Текст книги "Кровавый омут"

Джек оказался сильнее, заставив его опустить руку со стилетом. Он сильнее задергался, пришлось снова двинуть его головой. Чертовски приятно. Вставить бы в лоб стальную пластинку и продолжать в том же духе. Расквасить физиономию в кровавую кашу.

Джек упорно тянул руку противника ниже, ниже. Тот вдруг понял и вытаращил затуманенные глаза.

– Нет!

– Сочувствую.

Еще ниже...

– Нет, пожалуйста! Ты этого не сделаешь!

– Посмотрим.

– Невозможно!

– На сей раз ты имеешь дело не с маленьким мальчиком. Знаю, мальчики тебе больше нравятся, потому что они полностью в твоей власти.

– Нет, ты ничего не понял!..

Еще ниже...

Беллито попытался бросить нож, но Джек крепко сжал его пальцы на рукоятке.

– Понял, понял, – проворковал он. – Теперь сам находишься в чужой власти. И как себя чувствуешь, кусок дерьма?

– Ты ошибся! Ошибся!..

Еще ниже...

– Тогда зови на помощь. Давай. Вопи во все горло.

Беллито тряхнул головой с прилипшими ко лбу редкими прядями мокрых волос.

– Правильно. Копы непременно поинтересуются, как тут очутился ребенок и что ты с ним сделал.

Полиция, скорее всего, уже едет. Надо завязывать и убираться отсюда.

Он сильней стиснул руку Илая с ножом.

– Надеюсь, ничего плохого.

Лезвие глубоко вошло в пах, пропоров ткань и плоть. Джек выпустил Беллито и выдернул нож.

Тот выпучил глаза, разинул рот, сложился пополам с болезненным долгим пронзительным стоном, зажимая руками промежность.

– Вспоминай об этом, прежде чем в другой раз посмотреть на ребенка, каждый раз, как посмотришь на мальчика.

Он сложил нож и сунул в карман. На лезвии осталась и его кровь. Не хочется, чтобы формула ДНК вечно тикала, как бомба, в какой-нибудь криминальной компьютерной базе данных. При движении огнем обожгло левый бок, на промокшей под дождем рубашке расплывалось темное пятно.

Проклятье. Нельзя было этого допускать!

Джек поднял сверток, лежавший на все еще неподвижном теле гориллы. Развернул покрывало, открыл круглое личико. Глаза закрыты. Кажется, спит. Пощупан лоб – теплый. Наклонился к приоткрытым губам, уловив теплое дыхание с примесью сладковатого химического запаха. Хлороформ?

Какое облегчение! Мальчик жив. Беллито с гориллой опоили его наркотиком, чтобы без помех затащить в дом и там уже начать свои грязные игры.

Игр сегодня не будет.

Однако что же делать? Инстинкт громко приказывал удирать и уже из машины звонить 911. Значит, оставить малыша наедине с подонками, на которых только зря тратится воздух. Вдруг кому-то из них придет в голову, что мертвые дети ничего не расскажут? Горилла отключился намертво, Беллито стонал на крыльце, лежа в позе зародыша. Вроде оба просто не в состоянии причинить кому-нибудь вред, но рисковать не хочется.

Джек поднял ребенка – в бок словно вновь впился нож, – оглядел улицу, по которой приближалась машина, пропустил ее, побежал под дождем по тротуару, свернул за угол, миновал еще квартал на восток, прячась за стоявшими автомобилями, и направился к Хьюстон-стрит. За полквартала до огней и потока машин нашел крытый подъезд, аккуратно уложил на ступень свою ношу. Мальчик шевельнулся и снова затих.

Он поспешил назад к своей машине за три квартала, выехал на мостовую, взял с переднего сиденья сотовый телефон, набрал 911.

– Слушайте, – сказал он взявшей трубку дежурной, – я сейчас обнаружил ребенка... без сознания. Не знаю, в чем дело. Лучше поскорей приезжайте. – Быстро сообщил адрес и отключился.

