Текст книги "Тень Сохатого"

3. Портрет олигарха

Разговор с Катей Поляковой и впрямь подтвердил многие догадки Александра Борисовича. За последние два дня он встретился со множеством людей, как с простыми сотрудниками фирм «Юпитер» и «Дальнефть», так и с бизнес-элитой. Бизнесмены неохотно говорили о деле Боровского. Правду из них приходилось вытягивать клещами.

И было тут кое-что, о чем стоило задуматься всерьез. Дело в том, что после всех этих встреч и бесед у Александра Борисовича сложилось странное, и даже мистическое, ощущение, что за убийством Риневича, за развалом объединения «Юпитера» и «Дальнефти» да и вообще за всей этой шумихой с раздуванием уголовных дел вокруг Боровского стоит какая-то вездесущая и всемогущая демоническая личность. Вот только что это за личность, где она обитает и почему так невзлюбила Боровского (да и Риневича, ведь именно его Боровский отправил на тот свет) – это оставалось тайной.

Впрочем, мало ли что кому может казаться. «Возможно, я сам накрутил себя, – думал Турецкий. – А в реальности все просто как дважды два».

Правду мог открыть непосредственный участник всей этой «дьявольской вакханалии» – так Турецкий мысленно прозвал события, происходящие вокруг имени Боровского, но Генрих Игоревич продолжал хранить гробовое молчание. Причины его дикого поступка по-прежнему оставались тайной.

За три часа до беседы с Катей Поляковой Александр Борисович сидел в кабинете у одного из приятелей Боровского и Риневича. Это был бизнесмен отнюдь не средней руки, который занимался «железом» (так он сам это называл), а свободное время проводил в элитном клубе новой российской аристократии в компании себе подобных. Там он и подружился с Риневичем и Боровским. Звали бизнесмена Дмитрий Ильич Коваленин. Он был дороден, бородат и смугл, а когда улыбался, был похож на Эрнеста Хемингуэя с известного портрета.

– Насчет Риневича твердо могу сказать одно, – рассказывал Коваленин, – этот человек умеет получать удовольствие от жизни. То есть умел, – немного сконфузившись, поправился Коваленин. – А вот Генрих Боровский, тот был сделан совсем из другого теста.

– Почему «был»? – поинтересовался Турецкий.

– Потому что прежнего Боровского больше нет, а каким он выйдет из тюрьмы, я не знаю. Прежде это был очень добрый, интеллигентный и… не побоюсь этого слова, совестливый человек. Да, да, не улыбайтесь. Среди олигархов тоже попадаются вполне интеллигентные люди. Биография Генриха говорит сама за себя. Ее, кстати, можно пересказать в нескольких фразах.

– Попробуйте, – попросил Турецкий.

– Да ради бога, – улыбнулся Коваленин. – Ну вот, допустим, живет себе на свете олигарх. Живет, живет, наживается на государстве и наших бедных гражданах. И вдруг – бац! На него нисходит озарение. Ну, может, и не бац, конечно. Может, это у него подспудно зрело. Где-нибудь в глубине души. Есть же и у олигархов душа, или вы это отрицаете?

– Напротив, допускаю.

– Ну вот. Итак, в один прекрасный момент наш олигарх со всей отчетливостью понимает, что в нашей стране создалась ненормальная, мягко говоря, ситуация. Власть, бизнес, народ – все это лишь на поверхности. На самом деле страной руководят люди, которым наплевать на все, кроме своего благополучия. Этим людям наплевать на бедность населения, на проблемы регионов, на нужды армии и прочее. И наш олигарх не исключение. В сложившейся ситуации он, как и другие, постоянно выдает на «лапу» как власти, так и бюрократии. Чтоб, значит, никто никого не трогал, и все было тип-топ. Счет идет на миллионы, и даже на десятки миллионов долларов. Уф-ф, жарковато что-то сегодня…

Коваленин поднял руку и ослабил узел на галстуке. После чего продолжил:

– Само собой, эти миллионные вливания никак не отражаются на уровне жизни населения. У нашего олигарха, кстати, в компании трудятся сто пятьдесят тысяч трудящихся. Простых работяг, живущих от зарплаты до зарплаты… Вы не возражаете, если я включу кондиционер?

