Текст книги "Цена жизни – смерть"

8

В прокуратуру Турецкий вернулся в состоянии крайнего раздражения – Вовик, мерзавец, достал окончательно, и если удастся его поймать, то больше никаких санаториев. В психушку! Обычную психушку, с извергами санитарами и лошадиными дозами магнезии и серы в задницу. Пусть посидит недельку, сообразит, что к чему, а заодно мы тогда разберемся в его вменяемости.

Но вот где его, урода, искать? И кому это он, кстати, мстить собрался? Если Долговой, так он ее не отыщет, а если засранцам уноновцам, то флаг ему в руки и ведро комсомольских значков, даже не станем мешать.

Денис Грязнов, пока Турецкий вел беседы, успел обегать всех мало-мальски известных Вовиковых знакомых, проверить его квартиру и квартиру Жеки, но Вовик нигде не появлялся. Денис, как всегда, был пунктуален и скрупулезен. Минут пятнадцать он перечислял Турецкому, что именно было в квартирах Жеки и Вовика, какие именно одинаковые старые газеты были и там, и там и прочее. А в заключение спросил, что ему теперь с ними делать. В конце концов Турецкий распсиховался, наорал на Дениса и порекомендовал почитать. Учитывая, что речь шла о прессе типа «Экстра М» и «Центр-плюс», распоряжение это было излишне жестоким.

Зато нашлось такси – перепуганный водитель сам приехал в милицию и рассказал, что какой-то тип в черной майке и тонкой поплиновой куртке с простреленным карманом угрожал ему оружием, заставил полчаса возить бесплатно, а потом еще забрал все деньги, которые у таксиста оказались с собой. Денег было около пятисот рублей, так что даже на одну дозу Вовику едва ли хватит. Высадил таксист его у станции метро «Электрозаводская», то есть, покружив по городу, они практически вернулись на исходную позицию.

9

«…Не могу молчать.

Работа двигается намного медленнее, чем мне хотелось бы. Трудно представить себе более неподходящее место и время для научных исследований, чем Россия сегодня. Разве что Афганистан или Сомали. Помимо всеобщего бардака, парализующего в нашей стране созидательную деятельность любого рода, у меня есть еще и дополнительные препоны.

Не будучи доктором наук, я возглавила фактически уникальное научное направление. Естественно, возникли проблемы с публикациями – это только в Москве у народа все схвачено, есть материал – публикуйся хоть три раза в месяц, нет материала – раз в три месяца. Поэтому аспиранты ко мне шли неохотно, а работать по нынешним временам больше некому: денег не платят, а они согласны пахать почти даром, за заветный кандидатский диплом.

Получив лабораторию, я налетела на проблемы далеко не научного характера, как лбом на стену. Раньше они казались мне далекими, как звезды. В Москве все было просто: была тема, выбранная еще на первом курсе, а если смотреть на вещи шире – еще с пеленок, были родители-коллеги, был научный руководитель, их знакомый. Жизнь была – знай себе живи да работай.

Признаться, столкнувшись с необходимостью руководить исследованиями целого коллектива, я на первых порах растерялась. И надо ли объяснять почему?

Во-первых, коллектива не существовало, его еще только предстояло создать, во-вторых, система, худо-бедно поддерживавшая вялотекущие научные трепыхания (сколько-нибудь полноценные разработки всегда могло обеспечить лишь одно ведомство, со времен Союза во всех НИИ бытовала пословица: работаешь или в корзину, или на Пентагон), так вот, даже эта система приказала долго жить. И как, спрашивается, в таких условиях создать коллектив? Где найти романтиков, согласных ехать в глушь, в которой к тому же не платят зарплату и нет ясных научных перспектив? Причем эти романтики должны быть работоспособными, как тракторы, и непритязательными во всех отношениях. То, что прагматиков, удовлетворяющих указанным требованиям, не существует, я поняла быстро, буквально за две-три недели.

Но потом я поняла и еще кое-что. Люди, идущие в науку, подсознательно готовы многим жертвовать, в конце концов, и дураку понятно – это не самый короткий путь к славе, тем более к богатству. В таком случае, предлагая им интересную работу, я их не обманываю.

Моя совесть чиста.

Если кто из моих сотрудников собрался делать стремительную карьеру – пусть пеняют на себя. Ничего подобного я им не обещала.

Не люблю перечитывать свои записи. А сейчас перечитала и ужаснулась: я становлюсь занудой. Надо работать над собой, что ли?