Потом оставил машину с работающим мотором за углом от квартала, где лежал мальчик, нашел другой подъезд, удобный для наблюдения. Сирена послышалась лишь через долгие двенадцать минут. Увидев завывавшую и мигавшую «скорую», бегом вернулся к машине.

Трогаясь с места, услышал другую сирену – еще одна «скорая помощь» с мигалкой направлялась к «Шарио Коппе». Должно быть, Беллито воспользовался своим собственным сотовым. Надо было конфисковать его вместе с ножом. Пускай еще чуточку полежал бы, истекая кровью.

Кстати, о кровотечении...

Джек ощупал бок – ладонь сплошь красная. Нечего даже рубашку снимать, и так ясно, тут не обойтись одной перевязкой. Рану необходимо зашить. Значит, придется нанести визит доктору Харгесу.

Он потянулся за телефоном, надеясь, что Харгес на этой неделе не пьет. Наверняка и во сне зашьет, но все-таки...

Доктор с лицензией ему не требовался. Харгеса ее, к счастью, лишили. Значит, он имеет возможность игнорировать правила, обязывающие любого врача сообщать куда следует о ранениях определенного рода. Тем не менее предпочтительно, чтобы иголкой в бок тыкал разумно трезвый человек.

Когда доктор закончил работу, Джек решил сразу ехать домой, найти номер телефона, позвонить брату Беллито. К Эдварду есть серьезные вопросы.

На рубеже

Наконец всплыло имя. Отдельные куски, обрывки жизни возвращаются, но этого мало. Очень мало.

Она жаждала этих воспоминаний в надежде получить объяснение, зачем здесь оказалась, почему переполнена яростью. Но обломки крушения в неведомом море не дают ответов, не несут утешения. Кадры из прошлой жизни, память о радостных днях только усугубляют горечь утраты.

Хотя открылись новые возможности. Можно выйти в окружающий реальный мир. Нынче утром она так и сделала. Можно издавать звуки, которые слышатся, пусть даже не так, как надо. С губ слетают не слова, а песня. Почему? Почему эта песня? Кажется, это была ее любимая песня. Почему – непонятно. Теперь она ее ненавидит.

Ненавидит все, всех и вся.

Особенно себя – тень среди живых. Она знает, что некогда была живой, а теперь мертвая. Это ей ненавистно. Ненавистны живущие, у которых есть то, чего нет у нее, – прошлое, настоящее, будущее...

Вот что хуже всего. У нее нет никакого будущего. По крайней мере, не видно. В данный момент она здесь с какой-то туманной, неопределенной целью, а что будет дальше, когда выполнит свое предназначение? Возвращение назад во тьму или забытое одинокое существование в этом месте?

Она плыла по течению... в ожидании.

В рассветный час

Чарли в темноте проснулся, прислушался.

Что это?.. Да, кто-то плачет. Плач разносится по коридору. Тоненький детский голос.

Не поймешь, мальчик или девочка. Он сел в кровати. Плач не тоскливый – испуганный и такой безнадежный, что сердце разрывается.

Нет, решил он, это не настоящий ребенок. Дух, бес, посланный, чтобы сбить нас с пути.

С головой закутавшись в покрывало, Чарли дрожал в теплой темноте.

Вторник

1

Джиа положила трубку телефона на тумбочке у кровати, смахнула слезу.

Узнав вчера вечером, как Джек спас ребенка, первым делом утром звякнула в лагерь, просто убедиться, что с Вики все в порядке. Надежный лагерь, охрана, воспитатели, только до смерти хочется услышать голос дочки.

Директор сообщил, что дети, в том числе Вики, завтракают. Дело срочное? Нет... Передайте, пожалуйста, пусть она позвонит домой после завтрака.