– Отнюдь.

Коваленин нажал на кнопку, потом с наслаждением откинулся на спинку кресла и продолжил:

– Итак, на нашего замечательного олигарха снизошло озарение. Божественная длань спустилась с небес и открыла ему глаза на истинное положение вещей. Помучившись над своими видениями с неделю-другую, он решает действовать. Примером ему конечно же служат наши дореволюционные русские богачи типа Саввы Морозова и других. К ним сейчас модно апеллировать. Итак, наш доблестный олигарх решает больше не давать на лапу власть имущим. А все эти средства бросить на социальные нужды и улучшение инфраструктуры жизни этих ста пятидесяти тысяч своих рабочих и служащих. Вы следите за ходом моих мыслей?

Турецкий кивнул:

– Пытаюсь. Продолжайте.

И Коваленин продолжил:

– Наш олигарх стал строить целые городки для рабочих. Современные клиники, санатории, детские сады, клубы и так далее и тому подобное. Казалось бы он победитель! Он победил судьбу, он победил жизненные обстоятельства, правда?

– Безусловно, – подтвердил Александр Борисович.

Смуглые губы Коваленина раздвинулись в грустную усмешку:

– Но это только казалось. Правильно говорят, что благими намерениями выстроена дорога в ад. Тут же на нашего героя и его людей был направлен… э-э… даже не наезд, а целый накат. Накатили, как говорится, со всех сторон. Взяли в оборот. Пришпилили к нему целую кучу уголовных дел, как к телеграфному столбу. И в конце концов довели до сумасшествия.

– Для того чтобы возбудить уголовные дела, нужны веские причины, – заметил Турецкий.

Усмешка Коваленина стала саркастической:

– Бросьте, Александр Борисович. Вы лучше меня знаете, что был бы повод, зацепка, а дальше… – Он махнул рукой. – …Все пойдет как по маслу. Но теперь уже это не имеет большого значения, учитывая состояние душевного здоровья Генриха.

– Вы что же, и в самом деле считаете, что Боровский сошел с ума? – спросил Турецкий.

– А вы бы на его месте не сошли? Его, как волка, обложили со всех сторон. Проект объединения «Юпитера» и «Дальнефти» полетел ко всем чертям со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– Какими именно последствиями?

– Ну не просто же так они решили объединиться. Вероятно, у них были совместные планы. Я не знаю… – Коваленин пожал плечами. – Ну протянуть куда-нибудь нефтепровод.

– Куда? – тут же поинтересовался Турецкий.

Коваленин неодобрительно прищурился:

– Ну вот. Дай вам палец, вы всю руку зацапаете. Я ведь не знаю всех тонкостей этой сделки. Знаю, что вроде бы они собирались протягивать нефтепровод в Китай.

– Это было выгодно?

В кабинете стало прохладно, и Коваленин машинальным движением затянул узел на галстуке.

– Было бы не выгодно, не стали бы над этим работать, – спокойно ответил он. – По крайней мере, я так полагаю. Вы напрасно думаете, что я расскажу вам что-то интересное. Я ведь говорю вам, я не в курсе. У меня есть свой бизнес. А с Генрихом и Олегом мы были просто товарищами по клубу. Встречались, играли в преферанс, пили коньяк, курили сигары. Иногда катались на лошадях, иногда выезжали на псовую охоту.

– Ого! Такая есть до сих пор?

Коваленин снисходительно улыбнулся:

– Александр Борисович, честное слово, для тех, у кого есть деньги на развлечения, в наше время не проблема их потратить. Развлечения есть на любой выбор – только платите. А насчет Боровского и Риневича?.. Поверьте, я рассказал вам все, что знаю. Если я и дальше буду говорить, это будет трепотней человека с разыгравшейся фантазией, только и всего. Я, допустим, могу предположить, что Боровский застрелил Риневича случайно. Допустим, хотел разыграть друга, но в обойме оказались настоящие патроны вместо холостых. Но ведь это полный бред.

– Как знать… – пожал плечами Турецкий.

