Текст книги "Тень Сохатого"

Глава шестая
Куда падают кирпичи

1. Арест

Несмотря на то что Андрею Андреевичу Полякову стукнуло сорок девять, он был строен, подтянут и мускулист, как молодой парень. Походка у него была легкой и упругой. Глаза блестели ясным, спокойным светом. Темные волосы были аккуратно причесаны, брюки отутюжены, а рубашка – в какое бы время года и в каких бы обстоятельствах вы ни встретили Андрея Андреевича – всегда была свежей и чистой.

Будучи с молодых лет частью огромной системы, занимая в этой системе строго определенное место, Поляков был твердо уверен, что главное в жизни – дисциплина. Причем не только дисциплина тела, но и дисциплина ума.

В молодости дисциплина помогает молодому человеку избегать излишеств и тем самым закладывает прочный фундамент для долгой и здоровой жизни.

В пожилом возрасте дисциплина помогает человеку поддерживать свое стареющее в соответствии с неумолимыми законами природы тело в приемлемой физической форме.

Два раза в неделю Поляков посещал тренажерный зал. Сорок минут он мучил и растягивал свое тело на тренажерах и еще сорок – спарринговался с партнерами на ринге. (В молодости Андрей Андреевич был мастером спорта по боксу.) По субботам Поляков полтора часа плавал в бассейне. Часто, глядя на молодых атлетов, «качающих железо» в тренажерном зале, он с удовлетворением отмечал, что ни в чем не уступает им и почти любого из них отправит в нокаут в первом же раунде, если им доведется встретиться на ринге и сразиться всерьез.

Но дисциплина тела – это еще полдела, считал Андрей Андреевич. Не меньшую роль в жизни человека (как мыслящего существа) играет дисциплина ума. Именно она помогает человеку определить ясную цель и четкую задачу и продвигаться по пути их достижения и осуществления.

А цель у Андрея Андреевича была ясная – сделать все, чтобы его любимая и единственная дочка Катя никогда и ни в чем не нуждалась. Ради достижения этой цели Поляков готов был заложить дьяволу душу. Но, к сожалению, ни дьявола, ни Бога он на своем жизненном пути не встречал, поэтому рассчитывать приходилось только на собственные силы.

Так получилось, что шесть лет назад Поляков ушел от жены, оставив у нее на руках двенадцатилетнюю дочь. Ушел, потому что не мог не уйти. Всего один раз в жизни он отступился от своих принципов и позволил себе «немного расслабиться на стороне» (как называли это его нынешние коллеги-бизнесмены). Секс с молодой, красивой и, как выяснилось позднее, дьявольски хитрой девушкой вскружил Полякову голову. Настолько, что он искренне поверил в то, что влюблен в нее. А когда наваждение рассеялось, было уже поздно.

Андрей Андреевич часто вспоминал тот разговор с женой. Они сидели на кухне и ужинали. Дочка гостила у дедушки с бабушкой, и Поляков решил использовать этот шанс и поговорить с женой откровенно и наедине. Жена по своей привычке болтала без умолку: о ценах на мясо, о погоде, о своих подругах, о том, что нужно купить новую машину и так далее, и тому подобное. Поляков мучительно выжидал. Наконец он дождался паузы (жена поддела на вилку кусок чахохбили и отправила его в рот) и сказал четко и ясно:

– Валя, у меня есть другая женщина.

Мясо выпало изо рта жены и шмякнулось на тарелку. Она уставилась на Андрея Андреевича своими выпуклыми, водянистыми глазами. Вскоре первый шок прошел, и жена снова смогла говорить.

– Я догадывалась, – сказала жена. – И кто эта несчастная?

Поляков нахмурился:

– Это не имеет значения. – Он выдержал паузу и твердо сказал: – Я хочу уйти. В конце концов, я сполна выполнил свой супружеский долг.

– Какой долг ты выполнил? – ернически переспросила жена.

– Супружеский, – повторил Поляков. – Я был тебе хорошим мужем и подарил прекрасную дочь.

– Подарил, значит? – Жена всплеснула руками. – Замечательно! Просто великолепно! Благодетель ты мой! Даже не знаю, как тебя и благодарить!

Она облокотилась о стол и слегка подалась вперед.

– А ты в курсе, что дочку еще нужно вырастить? – даже и не сказала, а по-змеиному прошипела жена. – Или ты думаешь, что она – трава, которая растет сама по себе? Ты знаешь, что твоя дочь не только дышит воздухом, который ты ей – благодетель ты наш – подарил? Ты знаешь, что ей еще иногда нужно кушать? Покупать одежду?

