Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том второй"

– Настя, солнышко мое, моя жизнь, моя Вселенная.

– Леша, Лешенька, я умерла, да?

– Ты жива, ты со мной, и я это тебе сейчас докажу, – его губы касались мокрых соленых щек. – Я еще нужен тебе, моя птичка?

Настя заплакала еще горше.

– Почему ты так говоришь? Почему?

– Ты даже не пыталась связаться со мной все это время – подала бы хоть какой-то знак! Можно же было – через Лизу или Антона Максимовича. А я ждал, ждал.

На миг он отстранил ее от себя, и во взгляде его мелькнуло подозрение – только на миг, потому что глаза Насти сияли любовью, и этому сиянию нельзя было не верить. Однако этого мгновения хватило для того, чтобы ее решение честно и откровенно рассказать ему обо всех своих бедах растаяло, как дым.

– Я не могла, Леша, просто поверь – без объяснений. Веришь?

– Верю, – его руки вновь стиснули ее плечи. – Ладно, не надо объяснений. Только больше не пропадай. Иди ко мне.

Лиза свернулась в кресле калачиком и открыла томик стихов Ахматовой. Прочла несколько строк, смежила веки, и по смуглой щеке ее медленно поползла одинокая слеза.

Старинные настенные часы скрипучим надтреснутым боем пробили шесть часов. Книга соскользнула на ковер, и Лиза, спустив ноги на пол, прочла на открывшейся странице:

 
«Ты мне не обещан ни жизнью, ни богом,
Ни даже предчувствием тайным моим…»
 

Она взглянула на часы – Настя и Алеша уже три часа были вместе. Что ж, пусть. Из груди ее вырвался судорожный вздох.

– Мне надо идти, уже шесть, – говорила Настя, сидя на кровати.

«А куда мне идти? – думала она в смятении. – Вернуться в особняк и ежедневно сидеть за одним столом с Дональдом, видеть его влюбленные глаза… Нет, нужно бежать, Леша мне поможет. Пусть ищут – плевать! Алеша меня защитит, но… но вдруг он узнает о Дональде? Что он тогда обо мне подумает? Вдруг не поверит? Капри предупреждал, что у папы и Лилианы будут неприятности, если я порву с Дональдом…. Да чихать я хотела, с чего это я должна приносить себя им в жертву!»

– Я тебя увезу, – сказал он, словно угадав ее мысли. – Не возвращайся туда.

– Да.

Настя прижалась головой к его плечу и вдруг замерла, вспомнив о людях Капри, которые дожидались ее у подъезда и черного входа.

«Они вооружены, они меня не выпустят, а Алеша.… Вдруг они его убьют? Нет!».

Внезапно Алеша вскочил и начал натягивать джинсы.

– Собирайся, – торопливо сказал он, – едем!

Настя засмеялась и потрогала свою голову.

– В другой раз, когда у меня отрастут волосы. Ты не заметил, какая у меня прическа? Ты совсем ничего не замечаешь, Лешенька.

– Прическа? – его пальцы потрогали колючий ежик, и на лице появилось недоуменное выражение. – Точно, даже не заметил, прическа – класс! Но при чем здесь это?

– Давай подождем, ладно? Сейчас не время. Теперь мы будем часто встречаться.

Алеша молча следил за тем, как Настя одевается, и только когда она встала перед ним, полностью одетая, обронил короткое:

– Зря.

Она не стала спорить, лишь нежно провела ладонью по его щеке.

– Я люблю тебя, Алеша.

Короткий прощальный поцелуй и Настя, повернувшись на каблучках, быстро пошла к двери. Алеша смотрел ей вслед, и взгляд его был полон тревоги.

Книга шестая. Турбулентность

Глава первая

Маргарита Чемия планировала приехать в Москву в конце марта. Последние из сорока трех прооперированных лично ею пациентов проходили реабилитацию, и никаких серьезных отклонений у них не наблюдалось, однако у двух девушек проведенное доктором Агаповым зондирование миндалевидного комплекса спровоцировало появление судорожных припадков.