– Но на самом деле для меня ясно одно, – продолжил бизнесмен, не обратив внимания на тихие слова Турецкого. – Геня сошел с ума. Не такой он был человек, чтобы совершить столь дикий и необъяснимый поступок. Я даже не удивлюсь, если к нему во сне пришел дьявол и сказал: «Генрих, дружище, ты видишь, как мир обходится с тобой? Почему бы тебе не обращаться так же с миром? Вокруг тебя одни враги. И самые коварные из них те, которые корчат из себя твоих лучших друзей. Возьми пистолет и разберись с ними. Сначала с ними, а потом и со всеми прочими».

Коваленин вновь пожал плечами, как бы давая понять, что пути сумасшедшего для нормального человека неисповедимы.

– Значит, во сне… – задумчиво произнес Турецкий.

– Угу. Во сне.

На столе зазвонил телефон. Коваленин снял трубку.

– Да, Ларис… Да, соединяй! – Он прикрыл трубку ладонью и сказал Турецкому умоляющим голосом: – Александр Борисович, это мой партнер из Австрии. Честное слово, очень важный разговор, никак невозможно отложить.

Турецкий кивнул и поднялся с кресла. Аудиенция была окончена.

4. Кто третий?

Юрий Валерьевич Ремизов был человеком солидным, толстым и вальяжным. Во время беседы с Турецким он откинулся на спинку кожаного кресла и с видимым удовольствием курил толстую кубинскую сигару.

Турецкий от предложенной сигары отказался, тем самым, сам того не подозревая, нарушив светский и деловой этикет. Впрочем, Турецкому на это было плевать. Дело в том, что этот Ремизов являлся одним из бывших сотрудников «Юпитера», сбежавшим с «тонущего корабля» задолго до того, как появились первые признаки катастрофы.

Разговор Ремизов вел медленно и деловито, как и подобало человеку его комплекции. Об объединении двух компаний – «Юпитера» и «Дальнефти» – он знал очень мало, так как переговоры об объединении начались уже после его ухода из «Юпитера». И вообще, Юрий Валерьевич был «страшно далек от всех этих нефтяных дел», поскольку у него имелись «дела поважнее, чем совать нос в чужой бизнес», с которым сам Ремизов «покончил давно и бесповоротно». Он вообще был очень категоричен в своих оценках и суждениях и всем своим видом показывал, насколько ему скучно, да и неприятно говорить о фирме «Юпитер» и ее главе – Генрихе Боровском.

– Значит, вы не виделись с Боровским полгода? – переспросил Александр Борисович.

Ремизов кивнул, тряхнув толстыми, как у бульдога, щеками и пробасил:

– Именно так. Кстати, удивительно, что он до сих пор жив. Я имею в виду Боровского.

– То есть? – не понял Александр Борисович.

Ремизов отвел от лица сигару и выпустил в пространство синеватое облако пахучего дыма. Затем лукаво посмотрел на Александра Борисовича и сказал:

– Лично я бы на его месте давно уже повесился.

– Это почему же?

Ремизов пожал покатыми круглыми плечами:

– Ну посудите сами: он потерял все, что имел. Бизнеса его почти лишили, да и дела у «Юпитера» идут из рук вон плохо. Еще полтора года назад это было – я не побоюсь такого слова – самое успешное предприятие в России. А теперь что? Одно только название.

Однако Турецкий не согласился:

– Не думаю, что это повод свести счеты с жизнь. Никогда не поздно начать заново.

– Для кого? Для Боровского? – Ремизов откинул голову и зычно хохотнул. – А вы фантаст! Нет, Александр Борисович, для этого человека все кончено. Он не только в считанные дни стал банкротом, он потерял и своего лучшего друга. Причем сам же его и убил. И тем самым, заметьте, обрек себя на полный жизненный крах. Я имею в виду тюрьму и все, что из этого проистекает.

– А вы не можете предположить, зачем он это сделал? – осторожно спросил Турецкий.

Ремизов развел руками:

– Тайна, Александр Борисович, сущая тайна! Конечно, я слышал о том, что в последнее время у них с Риневичем появились какие-то конфликтные ситуации. Но это… как бы это попонятнее… простая утряска интересов. В наше время за такое не убивают. Тем более лучших друзей. И тем более публично. В конце концов, если бы Генрих захотел разобраться с Риневичем, он бы его просто «заказал». Недостатка в киллерах нынче нет.

