Текст книги "Цена жизни – смерть"

36

Утром Турецкий уехал в Милан, на футбольный матч «Интер» – «Лацио». Когда он стал молча собираться, ничего не объясняя ни Денису, ни Божене, те буквально разинули рты. Поскольку хорошо знали, что в Россию они возвращаются лишь через два дня. Турецкий забросил себе в сумку куртку и забрал у Дениса половину общих денег и тихонько, чтобы Божена не видела, футляр со всеми ее дискетами.

– Александр Борисович, – тем временем взмолилась она, – да объясните наконец, что вы делаете?!

– Я не могу пропустить такую возможность, – отрезал Турецкий. – Это уникальный шанс, увидеть, как «Интер» вздует этих хваленых римлян. Кроме того, они в полуфинале последнего Кубка кубков обыграли наш «Локомотив», так что мне нужна моральная компенсация.

Денис только молча хмыкнул, он-то хорошо знал, что спорить тут бесполезно. Футбол есть футбол, Турецкий есть Турецкий. Особенно после дела о президенте московского «Буревестника».[1]1
  См. роман Ф. Незнанского «…И дай умереть другим» (М., 1999).


[Закрыть]

– Так почему бы нам не поехать всем вместе? – недоуменно спросила Божена.

– Это ни к чему, – объяснил Денис, – светиться лишний раз.

– И вообще, смените гостиницу, – посоветовал Турецкий, показал в открытое окно, что он имеет в виду, и укатил. По дороге он подумал: довольно странно, что парочка таких молодых симпатичных ребят, как Божена и Денис, до сих пор не перешли на «ты» и не слишком-то нашли общий язык. Не в Жеке же Промыслове дело, в самом деле, пардон за тавтологию? Или он чего-то не улавливает? С другой стороны, спинным мозгом Турецкий чуял, что к его возвращению преподнесут они веселенький сюрприз. И даже не представлял себе, насколько он близок к истине. К убийственной истине.

А они сделали, как он советовал, – переехали в гостиницу, располагавшуюся на другой стороне улицы. Четырехзвездный отель назывался «Марко Поло», представлял собой пятиэтажное здание в стиле модерн, с испещренной бесчисленными коридорами внутренней архитектурой.

После этого Божена купила себе большую соломенную шляпу, Денис – черные очки в пол-лица, и они отправились в кино, на последний итальянский хит «Жизнь прекрасна». Благодаря тому что оба смотрели эти картину еще в Москве, перевод им не требовался. Кино было отличным, веселым и грустным, интеллектуальным и плебейским одновременно, так что явно не зря его режиссер – популярный комик Роберто Бенниньи – оторвал сразу два «Оскара» – за лучший иностранный фильм и за главную мужскую роль, которую сам и исполнял. Как объяснила Денису Божена, это был второй случай в истории Голливуда – после Софии Лорен, когда итальянец получал приз киноакадемии за лучшую актерскую работу. И теперь Бенниньи в Италии национальный герой.

Долгова и Грязнов-младший снова, как и в Москве, получили удовольствие и вышли из кинотеатра в отличном расположении духа.

Денис был предельно осторожен и удовлетворенно констатировал отсутствие слежки.

Они выпили кофе в открытом кафе и отправились в свою новую гостиницу принять прохладный душ: было все еще слишком жарко.

На «ты» они, впрочем, так и не перешли.

37

До вокзала Турецкий добрался за двадцать минут на такси, заплатив какое-то безумное количество лир.

Для него это была просто напасть. Сколько Турецкий ни пытался перевести многочисленную местную валюту в рубли или хотя бы в доллары, ничего не выходило. В конце концов он махнул рукой и просто перестал считать деньги, предвкушая момент возвращения на родину и тот судьбоносный момент, когда частный детектив Грязнов-младший сможет предъявить Промыслову-старшему самые разнообразные счета. А потому он с особым удовольствием делал многочисленные мелкие покупки, что в Москве не очень-то себе позволял.