Следующие десять минут были посвящены размышлениям о растлителях, которые заслуживают стократных – нет, тысячекратных страданий, испытанных попавшими к ним в руки жертвами.

Когда она застилала постель, зазвонил телефон. Все прекрасно, чудно, замечательно, лучшие дни в жизни... Вики вылепила из глины бегемота – хотела слепить пони, который никак не стоял, потому что туловище вышло неправильно, тогда она начала делать ноги все толще и толще, короче, короче, пока пони не перестал падать, но так разжирел, что пришлось его выдать за бегемота. Смешно, правда мам?

Конечно смешно. До слез.

Боже, как она соскучилась по дочурке!

Давно не чувствовала одиночества, но, пока Джек занимается своими делами, а Вики отдыхает в горах Кэтскиллс, дом кажется не просто опустевшим, а голой пустыней, гулкой оболочкой без сердца, без жизни.

Джиа приказала себе успокоиться. Все не так уж и плохо. Вики скоро вернется. Точно говоря, через четыре дня и три часа. Целая вечность.

Надо ли ей сообщить о ребенке?

Слишком рано.

А когда? И как? Как объяснить дочке, что мамочка совершила крупную ошибку и забеременела, сама того не желая?

А кто папочка? Разумеется, Джек.

Значит, у нового малыша будет папочка, а у Вики не будет. Ее отец, Ричард Вестфален, официально считается пропавшим без вести. Джиа неофициально известно, что дочь никогда не увидит отца.

Не велика потеря. При жизни Ричард не принимал никакого участия в обременительной для него жизни дочери. В последние полтора года Джек заменил ей отца. Любит Вики до безумия – и взаимно. Отчасти потому, что сам во многом остается большим ребенком. Уделяет девочке много времени, разговаривает не поучая, играет в салки, ходит на бейсбольные матчи с ее участием, сидя вместе с другими родителями.

Он стал бы идеальным отцом, а теперь в Джиа зреет его настоящий ребенок. Вдруг Вики заподозрит, что малыш встанет между ней и Джеком, лишив ее его любви? Разумеется, этого никогда не случится, но поймет ли восьмилетняя девочка? Один отец ее уже бросил, почему бы второму не бросить?

Основательная причина для ненависти к новорожденному.

Невыносимая мысль. Единственное решение – выйти замуж за Джека. Безнадежно прозаическое, буржуазное, мещанское, однако только оно позволит ему официально удочерить Вики. После символического союза она будет видеть в малыше не соперника, а сестру или брата.

Впрочем, с браком возникает проблема. Дело даже не в согласии Джека, а в возможности регистрации. Он обещал найти способ. Безусловно... если доживет.

Какую же чертову кашу я заварила!

Расправив простыни, покрывало, она зевнула. Ничего удивительного после бессонной ночи.

Вдобавок к тревоге о Вики и будущем ребенке Джек явился вчера вечером с плотно перебинтованным боком. Мужчина, которого он должен был охранять, оказался каким-то педофилом и пырнул его ножом.

Утром при перевязке Джиа охнула при виде четырехдюймовой раны в боку. Рана длинная, но не глубокая, заверил Джек. Доктор Харгес зашил. Она осмотрела аккуратный шов, залатавший разрез. Ей сначала не нравилось, что Джек ходит к старому, лишенному лицензии доктору, но с прошлого лета верила Харгесу, исцелившему гораздо более серьезные раны.

Джиа рассердилась. Когда он научится осторожности?

А когда научится и переменится, останется ли прежним? Или горящее пламя погаснет и она останется с тенью любимого прежде мужчины?

Еще один вопрос в перечне, который не позволяет спать по ночам.

А когда сегодня наконец заснула... во сне снова явился образ таинственной маленькой девочки из дома братьев Кентон. Глаза... Джиа в них лишь на мгновение взглянула, когда девочка посмотрела через плечо, но страшная тоска в этих глазах преследовала ее во сне и наяву.