10

…Очередная проблема – кончились лабораторные животные.

Я и не представляла себе, что это так серьезно. Все бактериологические, биохимические и т. п. лаборатории Иркутского академцентра простаивают.

Все ходят и ноют.

Кошмар.

От всеобщего нытья меня уже тошнит.

В Москве мне обещали выделить два десятка мышей, но я должна сама за ними приехать! Бред какой-то.

Из Иркутска в Москву за мышами.

Я вспомнила, как выпустила в детстве с полсотни белых мышек в тайгу. Хотела рассказать об этом одному коллеге, но у него было такое лицо, что я прикусила язык. Убьет на месте. А может, они расплодились и стоит съездить их отловить?

У меня родилась идея. В Иркутске на толкучке я встретила интересного китайца. Экс-профессор, зоолог, а ныне челнок. Торгует игрушками, фенами, часами и прочей китайской дрянью. По-русски говорит чисто и басом (наверное, потому что постоянно простужен). В отличие от своих коллег проникает далеко в глубь России и сбывает товар самостоятельно. Утверждает, что может достать хоть вагон лабораторной живности, в Китае она ничего не стоит, правда, перевозить ее через границу запрещено, поэтому придется раскошелиться на взятку таможенникам. Идея мне показалась интересной. Подсчитали: можно даже сделать бизнес, если проторить дешевый канал на границе.

Осталось найти стартовый капитал.

И капитал нашелся.

Мой электронный микроскоп лежит в руинах с незапамятных времен, просто руки не доходили его списать. Я выяснила, что в институте судебно-криминалистической медицины есть действующая модель того же типа и они недавно получили от японцев в качестве гуманитарной помощи суперсовременный, а свой старый демонтировали.

Эврика! Вместо лабораторных животных я легко оформляю заказ на двести литров спирта, «для экспериментальных нужд», слава богу, этого добра пока хватает. Меняю списанный, неработающий микроскоп плюс бочку спирта на списанный, но работающий – и вместе с моим китайским знакомым везу его в Поднебесную.

Эта эпопея произвела на меня большое впечатление, по моим подсчетам, я совершила восемнадцать уголовно наказуемых деяний на территории России и одному богу известно, сколько в Китае. Конечно, прогнозируемой китайским профессором прибыли я так и не получила, зато окупила накладные расходы, и на том спасибо.

11

Через неделю институт перевели на режим работы в светлое время суток. На ночь и на выходные электроснабжение отключают. Все непрерывные эксперименты прекращены. Опять все вокруг ноют. Меня опять от этого тошнит. За жидкую валюту я скупила в Иркутске по станциям автосервиса двадцать отслуживших аккумуляторов. Днем мы их заряжаем, на ночь, слава аллаху, хватает.

Я надеялась завершить эксперименты на животных за полтора года: год на исследования, полгода на непредвиденные трудности. Объем работ я рассчитала абсолютно точно, но с оценкой чрезвычайных обстоятельств явно поскромничала. В итоге получилось не два рабочих дня на день простоя, а наоборот.

Скольким людям я не успела спасти жизнь? Ста тысячам? Миллиону? Количество жертв сравнимо с потерями в крупномасштабной войне, я стараюсь об этом не думать…

В лимнологическом институте проводить медицинские эксперименты на людях мне категорически запретили – не тот профиль. В мединституте в Иркутске выдвинули требование: поскольку у меня нет медицинского образования, я должна защитить докторскую диссертацию, и только в этом случае мне позволят провести необходимые исследования.

Докторская у меня практически готова, но я не хотела тратить время на бюрократическую возню до завершения клинических испытаний, время – жизни, а не деньги. Да и защищаться потом было бы несравненно проще: когда результат налицо, никто не станет его оспаривать. Но после нескольких неудачных попыток настоять на своем с использованием старых московских связей я поняла: бесполезно, быстрее защититься и выполнить поставленное условие…»

12

Утро следующего дня, как водится, началось не звонком будильника, но телефона. Это был Денис.

– Дядя Саша, я внимательно изучил прессу, как вы и сказали. И должен заметить…

– Что? – не понял Турецкий.

– И должен заметить, что хотя уже знаю вас сто лет, не перестаю поражаться вашей интуиции!

– Что ты несешь? – рассердился все еще не проснувшийся Турецкий. – Это все, конечно, очень приятно, но нельзя ли говорить яснее?

– Вы попали точно в десятку! Нет, точно в яблочко! Даже нет, точно…

– Я тебя уволю, к чертовой матери, – рассвирепел Турецкий. – Да что случилось, наконец?!

