравить и подбодрить наших новоиспеченных влюбленных. И пока их личности кодировались и записывались, Дора и Дон улыбались друг другу, перешептывались, терпеливо сносили шуточки друзей. После же они обменялись математическими моделями и возвратились восвояси – Дора в свою квартиру на дне морском, а Дон на свой межзвездный корабль.

Экая идиллия. Дон и Дора жили долго и счастливо, а в один прекрасный день решили больше не тормошиться по пустякам – и умерли.

Конечно, они больше никогда не видели друг друга.

Как же хорошо я представляю тебя сейчас, читатель. Наворачиваешь небось жаренное на углях мясцо за обе щеки, скребешь одним пальцем назревающую мозоль, а другим этак небрежненько перелистываешь страницы книги, пока в колонках резво наигрывает Телониус Монк[33]33
  Телониус Сфер Монк (англ. Thelonious Sphere Monk, 1917–1982) – джазовый пианист и композитор, наиболее известный родоначальник музыкального жанра бибоп.


[Закрыть]. Ты же ни одному моему слову не поверил, верно? Ни на секундочку? Ну да, ты дерзко хмыкаешь – мол, люди так не живут и жить не будут! – и тянешься за кубиком льда для своей стакашки.

И все-таки Дора, прелестная, грациозная Дора, существует. Где-то там, в невообразимо далеком будущем, она торопливо спускается по трубе транспортера в свой подводный дом – хоть она и амфибия, способная добывать кислород из воздуха, водная среда ей всяко милее, – и с величайшей нежностью ставит электронную копию Дона в реализатор, а потом и сама подключается к аппарату, настроившись на прием. Чувства, испытываемые ею, я не берусь живописать – ты ведь все равно сделаешь квадратные глаза и пробухтишь: «Да разве ж так любовью занимаются?» Но я заверяю тебя, читатель, – просто поверь на слово: чувства Доры реальнее некуда. Они гораздо ярче тех, что доступны тебе в твоем времени. Брюзжи сколько влезет – Доре без разницы. Если она когда-нибудь и вспомнит о тебе, о своем прапрапрапрадедушке в энном колене, то скорее всего решит, что ты – диковинный доисторический зверь. Да ведь ты – он и есть! Да ведь Дора – еще дальше от тебя, чем ты от австралопитеков пятитысячелетней давности. В сильном течении ее жизни ты бы и секунды не проплавал. Не думаешь же ты, что прогресс будет вечно следовать прямой линии? Признаешь ли, что ждет его восходящая, ускоряющаяся, может быть, даже экспоненциальная кривая? Ему требуется чертовски много времени в начальной стадии, но стоит набрать обороты, как прогресс рвет все цепи и устремляется вперед. А ты, мясоед, развалившийся в комфортном релаксирующем кресле со стаканом шотландского виски в руке, еле-еле разомкнул у той цепи самое первое звенышко. Шесть, семь сотен тысяч дней от Рождества Христова – разве же это срок? Дора – жительница Дня Миллионного христианской эры. Между ней и тобой – десять тысяч лет. Из жиров, скопившихся в ее организме, искусственно изымаются калории; пока она спит, все лишнее гемодиализируется напрямую из кровотока – даже в туалет вставать не нужно. Всего-то прихоть – какое-нибудь желание скоротать скучные полчасика – отделяет Дору от того, чтобы заполучить в распоряжение больше энергии, чем потребляет сегодня вся Португалия, и использовать эту энергию для вывода на орбиту прогулочного спутника или раскапывания какого-нибудь лунного кратера.

Она очень любит Дона. Она хранит каждый его жест, манеру, нюанс, прикосновение руки, трепет совокупления, страсть поцелуя в символико-математической форме.

И когда она хочет его, все, что ей нужно сделать, это включить машину, и он у нее есть.