Васнер не скрывал своей крайней озабоченности по этому поводу. Он ежедневно требовал от Агапова подробного отчета о состоянии пациенток, а однажды, с кротким видом вошел в кабинет Маргариты и осторожно попросил ее проанализировать работу коллеги.

– Сугубо конфиденциально, конечно, Маргарита, но мне хотелось бы знать ваше истинное мнение – относительно этих двух операций и относительно… гм… работы Агапова вообще. Мы ведь работаем на том уровне, когда ошибки недопустимы, и шеф потребует объяснений.

На Маргариту внезапно накатило сильное раздражение, и ей с большим трудом удалось не скомкать лежавшие на столе распечатки ЭЭГ и не запустить ими в голову сидевшего напротив нее Васнера. Он ждал ответа, с напряженным видом вытянув в ее сторону шею, и это придавало его лицу заискивающее выражение. Включив компьютер и просмотрев последние результаты электросубкортикографии, Маргарита холодно пожала плечами и сказала, глядя поверх головы собеседника:

– Чего вы от меня хотите? Неделю назад я уже анализировала обе эти операции в присутствии Агапова и других специалистов моей группы, вы, кстати, тоже там были. Однако, если мы говорили слишком быстро, и вы чего-то недопоняли, то могу повторить: обе операции проведены на достаточно высоком уровне. М-эхо не смещено, асимметрии кровенаполнения реоэнцефалография не выявляет, ЭЭГ в норме, пик-волновые комплексы не наблюдаются.

Ей доставляло удовольствие то замешательство, которое всегда появлялось на его лице, когда она пользовалась специальной терминологией.

Васнер происходил из семьи давно обрусевших немцев, сумевших во время войны каким-то образом доказать, что они евреи – тем самым им удалось избежать высылки в Среднюю Азию. Сам Васнер окончил медицинский институт в конце шестидесятых и в общей сложности проработал в районной поликлинике пятнадцать лет. Возможно, ему удалось бы даже стать главврачом, или хотя бы заведующим отделением, но его всегда подводила слабая память. В двадцать пять лет он перенес воспаление мозговых оболочек – осложнение после кори – и после этого всегда путал или начисто забывал названия болезней, лекарств и медицинских терминов, а также неправильно заполнял медицинские карты. Это еще было бы полбеды, пациент, он все снесет и стерпит, хуже то, что плохая память стала мешать ему в общественных делах. Однажды случилось так, что Васнера попросили произнести тост во время юбилея заведующего областным отделом здравоохранения, и он начисто позабыл, как зовут юбиляра. Однако и вовсе отвратительно вышло, когда обсуждался вопрос о приеме Васнера в кандидаты в члены партии – из головы его от волнения вдруг улетучились не только имя и отчество, но и фамилия Генерального секретаря. Почему-то в памяти вертелись одни инициалы – Л.И.Б. С одним Л.И.Б., понятно, далеко не уедешь, и от ужаса у него начался нервный тик. Ему хотели помочь, начали задавать наводящие вопросы, но он словно уперся и внезапно начисто позабыл даже, с какой целью советское правительство недавно приняло решение ввести войска в дружественный Афганистан.

Кончилось тем, что присутствующие товарищи, недоуменно пожав плечами, сочли Васнера политически неграмотным, недостаточно созревшим в идейном отношении и – возможно даже! – морально не очень устойчивым. Его нелепое фиглярство на партийном собрании оскорбило тех, кто давал ему рекомендацию, а это были немаленькие люди! Васнеру недвусмысленно намекнули, что о дальнейшем его продвижении по службе и партийной карьере придется забыть. В результате он довольно долго находился в состоянии депрессии и какое-то время втайне даже помышлял о самоубийстве. Помешало то, что этот скромный участковый терапевт панически боялся боли – пока он выбирал для своей цели наиболее безболезненный способ, ему вновь захотелось жить.