– К сожалению, это так, – со вздохом подтвердил Турецкий. – А в личной жизни у них не было поводов для ссоры?

Ремизов отрицательно покачал головой:

– Что вы! Уверяю вас, более дружных людей вы днем с огнем не сыщете. Ну, конечно, я говорю о бизнес-сообществе. В бизнес-сообществе вообще не принято тесно дружить. Знаете такую поговорку: дружба дружбой, а денежки врозь? Ну вот, а эти двое некоторым образом нарушали это неписаное правило.

– И все-таки у Боровского появился повод выстрелить в Риневича, – напомнил Турецкий. – Несмотря на личную дружбу и совместный успешный бизнес.

– Это верно, – неохотно признал Ремизов.

Александр Борисович достал из пачки сигарету, но вместо того чтобы закурить, принялся задумчиво перекатывать ее в пальцах.

– А может, в этой связке был и кто-то третий? – все так же задумчиво предположил он.

– Что вы имеете в виду? – сощурил набрякшие веки Ремизов.

– Некто третий, кому было выгодно убрать Риневича и сделать это руками Боровского. Ведь он, таким образом, убил сразу двух зайцев.

– Гм… Оригинальная мысль. Впрочем, не лишенная здравого зерна. И кто же, по-вашему, этот таинственный третий?

Турецкий вставил в рот сигарету и усмехнулся:

– Я думал, вы мне это скажете.

– Вот как? Вы точно фантаст. – Ремизов задумчиво пососал сигару, затем сказал: – Если искать третьего, то прежде всего нужно тщательно проанализировать проекты, которые Боровский и Риневич собирались совместно реализовывать. Простите за громоздкую фразу.

– И кому же, по-вашему, было невыгодно объединение «Юпитера» и «Дальнефти»?

Ремизов вздохнул:

– Так сразу и не скажешь. Ну, в первую голову, это было не очень выгодно нашему горячо любимому… – Ремизов осекся, как будто внезапно вспомнил о чем-то важном.

– Кому? – нетерпеливо спросил Турецкий.

– Э-э… Александр Борисович, давайте-ка мы с вами выпьем по чашечке кофе, а? – Толстое лицо Ремизова залоснилось дружелюбием. – Так и беседовать приятнее. Не возражаете?

– А почему я должен возражать?

– Вот и славненько. Вам какой?

– Черный.

Ремизов снял телефонную трубку и сказал в нее:

– Элиночка, душа моя, принеси нам, пожалуйста, два черных кофе. – Затем положил трубку на рычаг, откинулся на спинку кресла, сложил руки на толстом животе и весело посмотрел на Турецкого.

Глава девятая
Не самые лучшие воспоминания

1. Скользкая тема

У Генриха Игоревича теперь было достаточно времени на воспоминания. Прежде его никогда не хватало. А теперь полились, словно из рога изобилия. И все далеко не самые приятные.

Да вот хоть и та журналистка…

Она была так юна и так свежа, что Боровский проникся к ней симпатией. По молодости лет она явно бравировала своей независимостью и смелостью и вела себя довольно вызывающе, поэтому Генрих Игоревич покровительственно ей улыбнулся и произнес менторским тоном:

– Леночка, вы должны быть тактичней, общаясь с людьми, подобными мне. Я считаю, что утверждения нашей прессы о решающем влиянии банкиров на власть являются сильно преувеличенными. Я уверен, что власть не должна обслуживать бизнес. Этого и не происходит.

– Вот как? – подняла брови журналистка и ответила Боровскому такой же холодновато-покровительственной улыбкой. (Боровский, усмотрев в этом издевку, нахмурился.) – Но ведь идея залоговых аукционов как раз и означает то, что правительство идет в услужение к нескольким крупным банкирам. И вы в их числе. В сущности, вы даете правительству кредит в обмен на акции лучших российских предприятий. Вы уже практически приобрели в свою собственность недавно созданный холдинг «Юпитер». Этак вы и весь сырьевой бизнес России приберете к рукам.

На этот раз Боровский решил не скрывать своего раздражения:

– Милая моя, вы сводите весь этот сложнейший процесс к простому разделу сфер влияния между крупнейшими российскими банками. А это неверно.