И у Дона, само собой, есть его Дора. Где бы он ни был – в гидропонном ли городе в нескольких сотнях ярдов над ее головой, на орбите ли Арктура на расстоянии пятидесяти световых лет, – ему ничего не стоит при помощи реализатора извлечь Дору из ферритовых файлов и оживить. И вот она – рядом с ним, а впереди – вся ночь. Плотскими утехами то, что они проделывают ночью, уже не назовешь – его плоть слишком сильно изменена, да и кто сказал, что она вообще нужна для удовольствий? Половые органы ничего не чувствуют. Ни рук, ни груди, ни губ тоже нет – они всего лишь рецепторы, принимающие и передающие импульсы. Именно мозг чувствует; именно интерпретация этих импульсов вызывает агонию или оргазм, и реализатор Дона преподносит ему аналоги объятий, аналоги поцелуев, аналоги диких, страстных часов с вечным, изысканным и неподкупным аналогом Доры. Или Дианы. Или сладкой Розы, или смешливой Алисии; ибо, конечно, все они уже как-то раз обменялись аналогами ранее – и обменяются в будущем еще не раз.

Чушь собачья, скажешь ты, форменное безумие. Ну а ты – перемазанный лосьоном после бритья, управляющий маленьким красным автомобильчиком, возящийся с бумажками серыми днями и рукоблудящий одинокими ночами – какой бы чушью ты показался, скажем, Тиглатпаласару[34]34
  Царь Ассирии приблизительно в 745–727 годах до н. э.


[Закрыть] или Атилле, вождю гуннов?

Фредерик Пол, Сирил Корнблат. Родительское собрание

Для своего «Фольксвагена» Гарри Владек был слишком велик, а для того, чтобы купить новую машину, попросторнее, пусть даже и перепродав предварительно старую, – слишком беден. Что ж, в тесноте – да не в обиде. Он плавно затормозил. В автомастерской ему сказали – главный тормозной цилиндр уж не тот, что раньше, знай себе протекает, но когда он робко поинтересовался, во сколько встанет замена, насчитали сто двадцать восемь долларов – ну и откуда таким деньгам взяться? Припарковавшись на старательно мощенной гравием стоянке, он выбрался наружу, запер «Фольксваген» и пошел к зданию школы, до сих пор обдумывая тот звонок доктора Николсона, порядочно выбивший его из колеи.

Родительско-преподавательская ассоциация проводила первое за семестр собрание в окружной школе для исключительных детей округа Бингхэм. Из тех двадцати человек, что уже явились, Владек знал лишь миссис Эдлер – директрису, главу школы, если угодно, одним словом – главную. С ней-то ему и надо было пообщаться в первую очередь – с глазу на глаз, но подвернется ли возможность? Сейчас она восседала в кресле с регулируемой спинкой на другом конце зала за потемневшим от времени столом из золотистого дуба и вещала низким, будто вечно куда-то спешащим голосом, а седая как лунь женщина в коричневом костюме ей внимала – наверное, учительница, старовата как-то для мамы школьника. Хотя Маргарет ему говорила, что некоторым здешним воспитанникам уже лет по двадцать, не менее.

Пробило половину девятого. Родители все еще съезжались к зданию школы, порядочно перестроенному из чьей-то просторной загородной резиденции, смахивающей даже на замок. Здешнее убранство не переставало напоминать о своем благородном прошлом: не одна, а две люстры, изящная лепнина с орнаментом в виде виноградной лозы на штукатурке, кроющей фальшпотолок, камин из белого мрамора с розовыми вкраплениями, близ которого – парочка очевидно ширпотребных и потому выбивающихся из стиля андиронов[35]35
  Андирон – конструкция из двух горизонтальных железных брусков, в которую складывается древесина для растопки камина. Древнейшие андироны встречаются уже в позднем Железном веке. Андирон стоит на низких ножках и обычно снабжен продольной панелью, защищающей полена спереди от скатывания. В конце XIV века андироны вышли из общего пользования.