– Не уволите. Я на вас не работаю. А случилась – пресса. Пресса случилась. В газетах, как это часто бывает в нашей дурацкой жизни, есть зацепочка.

– Говоров, что ли, объявился?

– Да нет, Говоров тут ни при чем. Я имею в виду газеты, которые вы посоветовали мне почитать…

Турецкий схватился бы за голову, если б не надо было держать телефонную трубку. Денис, с его странным чувством юмора, воспринял абсолютно буквально давешнее замечание Турецкого о том, что ему нужно почитать «Экстру М», «Центр-плюс» и прочую рекламную муть, словом, всю ту макулатуру, что валялась на квартирах Вовика и Дениса. И кажется, что-то там нарыл!

Теперь, главное, не подавать вида, пусть юноша считает, что матерый волк Турецкий все предвидел. Только вот что предвидел-то?

– Ну и?

– Ну и вот! Я изучил их от корки до корки. И там нашлось-таки кое-что интересное. Одинаковые объявления в разных газетах. Во всех. Христианский центр возвращения наркоманов к духовной жизни. И нечто вроде рекламного слогана: «Радость – всем скорбящим!» Недурно, а? И кстати, рекламные статейки – абсолютно ничего конкретного – о том, как офигенно и нетрадиционно там лечат. Причем интересно, что газеты-то были не целые, большинства страниц в них не хватало, но эти аккуратно оказались на месте.

– Ты думаешь…

– Стоит проверить, – тонко намекнул Денис.

– Адрес давай.

В полдень Турецкий посетил Христианский центр возвращения наркоманов к духовной жизни, как было написано на табличке: «При Миссионерском секторе Московской патриархии». На улице Врубеля на стоянке перед четырехэтажным особняком из красного кирпича был только одинокий новенький «опель».

Привратника, дюжего парня совершенно гражданского вида, Турецкий попросил препроводить его к лицу, занимающемуся организационными вопросами.

В кабинете, набитом итальянской кожаной мебелью и японской телерадиоаппаратурой, его встретил моложавый мужчина в рясе, представившийся протоиереем Никанором.

– А в миру? – поинтересовался Турецкий.

– И в миру – Никанор Валентинович.

«Почем опиум для народа?» – вспомнилась Турецкому ехидная фразочка из классиков советской сатиры.

– Я к вам по объявлению.

– Наркозависимость – духовное заболевание, – безапелляционно заявил батюшка.

– Вот как? – удивился Турецкий не особенно энергично.

– Да, так. И именно поэтому общество во всем мире проиграло войну с наркоманией.

– Хм. – Турецкий вспомнил статистику Старухиной и спорить не решился.

– За три с половиной года работы к нам обращалось более четырех с половиной сотен молодых ребят, попавших в беду, – воодушевленно продолжал Никанор.

– А иностранцам, к примеру, тоже помогаете?

– А как же не помочь, Господи прости?! Вы знаете, к примеру, что в нашей стране чаще других преступления, связанные с наркотиками, совершают граждане Афганистана и Нигерии?

– Ладно-ладно. Не нужно меня статистикой забрасывать. И что же ваши пациенты?

– Больше тридцати процентов из них полностью избавились от своей духовной болезни.

– А от наркомании-то они избавились? – напирал Турецкий.

– Я об этом и говорю, – с достоинством ответил священнослужитель.

– Чем же объясняются такие успехи? – Турецкий живо сообразил, что эта статистика раз в пять-шесть превышает успехи подобных светских заведений. Интересно, а Старухина в курсе?

– Все очень просто. Наши сотрудники в своей работе, в выполнении своего долга, если угодно, используют не медикаменты, с помощью которых в ваших больницах можно только в лучшем случае очистить кровь или облегчить страдания при ломке, они помогают страждущим избавиться от психологической зависимости. А что вас, друг мой, привело сюда? Хотите сойти со скользкой стези своей?

– «Наши», «ваши», – сказал Турецкий. – Что-то это все напоминает… Ну хорошо. Вот посмотрите сюда. – Он предъявил удостоверение Генпрокуратуры. – А теперь вот сюда. – «Важняк» вытащил фото Промыслова-младшего. – Вы узнаете этого человека?

– Лик запечатленный не есть лик настоящий, – с пафосом произнес священнослужитель.

– Чего?! – зарычал Турецкий.