Поляков положил вилку на стол и спокойно посмотрел в глаза жене. Он ожидал, что жена, как всегда, стушуется и съежится под его взглядом, но этого не произошло. Видимо, жена была не на шутку рассержена.

– Я об этом знаю, – спокойно ответил Андрей Андреевич. – Но это уже не супружеский долг. Это долг отцовский, и я его выполню. Чего бы мне это ни стоило. Больше я не хочу об этом говорить.

Поляков встал из-за стола, взял свой портфель и ушел из дома. Как оказалось, навсегда.

Позже выяснилось, что у молодой, к которой он ушел, помимо него, было еще два таких же, как он, «папика» (это она, молодая, их так называла). И что без квартиры, машины и денег – а Поляков как честный человек все оставил бывшей семье – Андрей Андреевич был ей совсем не нужен.

Поначалу Поляков приуныл. Даже ушел в трехдневный запой (во второй раз в жизни изменив идее дисциплины). Но потом рассудил, что в принципе ничего страшного не произошло. С дочерью он мог видеться хоть каждый день, никто ему не запрещал. А жена… Жена была всего лишь многолетней привычкой, такой же, как курение или чистка зубов. А от любой привычки можно избавиться. Нужны только время и сила воли. И того и другого у Полякова было в избытке.

Вскоре боль и правда прошла. По жене он теперь совершенно не тосковал. Вот по дочке скучал, это да. Даже какое-то время испытывал перед ней вину. Но потом убедил себя в том, что главное, что он может сделать для дочки, – обеспечить ей безбедную жизнь. Все остальное – чушь и пустая лирика.

С тех пор большую часть заработанных денег Андрей Андреевич тратил на дочь. Сначала определил ее в спецшколу с английским уклоном. Затем дал деньги на обучение в престижном университете. По выходным Поляков сам покупал ей одежду, совершая с дочерью многочасовые шопинги по модным бутикам.

На карманные расходы Поляков много денег дочери не давал, опасаясь, что она пристрастится к наркотикам. Хватало с него и того, что она курила (и никакие разъяснительные беседы тут не помогали). Поначалу Катю это страшно раздражало, но затем она смирилась. В конце концов, достаточно ей было привести отца в магазин и показать ему вещь, которую она хотела бы иметь, и отец тут же вынимал кошелек и выдавал ей нужную сумму.

С каждым годом Катя уважала отца все больше и больше. Однажды она спросила его:

– Пап, а если я вдруг заболею и для лечения понадобится миллион долларов – ты достанешь его для меня?

Отец подумал и кивнул:

– Определенно.

– А где ты возьмешь такие деньги? – не унималась дочь.

Андрей Андреевич пожал плечами и ответил:

– Не знаю. Но достану. А вообще – не забивай себе голову дурацкими вопросами. Давай лучше зайдем в кафе и съедим по мороженому.

Таким образом, жизнь Андрея Полякова наладилась. И наладилась настолько, что он ничего больше не хотел в ней менять.

Андрей Андреевич поднялся с постели как всегда рано. Размял похрустывающие суставы, отжался на кулаках семьдесят раз, покачал пресс, подтянулся пятнадцать раз на перекладине и в завершение комплекса омолаживающих процедур (как прозвала их дочка) принял ледяной душ.

Затем он побрился, причесался и принялся готовить себе завтрак. Завтрак Полякова состоял из тарелки овсяной каши, двух больших яблок, чашки зеленого чая и бутерброда с вяленой говядиной.

В самый разгар приготовлений в дверь позвонили. Андрей Андреевич отложил ложку, вытер руки и направился в прихожую. Глянув в глазок, Поляков увидел двух незнакомых мужчин в куртках.

– Кто там? – спросил Андрей Андреевич.

– Милиция. Открывайте! – послышалось в ответ.

Сердце у Полякова неприятно сжалось, но он быстро взял себя в руки.

– Минуту. Открываю, – как можно спокойнее сказал он, поворачивая ручку замка.

Мужчины были среднего роста, среднего возраста и очень суровые на вид. Войдя в прихожую, они сами закрыли за собой дверь, как если бы чувствовали себя в этой квартире не гостями, а хозяевами.

– Собирайтесь, – сказал Полякову один из милиционеров, худой и лысоватый. – Мы задерживаем вас по подозрению в убийстве. Вот ордер.