[Закрыть]. Створки раздвижных дубовых дверей открывали вид в холл – на угрюмый скелет огнеупорной лестницы из бетона и стали. Должно быть, подумал Владек, пришлось демонтировать ее предшественницу, какую-нибудь резную красотку из дерева, чтобы поставить вот это жаростойкое чудище, отвечающее законам штата о школьном обустройстве.

Приток посетителей не иссякал – и холостяки, и матери-одиночки, еще не распавшиеся пары… Гарри гадал, как же эти люди решают проблему присмотра за детьми. Подзаголовок на фирменном школьном бланке гласил: «Учреждение для эмоционально неуравновешенных и умственно отсталых детей, способных к обучению».

Сын Гарри, Томас, девяти лет от роду, подходил как раз под категорию «эмоционально неуравновешенные». С оттенком зависти Гарри подумал о том, могут ли дети с мозговыми повреждениями нянчиться с кем-нибудь из достаточно компетентных взрослых. С Томасом бы так не вышло. Владеки не проводили вечера вместе с тех пор, как ему исполнилось два года, так что сегодня Маргарет держала оборону дома, без сомнения, беспокоясь о звонке доктора Николсона, в то время как Гарри представлял семью на родительском собрании.

По мере того как комната наполнялась людьми, стульев становилось все меньше. Молодая пара встала в конце ряда близ него, оглядываясь в поисках пары свободных мест.

– Вот, – сказал он им, – присаживайтесь. Я подвинусь.

Жена вежливо улыбнулась ему, муж поблагодарил. Осмелев при виде пепельницы на пустом сиденье впереди, Гарри выудил из кармана сигареты и предложил им, но оказалось, что они были некурящими. Гарри все равно закурил, прислушиваясь к тому, что происходило вокруг.

Все разговаривали. Одна женщина спросила другую:

– Как там твой желчный пузырь? Они все-таки собираются его удалить?

Лысеющий толстяк сказал невысокому мужчине с густыми бакенбардами:

– А вот мой адвокат говорит – если школа не только для психов, но и психосоматиков, то компенсация расходов на лечение будет включать в себя и стоимость обучения. Надо бы, конечно, уточнить…

Невысокий мужчина кивнул уверенно:

– Все правильно, нужна лишь справка от доктора – он-то рекомендует школу, и он же направляет туда ребенка…

Молоденькая женщина с жаром произнесла:

– У доктора Шилдс оптимистичный прогноз, миссис Клермонт, он уверен – тиреоидная гормональная терапия поможет Джорджи. И тогда…

А мужчина с кожей светло-кофейного тона в рубашке-гавайке поделился с пухленькой дамой:

– Он такую сцену закатил на выходных… теперь у него два шва на лице, а моя удочка в трех местах сломана…

На что дама ответила:

– Им так скучно порой. У моей девочки есть пунктик насчет цветных карандашей, так что это полностью исключает книжки-раскраски. Иной раз только и думаешь – что делать…

– Моя фамилия – Владек, – наконец решился сказать Гарри молодому человеку рядом. – Я – отец Томми. Он в группе новичков.

– Там же, где наш, – сказал молодой отец. – Нашего звать Верн, ему шесть лет. Он такой же светловолосый, как я. Может, вы его видели…

Гарри не очень-то старался вспомнить. В те два или три раза, когда он забирал Томми после уроков, он не мог отличить одного ребенка от другого в общем мельтешении: куртки, носовые платки, шляпы, одна маленькая девочка, что всегда пряталась в кладовке, и еще тот маленький мальчик, который никогда не хотел идти домой и повисал на руке учительницы…

– О да, – вежливо ответил он.

Молодой человек представил себя и жену – их звали Мюррей и Селия Логан. Гарри перегнулся через мужчину, чтобы пожать руку жене, и та спросила:

– Вы здешний?