Сразу после неудачного вступления сына в ряды КПСС папа-Васнер подал документы на выезд в Израиль. В середине восьмидесятых семья Васнеров получила, наконец, разрешение на выезд из СССР. Разумеется, они не собирались в страну обетованную – приехав в Западную Германию, папа-Васнер извлек на свет давно припрятанные документы и в два счета доказал свою принадлежность к истинным арийцам. В конце концов, Васнеры осели в ФРГ, где полученный в СССР медицинский диплом был недействителен. Папа-Васнер сильно этому огорчался и переживал за сына, но тот и в ус не дул – пятнадцать лет работы участковым врачом отбили у него всякое желание заниматься медицинской практикой.

Всего за год Васнер стал другим человеком. Теперь он абсолютно не походил на врача-неудачника, жившего когда-то в СССР, работавшего в районной поликлинике и панически боявшегося, что кто-то уличит его в болезненной забывчивости. За короткий срок ему удалось втолковать родителям, что на Западе для инициативного человека с хорошими организаторскими способностями всегда есть возможность пробиться в жизни, и не обязательно для этого иметь институтский диплом.

Став гражданином Германии, Васнер прежде всего завел себе органайзер, куда заносил абсолютно все имена и названия – это позволило ему избавиться от комплекса забывчивости. Трижды он женился и разводился, ни о чем в последствии не жалея, и очаровательные бывшие жены Васнера воспитывали четырех его отпрысков. Он обожал своих трех дочерей и сына и всячески заботился об их материальном благополучии. Дети встречались с любящим папой не реже, чем раз в два месяца, и перед каждой встречей он обязательно просматривал свой органайзер, чтобы вспомнить их имена. О том, что было предметом занятий Васнера в последние годы жизни, родные знали мало, но его банковские счета, будь они выставлены на всеобщее обозрение, могли бы вызвать зависть у обывателей и пристальный интерес Интерпола.

Надо ли говорить, что за пятнадцать лет отсутствия медицинской практики последние медицинские познания начисто выветрились из его головы, но он был хитрым дипломатом и в разговоре со специалистами-медиками ухитрялся с достоинством обходить острые углы – при случае ловко пользовался органайзером, а в безвыходных случаях обычно прекращал дискуссию и полагал, что ловко провел собеседника.

Маргарита давно догадалась об этих маневрах Васнера и откровенно забавлялась его изворотами. Обычно ей достаточно было сделать вид, что она собирается начать серьезную полемику по узкоспециальному вопросу, чтобы он, произнеся несколько глубокомысленных стандартных фраз, испарился. Однако нынче ее собеседник проявил настойчивость. Поминутно заглядывая в свой органайзер, он озабоченно возразил, произнося фразы очень медленно, чтобы не запутаться в сложных для него терминах:

– Да-да, я согласен, основные функции мозга не нарушены, но вот биохимические анализы выявили повышенный уровень пролактина и синдром эктопической продукции АКТГ. Медикаментозное лечение результатов не дало, поэтому я и интересуюсь вашим мнением.

Маргарита пожала плечами.

– Мое мнение таково, что лучше подождать и по возможности избегать медикаментозного вмешательства. Проще говоря, думаю, что через пару месяцев функции желез внутренней секреции восстановятся в полном объеме. Причиной судорог мог бы быть алкалоз – он иногда возникает после введения ликворина, но ведь в данном случае биохимия не выявляет нарушения кислотно-щелочного баланса, не так ли?

Она ожидала, что теперь-то Васнер уж точно уйдет, но он лишь неопределенно качнул головой, как бы давая понять, что да, кислотно-щелочной баланс не нарушен, и неуверенно спросил:

– Советуете подождать? Не знаю, не знаю, возможно. Я докладывал шефу, он тоже встревожен – ведь в будущем существует вероятность подобных осложнений и для остальных пациентов. Возможно, Агапову пока не стоит доверять проведение ответственных операций, как вы думаете? – в его голосе слышалось смущение. – Вы понимаете, что в нашу работу вкладывают огромные средства, и на мне лежит вся ответственность.

