Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том второй"

– А я хочу! – она сказала это очень громко и, внезапно повернувшись в сторону Насти, помахала ей рукой и крикнула: – Настя, привет!

Настя оглянулась, но не успела ответить, так как Дональд внезапно поднялся с места и протянул ей руку.

– Концерт окончен, я думаю, нам пора ехать домой, Настья.

Однако Настя, ощутив давно не испытываемое чувство протеста, осталась сидеть на месте.

– А я не хочу домой, я хочу поговорить со своей подругой! Я хочу поговорить с Лизой!

Дональд опустился на свое место и взглянул на секретаря. Тот незаметно кивнул, и молодой человек в черном костюме с любезной улыбкой отступил, пропустив Лизу.

Она была очаровательна в своем цыганском костюме с сияющим счастьем лицом и слегка растрепавшимися кудрями, однако Дональд, вежливо привставший навстречу близкой подруге своей жены, даже не улыбнулся.

– Настюха, привет! – Лиза шлепнулась на стул рядом с Настей и, обратив лицо к Дональду, весело затараторила по-английски: – Спасибо, Дон, спасибо, что ты нам устроил этот вечер, мы все так тебе благодарны! Я сказала Насте, что у нее самый лучший муж во Вселенной, правда, Настя? Ты такая счастливая!

Настя молчала, а Дональд, не знавший, что ответить, слегка наклонил голову, как бы благодаря за лестный отзыв. Лицо его вспыхнуло, потом слегка побледнело, но вежливость требовала ответить Лизе, и он довольно холодно заметил:

– Благодарю, но за этот вечер вам следует благодарить вашу подругу – это было ее желание.

– Конечно, конечно, но ведь не всякий муж так выполняет просьбу своей жены, правда, Настя? Ты, Дональд, чудо! Настя столько мне рассказывала о тебе, о том, какой ты умный и добрый!

Во взгляде Дональда мелькнуло недоверие. Он посмотрел на Настю, и у него против воли вырвалось:

– Это правда, Настья?

– Конечно, правда! – воскликнула Лиза, не давая Насте времени открыть рот. – Она столько рассказывала о тебе, я знаю о тебе почти все! Ты – умница, математик, компьютерный гений и обожаешь классическую музыку. Слушай, а наше выступление тебе понравилось, а? Только честно, пожалуйста, это очень важно!

Она схватила руку Дональда и заглянула ему в глаза. Растерявшийся Дональд постарался изобразить вежливую улыбку и при этом осторожно высвободить руку. Лиза не стала испытывать его терпение, она разжала пальцы, но продолжала улыбаться, кокетливо заправляя за ухо растрепавшуюся прядь волос.

– Я не знаток подобной музыки, – с трудом выдавил он, наконец, – но, кажется, все было очень мило.

– Знаешь, Дональд, – говорила Лиза, детски доверчивым тоном, – все ведь получилось так неожиданно, мы ведь не собирались создавать группу, не собирались петь. Мы вообще всегда были сухарями-математиками, и вдруг, как будто что-то на нас нахлынуло. Я так хотела, чтобы Настя тоже приняла участие, она прекрасно поет! Но она побоялась, что тебе это не понравится – ну, чтобы она тоже выступала.

Настя быстро взглянула на подругу, но та улыбнулась и под столом наступила ей на ногу. Дональд слегка поднял брови и усмехнулся.

– Настья, это правда? Ты любишь петь?

Она невольно фыркнула.

– Карьера поп-звезды – предел моих мечтаний, ты этого не знал? Видишь, как мало ты обо мне знаешь, Дональд!

– Я знаю о тебе вполне достаточно, – он с улыбкой отвел глаза и, посмотрев на Лизу, неожиданно прищурился. – Чья идея была нынешняя прическа Настьи, твоя? Это тоже проявление твоего юмора?

Лиза слегка потупилась, изображая смущение.

– Видишь ли, – кротко ответила она, – Настя иногда сомневается в твоей любви, и это ее очень мучает. Не веришь? Да провалиться мне! Она решила испытать твою любовь.

Настя только вздохнула при этих словах подруги, а Дональд неожиданно рассмеялся резким смехом.