– Теперь – да, – ответил он. – Томми уже месяц как в школу ходит. Мы перебрались из Эльмиры, чтобы быть к нему поближе. – Он поколебался, потом добавил: – Томми девять лет – но он попал в группу новичков потому, что миссис Эдлер решила, что так ему будет проще пообвыкнуть…

Логан указал на загорелого мужчину в первом ряду:

– Видишь того парня в очках? Он переехал сюда из Техаса. Наверняка у него денег куры не клюют.

– Значит, место – хорошее? – не то утвердил, не то спросил Гарри.

Логан усмехнулся, выражение его лица было немного нервным.

– Как поживает ваш сын? – спросил Гарри.

– О, маленький негодяй, – сказал Логан. – На прошлой неделе я принес ему пластинку – уже какую по счету, он их штук пять затер! – с «Моей прекрасной леди», и он, сдается мне, и сейчас расхаживает да напевает: «Вот бы было здор-рово!..» И при том – никогда ни Селии, ни мне в глаза не взглянет: куда нам!..

– Мой просто не разговаривает, – отстраненно заметил Гарри, на что Селия заметила:

– Наш говорит, правда, ни к кому конкретно не обращаясь. Не знаю, что хуже.

– Понимаю, – сказал Гарри и резко перешел к щекотливой теме: – А заметны ли у Верна значительные улучшения, начиная со школы?

Мюррей Логан чуть нахмурился.

– Ну, кое-что двигается. Энурез – не самая приятная штука, но в некоторых смыслах его жизнь выровнялась. Сделалась спокойнее. Сами понимаете, на кардинальные улучшения нет смысла надеяться, но кое-что налаживается в мелочах. В целом – ему легче. Но от рецидивов он не застрахован.

Гарри кивнул, думая о семи годах рецидивов и о предшествующей им двухлетке, когда тревога и замешательство по отношению к сыну нарастали будто снежный ком. Он сказал:

– Мне вот миссис Эдлер говорила, что, например, характерный всплеск деструктивного поведения может сыграть ту же роль, что «плато» в логопедии, означать, что ребенок борется со своей проблемой… и, возможно, прорывается в каком-то другом направлении.

– И это тоже, – сказал Логан, – но я-то имел в виду… О, они начинают.

Владек кивнул, затушил сигарету и рассеянно закурил новую. Желудок снова закрутило узлом. Он удивлялся этим другим родителям, которые казались такими беспечными, такими здоровыми и… нетронутыми. Разве с ними – не то же самое, что с Маргарет и с ним самим? Прошло так много времени с тех пор, как они оба чувствовали себя в согласии с миром, даже без доктора Николсона, настаивающего на своем решении. Гарри заставил себя откинуться на спинку сиденья и выглядеть таким же спокойным, как и остальные.

Миссис Эдлер постукивала линейкой по столу.

– Я думаю, все, кто хотел прийти, уже здесь, – сказала она. Она прислонилась к столу и подождала, пока в комнате воцарится тишина, – невысокая, темноволосая, пухленькая и на диво хорошая собой. И совсем она не выглядела компетентным специалистом – настолько не вписывалась в свою роль, что Гарри почти пал духом три месяца назад, когда их переписка о зачислении Томми увенчалась, после долгого пути из Эльмиры, личной встречей. Он ожидал встретить железную деву в очках без оправы, Валькирию в белом медсестринском халате, что вколет вопящему Томми миорелаксант и отправит на ЭЭГ. Ну или какую-нибудь дряхлую и сладкоречивую шарлатанку. Кого угодно – но не эту симпатичную молодую женщину. И вот еще один тупик, пронеслась безотрадная мысль. Очередной, сто первый по счету – как их все вынести? Сначала – «Просто ждите, ваш ребенок это перерастет». Потом – «Просто на Волю Господню уповайте». Как тут уповать! Потом – дорогостоящее лекарство, трижды в день в течение трех месяцев – никакого проку. Походы в поликлинику, где одна лишь бюрократия с разъездным доктором с вечной нехваткой времени в довесок. Затем, после четырех унылых, тоскливых недель душевных поисков, – государственная школа подготовки, и выясняется, что у нее есть восьмилетний список ожидания. Потом частная школа опекунов, и выясняется, что они требуют пятьдесят пять сотен долларов в год – без учета медицинского лечения! – и откуда таким деньгам взяться? И все эти учреждения подгоняют на один манер: «Ну скорее! Сделай что-нибудь! Чем раньше решишься, тем меньше последствий! Вот она, критическая стадия! Промедление смерти подобно!» Как будто он сам не знает! И что, скажите, в случае Томми сможет изменить эта кроткая маленькая женщина?