Он показал Андрею Андреевичу белый листок ордера. Глянув на ордер, Поляков почувствовал, как к горлу его подкатила легкая тошнота. «Неужели это все всерьез?» – пронеслось в его голове. Однако вид и повадки мужчин не оставляли никаких сомнений в том, что все это было всерьез. Зная свои права, Поляков попросил их предъявить документы. Мужчины кивнули, и спустя секунду документы были предъявлены.

– Все верно, – сказал Андрей Андреевич, изучив удостоверения. Он поднял на милиционеров глаза и спросил: – Значит, я должен ехать с вами?

– Именно, – кивнул худой милиционер. – Машина ждет внизу.

Поляков вздохнул:

– Одеться-то хоть можно?

– Можно, – услышал он в ответ. – Только побыстрее.

– А что, боитесь, тюрьма закрывается на обед? – пошутил Поляков.

Милиционеры никак не отреагировали на его шутку. Их лица остались суровыми и бесстрастными. Поляков вновь вздохнул:

– Ладно, сейчас оденусь. Можете пока попить кофе. Вода только что вскипела.

– Спасибо, мы уже пили, – сказал худой милиционер.

Поляков кивнул и пошел в спальню – одеваться. Худой милиционер остался в прихожей, а его коллега отправился за Поляковым.

– Скажите хоть, кого я убил? – спросил его Андрей Андреевич, натягивая джинсы. – А то у меня что-то с памятью.

– Вы все узнаете на месте, – сухо ответил милиционер.

– На месте, – иронично повторил Поляков. – Что это за место такое? Случайно, не эшафот?

– Всему свое время, – усмехнувшись, ответил милиционер. – Может, и эшафот будет. Потерпите до суда.

– Постараюсь – сказал Поляков и надел потертый вельветовый пиджак. – Ну вот. Я готов. Прикажете идти?

– Давайте.

Милиционер отошел в сторону, пропуская его вперед.

2. Снова Гафуров

Черные и выпуклые, как у мыши, глаза-бусинки неподвижно смотрели на Полякова. Затем тонкие темные губы разомкнулись, и слегка гнусавый голос произнес:

– Меня зовут Эдуард Маратович Гафуров. Я веду ваше дело.

– Мое дело… – с усмешкой повторил Поляков. – Звучит забавно. До сих пор все свои дела я вел сам.

«Важняк» улыбнулся, и Поляков увидел у него во рту золотой зуб.

– Времена меняются, гражданин Поляков. Кстати, вы, должно быть, имели в виду дела, которыми занимались, будучи сотрудником КГБ?

– И их тоже, – кивнул Поляков.

– Так-так. – Гафуров побарабанил пальцами по столу. – А теперь вы, стало быть, начальник четвертого отдела внутренней экономической безопасности «Юпитера». Так?

– Именно. А что, это имеет какое-то отношение к делу?

Гафуров едко улыбнулся и пожал плечами:

– Пока не знаю. Иногда самые незначительные детали оказываются решающими. Кстати, почему вы отказались от присутствия адвоката на допросе?

– Мне он пока ни к чему.

Гафуров прищурился:

– Вы так в этом уверены? Что ж, вашей уверенности можно позавидовать.

– Прежде всего, я хотел бы знать, в чем меня обвиняют, – веско сказал Андрей Андреевич.

– Пожалуйста. Вас обвиняют в убийстве Михаила Голикова.

– Что?

– Да-да, именно так. У следствия есть все основания полагать, что в ноябре две тысячи второго года вы похитили тамбовского предпринимателя Михаила Голикова и его жену, а затем убили их.

Какое-то время Поляков молчал, переваривая услышанное. Затем покачал головой и горячо произнес:

– Это какой-то абсурд! Мы дружили с Михаилом. Он был крестным отцом моего ребенка! За что мне его убивать?

– Я ожидал услышать это от вас, – спокойно сказал Гафуров.

Андрей Андреевич взъерошил ладонью волосы:

– Бред какой-то. Миша и его жена погибли два года назад. Насколько я знаю, убийц не нашли, и дело было закрыто. Кому понадобилось возвращать это дело к жизни? И почему вы подозреваете меня?

Гафуров откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и самодовольно ухмыльнулся:

– Гражданин Поляков, а вам не кажется странным, что вопросы в этом кабинете задаете вы, а не я? Ведь обвиняемый-то – вы! Или вам на минуту показалось, что вы вернулись в свое славное прошлое? Вероятно, у вас на счету много «подвигов»? Показательные процессы, суды над фарцовщиками и «изменниками Родины», слежка за неблагонадежными писателями и поэтами… Н-да, много дел вы натворили. Но, слава богу, на дворе двадцать первый век и торжество демократии. И даже такие люди, как вы, имеют право на защиту и справедливый суд.