Сейчас он накупил разнообразных итальянских газет, преимущественно спортивных, в частности, три последних выпуска «Гадзетты делла спорт», в которой уж по крайней мере можно было разобрать названия команд и результаты матчей. И с комфортом устроился в двухместном купе. Впрочем, иных тут, у проклятых капиталистов, в спальных вагонах и не бывает. Попутчика (попутчицы!) у него пока не было. Может, присоединится в пути, с надеждой подумал Турецкий.

До отхода было еще больше четверти часа – поезд должен был трогаться в одиннадцать сорок пять – так что вполне стоило выйти пройтись по перрону, купить чего-нибудь прохладительного в дорогу. Тем более что прогуливаться по итальянским перронам – это же удовольствие одно. Люди, конечно, такие же сумасшедшие и орущие, как и у нас, но при этом чистота, порядок – просто уму непостижимо, как это у них сочетается. Кроме того, у Турецкого было еще одно маленькое дельце.

Он нацепил на нос очки-хамелеоны и устроил себе небольшой променад: десять шагов вправо, десять шагов влево – чтобы не терять из поля зрения свой вагон. Через две-три минуты Турецкий убедился, что слежки за ним не было. Да и не могло быть. И тем не менее.

Он быстро вошел в здание вокзала, выбрал две свободных соседних автоматических камеры хранения. Открыл у той, что была правее, дверцу так, чтобы она заслоняла следующую камеру, и незаметно сунул туда (в следующую) пластиковый пакет с дискетами Долговой. Набрал код и неслышно захлопнул дверцу. Одновременно он деловито возился с открытой камерой. Вложил туда пару газет (спортивные оставил при себе), тщательно выбрал код, захлопнул.

Он не собирался воровать у Божены ее труд ни для себя, ни для какой-то группы людей, ни даже для целой страны. Он хотел сохранить его – для нее самой. Пусть она пока подумает хорошенько.

Пошел назад, на перрон, свернул к туалету, пробыл там еще две минуты, предварительно запомнив всех, кто слонялся рядом со входом, и возле камер хранения – тоже. Вышел из туалета, незаметно огляделся: вокзал был как вокзал. Люди сновали взад-вперед, ничего особенного. Турецкий снова вернулся к камере хранения (той, в которой лежали только итальянские газеты), открыл ее и сделал вид, что поменял код, на самом деле оставив его прежним.

Эта игра скорее забавляла его, нежели осуществлялась на полном серьезе. Но предосторожности в стиле Штирлица не могли не порадовать, не освежить в душный итальянский полдень его истосковавшуюся следовательскую душу.

После всех этих операций Турецкий наконец вернулся на перрон. И возобновил променад: десять шагов вправо, десять влево – чтобы не терять из поля зрения свой вагон…

И все-таки, с некоторой грустью подумал он, инстинкты советского человека совершенно неистребимы. Вот, в частности, этот вечный страх опоздать, опасение, что «закроют», «не пустят» и пр. И это у него, у следователя по особо важным не самой слабой следственной конторы! Турецкий с досадой сплюнул и тут же вздрогнул, поскольку вспомнил, что кое-где на Западе за плевок в общественных местах, кажется, штрафуют…

Так что, взять, что ли, пивка? Да ладно, черт с ним, есть же вагон-ресторан, в конце концов. Тут всегда все можно успеть купить, не рискуя нарваться на объявление «Пива нет!» или «Ушла на базу».

Уже занося одну ногу в тамбур своего вагона, Турецкий увидел, что по перрону сосредоточенно несутся три десятка человек в форме местной полиции с короткими автоматами. Турецкий снова вышел на перрон, чтобы досмотреть представление, машинально глянув на часы: было одиннадцать сорок одна.

