Текст книги "Тень Сохатого"

2. Сны…

Боровский шел тогда по ночной улице, кутаясь в теплый плащ с поднятым воротом. Ветер был порывистым и влажным. Светили тусклые фонари. Прохожих было мало. Никто и ничто не отвлекало Генриха Игоревича от мыслей о себе. Мысли эти были пугающими и неприятными.

Сны. Она сказала, что он стонет во сне. Что же это за сны, которые приносят ему столько мучений? И чье лицо, по-прежнему, из ночи в ночь, из года в год является к нему по ночам? Прокручивать в голове разговор с женой и размышлять о нем Боровскому было тревожно. И это притом, что сам он считал себя человеком отважным и хладнокровным. Лишь эти два качества – вкупе, может быть, с расчетливостью и умением налаживать контакты с людьми – сделали его тем, кто он есть – богатым и уважаемым человеком. Но вспоминать свои сны он боялся. Было во всем этом что-то нездоровое и грязное, и, пытаясь время от времени проанализировать свои сны, Боровский неизменно проникался к себе чувством гадливости, что вносило в его душу еще больший разлад и, как следствие, еще большее огорчение.

«Черт, и придет же такое в голову – нанять частного детектива! – думал Генрих Игоревич. – Прямо как в американских фильмах. И ведь даже охрана ничего не заподозрила! Насколько чисто работал, стервец! Надо бы узнать, кто такой; если и впрямь так хорош, то ему самое место в моей службе безопасности».

Мысли о частном детективе освежили в его памяти воспоминание о походе к психиатру. Дело было в Институте психиатрии имени Ганнушкина, а доктором был не кто иной, как знаменитый профессор Белкин.

Профессор старался быть вежливым и предупредительным, и все равно разговор с этим чужим пожилым человеком в белом халате казался Боровскому унизительным.

– Понимаете, Генрих Игоревич, – с отеческой улыбкой говорил Белкин, – обычно людям это сложно понять. Только недавно ученые нашли некоторые очень тонкие изменения в одном из отделов мозга, гипоталамусе. Там есть маленький нервный центр, который отвечает за половую идентичность, идентификацию себя по половому признаку. Так вот, подозреваю, что в данном случае этот центр, несмотря на то что он в мужском теле, такой же, как у всех женщин, а тело – другое, то есть мужское. Для этого есть специальный научный термин – «транссексуальность».

Профессор замолчал и выжидательно посмотрел на Боровского.

– Значит, вы считаете, что со мной все в порядке? – тихо спросил Генрих Игоревич.

Профессор Белкин ободряюще улыбнулся и кивнул:

– По крайней мере, у меня нет оснований считать иначе. Все, что вы мне рассказали, говорит о том, что сами вы – вполне нормальный человек. А что касается остального… – Он пожал тощими, стариковскими плечами. – У меня только одна рекомендация: как можно быстрее сделать операцию. Поверьте мне, операция решит все проблемы.

– И вы гарантируете, что операция пройдет успешно?

Профессор щипнул пальцами седую бородку.

– Ну стопроцентной гарантии не бывает никогда и ни в чем. Но я бы на вашем месте особо не волновался. Вы знаете, Генрих Игоревич, был у меня один пациент. Вполне приличный и мужественный молодой человек. Так вот, он долго считал себя… э-э… неправильно ориентированным мужчиной. И вот однажды, чтобы проверить это, он сблизился с девушкой. Вроде все было нормально, но его не покидало странное ощущение, что во всем этом… я имею в виду любовный процесс… нет обычного для телесной любви соединения мужского и женского начала. А есть две женщины, отнюдь не лесбиянки, на одну из которых почему-то надето мужское тело. Девушка, с которой он сблизился, тоже заметила это. Она ему так и сказала: «Я чувствую, что ты не мужчина».

– И что потом?

– Он пришел ко мне на прием.

– И как?

– Замечательно! – Профессор добродушно улыбнулся. – Он поверил моим рекомендация, решился, и вскоре все наладилось. Поверьте мне, это единственный способ. Да-да. И, пожалуйста, не смотрите на меня, как на доктора Франкенштейна. На дворе конец двадцатого века, и медицина давно уже научилась претворять в жизнь многие фантастические проекты прошлого.

– Проекты? – Боровский усмехнулся. – Такое ощущение, что я на заводе.