– Я хотел сказать, – сразу сбавил тон собеседник, – что на фотографиях люди получаются такими, такими… непохожими на себя. Я вот однажды фотографировался на права, так знаете… – совершенно цивильным тоном сообщил он.

– Меня интересует, лечился ли этот человек, его зовут Евгений Промыслов, в вашем богоугодном заведении. Да или нет?!

– К сожалению, нет.

– Почему же к сожалению?

– Потому что мы рады и очень хотели бы помочь всем страждущим.

Турецкому стало тошно от этого елея, и он покинул богоугодное заведение.

Отъезжая со стоянки, он увидел, как из особняка вышел Никанор Валентинович и направился прямехонько к новому «опелю». Вот поди ж ты, подумал Турецкий и отправился на работу.

И, едва зайдя в кабинет, нарвался на телефонный звонок от Дениса:

– Съездили?

– Съездил. По нулям.

– Я тут подумал. Что-то там не так, – посетовал Денис. – Вы там хоть одного наркомана видели?

– Не видел. Да я и не искал. А с чего ты теперь взял, что «что-то не так»? Сам же меня туда гонял, пожилого уже фактически следователя.

– Не прибедняйтесь, дядя Саша. Я просто решил тоже себя чем-нибудь занять и съездил в редакции рекламных газет, пообщался там с людьми, которые эти объявления принимали. Хотел узнать, кто их давал. Рекламщики говорят, что тексты им прислали по электронной почте, деньги перечислили. И в глаза они никого не видели. Ничего особенного, конечно…

– Погоди, – сказал вдруг Турецкий, вспомнив табличку при входе в здание. – Ты мне лучше вот что объясни как человек молодой, культурный и продвинутый. Я, конечно, плохой христианин. Да можно сказать, что и никакой, но мне кажется, что название этого центра не совсем точное.

– Почему? – удивился Денис. – Нормальное название – Христианский центр. Заурядное, я бы сказал даже абстрактное.

– Вот именно. Христианский центр при Миссионерском секторе Московской патриархии. Так там на домике написано. (Домик, кстати, очень неслабый, но это так, между прочим.) Значит, Христианский – при патриархии. Что-то тут не то. Если я не ошибаюсь, когда у нас в публичном названии какого-нибудь религиозного заведения звучит слово «христианский», речь, как правило, идет о протестантах, да о ком угодно, но только не о русской церкви. Наши же ортодоксы – православные и не устают это повторять. А тут, заметь, при Московской патриархии – и Христианский центр. Может, конечно, я и ошибаюсь, но… Давай-ка проверь, как давно эта контора существует. Объявления сколько времени публикуются?

– Пару месяцев.

– Тогда звони в патриархию, выясняй все насчет этого центра. Откуда он взялся, на чьи деньги, и вообще все, что из них выудишь.

Денис снова перезвонил через полчаса, возбужденный до крайности:

– Сан Борисыч, дядя Саша, как в воду глядели! Нет такого центра!

– Что?!

– Московский патриархат ни сном ни духом. Это какие-то самозванцы. Дети лейтенанта Шмидта.

– Тогда скорее капеллана, – мрачно пошутил Турецкий. – Ну и что это нам дает… Ездит себе какой-то отец Никанор Валентинович на хорошей иномарке. Делает вид, что наркоманов лечит. А может, и правда лечит кого-нибудь. Наверное, эта благотворительность ему какие-нибудь налоговые льготы предполагает. Или национальные премии Нигерии и Афганистана… О черт. Денис!!! Он – там!

– Кто?

– Жека наш! Промыслов-младший. Где сейчас дядя твой?

– Понятия не имею. Наверное, как обычно… Но почему вы…

Турецкий, не слушая, отключился и принялся названивать Грязнову.

13

Через двадцать пять минут во двор красного кирпичного особняка на улице Врубеля ворвались две машины, джип «тойота» и «ГАЗель», набитые муровскими оперативниками. Вячеслав Иванович не упустил случая лично возглавить операцию по спасению сына вице-премьера…

Тяжелый на подъем Турецкий оставался в офисе Генпрокуратуры на Большой Дмитровке и узнал о происходящем спустя некоторое время из уст своего разгоряченного приятеля, приехавшего к нему непосредственно после операции.

– Короче, Саня, дело было так. У тебя в сейфе есть что-нибудь горло промочить? Мои орлы общим количеством одиннадцать человек высадили дверь и ворвались на первый этаж. Еще четверо остались со мной в машине, поддерживали связь. И еще семеро блокировали здание… Значит, ворвались они на первый этаж.