Взгляд Маргариты, брошенный ею на сидевшего перед ней человека, был полон нескрываемого презрения, она сухо возразила:

– Вмешательство в работу человеческого мозга всегда может привести к непредсказуемым последствиям, тут мы бессильны. Что вам нужно, не пойму? В вашу обязанность входит докладывать шефу о поведении и настроении наших сотрудников, разве нет? Группу же нейрохирургов курирую я, и о нюансах работы составлю доклад сама. И сама же решу, кому и что можно доверять – вы в этом недостаточно компетентны.

От оскорбительного тона Маргариты и нескрываемой насмешки, звучавшей в ее голосе, Васнер побагровел, но сумел взять себя в руки. Боясь выдать охвативший его гнев, он опустил глаза и ответил очень почтительно, даже с некоторым подобострастием:

– Естественно, Маргарита, поэтому я и просил вас высказать свое мнение по поводу операций, проведенных Агаповым. Я всегда был самого высокого мнения о вас, как о нейрохирурге, и я не устаю об этом повторять. Вы проделали блестящую работу, и мы все вас высоко ценим.

– Мнение свое я высказала, а ваша оценка моей работы меня мало интересует.

Васнера душила ярость.

«Сука, наглая мерзкая сука! Ладно, пусть с тобой носятся – как же, талант! Но до чего же я тебя ненавижу! Ты даже не женщина, ты – монстр! Что ни слово, так норовишь унизить или оскорбить. Раньше хоть внешне смотреть было на что, а теперь потолстела, на лице какие-то пятна – наверняка ранний климакс. Так тебе и надо, уродина! Дрянь рыжая!».

Однако выражение лица его оставалось доброжелательным и спокойным. Он сумел подавить гнев и наполнить свой взгляд теплом и дружелюбием.

– Простите, я просто не мог удержаться и не выразить вам свое искреннее восхищение.

Маргарита отвернулась и резко бросила:

– Если у вас все, то мне нужно работать.

Васнер, снисходительно улыбнувшись, поднялся с видом любящего родителя, готового снести все грубости любимого дитяти.

– Конечно, не стану больше отнимать у вас времени. Сообщите мне, когда точно вы намерены уехать в Москву – я должен регулярно ставить шефа в известность обо всех ваших планах и намерениях, таково распоряжение.

Плечо Маргариты нервно дернулось, она сердито вскинула голову.

– Я уеду дней через десять и буду отсутствовать месяца два – мою сестру должны оперировать. Если моему отъезду намерены воспрепятствовать….

– Что вы, Маргарита, для чего все сразу так воспринимать в штыки! Наоборот, шеф просил передать, что все расходы, связанные с этой операцией мы берем на себя. В какой кардиологической клинике будет оперироваться ваша сестра?

– В Париже или Нью-Йорке – после разговора с ней я решу окончательно.

– Искренне желаю вашей сестре полного выздоровления.

Васнер вышел, сохраняя на лице выражение почтительного сочувствия. Маргарита, глядя ему вслед, гадала, догадывается ли он о ее беременности. Скорей всего, нет – у него для этого слишком слабо развито воображение.

Эта мысль заставила ее усмехнуться и опустить глаза вниз – почти семь месяцев, но живот небольшой, и ей пока удается утягивать его бандажом, скрывая под складками свободной одежды. Возможно, что кто-нибудь из медсестер и заметил, но они так робеют в ее присутствии, что не смеют поднять глаз, а с коллегами она старается лишний раз не общаться, утверждая свою репутацию вздорной и нелюдимой бабы.

Ребенок стукнул ножкой – он не любил, когда мама слишком долго сидела на одном месте, требовал от нее постоянно находиться в движении. Подумав, Маргарита, поднялась, заперла кабинет и по длинному коридору направилась в сторону реабилитационного центра. Миновав его, она открыла преградившую ей путь железную дверь личной магнитной картой и оказалась в пещере.