– Что ж, можно сказать и так, – не обиделся профессор. – Есть ведь такая наука – генная инженерия. И этот технический термин в применении к живым существам абсолютно никого не смущает.

И Белкин вновь улыбнулся – добродушно и дружелюбно, как добрый волшебник из старой сказки.

Лицо профессора, которое так выпукло и детально всплыло в памяти Боровского, показалось ему в этот миг противным и фальшивым. Начал накрапывать дождь. Генрих Игоревич, продолжая шагать по тротуару, сунул руки в карманы и ссутулился.

Что ж, по крайней мере, профессор Белкин неплохо соображает в своем дьявольском ремесле. И к его рекомендациям действительно стоит прислушаться. Боровский остановился, несколько секунд стоял совершенно неподвижно, затем сунул руку в карман и достал телефон. Если бы жена узнала, кому он звонил, она бы сильно удивилась.

3. Грести в одном направлении

– Ну что, Геня, давай, что ли, дернем за армию? Все-таки, как ни крути, а она сделала из нас с тобой людей.

– Да уж, – усмехнулся Боровский, вытирая потный лоб краем простыни.

Они чокнулись пивными кружками и сделали по доброму глотку.

– Уф-ф, хорошо! – блаженно произнес Риневич и откинулся на спинку плетеного кресла. – Ты, я смотрю, относишься к моему тосту с большим скепсисом, – вновь заговорил он. – А зря. Вспомни, какими мы были до армии. Шпана, шелупонь подзаборная. А из армии пришли двумя здоровыми мужиками, знающими, что им нужно от жизни. А помнишь ту драку? Ну в самом начале службы. Там еще был такой прыщавый… Черт, забыл, как его звали…

– Рябой, – напомнил Боровский.

Риневич усмехнулся и кивнул:

– Точно. Помню, как Розен его метелил. Бросился на плечи и давай башку царапать. Прямо как гарпия! Помнишь?

– Еще бы, – отозвался Боровский. – Такое не забывается.

– Да-а… было времечко.

Риневич отхлебнул холодного пива и принялся разделывать огромного красного рака.

Бизнесмены были уже изрядно под градусом. За годы, прошедшие с армии, о которой Риневич так любил вспоминать, оба друга мало изменились. Риневич остался таким же худым и белобрысым. Вот разве что волосы чуть поредели, да бородку себе отрастил. Что касается Генриха, то лицо его стало еще круглее и приятней, а под носом появились аккуратные темные усики. Его черные волосы уже стали серебриться на висках, но это Боровского нисколько не старило, наоборот, придавало его красивому лицу еще больше изящества и благообразия.

– Да-а… – снова произнес Риневич. – Помню, Геныч, как мы с тобою начинали… Как и все в этой жизни – вместе.

– Вместе, но по-разному, – заметил Боровский. – Мне, в отличие от тебя, пришлось здорово попотеть.

Риневич вяло махнул ладонью.

– Да брось ты прибедняться. В залоговых аукционах ты получил побольше меня.

Боровский покачал головой:

– Ты говорил о самом начале. А начал я с малого, и деньги мне дал совсем не Хозяин. Ты просто получил свой бизнес в подарок.

Риневич, которому эта тема совсем не нравилась, пожал плечами:

– Какая разница, кто как начинал? Главное, что мы преуспели. И до сих пор живы. Как говорится, иных уж нет, а те далече, а мы с тобой – вот, сидим в простынях, как греческие патриции, и пьем себе пиво.

– Римские, – поправил Генрих.

– Что?

Боровский повторил:

– Римские патриции. И сидели они не в простынях, а в тогах.

Риневич кивнул:

– Вот именно. Кстати, экспромт: «О том, что мы сидели в тогах, покажут в пятницу в „Итогах“. – Он улыбнулся своей шутке и спросил Генриха: – Как тебе?

– Здорово, – кивнул Боровский. – Родись ты на десять лет раньше, стал бы поэтом.

Риневич хмыкнул:

– Я и в своей шкуре неплохо себя чувствую.

Он допил пиво, затем протянул руку и достал из холодильника новую бутылку.

– И вообще, Геня, кончай гнать негатив. Я же знаю, ты человек необидчивый. Да и членами меряться нам с тобой не пристало, мы ведь друзья со школы, чего нам делить?