– Ну и?

– Докладывают мне по рации: тут, мол, как в танке. Глухо и пусто. Даже привратника твоего не было. В кабинетах – никакой мебели, ни телефонов, ничего. Так у тебя найдется выпить или нет?

– Потом, потом. Дальше-то что?

– Дальше они разбились на три группы, плюс один человек все время оставался на первом этаже. Остальные поднялись наверх. Короче, на всех этажах одна и та же картина. Никого и ничего. На втором – вообще идеально чистое и пустое гигантское помещение, словно вырубили все перегородки. Прикинь, начальник? И вот поднимаются орлы на четвертый, там вроде тоже пусто, только вдруг из какого-то кабинета шорох. Я даю команду согнать туда почти все силы, сам держу с улицы это окно под прицелом, мало ли что, сам знаешь, как бывает, вдруг там Карлсон какой-нибудь.

– Ну дальше-то что? – нетерпеливо спросил Турецкий.

– А ничего. Врываются они со всеми своими автоматами, гранатами и «черемухами» в комнату, видят в дальнем углу какого-то типа, стреляют в него сеткой, стреножат. Тип орет благим матом и… мажет их коричневой краской.

– Зачем?!

– Испугался. Представь, сидишь себе ты, работяга, в строительной робе и спокойненько красишь плинтус. И тут врываются монстры в камуфляже и ловят тебя в сетку, как какую-нибудь осетрину. А работяга там ремонт делает.

– Один, что ли, во всем доме?! – снова не выдержал Турецкий.

– Остальные на обед ушли, – спокойно объяснил Грязнов. – Мы их дождались, конечно. Все выяснили, проверили подряд на работу – чисто. Особняк этот превратится в ночной клуб. На первом этаже будет ресторан, на втором – казино, ну и так далее. Сейчас там криминалисты работают. Пальчики для тебя собирают, ну и что найдут. Если только работяги все не закрасили. Сами они, между прочим, ни сном ни духом ни о каком Христианском центре, хотя работать начали только сегодня. А по документам – ремонт идет уже полгода. Вот и я думаю, может, тебе привиделось это все? Жара все-таки…

Турецкий вспомнил кабинет, буквально набитый кожаной мебелью и телерадиоаппаратурой. Оперативно убрались, ничего не скажешь.

– И чей будет этот клуб? – спросил он.

– Одного «нового русского». Чайковского Эммануила Викентьевича.

– Ни хрена себе. Не потомок композитора случайно?

– Сомневаюсь. Разве что оперу на зоне, может, что-то про кого-то и писал. Но не суть. Я этого Чайковского помню лет пятнадцать. Стандартная личность для нашего времени. Типологическая, я бы сказал. Так что, в общем, найти его труда не составляло. Пока к тебе ехал, переговорил с ним по телефону, связался кое с кем, мне дали номер его сотового. Позвонил. Оказывается, этот хмырь на Кипре проживает последние четыре месяца, так что с него все взятки гладки. Твой клуб, говорю, там будет, Чайковский? Мой, говорит. А на хрена он тебе, спрашиваю, у тебя же есть уже? А, говорит, улица эта мне понравилась, название подходящее. Имени великого спортсмена все-таки. Так то же Брумель – великий спортсмен, говорю, тупица ты лагерная, а Врубель – это художник такой был. А Чайковский: да мне без разницы, все равно хорошо звучит фамилия – не то про деньги, не то про понятливых людей, врубающихся. Вот таких только и буду к себе пускать. И вы приходите, Вячеслав Иванович. Ну ты представляешь, Саня, вот наглец, а? Ладно, говорю, поглядим, если крупье хорошенькие будут, может, и загляну. Скажи лучше, у кого домик этот из красного кирпича прикупил? Он отвечает: а хоть, мол, и в карты выиграл, так что теперь?

– А у кого выиграл, говорит? – быстро спросил Турецкий.

– Как же, говорит, конечно. У вора в законе по кличке Дохлый.

– Ага! И где этот Дохлый?

– Где и положено быть с таким прозвищем. В могиле. Прикончили его полгода назад. Взорвали в «мерсе» вместе с телохранителями. Как выясняется, не очень-то они бронированные. Так что не покупай ты их, Саня.

– Не буду, – уныло сказал Турецкий.

Круг замкнулся. Найти истинного хозяина Христианского центра не представлялось возможным.

– Так я не понял, у тебя найдется выпить или нет?