Слабо флюоресцирующий свет, исходящий от стен, позволял видеть крупные впадины, напоминавшие купели – в них скапливалась теплая вода. Над поверхностью ее клубился густой пар, зеленовато-голубой от наполнявшего пещеру излучения. После операции больные ежедневно принимали здесь ванны – целебные свойства источника позволяли сократить реабилитационный период до двух-трех недель и избежать возможных осложнений.

Люди, подвергшиеся психохирургическим операциям, не должны были встречаться и видеть друг друга – строжайшее правило, не имевшее исключений. Поэтому пациентов Маргариты приводили принимать ванны по одному и каждого в строго определенное время. Рано утром группа контроля делала забор воды для анализа, измеряла ее температуру и температуру окружающего воздуха. Первый пациент в сопровождении медсестры спускался в пещеру в семь утра, последний – в пять дня. Рядом с ними постоянно находился дежурный физиотерапевт, следивший за состоянием больных. После шести вечера железная дверь, отделявшая пещеру от внешнего мира, запиралась, и никто, кроме Васнера и Маргариты Чемия не имел права сюда входить без специального разрешения.

Теперь, в семь вечера, здесь не было ни души. Осторожно ступая, Маргарита шла, обходя покрытые паром впадины. Наконец пещера начала сужаться, и путь ей преградила еще одна железная дверь – она вела к лестнице, по которой можно было спуститься в нижнюю пещеру. Туда стекали воды всех источников, образуя широкое подземное озеро глубиной около двух метров. Теплая поверхность его источала терпкий аромат хвои, и до недавнего времени купание в подземных водах являлось одной из основных реабилитационных процедур в любое время года. Однако пятью месяцами ранее молодая американка Дафна Лисовски заявила, что дважды видела на другой стороне озера женщину – та неизвестно откуда являлась и непонятно куда уходила. Девушка приняла незнакомку за медсестру и, обладая присущей всем американцам нетерпимостью к нарушениям порядка, сообщила дежурному врачу, что медицинский персонал приближается к лечебному водоему, не облачившись в белый халат и не покрыв голову. Она даже описала незнакомку – высокая темноволосая женщина неопределенного возраста с высокими скулами и черными блестящими глазами.

…..Когда врач доложил об этом Маргарите, та пришла в недоумение: во-первых, никто из обслуживающего персонала и медсестер не соответствовал описанию, а во-вторых, ни один человек не мог бы попасть в пещеры, миновав камеры видеонаблюдения у входа. Васнер, узнав об инциденте, отнесся к случившемуся достаточно легкомысленно:

– Возможно, у девушки были, – он заглянул в органайзер, – галлюцинации. В первые дни после операции это случается, вы же сами это говорили, Маргарита. Посторонний человек попасть в пещеры не может.

Маргарита понимала, что Васнер прав, но ее не оставляла неясная тревога.

– Снаружи – да, но со стороны пещер по подземным ходам? Вы считаете, что нам нужны свидетели?

Тогда Васнер вызвал начальника охраны, и тот, разложив перед ними план внутреннего расположения пещер, заверил:

– Все ходы и проходы вокруг давно перекрыты, пустоты завалены. Пещеры, в которых живут местные аборигены умуды, находятся в сотне километров отсюда. Нет, по подземным ходам попасть сюда в принципе невозможно.

Тем не менее, Маргарита распорядилась закрыть проход между двумя пещерами и озером пока не пользоваться. Васнер попытался возразить:

– Но купание в озере входит в комплекс реабилитационных процедур!

Маргарита отмахнулась:

– Мы не можем рисковать. Представляете, что будет, если какой-нибудь папарацци прознает про нашу работу? Даже если какой-нибудь местный житель заберется сюда из чистого любопытства, он может взволновать или даже испугать пациентов. В период реабилитации это крайне нежелательно, вся работа может пойти насмарку. Купание в озере мы заменим назначением дополнительных ванн, – она повернулась к начальнику охраны и приказала: – перекройте проход, ключ от двери будет у меня.