Ответить Боровский не успел. Тихо скрипнула тяжелая дубовая дверь, и в предбанник вошел красный, распаренный, приземистый и толстый человек с растрепанными рыжеватыми волосами и рябоватым лицом.

– О! – воскликнул, завидев его, Риневич. – А вот и наш Лось!

– За лося ответишь, – шутливо отозвался толстяк, подходя к столу. – Ну что, мужчины, пивком балуемся?

– Присоединяйся, Аркадий, – сказал ему Боровский.

Аркадий Владимирович Лось, а именно так звали распаренного толстяка, раскрыл дверцу холодильника, вынул бутылку пива, затем уселся за столик и присоединился к приятелям.

– Ух, хорош парок! – сказал Лось. – Думал, Богу душу отдам.

– Ага, ты отдашь, – весело возразил ему Риневич. – Да у тебя снега зимой не выпросишь.

Лось засмеялся:

– Ну почему не выпросишь? Если дашь хорошую цену – забирай. Еще и с погрузкой помогу.

Риневич хохотнул, а Генрих Боровский отхлебнул пива и сказал с иронией в голосе:

– Да нет у нашего Лося никакой души. Он ее давно дьяволу заложил. За нефтяную вышку.

– Вот в это поверю, – смеясь, кивнул Риневич. – И весьма охотно!

– Злые вы, – «обиделся» Аркадий Владимирович. – А между тем банк, на котором я завязан, от нефтяного бизнеса оттеснили. И не поморщились. Так кто из нас акула? Кто продал душу дьяволу?

– Это бизнес, Аркаша. Кто не успел, тот опоздал. В конце концов, у тебя тоже есть сильные позиции там, где мы с Генрихом еще только-только начинаем разворачиваться.

Боровский отпил пива, поставил кружку на стол и сказал недовольным голосом:

– Ребят, мы же договаривались: о бизнесе сегодня ни слова. Еще немного, и у меня появится ощущение, что я сижу в офисе.

– Вы первые начали, – напомнил Лось.

Риневич кивнул:

– Что было, то было. Мы начали, мы и закончим. Давай, Аркаша, выпей с нами за наши армейские подвиги.

– Вот за это выпью с удовольствием, – кивнул Лось. Насмешливо покосился на Боровского и уточнил: – А что, и правда были подвиги?

– Что ты! – весело отозвался Риневич. – Видел бы ты, как мы расправились с дедами! Ей-богу, никогда больше так не расслаблялся!

– Это ты потом расслаблялся, в госпитале, – насмешливо напомнил ему Боровский. – Пока доктора тебе макушку чинили.

Лось с интересом глянул на Риневича:

– Так ты еще и ранен был?

– Ну да, – ответил за друга Боровский. – А ты думаешь, почему он у нас такой? Вот после того ранения все и началось. Он и жену себе найти не может, потому что ни одна нормальная баба не соглашается жить с сумасшедшим.

– Эт точно! – Лось хлопнул себя ладонью по голой коленке и захохотал.

Риневич легонько поморщился. Он не любил быть объектом насмешек.

– Да ну вас к черту с вашими подколками, – сказал Риневич, с недовольством поглядывая на ухмыляющиеся физиономии коллег. – И вообще, надоели вы мне. Пойду погреюсь.

Он допил пиво, поднялся и направился в сауну. У двери обернулся и спросил:

– Ну, кто со мной?

Желающих не оказалось.

– Ну как хотите, – пожал плечами Риневич и скрылся за дверью предбанника.

Лось проводил его взглядом, затем ухмыльнулся и покачал головой:

– Ну и тип! Крокодила живьем сожрет и не поморщится! – Он покосился на Боровского, словно пытался определить, какое впечатление на того произвела столь радикальная оценка способностей его лучшего друга. Но Боровский остался невозмутимым. Он сидел, откинувшись в кресле, нога на ногу, подрыгивая ногой и потягивая холодное пиво.

Тогда Аркадий Владимирович спросил:

– Вы давно дружите?

– Еще со школы, – ответил Боровский. – Класса с пятого или шестого. Он тогда переехал к нам в город и пошел в нашу школу.

– Ясно, – кивнул Лось. – Ну и как?

– Что «как»? – не понял Боровский.

– В детстве он был таким же сумасшедшим?

Черные брови Боровского чуть-чуть приподнялись:

– А разве он сумасшедший?