– Странное испытание! Но я уже говорил моей жене, что эта стрижка ей удивительно идет.

– Я тоже ей это сказала! – обрадованно откликнулась Лиза и тут же без всякого перехода спросила: – Дональд, а почему ты никуда не отпускаешь Настю? Мы привыкли постоянно встречаться с ней, болтать – о том, о сем. Она у тебя вообще захирела, видишь, какая она бледная?

Настя действительно была бледна – ее ломило все сильнее, каждое движение отдавалось болью в суставах. Дональд взглянул на нее и вдруг испугался:

– Ты действительно бледна, Настья, что с тобой?

Она стиснула зубы и судорожно вздохнула.

– Лиза тебе объяснила, кажется, мне тошно от всего этого. Тошно, понимаешь? Лучше умереть, чем вся эта тюрьма.

В ее голосе слышалась ярость, и Дональд поспешно ответил:

– Но… но твоя подруга всегда может приехать и тебя навестить. Лиза, – он повернулся к ней, – мы всегда будем рады видеть тебя у себя.

Лиза сделала вид, что не замечает звучавшего в его голосе напряжения, и весело кивнула.

– Ладно, конечно, я приеду, Настя столько рассказывала о вашем особняке – мне так интересно побывать у вас! Спасибо, что пригласил, Дональд. Я, наверное, на той неделе заеду, а потом мы с Настей вдвоем немного поездим по Москве – нас всегда дядя Петя возил. Заедем в ресторан, потом ко мне – моя тетя испечет пирожки, Настя их обожает.

– Пирожки? – в его голосе прозвучало сомнение, однако, помявшись, он нерешительно произнес: – Разумеется, вас отвезут в любое место, куда вы пожелаете.

Лиза немедленно сменила тему разговора.

– Дональд, а ты не хочешь потанцевать со мной? Настя не будет возражать, да, Настя?

Это уже было свыше сил Дональда. Он помрачнел, отрицательно качнул головой и поднялся, на этот раз гораздо решительней предложив Насте руку.

– Нет, нам действительно пора, Настья! Можешь остаться за этим столиком, Лиза, я распоряжусь, чтобы …

– Нет, спасибо, – Лиза поспешно вскочила, весело чмокнув Настю в щеку, – пока, подружка, я к тебе заеду на той неделе.

Она задумчиво проводила их взглядом и направилась к столику, за которым Артем и Гоша о чем-то разговаривали с подсевшим к ним Глебом Сорокиным. Все трое вопросительно уставились на нее.

– Не понял, Лизок, чего это Настя со стрижкой а ля зек? – спросил Артем. – Я ее даже не сразу узнал. А кто этот мужик, что с ней сидел?

– Один знакомый, – небрежно ответила Лиза. – Влюблен в нее до чертиков. Кстати, тот самый наш спонсор. Между прочим, миллиардер. А Лерка где?

– Вышла, – с равнодушным видом ответил Сорокин, – сейчас вернется. Так этот миллиардер дружит с твоей подругой?

– Ага, – Лиза небрежно кивнула и вдруг оживилась, потому что к их столу подошел Дима. – Димуль, пойдем танцевать, это танго.

– Я не успел поговорить с твоим Муромцевым – они уже уехали, когда я вышел в раздевалку, – негромко сказал он, увлекая Лизу в круг танцующих.

– Ладно, я позвоню ему. Все, на сегодня думаем только о своих делах и танцуем.

Они танцевали великолепно, и взгляд следившего за изящной фигуркой Лизы Артема Ярцева светился восхищением. Наконец он тяжело вздохнул, отвернулся от Лизы, порхавшей в объятиях своего бой-френда, и посмотрел на Гошу.

– А Лерка куда делась?

Гоша хмуро пожал плечами.

– Не знаю. Выходил в фойе – нигде ее нет.

– Гошенька, успокойся, – вкрадчиво сказал Глеб, подливая ему в бокал водки из неизвестно откуда появившейся на столе бутылки, – не обижайся, но ты для Лерочки еще маленький, я тебе честно и давно хотел сказать. Я же вижу, как она по взрослым мужикам глазами шарит, я не слепой. Сейчас только ее видел – с одним тут терлась. А вообще я вам, мужики, точно скажу: все бабы шлюхи. Баба, она плевка растертого не стоит. Сейчас еще по маленькой выпьем, я вам пару анекдотов про них расскажу. Дай, Гошенька, еще плесну.