Васнер не стал с ней спорить.

– Как прикажете, Маргарита. И все же я бы еще раз проверил Дафну Лисовски на предмет галлюцинаций.

– Надеюсь, что сумею разобраться со своими пациентами, – отрезала Маргарита, глядя поверх его головы, – но в случае чего вы ведь не откажетесь помочь мне советом, не так ли, Васнер?

Ей доставил удовольствие легкий румянец, окрасивший аккуратно выбритые щеки Васнера. Тем не менее, позже она еще раз просмотрела ЭЭГ Дафны Лисовски, прослушала записи бесед девушки с психологом. Дафна была в отличной форме, реабилитационный период подходил к концу, и на галлюцинации она – ни теперь, ни в прошлом – не жаловалась.

За пять лет до психохирургической операции Дафна окончила колледж и преподавала историю в одной из школ Далласа. В случайном разговоре подруга Джейн Келли порекомендовала ей посетить сибирские источники в России – вода их благоприятно действовала на рост волос.

– Хотелось бы посмотреть их сайт в Интернете и отзывы, – неуверенно ответила осторожная Дафна.

– Пока еще источники закрыты для широкой публики, поэтому рекламы ты нигде не найдешь. Там идет какой-то спор из-за земли – короче, какие-то неурядицы русских дикарей, я даже не вникала. Но те, кто там побывал, отзывы дают прекрасные. Если захочешь, я подробно узнаю, как туда попасть.

– Спасибо, Джейн, я подумаю.

Волосы Дафны были ее больным местом – сухие, ломкие и сильно секлись. Из-за этого приходилось стричь их очень коротко, а девушке так хотелось иметь длинные пушистые кудри, волнами ниспадающие до плеч! Желание Дафны стало особенно сильным, когда в ее жизни появился любимый человек. Сенатор Джеймс Фаррел был красивым сорокапятилетним мужчиной, которому прочили блестящую политическую карьеру. Впервые они увидели друг друга в девяносто пятом, когда во время предвыборной кампании сенатор приезжал в колледж, где училась Дафна. Ей, как лучшей студентке, поручили произнести короткую приветственную речь. Фаррел пожал руку хорошенькой отличнице и ласково ей улыбнулся, но глаза его были печальны. Дафна смотрела на него с искренним сочувствием – ей уже рассказали, что жена Фаррела неизлечимо больна, и из-за этого он, возможно, откажется выставлять свою кандидатуру на следующих выборах.

Позже, когда Дафна уже работала, ее как-то раз вместе с коллегами пригласили на юбилей директора школы. Фаррел был в числе почетных гостей, и хозяйка дома, представив ему молоденькую учительницу, предложила им потанцевать. Фаррел сам не знал, почему ему так хорошо вдруг стало с этой девушкой. Они говорили о выборах, о вечере, об учениках Дафны и много еще о чем – он даже рассказал ей о болезни жены Дианы. Все у них получилось очень быстро и просто, но отношения приходилось тщательно скрывать – развод с больной женой был немыслим для человека, который собирался выставить свою кандидатуру на президентских выборах двухтысячного года и имел очень неплохие шансы на победу. Дети сенатора, Эллис и Роберт, понимали отца и неплохо относились к Дафне, поэтому, когда в начале девяносто девятого их мать умерла, ничто уже не препятствовало браку Фаррела с молодой учительницей. В феврале двухтысячного исполнялся год со дня смерти Дианы Фаррел, и вскоре после этого сенатор Джеймс Фаррел собирался вновь сочетаться браком с Дафной Лисовски. Они не считали нужным скрывать свои планы от широкой общественности, потому что не видели в них ничего достойного осуждения. Джеймс Фаррел честно выполнил свой супружеский долг и был рядом с женой до тех пор, пока их не разлучила смерть. Теперь по всем законам божеским и человеческим он имел право обрести счастье в новом браке с любимой женщиной. Поэтому средства массовой информации обсуждали предстоящую свадьбу сенатора вполне доброжелательно.