– Ну ты ведь сам сказал, – напомнил ему Аркадий Владимирович.

Боровский усмехнулся и небрежно ответил:

– Это была шутка.

– Понимаю, – вновь кивнул Лось. – Только знаешь… Иногда мне кажется, что у него в голове и впрямь не все дома. Ты только не подумай, что я на Алика наезжаю, но… – Лось выдержал многозначительную паузу и лишь затем продолжил: – Ты, например, заметил, каким жестким становится его взгляд, когда он чем-то недоволен?

– Ну и что?

Лось пожал плечами:

– Да ничего. Просто у меня мурашки по коже бегут, когда я вижу этот его взгляд. Такое ощущение, что сразу после разговора он позвонит знакомому киллеру и закажет тебя – вместе со всеми твоими домочадцами. Кстати, может, он за этим и ушел? Сидит сейчас на лавке в сауне и названивает какому-нибудь стрелку.

Боровский дернул уголком рта:

– Хорошая шутка. А если серьезно, то все твои опасения на его счет напрасны. Мы с Олегом пуд соли вместе съели.

– И он никогда тебя не подводил?

Генрих покачал головой:

– Никогда.

– Гм… – Лось почесал плохо выбритый подбородок толстой, волосатой рукой. – Это хорошо. Хорошо, что ты можешь на него положиться. Но ведь всегда бывает первый раз, правда?

– Это не тот случай, – возразил Боровский.

– Ты слишком хорошо думаешь о людях, вот что я тебе скажу. А ведь мы и самих-то себя толком не знаем, не то что других людей. Чужая душа – потемки.

Выдав эту сентенцию, Лось внимательно посмотрел на Боровского.

– Если так рассуждать, то вообще никому верить нельзя, – сказал Боровский.

Аркадий Владимирович горячо кивнул:

– А так и есть! Ну то есть, верить, конечно, можно… Да и доверять тоже. Но человека, которому ты доверился, нельзя выпускать из поля зрения, понимаешь? И ни в коем случае нельзя поворачиваться к нему спиной…

Слушая Лося, Боровский вспомнил свой давнишний разговор с женой, когда она сообщила ему, что нанимала частного детектива. Детектива, чтобы следить за собственным мужем! Надо же до такого додуматься. Господи, как хорошо, что весь этот кошмар остался далеко позади. Развод дался Боровскому нелегко – и физически, и материально, и душевно – но теперь, спустя месяцы после развода, он был доволен такой развязкой.

– Видишь ли, Генрих, – продолжал тем временем Лось, – я не особо верю в равноправное партнерство. В любом союзе один из партнеров имеет больше выгод, чем второй. Что бы он при этом ни говорил.

Боровский прищурился:

– Я не понял, ты на что-то намекаешь, что ли?

Лось добродушно улыбнулся и качнул головой:

– Да нет, конечно. Я просто объясняю тебе свои принципы. Согласись, в них есть здравое зерно.

– Как и во всем остальном, – пожал плечами Боровский.

– И все же вы с Риневичем разные. Настолько разные, что я не могу себе представить, на чем основывается эта ваша многолетняя дружба? Может, он в детстве спас тебе жизнь, что ты так за него цепляешься? Или, наоборот, ты ему?

Боровский вздохнул – беседа с толстяком Лосем всегда утомляла его.

– Слушай, Лось, – недовольно заговорил он, – ну что ты заладил, а? Мы ведь с тобой не на психологическом диспуте. Ну мы с Аликом партнеры по бизнесу. Все наши совместные проекты приносят выгоду нам обоим. По большому счету, нам с ним нечего делить.

– А если будет что? – не унимался Лось.

– Вот тогда мы снова вспомним о нашей дружбе и решим нашу проблему к взаимному удовольствию. Доволен?

Аркадий Владимирович неопределенно пожал плечами.

– Да я просто так интересуюсь… – проговорил он. – Из простого человеческого любопытства.

Боровский ничего на это не ответил. И тогда Лось заговорил вновь.

– Алик гладко начал, – лениво позевывая, сказал он. – И как только ему удалось так ловко втереться в доверие к первому лицу в государстве, ума не приложу.

– Алик всегда умел налаживать контакты.