Артем решительно отстранил его и поднялся.

– Хватит, Глеб. Гошка, вставай, пойдем отсюда.

Он потянул послушно поднявшегося, но уже нетвердо ступавшего друга из зала, и Глеб не стал их задерживать. В фойе, правда, Гоша опять слегка притормозил, спросил заикаясь:

– А… а Лерка как же?

– Шут с ней, – хмуро буркнул Артем, нахлобучив на него шапку и придерживая за локоть, – развлекается где-то – ну и пусть развлекается.

Однако Лера не развлекалась. По-школьному сложив руки на коленях, она сидела в кабинете Рамиза Агаева, а тот, глядя на нее блестящими глазами, говорил:

– Мне нужна певица, мои клиенты любят хорошую музыку, а у тебя прекрасный голос. Но ты, наверное, никогда не училась петь?

– Ну… у нас было сольфеджио в музыкальной школе, и потом… с нами Глеб занимался.

– Ерунда этот Глеб, тебе нужен опытный наставник – с таким голосом нельзя упускать свой шанс. Хотя, думаю, я даже мог бы заключить с тобой контракт прямо сейчас.

– Контракт? – ее голос вдруг сорвался на шепот.

– Сначала, конечно, немного – около тысячи долларов в месяц, но потом…

– Тысячу? Это…в месяц?

– Разумеется, потом ты будешь получать намного больше, но пока тебе нужно учиться.

У Леры даже голова закружилась от его слов, но она все же нашла силы поинтересоваться:

– Вы со всей нашей группой хотите заключить контракт?

Рамиз нарочито поморщился:

– Что ты, дорогая, ты же все прекрасно понимаешь. Для чего мне нужна, например, эта твоя вертлявая подруга? Петь она совершенно не умеет, а смазливых девчонок, которые пляшут и кривляются, я всегда найду. Разве тебе Сорокин не объяснил?

– Ну… он говорил, конечно, что вы хотите поговорить о выступлениях. А вы хотите, чтобы я здесь пела – в этом ресторане?

Агаев засмеялся, и смех его был нежным, а взгляд мечтательным.

– Нет, девочка, зачем здесь? У меня есть ресторан на берегу моря. Там дует теплый ветер, над волнами летают чайки, и круглый год светит солнце. Ты видела когда-нибудь Каспий? Ты даже представить себе не можешь, как он красив!

Он говорил и сам верил в то, что говорит, а Лера какое-то время слушала, завороженная его тихим голосом, в котором звучала искренняя боль. Однако врожденная практичность вскоре взяла вверх, и она нерешительно возразила:

– Ну… я не знаю – у меня ведь школа. И потом, мама, наверное, не разрешит уехать. Потом, мне ведь в этом году нужно поступать в университет.

Агаев скептически тряхнул головой, словно не понимая, как ее могут волновать такие ничтожные проблемы.

– В университет? Тебе нужно, прежде всего, думать о том, чтобы вовремя развить свои природные данные, твой голос. Я даю тебе шанс, и твоя мама вряд ли будет возражать. Потом ты всегда сможешь поступить в университет – любой университет будет счастлив тебя принять. Хочешь просто попробовать свои силы? Тебе не хочется недели на две съездить на юг, на море? Я сегодня улетаю и приглашаю тебя лететь со мной. Считай, что ты едешь на гастроли.

От его слов у Леры даже слегка зашумело в голове.

– Ой, ну… я даже не знаю. Вообще-то у нас пока каникулы, но мама…

– Конечно, ты ей все скажешь, мама – святое дело. Сейчас к ней прямо и поедем.

– Сейчас?

– Конечно, наш самолет улетает сегодня вечером, и если ты решила лететь, то надо торопиться. К тому же твоей маме, наверное, нужны деньги, и я могу выдать аванс за первый месяц – пятьсот долларов. Оставишь ей, а потом получишь еще. Так едешь?