Она быстро показала ему, как это делается. Она резко расспросила Маргарет и Гарри, повернулась к Томми, который бесновался в той же комнате, как дикий бык, и превратила его неистовство в игру. Через три минуты он уже радостно экспериментировал с несокрушимой заводной игрушкой – из старых, которые делали на века, – а миссис Эдлер говорила им: «На панацею не рассчитывайте. Ее попросту нет. Но мы можем помочь Томми. Можем улучшить его жизнь».

Возможно, так оно и было, мрачно подумал Владек. Возможно, она помогала ему, как никто другой.

Тем временем миссис Эдлер быстро-любезно поприветствовала родителей, предложила им остаться выпить кофе и познакомиться поближе, а также представила всем президента родительского комитета, некую миссис Роуз, высокую, преждевременно поседевшую и очень исполнительную.

– Поскольку это первое заседание семестра, – сказала она, – мы не будем зачитывать протоколы, поэтому перейдем к отчетам о работе комитета. Что по транспортному вопросу, мистер Бэр?

Ответивший ей человек был стар – уже за шестьдесят, судя по виду. Гарри задумался, а каково это, когда твоя жизнь увенчана поздним умственно отсталым ребенком? Все условные атрибуты успешности – костюм за четыре сотни долларов, «Ролекс», крупное золотое кольцо какого-то престижного студенческого братства – были при этом старике. С легким немецким акцентом он сказал:

– Я был в районном школьном комитете, они не сотрудничают. Мой юрист выяснил, что вся беда – из-за одного-единственного слова. В законе прописано, что комитет может, и тут-то вся загвоздка, возмещать родителям неполноценных детей расходы на проезд в частные школы. Не должен, но может. В общем-то, там мне прямо сказали – они не хотят тратиться на нас. У них сложилось впечатление, что все мы тут – богачи, каких поискать.

По залу прокатились горькие, лишенные энтузиазма смешки.

– Итак, мой адвокат назначил встречу, и мы предстали перед полным составом совета и заявили, что нам все равно, что они дадут – возмещение, школьный автобус, все что угодно, чтобы мы могли немного облегчить транспортный вопрос. Но они все равно сказали «нет». – Он пожал плечами, виновато глядя на миссис Роуз, и та сказала:

– Благодарю вас, мистер Бэр. У кого-нибудь есть предложения?

– Надавите на них, – сердито бросила какая-то женщина. – Мы избираем их – или как?

– Да, нужны публичная огласка и поддержка, – согласился один мужчина. – Принцип по закону совершенно ясен: ребенок одного налогоплательщика должен получать ту же услугу, что и ребенок другого налогоплательщика. Мы должны написать письма в газеты.

Некоторое время спустя, к ужасу Гарри, дело перешло к вопросам финансирования, и было объявлено о проведении благотворительной театральной вечеринки, на которой каждая пара с ребенком в школе должна была продать по крайней мере пять пар партерных кресел по полсотни долларов за пару. Давай-ка сейчас же все уладим, сказал он себе и поднял руку.