Одна дама, мнившая себя на короткой ноге с астралом, видела глубокий смысл в том, что оба имени – Диана и Дафна – начинаются на одну и ту же букву. Несколько газет, которым больше не о чем было писать, ухватились за эту тему, и в одной из них даже напечатали фотографии Дафны и покойной Дианы до болезни – в анфас и профиль. Это ударило по самому больному месту мисс Лисовски – у умершей супруги сенатора перед тем, как ей начали делать химиотерапию, были роскошные густые волосы, а у его нынешней молодой невесты из-под реденьких сухих локонов чуть ли не просвечивала кожа. Придя в отчаяние, Дафна все же решилась последовать совету подруги Джейн и посетить сибирские источники.

Вряд ли кто-то мог предположить, что милейшая и искренняя Джейн Келли входила в специальную группу агентов-психологов, и считалась одной из самых опытных сотрудниц. Она свободно говорила на пяти языках, умела убеждать и легко входила в доверие к людям – особенно к страдающим комплексами. Дафна Лисовски была одной из тех, кто приехал укрепить свое здоровье на целебных источниках по совету Келли. По своему характеру она была требовательна, практична, перевела деньги на и сразу же по прибытии поинтересовалась, когда будет начат курс оплаченных ею оздоровительных процедур. Терапевт объяснил существующие правила: на следующий после приезда день пациенты проходят полное компьютерное обследование, сдают анализы, и только после этого физиотерапевт допускает их к процедурам.

– Водные процедуры в сочетании с приемом минеральной воды внутрь – большая нагрузка, мисс Лисовски, и не для всякого организма допустима, – с улыбкой объяснил доктор. – Бывает, что некоторые леди и джентльмены скрывают свои болезни, чтобы попасть на источники. В таком случае мы возвращаем им деньги и расторгаем договор. Но не волнуйтесь, мэм, я уверен, что с вами все будет в порядке.

Вечером в палату зашла хорошенькая медсестра подала Дафне желтый напиток с запахом ромашки.

– Выпейте, это коктейль из трав, мэм, – он помогает избежать неприятного самочувствия при смене часовых поясов.

Коктейль понравился Дафне, хотя запах трав, исходивший от него, показался ей немного приторным. Неожиданно возникло чувство удивительного покоя, сменившееся странным равнодушием ко всему происходящему, а потом нахлынул тяжелый сон.

Рано утром вновь вошла улыбающаяся медсестра со шприцем:

– Простите, мэм, я должна взять у вас кровь на анализ.

Девушка с трудом открыла глаза и послушно позволила ввести иглу себе в вену.

Спустя два часа она с тем же покорным равнодушием села в большое металлическое кресло со специальными держателями – они намертво фиксировали ее голову, шею и плечи. Тонкие браслеты охватили руки и ноги, не позволяя сделать ни малейшего движения.

Женщина с лицом, закрытым прозрачной целлулоидной маской, ловко прикрепила электроды к голове Дафны, надела на нее странные очки, имевшие вместо стекол затемненные экранчики, напоминавшие маленькие телевизоры.

Всего лишь на миг возникло и сразу же исчезло странное чувство щекотки в носу и уголке глаза – опытные руки хирурга через носовую перегородку ввели зонд в мозг девушки.

– Как вы себя чувствуете, Дафна? – спросила женщина по-английски с легким акцентом. – Думаю, что вам у нас понравится. Расскажите, почему вы решили посетить наши источники – у вас ведь была какая-то причина, не так ли?

Маргарита Чемия всегда разговаривала с пациентами во время операции – это было необходимо для того, чтобы речевые центры оперируемого находились в активном состоянии.