Лера растерянно смотрела на сидевшего перед ней мужчину – он был вежлив, доброжелателен и, похоже, говорил искренне. Во всяком случае, в их группе он приметил ее, а не Лизу, на которую западают все мужики, и которая строит глазки всем направо и налево. Скорей всего, ему действительно понравился ее голос. Надо же – предлагает заплатить столько денег! Если б ему нужно было просто потрахаться, то за такие бабки можно трех проституток на Тверской снять. Нет, решено, нельзя упускать шанс. Да и деньги хорошие – ей хватит на выпускной вечер, и платье можно будет купить, а то ведь она уже почти решила отказаться и не идти на выпускной бал!

– Ладно, прямо сейчас поедем? Мне нужно сказать ребятам…

Ей вдруг стало неловко при мысли о друзьях – Лиза так носилась с этой их группой, да и мальчики тоже, а теперь… Да шут с ними – они-то о ней когда-нибудь беспокоятся? У Лизки родители вон сколько получают – у нее и шмотки, и сотовый. Квартира у них огромная – не то, что они с матерью в однокомнатной «хрущевке». Губы девочки обиженно дрогнули, и она сердито тряхнула головой. Агаев улыбнулся, словно читая ее мысли, и встал.

– Если ты решила лететь со мной, то поторопимся – нам нужно еще заехать к твоей маме. Сорокин сам объяснит все твоим друзьям. Зайди в гардероб, оденься и поехали. Или нет, я скажу Сорокину – пусть принесет твою куртку.

Через двадцать минут машина Агаева подъехала к дому Леры. Оставив своего спутника дожидаться в машине, она поднялась к себе на третий этаж, и, щелкнув в прихожей выключателем, прислушалась – в комнате слышался шорох и торопливое топанье босых ног. Ее мать, Светлана Михайловна, приоткрыла дверь, высунув растрепанную голову, и шепотом сказала:

– Ой, Лерочка, понимаешь… Я… думала, ты сегодня не придешь, я… Я думала ты после своего концерта у Лизы останешься. Ты же говорила…

Весь ее вид выражал смущение, и Лера тут же сообразила, в чем дело – мать оставила ночевать своего приятеля. Этого неказистого мужчину лет пятидесяти, который уже какое-то время захаживал к ним в гости, девочка откровенно презирала и изо всех сил старалась это ему продемонстрировать. Он работал водителем машины, развозившей питание по отделениям больницы, где работала ее мать, и Лера искренне считала, что нужно вообще потерять к себе всякое уважение, чтобы прельститься таким ничтожеством – уродом, у которого не было ни своей квартиры, ни приличной зарплаты.

Светлана Михайловна как-то раз издалека начала разговор о том, чтобы ее другу переехать к ним, но на лице Леры появилась такая язвительная усмешка, что мать даже не решилась договорить. Стесняясь, она скрывала свои отношения с сослуживцем, хотя понимала, что дочь обо всем догадывается. Для интимных встреч им до сих пор удавалось выбирать время, когда Леры не бывало дома. И теперь смущенная женщина топталась на пороге, придерживая дверь, чтобы не дать дочери войти в комнату. Ко всему прочему она стеснялась исходившего от нее запаха спиртного – они с другом недавно закусили и немного выпили.

Лера прищурилась и сердито фыркнула:

– Не волнуйся, я не собираюсь ночевать, – она дернула плечом и выразительно повела носом. – Хотела забрать кое-какие вещи, но вы, кажется, очень удобно расположились на моей кровати. Ладно, короче, я сейчас уезжаю, вернусь дней через десять.

– Уезжаешь? Куда?

На лице Светланы Михайловны появилось растерянное и беспомощное выражение, она прикрыла рукой рот, но Лере ничуть не жаль было мать – нечего было приводить в их дом подобное дерьмо. Небось и спирт для него с работы притащила – он ведь на водку сам никогда не раскошелится. Она грубо и громко ответила:

– Я тебе вообще не обязана отвечать – ты меня не спрашиваешь, когда в наш дом приводишь неизвестно кого! Где мой паспорт?

– Лера, зачем ты…

– Паспорт где, я спрашиваю? Я сейчас уезжаю.