Гафуров перевел дух, глотнул кофе из стоявшей на столе чашки и продолжил:

– Кстати, гражданин Поляков, это не полный перечень обвинений. Вам также инкриминируется организация покушения на советника мэра Москвы Наталью Ивановну Коржикову. В марте девяносто восьмого. Мы предполагаем, что убийство Голикова и покушение на Коржикову связаны между собой. То есть что и первое, и второе организованы вами. Что вы об этом скажете?

Поляков слушал следователя молча, не перебивая, лишь изредка бросая на него гневные взгляды. А когда наконец тот закончил свою обличительную тираду, ответил:

– Вы правы насчет торжества демократии. И именно потому, что вы правы, я больше не скажу ни слова. До тех пор, пока на допросе не будет присутствовать адвокат.

Гафуров развел руками:

– Дело хозяйское! Только ведь вам это не поможет. Уж слишком серьезные у нас улики.

– Будущее покажет, – мрачно ответил Поляков.

Гафуров кивнул:

– Вот это точно.

Он снял трубку телефона и произнес:

– Уведите задержанного. – Затем положил трубку на рычаг и сказал уже Полякову: – Только не думайте, что вам все сойдет с рук. Я взялся за вас серьезно и не успокоюсь, пока не отправлю вас на кичу. До встречи!

После того как Полякова увели, Гафуров залпом допил кофе, затем пододвинул к себе телефон, пощелкал пальцами по кнопкам и, выждав, пока на том конце снимут трубку, сказал:

– Как мы и ожидали, свою вину он не признал… Что?.. Думаю, нет… Нет, нам не стоит беспокоиться. В конце концов он выложит нам все. И даже больше… Нет, у меня нет на этот счет никаких сомнений. Я умею работать с подобными типами… Да… Хорошо. Я возьму это на заметку.

Гафуров положил трубку на рычаг. Затем задумчиво проговорил:

– Ту-урецкий, значит… Ну что ж, если кто-то хочет получить приключения на свою задницу, он их обычно получает. Таков неумолимый закон жизни.

Гафуров улыбнулся, потом откинулся на спинку стула и сладко потянулся, щелкнув суставами.

3. В кабинете Меркулова

Погода испортилась с вечера. Внезапно подул холодный ветер. Небо стало совсем черным, и сквозь тяжелые тучи не проглядывала ни одна звезда. Воздух начал сгущаться и влажнеть. Однако вечером Константин Дмитриевич Меркулов чувствовал себя все еще довольно сносно. Мучения начались, когда он лег спать, и достигли своего апогея часам к четырем утра.

Беда была в том, что у Константина Дмитриевича Меркулова ныли суставы. Ныли всю ночь, то и дело вырывая его из сна и заставляя беспокойно ворочаться в постели.

Стоит ли удивляться, что на работу Меркулов пришел измученный, невыспавшийся и злой. К тому же побаливала голова, и усмирить эту тянущую боль не могли привычные ни цитрамон с аспирином, ни анальгин.

Турецкий сидел перед ним на стуле, закинув ногу на ногу. Уж у него-то со здоровьем все было в порядке. Физиономия хотя и озабоченная, но в целом довольная. Вид цветущий. Глаза блестящие. На губах – ироничная усмешка. «Посмейся, посмейся, – сердито подумал Меркулов. – Доживешь до моих лет, вот тогда и посмотрим, как ты будешь смеяться».

Меркулов отошел от окна, сел на стул и спросил, окинув Турецкого недовольным взглядом:

– Я не понимаю, Саня, что тебе не нравится? Что ты пытаешься доказать?

– Пытаюсь доказать? – Турецкий едва заметно усмехнулся и покачал головой. – Нет, Константин Дмитриевич, погоди, я еще не начал ничего доказывать. А начну я лишь в том случае, если ты мне скажешь, что у тебя есть время, чтобы внимательно меня выслушать.

Меркулов устало откинулся на спинку стула.

– Ну хорошо, – пробасил он. – Время у меня есть. Только говори по существу. И поменьше эмоций. Слишком уж ты эмоциональный стал в последнее время. Не знаю, к чему бы это?

Турецкий пожал плечами:

– Старею, наверно.