– Ну да, ну да, – покивал Аркадий Владимирович. – Хотя… налаживать контакты умеем мы все. Но у Риневича есть какое-то особенное обаяние. Ты думаешь, почему Хозяин так хорошо к нему отнесся? Да потому что увидел в нем сына-раздолбая, у которого есть голова на плечах и который готов образумиться, если папа ему поможет. Вот и помог. Или ты не согласен?

– Не знаю. Да и вообще, это их личные дела. К тому же Хозяин облагодетельствовал не его одного. И не со стороны Алик пришел в бизнес.

– Это верно, – неохотно согласился Лось.

– Ты вот тоже свой первый капитал не от бабушки по наследству получил, – напомнил ему Боровский. – КГБ, КПСС… Кто там у тебя еще в родственничках ходил?

– А я этого и не скрываю, – с едва заметным вызовом ответил Лось. – И не вижу в этом ничего зазорного.

– Если попытаться, можно увидеть, – возразил Боровский. – И у тебя, и у Алика, и у меня. Так что не будем об этом. Сейчас мы все в одной лодке и должны помогать друг другу грести.

– Угу. До тех пор, пока движемся в одном направлении.

Боровский лениво пожал плечами:

– Хотя бы и так.

Он опрокинул остатки пива в рот, поднялся с кресла и потопал к двери.

– Ты куда? – спросил его Аркадий Владимирович.

Боровский обернулся и с усмешкой посмотрел на Лося.

– Как куда? В сауну. Или у тебя есть другие варианты?

– А посидеть, пивка попить?

– А я уже попил, – ответил Боровский. – Как только закончишь с пивом, подгребай к нам.

– А не прогоните? – шутливо спросил Лось.

– Только если будешь себя хорошо вести, – в тон ему ответил Боровский. Затем взялся за дверь и вошел в сауну.

Лось долго и задумчиво смотрел на закрывшуюся дверь, потом перевел взгляд на кружку с пивом.

– Если буду себя хорошо вести… – пробормотал он. – Что бы, черт возьми, это значило?

Он вновь посмотрел на дверь, и на этот раз во взгляде его маленьких, зеленоватых глаз уж точно не было ничего хорошего.

Глава десятая
Начало грозы

1. Так кто же третий?

– Элиночка, душа моя, принеси нам, пожалуйста, два черных кофе.

Ремизов положил трубку на рычаг, откинулся на спинку кресла, сложил руки на толстом животе и весело посмотрел на Турецкого.

– Так кому все-таки было невыгодно объединение «Юпитера» и «Дальнефти»? – нетерпеливо спросил Турецкий.

Ремизов ответил с лукавой полуулыбкой:

– В первую голову, Александр Борисович, это невыгодно нашему горячо любимому государству. Да, да, не удивляйтесь. Ну посудите сами. По отдельности компании «Юпитер» и «Дальнефть» не обладают большой силой. Нет, ну конечно же они сильны, но для того, чтобы тягаться с государством, они все же слабоваты.

– А вы считаете, что у них был резон тягаться с государством? – усомнился Турецкий.

– Это вы так ставите вопрос, уважаемый Александр Борисович, – промурлыкал Ремизов.

– Хорошо, тогда поставьте его вы, как считаете нужным, – сухо отозвался Турецкий.

– Ради бога. – Ремизов пососал сигару, выпустил облако дыма и лишь после этого продолжил: – Вопрос не в том, собирались ли «Дальнефть» и «Юпитер» выступать против государства. Вопрос в том, что государство считало себя обязанным не допустить даже самой маломальской возможности подобного выпада. Понимаете?

– Не совсем.

– Экий вы… бестолковый, – мягко упрекнул Турецкого Ремизов и тут же улыбнулся, чтобы подчеркнуть шутливость своего замечания. – Ну хорошо. Я…

В дверь постучали.

– Да, Элина! – отозвался Ремизов.

В кабинет вошла молоденькая, хорошенькая секретарша. Поставила на стол поднос с чашками и вазочками, спросила, не будет ли других распоряжений, и, получив отрицательный ответ, удалилась.

За кофе Ремизов продолжил излагать «важняку» свои мысли:

– До сих пор президент довольно успешно разворачивал политику, созданную при своем предшественнике: вынуждал олигархов работать на формулируемые им интересы государства, а не государство отрабатывать интересы олигархов. Но с огромной объединенной компанией такие штучки уже не пройдут. В первую очередь потому, что сделка готовится в полном соответствии с программными заявлениями самого президента по всем западным стандартам открытости и прозрачности. Вы следите за моей мыслью?