– Как это? Куда уезжаешь? Доченька, погоди, почему ты… ты из-за … из-за меня?

Голос Светланы Михайловны дрогнул и сорвался. За дверью послышался робкий шорох, доставивший Лере удовольствие – понятно, что мужчина проснулся и теперь испуганно затаился, ожидая, чем закончится разговор. Она представила, как он натянул на голову одеяло – нетрезвый, жалкий, со сморщенным покрасневшим лицом – и немного смягчилась, увидев расстроенное лицо матери.

– Да ладно тебе, почему из-за тебя – просто пригласили на гастроли. Мой голос понравился, и со мной заключили контракт. На, это аванс, – она достала пятьсот долларов и небрежно протянула округлившей от изумления глаза Светлане Михайловне. – Спрячь, это мне на выпускной, и ты себе сапоги нормальные купишь. А то твой хахаль, смотрю, не скоро тебя оденет. Я позвоню, мам, ты не беспокойся. Паспорт принеси, мне что, самой в комнату идти?

Мать ушла в комнату и вернулась с паспортом. Лера сунула его в сумку и пошла к двери. Светлана Михайловна топталась на месте, не решаясь ее остановить и продолжая прикрывать ладонью рот. Дверь громко хлопнула, она услышала, как дочь сбежала вниз по лестнице.

– Все в порядке? Ну и хорошо, садись, – Агаев помог Лере застегнуть ремень безопасности, но больше не сказал ни слова.

Они выехали из Москвы, за окном машины забелели, замелькали стройные стволы берез. Лера искоса поглядывала, на сидевшего рядом с ней мужчину, но видела лишь его неподвижный профиль. Рамиз словно забыл о ее присутствии, его взгляд был неотрывно устремлен на ровную дорогу – казалось, он целиком и полностью захвачен какой-то неотвязной мыслью.

Через полчаса молчание стало тяготить девочку, и ей захотелось напомнить ему о своем присутствии. Она сунула руку в сумочку и, вытащив паспорт, робко спросила:

– Я паспорт взяла – вам нужен мой паспорт?

Агаев скользнул по ее лицу ласковым взглядом своих черных блестящих глаз, потом посмотрел на красную книжицу, и по губам его скользнула слабая улыбка. Он отрицательно качнул головой.

– Зачем? Мы с тобой ведь и так все знаем.

Лера слегка растерялась и дернула плечом.

– Ну… на самолете ведь требуют паспорт, – в голосе ее звучало недоумение.

– Пусть у тебя будет десять паспортов, я всегда узнаю тебя, Фируза, – он заговорил по-азербайджански, а Лера, вжавшись в сидение, испуганно смотрела на него, широко открыв глаза.

– Я не понимаю вас, говорите, пожалуйста, по-русски, – взмолилась она.

– Да, конечно, – он вновь уставился на летевшую впереди дорогу, и в голосе его прозвучала тоска. – Ты совсем не знаешь родного языка, ведь мы говорили дома по-русски. А потом мать увезла тебя, и ты забыла даже то, что знала. Ты даже меня не помнишь, Фируза, доченька. Ты забыла своего папу?

От этого ласкового, проникающего в самую душу голоса Лере стало так страшно, что сердце бешено заколотилось, и неприятно похолодело в животе. Она облизала языком пересохшие губы.

– Вы… вы, наверное, перепутали, я не Фируза, меня зовут Валерией.

Он печально кивнул, не отрывая взгляда от дороги.

– Я знал, что ты станешь отрицать, тебя настроила мать. Тебе понравилась Америка?

– Какая еще Америка? Я живу в Москве! Отпустите меня, пожалуйста!

Лере хотелось выпрыгнуть из машины и пешком бежать обратно, но спидометр показывал сто двадцать километров в час. Агаев вздохнул.

– Я узнал тебя, когда ты пела. Помнишь, как я водил тебя на хор? Не надо отказываться от своего папы, детка, ведь я люблю тебя! Теперь мы всегда будем жить вместе, ты будешь петь, и мы будем, как раньше, гулять по бульвару. Помнишь наше море? Я купил тебе булочку с кишмишем, а ты раскрошила ее и кормила чаек.