– Наверно, – кивнул Меркулов. Лицо его разгладилось. Он посмотрел на «важняка» и мягко спросил: – Кофе хочешь?

Турецкого обрадовала перемена в лице начальника, и он улыбнулся:

– Не откажусь.

Меркулов нажал на кнопку коммутатора:

– Марина, принеси нам, пожалуйста, чашку черного кофе и чашку крепкого чаю с лимоном.

– Хорошо, Константин Дмитриевич, – проворковала из динамика секретарша.

Меркулов отпустил кнопку, снова откинулся на спинку стула и сказал:

– Ну, давай, Саня, излагай. С чего начнешь?

– С Полякова, – ответил Турецкий. – Его недавно взяли тепленьким прямо из собственной квартиры, не дав даже позавтракать.

– Невелика беда. Я тоже не каждый день завтракаю.

– Поляков – начальник четвертого отдела внутренней экономической безопасности «Юпитера», – продолжил Турецкий, не обращая внимания на злорадную иронию начальника. – А волнует меня то, что это уже третье дело, связанное с «Юпитером» и Боровским. Первое – убийство Риневича. Тут вина Боровского неопровержима, но мотивы все еще не ясны.

– Плохо, – заметил Меркулов. – Плохо, что не ясны. Теряешь хватку, Саня. Раньше ты так долго не возился.

Турецкий сделал останавливающий жест рукой:

– Погоди. Я продолжу. Второе дело – это дело главного финансиста акционеров «Юпитера» Антона Павловича Ласточкина. Ему инкриминируются экономические преступления.

Меркулов кивнул:

– Так точно, инкриминируются. И, если хочешь знать мое мнение, я на сто процентов уверен, что он виноват. Впрочем, моя уверенность, насколько я понимаю, не имеет отношения к делу?

Турецкий покачал головой:

– Нет, Константин Дмитриевич, не имеет. Когда следователь уверен в чем-то на сто процентов, нужно либо закрывать дело, либо отстранять этого следователя от дела, иначе – труба. Дальше идти просто некуда.

– Ты меня еще поучи, – проворчал Меркулов. – Мальчишка.

– И вот теперь дело…

Дверь с тихим скрипом отворилась. Новая секретарша Меркулова вошла в кабинет и поставила на стол поднос с двумя парящими чашками и вазочкой с сахаром и пакетиками сливок.

– Приятного аппетита, – с улыбкой сказала она, покосившись на Турецкого.

Проводив секретаршу глазами и дождавшись, пока она закроет за собой дверь, Меркулов хмыкнул и покачал головой:

– Видал? Чуть дыру в тебе глазами не проела. А ведь девчонке всего двадцать с небольшим.

– Ну хоть кто-то обращает на меня внимание, – засмеялся Турецкий. И полюбопытствовал: – На практику или насовсем?

– Не знаю еще. Клавдия в отпуске. Она здесь всего третий день. Если понравится, может, оставлю у нас, в прокуратуре…

Турецкий лукаво прищурился:

– Если понравится, говоришь?

Меркулов слегка покраснел.

– Да я не в этом смысле… – начал было оправдываться он, но, натолкнувшись на глумливый взгляд Александра Борисовича, лишь махнул рукой: – Ну тебя к черту с твоими намеками. Продолжай, о чем ты там рассказывал?

Улыбка с лица Турецкого испарилась. Он снова перешел на деловой тон.

– Итак, дело Полякова. Он обвиняется в покушении на жизнь сотрудницы мэрии Натальи Коржиковой. И, самое главное, в убийстве тамбовского бизнесмена Михаила Голикова, с которым Поляков якобы поддерживал тесный контакт.

– Тесный, значит?

– Если верить Гафурову, то да.

Меркулов пожал плечами:

– Ну и что тебе не нравится?

Турецкий посмотрел на начальника с сочувствием:

– Нет, Костя, ты сегодня явно не в форме. Я ведь тебе уже сказал – мне не нравятся все эти пляски святого Витта вокруг «Юпитера» и Боровского. Три дела за такой короткий срок. С чего бы это вдруг, а?

Меркулов потер пальцем ноющий лоб:

– Ну а если это всего лишь случайность?

– Когда человеку на голову падает кирпич – это случайность. А когда за первым кирпичом летит второй, а за ним и третий и падают они ему на голову в разных местах, то…

– Ладно, не продолжай, – поморщился от боли Меркулов.

– Значит, кирпичи падают на этого человека неспроста, – закончил свою мысль Турецкий.