Основная группа полицейских остановилась в пятидесяти метрах от него. Эге, да это, кажется, вагон-ресторан, сообразил Турецкий. Человек пять проникли вовнутрь. Еще пять-шесть остались у вагона. Остальные рассредоточились дальше, очищая и блокируя зону, которую взяли под контроль.

Тут же пошла стремительная и тотальная проверка документов и билетов. Пассажиров просили остаться, остальных – незамедлительно покинуть перрон.

По радио серьезный женский голос сделал какое-то объявление. Впрочем, хоть Турецкий не понял ни полслова, по директивности тона он сообразил, что это не объявление, а скорее заявление. Потому что буквально через несколько секунд распахнутое со всех сторон настежь здание вокзала стало пустеть с пугающей скоростью.

Да что же это такое, черт возьми?!

Проверка документов докатилась и до Турецкого. Он вручил свою красную книжечку высокому чернобровому чиновнику и на пальцах объяснил, что выполняет в его замечательной стране свой профессиональный долг.

– Умберто Гольяцци, – через оперативно появившегося переводчика (Турецкий только диву давался) отрекомендовался чиновник, – комиссар полиции.

– Объясните, что происходит?

– Прошу проявить понимание, коллега, – «объяснил» комиссар. – Не заходите в вагон, ваши вещи сейчас вынесут. – Он сделал едва уловимое движение рукой, и действительно, через полминуты молодой карабинер уже протягивал Турецкому его сумку.

Спустя еще минуту прямо на перроне появилось несколько автобусов. Турецкий первый раз в жизни увидел, как из целого поезда в течение двух с половиной минут (он засекал) были выгружены все без исключения пассажиры и отправлены посредством автобусов на безопасное расстояние. Автобусы миновали пару кварталов и, как-то сразу оказавшись за городом, поехали довольно резко вверх по живописной, почти что горной дороге.

Кстати, одновременно с уже отъезжавшими автобусами на перроне появились пятеро саперов. Они тащили с собой какие-то коробки и сумки. Двое из них были с собаками.

Вот тогда не понимающему по-итальянски Турецкому стало наконец ясно то, что для остальной публики, очевидно, объявили в громкоговоритель: вокзал заминирован.

А иначе чем еще можно было объяснить такую тотальную эвакуацию?

Хм… Но с другой стороны, зачем тогда полицейские, теряя время, проверяли документы на перроне и тем более билеты у пассажиров миланского поезда? А потом еще сортировали их, отправляя пассажиров подальше от вокзала, но всех вместе, на автобусах?! Чушь какая-то бесполезная.

Да нет, наверное, все-таки заминирован поезд. А учитывая, что первым делом карабинеры направились к вагону-ресторану, – бомба лежит именно там. Ну да, конечно! Немудрено догадаться. Еда ведь для итальянцев – это святое: «маджара, маджара», – Турецкий вспомнил разговоры в самолете. Покуситься на жратву итальянца – значит покуситься на него самого.

Одиннадцать пятьдесят. Поезд, между прочим, уже пять минут как должен был находиться в пути. Турецкий с грустью подумал, что перспектива попасть на футбол отдаляется.

Пассажиры уже вышли из автобуса и, находясь на небольшой возвышенности, имели отличную возможность наблюдать свой поезд с расстояния километра полтора.

Вдруг все задрали головы.

В воздухе зажужжало.

Как бы подтверждая догадку Турецкого о вагоне-ресторане, возле автобуса приземлился полицейский вертолет. В него мигом втащили двух официантов и повара, впопыхах посаженных в автобус заодно с пассажирами, и вертолет стремительно ринулся назад, к вокзалу. Очевидно, саперам нужна была какая-то консультация людей служащих, хорошо знавших интерьер своего вагона.

Ну вот, значит, попил пивка в вагоне-ресторане. Странные какие-то совпадения, господин «важняк». Но не хочешь ли ты сказать, что русские мафиози собирались подорвать тебя в момент возлияния, на железнодорожном пути к стадиону «Сан-сиро»? Много чести. Турецкий убил в зародыше манию величия.