Она знала: достаточно задать вопрос, как человек, в мозг которого введен зонд, начнет безудержно и откровенно рассказывать самые интимные подробности своей жизни. В то же самое время на экранчиках очков, закрывающих глаза пациента, беспорядочно мелькают, сменяя друг друга, вереницы ярких образов, сопровождавшихся отдельными словами и фразами. Этот целенаправленно подобранный специалистами калейдоскоп фраз и изображений не воспринимается сознанием пациента, хотя является источником волны возбуждения в мозгу.

Микроскопический лазер, встроенный в зонд, включался всего на какие-то доли секунды и посылал мощный импульс. Узкий луч создавал центры кристаллизации, вокруг которых начинали формироваться крохотные монокристаллы ликворина. Их рост продолжался в течение нескольких секунд, максимальный размер кристаллитов не превышал ста ангстрем, но они замыкали крохотный контур внутри миндалевидного комплекса, и этот контур не позволял мозгу погасить волну возбуждения.

Таков был механизм формирования сверхценных идей, предложенный профессором Баженовым. Он пытался создать искусственный контур возбуждения, экспериментируя с собаками и приматами, но не успел. Правильность высказанной им гипотезы подтвердила его любимая ученица Маргарита Чемия, экспериментируя на людях.

За прошедшие со времени смерти профессора годы наука ушла далеко вперед, а техника операций Маргариты достигла совершенства. Кристаллические вкрапления ликворина в мозговую ткань были малы и не вызывали, как в опытах Баженова, органических повреждений. Тот, кто перенес операцию и имел в мозгу подобный контур, был вполне здоров, но над ним постоянно висел дамоклов меч – маниакальная идея, в любой момент готовая вырваться из-под контроля. Ради ее воплощения человек способен был на все, и ничто не могло его остановить – ни жалость, ни любовь, ни сомнение, ни страх за свою жизнь. Потому что контур возбуждения в требуемый момент подавлял естественный и присущий любому живому организму инстинкт самосохранения.

Дафна Лисовски прошла курс оздоровительных процедур и была в восторге – ее волосы приобрели шелковистый блеск, исчезла перхоть, кожа сияла перламутровой белизной, персонал отличался вежливостью и предупредительностью. Единственно, что огорчало девушку, это отсутствие какого бы то ни было общества. Как объяснила медсестра, с лица которой никогда не сходила улыбка, большинство клиентов желают сохранить инкогнито. В самом деле, для чего широкой общественности знать, что тот или иной политик или артист страдает экземой или сомневается в своих мужских способностях? Подумав, мисс Лисовски согласилась с тем, что это весьма разумно и предусмотрительно – если Джеймс Фаррел победит на будущих президентских выборах, то назойливым папарацци совершенно ни к чему будет знать, что первая леди государства когда-то мучилась и изводила себя из-за ломкости волос.

Дафна уезжала в прекрасном настроении, полная самых радужных планов. В ноябре в газетах появилось сообщение о бракосочетании мисс Дафны Лисовски и сенатора Джеймса Фаррела, а в декабре разразился грандиозный скандал. Фаррела обвиняли в том, что он, используя свое политическое влияние, помог крупному конгломерату незаконным образом осуществить насильственный захват нескольких компаний, получив за это крупное вознаграждение. Спустя неделю в прессе появилось шокирующее сообщение: информатором, поставившим крест на всей дальнейшей политической карьере сенатора, оказалась его молодая жена Дафна Фаррел – именно она предоставила сотрудникам специальной службы возможность получить доступ к секретной документации сенатора. Эллис Фаррел, падчерица Дафны, в присутствии нескольких свидетелей бросила в лицо молодой мачехе обвинение в предательстве. Не следующий день после этого Дафна, приехав в свой загородный дом, где в это время никого не было, заперла все двери, приняла огромную дозу снотворного и, сев в кресло, включил телевизор. Он все еще работал, когда по прошествии нескольких суток полиция вошла в дом. Тело молодой женщины, одетой в нарядное белое платье, сползло на пол, перевернув стоявший рядом журнальный столик, в помещении было жарко, и в комнате стоял тяжелый запах разложения.