Кто эта девочка? Что это за тоска? Надо помочь, а как – неизвестно.

В тот самый дом непременно придется вернуться.

2

– Есть! – вскричал Джек, стукнув пальцем по заметке в газете.

В магазине Эйба он сразу схватил «Дейли ньюс», пролистывая страницы в поисках информации о маленьком азиатском мальчике и раненом Беллито.

Колонка длиной в два дюйма сообщала, что вчера вечером мистер Илай Беллито из Сохо получил ножевое ранение от неизвестного, избившего кнутом его спутника Адриана Минкина – безусловно, длиннорукую гориллу. Потерпевшие доставлены в больницу Сент-Винсент.

Хищники притворяются жертвами.

Известие о похищенном и спасенном вьетнамском мальчике подавалось гораздо эффектней, с изображениями маленького Дук Нго и его матери.

– Чего там? – проворчал Эйб, с удивительной ловкостью раскладывая коротенькими пухлыми пальцами ломтики копченой лососины на разрезанном поперек рогалике.

– С ребенком, похищенным вчера вечером извращенцами, все в порядке.

– С каким ребенком?

Эйб, не глядя на Джека, сосредоточенно мазал другую половинку рогалика сливочным сыром с пониженным содержанием жира. Хотя, судя по толщине слоя, не собирался себе отказывать ни в жире, ни в калориях.

– Эй, оставь что-нибудь на мою долю!

Джек, как обычно, принес с собой завтрак, разорившись на копченую лососину – не на любимую Эйбом соленую «Нову», а на нежирную «Филли», стараясь избавить лучшего друга от лишних калорий.

– Что за ребенок? – переспросил Эйб, не обратив внимания на просьбу. – Что за извращенцы?

Джек кратко описал события вчерашнего вечера, процитировав в заключение заметку из «Ньюс».

– Слушай, что говорит его мать: «Я очень боюсь. Малыш Дук каждый вечер бегает за мороженым. Сто раз бегал, все было в порядке. Страшно, что в городе детям грозит опасность». – Он бешено стукнул кулаком по газете, морщась от боли в ране. – Веришь в подобную чушь?

– Почему бы и нет?

– Да ему же семь лет! Черта лысого он пошел бы на улицу под дождем в десять вечера! Просто мать каждый раз выгоняет мальчишку из дома, чтоб развлечься с дружком. Разумеется, «Ньюс» она этого не объяснила!

Он еще сильней треснул в лицо матери на газетном снимке, надеясь, что она почувствует, где бы ни находилась. Рана снова болезненно екнула.

– Ты спас его от смерти или даже хуже. – Эйб громко чавкал сооруженным сандвичем из рогалика с лососиной, продолжая говорить с набитым ртом. – Совершил благородный поступок. Надо не злиться, а радоваться.

Конечно, он прав, но, глядя на зернистую черно-белую фотографию маленького Дука, сделанную недавно в школе, Джек неотступно видел неподвижное тельце, завернутое в мокрое покрывало.

– Разве это мать? Мать должна в первую очередь заботиться о ребенке, а не толкать его на опасный путь! Надо ввести экзамен на право стать родителем. Выстрелил миллионами сперматозоидов, один попал в яйцеклетку, и – на тебе! – ребенок. Кто его будет растить и воспитывать? Это дело ответственное и серьезное. Его можно доверить только серьезным, ответственным людям.

Чего это ты разошелся, мысленно спросил он себя. Что за пафос? Хватит.

Эйб вытаращил глаза:

– Я что-то пропустил? Что это за рассуждения насчет родителей?

Сказать или нет? Джек решил рассказать. Дальше Эйба не пойдет. Он неразговорчив, как устрица.

– Я скоро стану отцом.

– Ты? Отцом? – Эйб с усмешкой вытер правую ладонь о рубашку, протянул через прилавок. – Поздравляю. Когда узнал?

Джек пожал скользковатую от жирной лососины руку.

– Вчера.