– Меня зовут Гарри Владек, – назвался он. – Я здесь новенький. В школе и в округе. Я работаю в крупной страховой компании, и мне посчастливилось получить перевод сюда, так что мой мальчик смог пойти в эту школу. Но я еще не знаю, кому тут можно продать билеты за пятьдесят долларов. Для людей из моего круга – деньги весьма немалые.

На это миссис Роуз ответила:

– Деньги немалые для большинства из нас, мистер Владек. Но все равно вы сможете их сбыть, эти билеты. Для нас это важно. И пусть из той сотни человек, кому вы их предложите, девяносто пять скажут нет – нас это не волнует, ведь оставшиеся пять их все-таки купят.

Гарри сел, уже прикидывая свою аудиторию. Мистер Крайн из конторы – холостяк, но театром хотя бы всерьез интересуется. Потом еще тот агент по недвижимости, что продал им дом, и нанятый для оформления сделки юрист…

Ну что ж. Ему было разъяснено, что плата за обучение, будучи явно не символической, а фактической – тысяча восемьсот долларов в год, – не покрывала расходы на ребенка. Кому-то пришлось платить за логопеда, танцевальную терапию, кадрового психолога, внештатного психолога и за всех остальных, и почему бы это не сделать мистеру Крайну из конторы? Или тому юристу.

По прошествии полутора часов миссис Роуз сверилась с повесткой дня, отметила все пройденные пункты и объявила:

– Ну что ж, на сегодня все. Мистер и миссис Пери принесли нам очень вкусное печенье, ну и миссис Хове, как всегда, заварила свой божественный кофе – мы все знаем, он у нее ну просто загляденье получается. Все это сейчас в классе для новичков, и мы надеемся, что вы все задержитесь перекусить и познакомиться. А официальное собрание объявляю закрытым.

Гарри и Логаны влились в дружный поток к аудитории новичков, где Томми проводил свои утренние часы.

– Вот и мисс Хакетт, – сказала Селия Логан. Речь шла об учительнице новеньких. Она заметила их и подошла, улыбаясь. Гарри видел ее прежде только в смахивающем на палатку халате – защите от шоколадного молока, пальчиковых красок и внезапных брызг от «водяных баталий» в углу аудитории. Без него она выглядела довольно миловидной женщиной средних лет в зеленом твидовом костюме.

– Рада, что вы уже познакомились, – заметила она. – Как раз хотела рассказать вам, что ваши мальчики прекрасно ладят. У них что-то вроде сговора против остальных детей класса. Верн таскает у них игрушки и отдает Томми.

– Вот как? – изумился Логан.

– Именно так! Думаю, у них установилась связь. А Томми, мистер Владек, вынимает изо рта большой палец уже на несколько минут. Сегодня утром – не меньше шести раз и без моих наставлений.

– Да, я тоже заметил, что он с этой привычкой завязывает, – взволнованно сказал Гарри. – Мне так кажется… вы, значит, тоже обратили внимание?

– О да, – ответила она. – Еще я исхитрилась привлечь его к участию в рисовании лиц. Он этаким волчонком смотрел на меня, когда другие рисовали, и я уж думала забрать бумагу, но он выхватил ее и набросал за секунду этакий лик в стиле Пикассо. Я хотела приберечь его для миссис Владек и вас, но Томми порвал рисунок – как всегда.

– Жаль, конечно, я бы посмотрел, – сказал Владек.

– Будут и другие. Я вижу перспективу реального улучшения у ваших мальчиков, – с улыбкой сказала она, обращаясь и к Логанам тоже. – Во второй половине дня у меня особый случай, очень мудреный. Девятилетний мальчик, как Томми. С ним не так уж все плохо, не считая одного – он думает, что за ним охотится Дональд Дак. Родителям каким-то образом удавалось убеждать себя, что он их так разыгрывал два года кряду, несмотря на три разбитых кинескопа. Они обратились к психиатру и узнали реальное положение вещей. Извините, мне надо переговорить с миссис Эдлер.