Но журналистка не сдавалась. Похоже, она тоже была крепким орешком.

– Генрих Игоревич, – спокойно и четко произнесла она, – но ведь то, что вы сейчас говорите, абсолютная неправда. В политической элите курсируют сведения о том, что вы оказывали давление на президента через его дочь. В свое время вы вместе с вашими друзьями-банкирами осыпали ее бесконечными подарками. Покупали ей драгоценности и автомобили. И тем самым добивались особого расположения президента. Разве это не так?

Журналистка явно зарвалась. Некоторое время Боровский молчал, затем ответил очень холодно, почти жестоко:

– Ну раз наш разговор перешел на уровень слухов и сплетен, я считаю, что пора его закончить.

– Да, но…

– Я же сказал: разговор окончен. – Боровский глянул на журналистку таким испепеляющим взглядом, что на ее красивых свежих щечках проступила бледность. – До свидания, – добавил он с металлом в голосе. – И мой вам совет: поменьше слушайте и распространяйте сплетни, иначе из-за вас могут пострадать невинные люди.

Журналистка вскочила со стула. Она тяжело дышала, губы ее слегка побелели. Девушка явно была взволнована. Когда она заговорила, голос у нее дрожал и срывался, но она не замолчала, пока не высказала Боровскому все, что думала:

– Мне кажется, из-за вас они уже пострадали! И еще настрадаются. Вы, бизнесмены и банкиры, губите и обкрадываете Россию. И вам еще придется за это ответить. Пусть не скоро, пусть через десять или пятнадцать лет, но ограбленный вами народ ответит вам тем же.

– Убирайтесь вон, – устало сказал ей Боровский.

Девушка развернулась и выскочила из кабинета.

«Офис Генриха Боровского расположен в старом особняке, в одном из самых мрачных переулков Москвы. По периметру постройка обнесена высоким забором с колючей проволокой. Во внутренним дворе – масса охранников в черном обмундировании или в дорогих темно-серых костюмах. Прямо как из фильмов про ФБР или ЦРУ…»

Боровский вспомнил, как оторвался от чтения статьи, взял с журнального столика бокал с коньяком, отпил глоток, поставил бокал на место и продолжил читать:

«Этот тридцатидвухлетний молодой человек, держащийся с подчеркнутой скромностью, входит в число самых богатых бизнесменов России и возглавляет настоящую империю. Холдинг Боровского включает в себя банки, заводы по производству титана и магния, пищевые комбинаты и т. д. и т. п. На какие деньги воздвигнута эта империя, спросите вы? Ответ прост. На наши с вами».

Если бы кто-то посторонний увидел лицо Боровского, бесстрастное, как у статуи, он бы просто поразился, как оно вдруг исказилось, словно у Генриха внезапно заболел зуб.

«Давайте проследим основные этапы карьерного роста этого нувориша российского розлива. Начав свою карьеру с работы в московском комсомоле, в 1987 году Боровский основал торговый кооператив на деньги, которые ему дала партия. А всего год спустя он создал собственный банк.

В начале девяностых Боровский работал в правительстве, он занимал пост экономического советника премьер-министра. Потом совершил очередное карьерное восхождение и стал уже заместителем министра топлива и энергетики России. Тем временем банк Боровского богател не по дням, а по часам. Он наживался на всем и продолжает наживаться. Обслуживает счета московского правительства и федеральных структур. Вместе с тем торговые компании, основанные Боровским, получают весомую прибыль от торговли нефтью, зерном и металлами.

На мой вопрос: «Кто вы, господин Боровский?» – Боровский ответил просто: «Я всего лишь менеджер. Менеджер, который делает все, чтобы холдинг, в котором он работает, добился успеха». Говоря это, г-н Боровский имел в виду холдинг «Юпитер» – вторую по величине нефтяную компанию России, полноправным владельцем которой он фактически является…»

Генрих Игоревич отложил газету.

– «Карьерное восхождение», – неприязненно проговорил он. Затем поморщился и добавил: – Какая чушь! Да и деньги на первые сделки мне дали цеховики, а не партия. И откуда она только это взяла?

Он взял бокал и одним глотком допил коньяк.