Он говорил и говорил, и сам уже не мог понять, где реальность, а что рождено его больным воображением. Говорил торопливо, перескакивая с одного предмета на другой, а Лера тихо плакала, скорчившись в углу машины. Потом возникшие в мозгу Рамиза образы начали слабеть, и появилось реальное и вполне ощутимое желание принять очередную дозу наркотика.

Почувствовав, что скорость машины уменьшилась, Лера вздохнула с облегчением. Они остановились возле небольшого придорожного бистро со слабо освещенной вывеской

МЫ РАБОТАЕМ 24 ЧАСА В СУТКИ

Агаев, крепко держа руку Леры, выбрался из машины и поздоровался со смуглым мужчиной, сидевшим за стойкой.

– Селям алейкум!

– Алейкум селям, – равнодушно ответил тот, покосившись на зеленую банкноту, которую Рамиз бросил левой рукой на стол, правой продолжая крепко удерживать девочку.

Два парня сидели в углу за покрытым нечистой клеенкой столом и курили. Они не обратили на вошедших никакого внимания. Неожиданно Лера рванулась к смуглому мужчине.

– Помогите! Помогите, пожалуйста, он сошел с ума!

Никто из присутствующих словно даже не слышал ее. Мужчина сказал Агаеву несколько слов по-азербайджански и кивнул в сторону ведущей вверх деревянной лестницы. Рамиз, таща за собой Леру, поднялся по ступенькам и, втолкнув ее в маленькую комнатушку, запер дверь на задвижку. Девочка прижалась к стене, окинув взглядом помещение. В углу стоял круглый стол, а под окном – старый пыльный диван с выпирающими из-под покрывала пружинами.

– Что? Что вам нужно от меня? – дрожа спросила она.

Рамиз поставил на стол дипломат, достал из него пакет с белым порошком и флакон с дистиллированной водой.

– Я скажу тебе, – его руки химика умело и быстро готовили раствор, на лице играла улыбка. – Я плохо жил без тебя, Фируза, но теперь все изменится. Я буду другим, клянусь тебе, это в самый последний раз, когда твой папа… Пой мне! – неожиданно прикрикнул он на нее.

– Что? Что петь?

Улыбка на его лице стала широкой и нежной.

– Пой то, что пела в детстве. Помнишь, как я катал вас с Эльдаром на карусели? Тебя сначала посадили верхом на лошадку, но ты испугалась, а потом я пересадил тебя в санки, и ты от радости стала петь. Помнишь эту песенку? А впрочем, пой, что захочешь. Пой, раз папа просит тебя!

Последние слова он произнес нахмурившись, суровым и раздраженным тоном. От страха Лера запела. Агаев вновь улыбнулся, и улыбка не сходила с его лица, пока он набирал раствор в шприц, а потом вводил его себе в вену. После этого Рамиз Агаев растянулся на диване, и взгляд его стал счастливым.

Испуганная Лера пела, закрыв глаза и пытаясь заглушить охватившую ее панику. Она не видела, что лицо лежавшего на диване мужчины становилось все более неподвижным, а выражение счастья в блестящем взгляде сменилось безразличием смерти. Когда уже не осталось сил петь, девочка открыла глаза, и внезапно умолкла, а через мгновение пронзительный крик ужаса разорвал тишину дома.

Она плохо помнила, как кто-то колотил в запертую Агаевым дверь – колотил, пока не слетела задвижка. Люди, вошедшие в комнату, что-то обсуждали, потом унесли куда-то тело Агаева. Один из мужчин больно вывернул Лере руку.

– Ты его убила?

Она отчаянно замотала головой:

– Н-нет! Нет!

Другой вытащил ее паспорт и внимательно разглядывал, потом они опять что-то обсуждали, и, в конце концов, смуглый азербайджанец сказал, ткнув пальцем в их сторону:

– С ними поедешь!

– Я не хочу! Я ничего не сделала! Я хочу к маме, я кричать буду!

В памяти остались крепко державшие ее руки и игла, толчком вошедшая под кожу. Потом все померкло, в теле возникло странное ощущение полета в пустоту, и Лера потеряла сознание.