– Джиа не опасается принести в мир ребенка с половиной твоих генов?

– Ребенку она только рада. Вопрос в том, какой из меня выйдет родитель.

– Разве это вопрос? Ты уже прошел школу с Вики. Она тебе настоящая дочь.

– Есть еще правовые проблемы.

Джек изложил суть, пока Эйб прикончил рогалик и принялся за другой.

– Здраво мыслит твоя Джиа, – заключил он. – Надо отдать ей должное. По всему судя, с Наладчиком Джеком покончено.

От столь радикального заключения душа дрогнула, но...

– Пожалуй.

– Гражданин Джек... Вовсе не то же самое, что Наладчик Джек.

Он пожал плечами:

– Это не моя идея. Ты сам стал меня так называть.

– Больше не буду. И когда же ты собираешься стать гражданином?

– Сперва надо придумать как. Есть какие-нибудь соображения?

Эйб покачал головой:

– Дело непростое. Чтобы сделать из тебя новоявленного гражданина без нелегального прошлого... придется хорошенько поломать голову.

Он сунул Джеку половину сандвича. Тот откусил, наслаждаясь сочетанием вкуса и консистенции, несколько расслабляясь. Когда еще кто-то вместе с ним ищет решение, ноша частично падает с плеч.

– А пока звякну брату Илая Беллито, задам ему чертей.

После штопки у доктора Харгеса вчера вечером он направился прямо к Джиа. Утром по дороге к Эйбу заскочил к себе за номером телефона Эдварда Беллито. Вытащил из кармана джинсов «тракфон», листок бумаги, начал набирать...

– Что за черт...

– В чем дело?

– Тут записано всего девять цифр.

Джек уставился на бумажку. Эдвард написал номер в строчку, без черточек. Только сейчас выяснилось, что он на одну цифру короче.

Эйб наклонился через прилавок, заглянул в бумажку.

– Районный код два-один-два, значит, он в городе. Может быть, слишком спешил, может быть, волновался за брата, пропустил последнюю цифру. В конце концов, перепробуй все десять.

– А если она пропущена в середине, сколько надо будет перебрать?

– Не один миллион.

– Замечательно.

Интересно вообще, случайность ли это? Может, Эдвард не хочет вступать с ним в контакт? Заранее спланировал безнадежное дело? Тогда прощай вторая часть гонорара.

Заказчики почти никогда не пробовали его надуть, немногочисленные пытавшиеся потерпели провал. Возможно, Эдвард будет первым.

– Твой «тракфон» своих денег стоит? – кивнул Эйб на сотовый телефон.

– Пока вообще не прослеживается.

Джек купил сотовый телефон в магазине радиотоваров вместе с оплаченной абонентской картой, подключил с компьютерного терминала в Публичной библиотеке, не указав ни имени, ни адреса, ни финансовой информации. Плата за минуту выше, чем в «Веризоне» и прочих компаниях, но там требуется подписывать контракт и предъявлять кредитки. Анонимность «тракфона» бесценна.

– Пожалуй, и я куплю. Буду тебе звонить. Дашь номер?

– Тебе, Хулио, Джиа, больше никому.

Джек доел рогалик, и у него возникла идея. Он схватился за телефон.

– Знаешь, пожалуй, не надо делать миллионы звонков в поисках Эдварда. Можно просто спросить у его брата Илая.

– Думаешь, скажет?

– Попробовать не мешает.

Получив в справочной номер приемной больницы Сент-Винсент, Джек набрал его и попросил палату мистера Беллито.

Хриплый голос пробормотал:

– Алло?

– Мистер Беллито? Это Лоренцо Фулертон из больничной бухгалтерии. Как вы себя чувствуете?

Брови Эйба поднялись, лысина сморщилась, он беззвучно повторил: Лоренцо Фулертон?

Джек пожал плечами, давно пользуясь этим именем и фамилией при необходимости выдать себя за какого-нибудь чиновника.