Дверь спальни распахнулась, и на пороге появилась жена. Она была одета в крикливо-красный халат с золотыми драконами и цветами. Влажные волосы жены были замотаны полотенцем. Ее лицо, на котором по причине позднего часа и принятия душа не было макияжа, показалось Генриху Игоревичу блеклым и невыразительным.

Жена прошла в спальню и села на край кровати.

– Что ты читаешь? – спросила она.

– Газету, – ответил Боровский.

– Ту самую?

– Угу.

Жена протянула руку и ласковым движением погладила Боровского по упитанной щеке.

– Охота тебе портить себе настроение? – с улыбкой сказала она. – Плюнь ты на эту гадость. Большим людям всегда завидовали.

– Значит, я «большой»? – усмехнулся Боровский.

Жена весело кивнула:

– Еще какой! Для меня ты такой большой, что заслоняешь собой весь мир!

Непонятно почему, но пафос жены вызвал в душе Боровского острый приступ раздражения. Он знал, что жена обожает его и что каждое его грубое слово больно ранит ее, но не сдержался и сказал резковатым голосом:

– И почему только тебе нравятся такие слова?

– Какие? – все еще улыбаясь, спросила жена.

– Да вот такие. – Боровский скорчил гримасу и передразнил тонким голосом: – «Заслоняешь собой весь мир». Ну что это за выражение? Мы с тобой что, в мексиканском сериале?

– Не понимаю, почему ты сердишься, – тихо сказала жена (улыбка уже сошла с ее губ). – Тебе испортила настроение эта девчонка-журналист, а ты вымещаешь зло на мне. Что ж, это очень по-мужски. Может, еще ударишь меня?

Боровский поморщился:

– Не говори глупости.

– Глупости? Послушать тебя, так я вообще, кроме глупостей, ничего не говорю. С утра до вечера одни только глупости! Тяжело тебе, должно быть, живется с такой тупоголовой дурехой.

Боровский разозлился. Упреки в отсутствии мужественности (а чем еще была эта мерзкая фразочка – «Очень по-мужски»?) бесили Генриха Игоревича, и жена это знала. Он был уверен, что она нарочно сказала это, чтобы вывести его из себя.

– Слушай, – с угрозой произнес Боровский, – не начинай. А то я начну, и мало не покажется.

Жена хотела что-то сказать, но вместо этого лишь пренебрежительно махнула рукой.

Этот жест окончательно взбесил Генриха Игоревича, но он сделал над собой усилие и, чтобы не доставлять удовольствия жене, притворился спокойным и невозмутимым.

– Заткнись, если не хочешь проблем, – сказал Боровский.

Жена фыркнула:

– Герой, нечего сказать. Ты бы по ночам в постели был таким героем.

Ладони Боровского сжались в кулаки.

– Что ты сказала? – тихо, с угрозой переспросил он.

– Что слышал, – бесстрашно ответила жена. – Ты перестал обращать на меня внимание. Я не привлекаю тебя как женщина. Я только одного не могу понять: это я такая страшная или тебя женщины вообще не интересуют?

Сердце у Боровского учащенно забилось, так, словно его уличили в грехе, который он тщательно скрывал и до сих пор считал, что никто этого не замечает. Генрих Игоревич нарочито поморщился и произнес усталым, почти равнодушным голосом:

– Что за чушь ты несешь?

– Раньше я думала, что у тебя есть любовница, – продолжила, не обращая внимания на его реплику, жена, – но теперь знаю точно – никакой любовницы нет.

– Знаешь точно? – усмехнулся Боровский.

Она кивнула:

– Да. Я… Я нанимала частного детектива.

Генрих Игоревич засмеялся:

– Частного детектива! Придумает же! Золотце, а у тебя все в порядке с головой? По-моему, ты насмотрелась фильмов с Бельмондо и у тебя поехала крыша.

Однако лицо жены было серьезным и сосредоточенным.

– Нет, Генрих. Это правда. Я наняла человека. Он бывший мент. Он следил за тобой – с утра до вечера. Целых две недели.

Боровский открыл рот. Он был удивлен, так удивлен, что даже забыл разозлиться. Наконец он сказал:

– Ты сама до этого додумалась или кто подсказал?