– Если, конечно, этот человек не вздумал гулять по стройке, – заметил Меркулов.

Он перестал тереть лоб, протянул руку и, продолжая морщиться, взял с подноса чашку с чаем. Попробовал, осторожно почмокав губами, сморщился еще сильнее и поставил чашку обратно на поднос.

– Черт, горячий! Придется ждать, пока остынет. Ладно, расскажи мне об этом Полякове поподробнее.

И Турецкий рассказал:

– В свое время Андрей Поляков закончил военное училище, курсы контрразведки и потом служил в «компетентных» органах. После распада СССР уволился и стал работать в службе безопасности «Юпитера».

– Славный боевой путь, – заметил Меркулов.

– Не то слово, – согласился Турецкий. – Хотя и не оригинальный. Девяносто процентов его бывших коллег работают в службах безопасности разных фирм, корпораций и концернов.

– Давай дальше.

– Как ты знаешь, ему инкриминируется убийство в ноябре две тысячи второго года в Тамбове супругов Голиковых. По версии следствия, за четыре года до убийства Поляков обратился к Михаилу Голикову, чтобы тот подыскал ему надежных людей для проведения акции устрашения. Запугать Поляков собирался начальника управления общественных связей мэрии Москвы Наталью Коржикову.

Турецкий сделал паузу, чтобы отхлебнуть кофе, и продолжил:

– Тогда у дверей ее квартиры действительно прогремел взрыв, но, к счастью, никто серьезно не пострадал. Позже Поляков так и не выплатил полагавшееся Голикову вознаграждение, что и стало причиной конфликта.

– А что конкретно сделал для Полякова Голиков? За что он требовал деньги?

– У Голикова в Тамбове есть друзья, связанные с криминалом. Бандиты, короче. Благодаря своим связям он помог Полякову найти людей для акции устрашения.

Меркулов прищурился:

– Что за люди, известно?

– Да. Трое молодых мерзавцев и их командир – некий Ричард Кареткин.

– Что за дурацкое имя, – поморщился Меркулов. – Да еще и в сочетании с дурацкой фамилией…

– Не повезло парню с родителями.

– Это уж точно.

– Голиков, не добившись денег, якобы стал требовать от Полякова пристроить его жену на престижную работу, – продолжил Турецкий.

– Погоди, погоди… А зачем Полякову понадобилось запугивать Коржикову?

– Это тебе лучше спросить у Гафурова. Насколько я знаю, у него уже есть своя версия. И он, так же как и ты, абсолютно уверен в правильности этой версии. Итак, непонятно почему, но спустя четыре года после «запугивания Коржиковой» Поляков с неизвестными лицами организовал убийство Михаила Голикова.

– Так, так, – поторопил Меркулов.

– В квартиру супругов Голиковых ворвались люди в масках и увезли их в неизвестном направлении. Потом обоих супругов нашли в гараже на окраине Тамбова. Их зарезали. Рядом валялся окровавленный нож со стертыми отпечатками пальцев.

– И Гафуров убежден, что это дело рук Полякова?

– Именно так. Он мне сам вчера утром заявил: костьми, дескать, лягу, но подлеца этого на нары посажу.

– Понятно. Но зачем, по-твоему, понадобилось брать в оборот Полякова?

Александр Борисович пожал плечами:

– Скорее всего, от него хотят получить какие-то данные по его работе в «Юпитере». Ну и как следствие, изобличающие Боровского показания.

Меркулов взъерошил пятерней волосы и, прищурясь, посмотрел на Александра Борисовича.

– Но ведь Поляков и в самом деле был близко знаком с Голиковым. Вполне может быть, что Гафуров прав.

– Может быть, и прав. Я ведь не спорю. Я просто хочу уберечь и его и… – Турецкий на мгновение замялся, – …и тебя от скоропалительных решений. По-моему, это дело требует самого тщательного расследования.

Меркулов поморщился, поднял руки и помассировал пальцами виски.

– Ладно, Сань, убедил, – нехотя признал он. – Если у тебя все, то я, с твоего разрешения, немного отдохну и выпью пару таблеток.

– Да, лечись, конечно. – Турецкий поднялся со стула.

– Ты, главное, со своим делом не затягивай, – напутствовал его Меркулов. – На меня уже давят сверху. Дескать, чем мы тут вообще занимаемся, и все такое.

– Я стараюсь, – ответил Турецкий, махнул на прощание рукой и вышел из кабинета.