– Что вам нужно? – спросил тот же хриплый слабый голос.

Будем надеяться, что ему очень больно. Отлично.

– Недостает кое-какой информации. Мы были бы очень признательны, если бы вы уточнили адрес вашего брата Эдварда.

– У меня нет брата Эдварда и вообще нет братьев. Я единственный сын.

3

Илай Беллито бросил трубку, почувствовал острую боль в забинтованном паху, со стоном посмотрел на врача:

– Полные идиоты в вашей администрации...

– Не спорю, – с улыбкой сказал доктор Наджам Садык на приличном английском.

Доставленного в Сент-Винсент Илая принял доктор Садык, дежурный в тот вечер уролог.

Илай шевельнулся – вновь вспыхнула боль. Он перевел взгляд на капельницу с морфином над кроватью, которую можно включать самому, когда требуется обезболивание. Нажав кнопку на спинке кровати, сам себе вводишь определенную дозу лекарства, от чего он удерживался, чтобы не потерять рассудок и не наболтать лишнего. Долго ли удастся продержаться?

По крайней мере, вчера вечером ему хватило здравого смысла потребовать отдельную палату. Сколько бы это ни стоило. Сейчас абсолютно не нужен какой-нибудь чересчур любопытный сосед.

– Как я уже говорил, – продолжал доктор Садык, – вы счастливчик. Вам очень повезло, мистер Беллито. Если бы нож вошел на какие-нибудь четверть дюйма левее, проблемы были бы гораздо серьезней.

Ничего себе везение: в носу кислородные трубки, в левую руку капает морфин, в правой внутривенная капельница, из пузыря через трубку в мешок над полом течет кровавая моча...

– Нож вошел прямо над пенисом, чуть не задев мочеиспускательный канал. Пенис мы спасли без большого труда, но правое яичко, увы, не удалось сохранить. Оно было разрезано полностью. Его пришлось удалить.

У Илая в глазах потемнело. Не столько от деталей – он стал сексуальным калекой, уродом, ампутирована часть его тела, – сколько от происшествия в целом. Где его неуязвимость? Почему подвела?

Есть вопрос поважнее: кто вчера на них напал? Случайный встречный или человек, следивший за ним с Адрианом? Известно ли ему о Круге?

Он выдавил улыбку:

– Я не собираюсь заводить семью в таком возрасте.

– Не стоит слишком беспокоиться о сексуальной функции. Рубцы, конечно, останутся, возможно, затруднят эрекцию, но при должном лечении и терапии нормальная сексуальная функция восстановится через пару месяцев.

Плевать на сексуальную функцию. Вчерашние события с сексом вовсе не связаны, хотя агрессор, кажется, думал иначе. Упрекать его не в чем. Вполне естественное прозаичное обывательское заключение при виде подозрительной пары с безжизненным телом. Цели Круга гораздо глубже секса.

Не желая больше говорить о ранениях и о шансах на полное выздоровление, Илай сменил тему:

– Как чувствует себя мой друг мистер Минкин?

Адриан здоров как бык, однако нападавший разом сбил его с ног и с катушек.

– Не знаю, – покачал головой доктор Садык. – Он в неврологическом отделении. Это ваш... партнер?

Имеется в виду деловой партнер? Или доктор принял их за любовников? Скорее всего, последнее.

Илай разозлился. Что творится в этом мире? Неужели все сводится к сексу?

– Нет. Просто старый друг. – Он снова слегка изменил положение, захлестнутый несоразмерной волной боли, сразу чувствуя ужасную усталость. – Доктор, мне хотелось бы отдохнуть.

– Конечно. Загляну на вечернем обходе.

Как только дверь за ним закрылась, Илай, как заправский телеграфист, принялся нажимать кнопку капельницы с морфином. Вскоре пришла приятная слабость, прогнав боль и страхи перед выныривающими из темноты незнакомцами.