– Сама, – кивнула жена. – И теперь я знаю точно, что любовницы у тебя нет. Но лучше мне от этого не стало. – Она внимательно посмотрела на мужа и слегка прищурилась. – Скажи, Генрих, зачем ты ездил в больницу два дня назад?

– Зубы лечил, – машинально выпалил Боровский.

Но жена покачала головой:

– Ложь. Ты был на приеме у врача-психиатра. Зачем ты к нему ходил? У тебя какие-то проблемы? Что это за проблемы? Прошу тебя, расскажи мне, и я попытаюсь тебе помочь.

Боровский сдвинул черные брови и глухо проклокотал:

– Дура.

Жена усмехнулась:

– Опять ложь. Я, в отличие от тебя, к психиатру не хожу. Скажи мне, дорогой, почему ты не хочешь детей? Мы ведь женаты уже несколько лет.

Боровский растерялся. Жена никогда еще не позволяла себе разговаривать с ним в таком тоне, и поэтому он не знал, как себя с ней вести. Вместо того чтобы взорваться и обрушиться на жену со всей яростью, он лишь пожал плечами и ответил:

– Я тебе говорил это тысячу раз – я еще не готов стать отцом.

– Ну вот, – ухмыльнулась жена. – Опять ты отделываешься пустыми пошлыми фразами.

Ответить Генрих не успел, неожиданно жена положила ему руку на грудь и сказала мягким и даже ласковым голосом:

– Милый, пожалуйста, скажи мне, что ты от меня скрываешь? Почему ты перестал со мной разговаривать? Почему не хочешь заняться со мной любовью? Почему ты стонешь во сне?

– А я стонал во сне? – поднял брови Боровский.

Жена кивнула:

– Да. И очень часто. Я просыпаюсь по ночам от твоих стонов, но я боюсь тебя разбудить. Боюсь твоего пустого взгляда. Ты знаешь, у тебя по ночам бывает такой взгляд, как будто ты только что воскрес из мертвых. Ты смотришь на меня и не узнаешь. Господи, мне так страшно смотреть на тебя по ночам.

– Ну так не смотри. Какого черта ты на меня вообще пялишься? Может, ты ведьма, а? Ну скажи, ты ведьма? Что ты делаешь со мной по ночам, когда я сплю? Что ты мне внушаешь?!

Боровский схватил жену за плечо и сильно тряхнул. Она вскрикнула и, с трудом высвободившись от его хватки, вскочила с кровати.

– Не смей меня трогать, импотент проклятый! – крикнула она и тут же осеклась от ужаса, увидев, какой чудовищный эффект эти слова произвели на Боровского. Лицо его было бледным как полотно, налитые кровью глаза пылали.

Жена повернулась и кинулась вон из спальни. Боровский не смог совладать со своей яростью. Он откинул одеяло и одним прыжком настиг жену, схватил ее за плечо, развернул и наотмашь ударил ее ладонью по лицу. Жена вскрикнула и отлетела к шкафу, ударившись спиной об дверцу. Боровский снова бросился к ней и ударил ее еще два или три раза. Жена упала на пол и завыла, прикрыв голову руками. Лишь услышав этот испуганный вой, Генрих Игоревич пришел в себя. Он стоял над скулящей женой тяжело дыша и сжимая кулаки.

Боровский посмотрел на жену, потом поднял руки и в некотором удивлении посмотрел на свои ладони. Казалось, он никак не мог взять в толк, как получилось, что жена лежит на полу, а он, уважаемый бизнесмен Боровский, интеллигент и добряк, как говорили о нем друзья, стоит над ней, и его ладони еще чувствуют тяжесть и огонь ударов.

– Черт… – смятенно проговорил Генрих Игоревич. – Кажется, я немного… Я… С тобой все нормально? – хрипло спросил он жену.

Жена перестала выть и теперь лишь тихонько поскуливала, как побитая собака, глядя на мужа расширившимися от ужаса глазами.

– Прости. Я не… Я не знаю, что на меня нашло.

Он протянул ей руку, чтобы помочь встать, но жена отпрянула, словно он поднес к ее лицу нож. Боровский убрал руку.

– Прости, – снова сказал он, затем развернулся и вышел из спальни.