Хм… С другой стороны, если на перрон потащили гражданских, – значит, может, там не так и опасно? То есть если потащили гражданских, то бомбу, может, вообще не нашли? И теперь полицейские хотят, чтобы повар с официантами показали им самые укромные уголки своего вагона, куда, по их разумению, можно запихнуть какую-нибудь пиротехнику?

38

…Напоследок Божена почистила зубы и выскользнула из душа.

Денис сидел на кушетке и о чем-то сумрачно размышлял.

– Почему вы молчите, Денис? – спросила Божена, причесываясь перед трюмо.

– Надо, пожалуй, съесть что-нибудь, – сказал Грязнов-младший, – батарейки подсели, и я туго соображаю.

– А чего теперь соображать, – весело сказала она, – слава богу, все ведь закончилось. Все прошло, как дурной сон.

– Вы думаете? – усмехнулся Денис, он не переставал про себя удивляться концентрации силы духа у этой хрупкой женщины. Что только вот она нашла в своем наркомане… – Я бы не торопился с выводами.

– Да бросьте вы! – У нее явно было прекрасное настроение. – Давайте лучше закажем в номер какой-нибудь еды. По-моему, отличная мысль. – Божена уже потянулась к телефону, и Денис, видя, что ее не опередить, успел лишь дернуть за шнур, и телефон, выскочив у нее из рук, совершив двухметровый перелет, ударился о стену и разлетелся на части.

Божена с изумлением уставилась на него, не находя слов.

– Ни одного звука по телефону, – сказал Денис. – Уж простите, забыл предупредить. Лучше не рисковать.

– Вы полагаете… – начала она.

– Да ничего я не полагаю! Просто не говорите, и все.

– Ну хорошо, – согласилась она, – как скажете. Конечно, это же ваша епархия… Давайте я схожу в какой-нибудь магазинчик, их тут хватает вокруг. Что взять?

– Что не нужно готовить. И побольше, – сознался Денис.

Божена расхохоталась:

– И бутылочку красненького?

– Идет, – с удовольствием подтвердил Денис.

Божена выпорхнула из гостиницы и в течение семи минут проделала пеший переход до ближайшего мини-маркета. Там она истратила десятки тысяч итальянских лир (есть все-таки на свете валюта и помельче нашей!), чтобы накупить кучу снеди, хоть как-то привычной славянскому желудку. Ну хотя бы три вида сыров. Свежие овощи, очертаниями и цветом смутно напоминающие наши помидоры, перец и огурцы – только вот очень уж они были геометрически правильные. Что же еще? А! Равиоли. Это же практически наши пельмени, только очень уж мелкие, значит, надо побольше, Денис – парень немаленький, значит, и желудок соответствующий… На западный манер она утащила все это в высоком бумажном пакете.

Двадцать минут спустя, выходя из магазина, она подумала, что, пожалуй, правильно сделала, что не стала огорчать Дениса информацией о том, что один звонок из гостиницы она все-таки уже сделала. Позвонила в Иркутск ДСДД, сказала, что все, слава богу, закончилось и – благополучно. И что они, в смысле – мы, победили. ДСДД ведь имеет к этому отношение. Никакого значения для их безопасности этот звонок иметь не может, но лучше все же Денису не говорить, парню лишняя нервотрепка ни к чему. Пусть отдохнет.

39

Когда она ушла, Денис бесцельно побродил по номеру, тщательнее, чем прежде, осматривая интерьер. Они взяли одиночный номер на двоих. Но это было одно только название – одиночный. Номер был очень даже ничего. Тем более оплачиваемый Промысловым-старшим. Две комнаты, одна из которых, впрочем, спальня, с единственной двуспальной кроватью. Трюмо почему-то стояло во второй комнате, более официальной, с репродукцией Ренуара и мягкой кушеткой.