– Пытаюсь. Продолжайте.

Ремизов пустил вверх струю сигарного дыма («Прямо как кит», – подумал о нем Турецкий) и продолжил:

– Опять же не стоит исключать появление третьего компаньона – кроме «Юпитера» и «Дальнефти». То есть какой-нибудь западной компании «первого круга». Это окончательно лишит Кремль возможности дистанционно управлять новой огромной компанией. Я не слишком мудрено объясняю?

– Пока нет. Держитесь того же курса.

– Слушаюсь! Только, Александр Борисович, все, что я говорю, это мои собственные измышления. Я просто следую логике вещей. Ну и событий…

Турецкий кивнул:

– Я это понял. Давайте дальше.

– Хорошо. Итак, вот тут-то, судя по всему, геополитические интересы Кремля сталкиваются с бизнес-интересами возникающего нефтяного гиганта. В первую очередь в том, что касается экспортных трасс. Сейчас все они контролируются государством, и, по сути, оно решает, кто, в каком объеме и на какой рынок будет вывозить свою нефть. Однако именно в силу того, что слияние «Дальнефти» с «Юпитером» происходит по легитимным «стандартам», Кремль не может просто взять и заблокировать сделку. Такой шаг отпугнет западных инвесторов, что сейчас совершенно противопоказано, ибо в этом году приток денег в Россию впервые с начала девяностых годов может превысить отток.

Ремизов почесал пальцем толстый, обтянутый рубашкой живот, выпустил новую дозу ядовитого дыма и закончил:

– Однако коль скоро сделка оказывается не блокируемой, можно попытаться сорвать ее.

– И для этого нет лучшего способа, чем обложить Боровского уголовными делами, а заодно и разорить «Юпитер», сделав его непривлекательным для любых сделок. Так?

Ремизов довольно кивнул:

– Именно. Вот видите, как все просто! Даже для милицейского ума.

– Было бы все это еще и истиной, цены бы вашим рассуждениям не было, – заметил Турецкий.

Ремизов развел руками:

– Увы. Я не пророк, чтобы каждое мое слово стало истинным. Хотя пророки тоже ошибаются. И, как показывает практика, довольно часто.

– А если сделка все-таки состоится? – спросил Турецкий. – Если «Юпитер» объединится с «Дальнефтью»? Что тогда?

– Что ж, и в этом случае государство попытается не проиграть. Дальнейшее падение акций «Юпитера» естественным и совершенно рыночным путем изменит расклад сил в будущей огромной компании. Видите ли, Боровский является для Кремля личностью, неприятной во всех отношениях. Он выбивается из ряда, понимаете?

– Из ряда послушных бизнесменов? – уточнил Александр Борисович.

Ремизов уткнулся носом в чашку с кофе и кивнул:

– Угу. Видите ли, этот человек всерьез думает, что он сам по себе, без поддержки самых влиятельных сил является большим политиком. Ну то есть захотел таковым быть. И это самая главная ошибка. Наша нынешняя власть не любит, когда ее недооценивают. Впрочем, что я вам об этом говорю? Вы ведь и сами представитель власти. Еще чего доброго пошлете меня за такие речи по этапу! А? Пошлете, да?!

Ремизов хохотнул, да так зычно, что чуть не расплескал кофе.

– Как знать, – пожал плечами Турецкий. – Может, и пошлю. Но только не за эти речи.

Реплика Турецкого, несмотря на шутливый тон, которым она была произнесена, Ремизову совсем не понравилась. Он поспешно стер улыбку с лица.

– Собственно, мне больше нечего вам сообщить, – сказал Ремизов. И затушил сигару в пепельнице. – Если мне в голову придут еще какие-нибудь соображения, я вам обязательно позвоню. Если, конечно, вы не возражаете.

– Что вы, напротив, буду рад любой вашей версии, – заверил бизнесмена Турецкий.

– В таком случае… до свидания?

Турецкий кивнул:

– До скорого.

После ухода Турецкого бизнесмен Ремизов еще долгое время был в подавленном настроении. Взбодрился он лишь тогда, когда выяснил, что в бутылке «Джонни Уокера», ожидавшей своего часа в ящике стола, осталось виски на пару хороших порций.