Денис немного повалялся, машинально отметив про себя, что над входной дверью имеется солидная ниша, по-нашему – антресоль. Очевидно, номер был рассчитан на постояльцев, располагающихся на жилье на весьма длительные сроки. С точки зрения советского и постсоветского гомо сапиенса, это, конечно, странно: как это можно долго жить в гостинице?! Ну а на Западе, Денис хорошо знал, такое в порядке вещей – можно полжизни провести в гостиничном номере, забив его под завязку своим собственным барахлом. Барахло ведь имеет свойство накапливаться. Вот для таких целей и антресоль. Кстати, Набоков, кажется, прожил в каком-то швейцарском отеле лет пятнадцать. Да и наши депутаты думские застряли в гостинице «Россия» насмерть, прямо как герои-панфиловцы. Только вот их не двадцать восемь, а раз в двадцать больше…

А приму-ка я душ, подумал Денис с удовольствием, почему бы не принять душ, если он сам так и просится на прием: вы к кому, я к вам, вы кто, я – душ, примите, отчего же не принять…

40

В коридоре гостиницы показалась Божена. В руках у нее был большой бумажный пакет. Чтобы достать ключи, она попыталась удержать его одной правой рукой, но пакет был слишком велик. Тогда Божена прижала его плечом к стене, полезла в карман джинсов и тут только вспомнила, что они вряд ли помогут – обещала Денису стучать: со своей неуместной подозрительностью он, наверное, закрыл дверь на цепочку. Которую, кстати, сам же и приделал. Так он все-таки и не поспит, бедняга… Или все-таки погулять немного, дать парню отдохнуть? Не так уж много она успела посмотреть Италию.

В эту секунду две черные тени стремительно метнулись сзади, из-за спины, и зажали ей рот. Она замычала, но звук этот наружу не вышел. Тогда она грохнула пакет с продуктами на пол, но и это не дало ни малейшего шума: его успели подхватить. И саму Божену цепкие и сильные руки живо уволокли в соседний, перпендикулярный коридор.

Ее прислонили к стене, живо залепили рот скотчем, и только тут она увидела четырех человек, одетых полностью в черное, включая маски, совершенно скрывавшие лица, только четыре пары горящих, безжалостных глаз буравили ее. Один из их обладателей, крупный лысый мужчина, держа зазубренный нож с широким лезвием у ее горла, угрожающе зашипел на чистом русском языке:

– На мои вопросы, сучка, будешь отвечать кивком головы, доступно? Отвечаешь «да» – один кивок, «нет» – два кивка. Доступно?

Божена сделала один кивок, лихорадочно соображая, как же предупредить Дениса.

– Дискеты с твоими чертовыми формулами – там?

Один кивок.

– Он тебя ждет?

Один кивок.

– У тебя есть ключи?

Пауза.

– У тебя есть ключи?!

Божена шевельнула левой рукой и протянула ключ.

– Вы договаривались, как ты будешь стучать?

Один кивок. Теперь она шевельнула правой, высвободила ее и тихонько стукнула по стене: тук-тук. Тук-тук-тук-тук-тук. И еще один «тук» через паузу в пять секунд.

Четверо в масках переглянулись. Тот, кто допрашивал Божену, показал что-то остальным на пальцах. Очевидно, сообразила она, это обозначение варианта штурма. Как капитан на баскетбольной площадке в цейтноте объясняет своим игрокам, какую комбинацию они будут разыгрывать, мелькнула у нее полубезумная мысль.

«Капитан» живо замотал ей за спиной руки клейкой лентой и прислонил лицом к стене. Остальные двинулись к комнате, где безмятежно отдыхал Денис.

Когда двое с поднятыми вверх пистолетами стали по обе стороны двери, а третий бесшумно вставил ключ в замок, четвертый приблизился к ним, держа Божену перед собой, как живой щит, уже с пистолетом у виска.

Третий негромко, но уверенно постучал, как показала Божена: тук-тук. Тук-тук-тук-тук-тук. И еще один «тук» через паузу в пять секунд. Из номера ничего не было слышно.

Какой кошмар, подумала Божена, а вдруг Денис в ванной или туалете?!

Тогда третий повернул ключ и быстро распахнул дверь. Она даже не скрипнула.

Двое других боевиков мягкими, кошачьими движениями ворвались в номер и, продвинувшись вперед на три метра, зафиксировали это положение. Третий снова двинулся дальше и остановился лишь в том месте, где заканчивалась прихожая и после поворота на девяносто градусов превращалась в первую комнату.

Четвертый боевик, он же «капитан», вместе с Боженой остался в гостиничном холле.

Третий заглядывал в комнату одновременно со своим стволом. На столе в металлической китайской вазе стояли гладиолусы. На стене висела репродукция картины Ренуара «Купальщицы». Пустая, слегка примятая кушетка еще хранила очертания крупного тела. Без звука работал телевизор. Там шел футбол, играли «Лацио» с «Интером».

Может, он вышел куда-нибудь, подумали все три боевика в номере, а четвертый – в коридоре. За сигаретами там, за бутылкой?

Первый боевик, показывая на телевизор, хотел было прошептать второму, что уж сегодня-то главный голкипер «Лацио» Кристиан Вьери голешников «Интеру» насует, но приложил палец к губам. Оба прислушались.

Где-то рядом, в ванной, шумела вода.

Все было ясно как божий день. Постоялец принимал душ. Очевидно, последний в своей жизни.

Прямо напротив входа в комнату стояло трюмо с несколькими створками, поэтому, не заходя в номер, четвертый, удерживая Божену одной рукой и пистолетом, приставленным уже под ее подбородок, хорошо видел все передвижения своих напарников.

Третий боевик сделал движение свободной левой рукой своим напарникам: дескать, пока все в порядке, продвигайтесь вперед. Только предельно осторожно.

Тогда первый и второй быстро миновали комнату и перешли в спальню. Конечно, она тоже оказалась пуста.

Это, собственно, было последним, что видел четвертый, потому что дверь вдруг резко захлопнулась. После чего в течение нескольких секунд раздавался неясный шум, какое-то бульканье, причем явно не из ванной, затем хлопнуло два глухих выстрела, и по их звуку четвертый узнал ПМ, которого не было у его напарников, вооруженных короткими и злыми «Вальтерами П-99».

И – тишина…

Божена завыла через скотч и задергалась. Четвертый покрепче зажал ей рот и инстинктивно отступил от двери. Потом, сообразив, что все равно находится на линии огня, сместился вправо, по-прежнему держа перед собой заложницу. Стал спиной к стене рядом с дверью и резким толчком открыл ее вовнутрь.

Лучше бы он этого не делал.

Его третий напарник лежал в четырех метрах от входа с широко перерезанным горлом: кровь, хлеставшая из мертвого тела, уже залила половину прихожей…

Вот что это было за странное бульканье, не из ванной, – звук перерезаемого горла.

Два других боевика, как ему было видно в трюмо, валялись с простреленными головами на пороге спальни. Не найдя никого в ванной, они поспешили обратно, на странные звуки из прихожей, и встретили свою смерть, так и не дойдя до нее. Не успев увидеть, как Иван Саморано, украв мяч у захваленного Вьери, на скорости с левого фланга ворвался в штрафную «Лацио», оттянул на себя двух защитников и как на блюдечке выложил пас Роберто Баджо, который изящным обманным замахом уложил вратаря в левый угол, а сам – издевательски слабо пробил в правый.

«Господи, неужели он там один, этот Рэмбо?!» – лихорадочно пронеслось в голове у четвертого. Он вытащил сотовый телефон, набрал какие-то цифры и прохрипел в трубку:

– У меня потери! Кто?! Да все уже холодные… Говорю же – все!!! Да. Жду.