Текст книги "Битва в космосе"

Гарро почтительно расширился.

– Двое его самцов покачивали глазными стеблями и отпускали глумливые выражения насчет того, что мы якобы ничего не сможем им сделать, поскольку слишком увлечены воображаемой опасностью, грозящей нам с запада.

– С запада… – Реатур почувствовал, как сильно сжались его дыхательные поры, словно не желая пропускать внутрь зловонный запах. К несчастью, угрозы скармеров были далеко не воображаемыми. Хозяин владения не смог бы, возможно, внятно доказать это словом или поступком, но он знал. Просто знал, что западники нападут. Желание немедленно вооружить всех самцов своего владения и бросить их на разрушение Дордалова замка растаяло, как лед жарким летом. Ярость уступила место здравому смыслу, и кожа Реатура приобрела свой обычный зеленый оттенок.

– Я не могу позволить Дордалу оставить наших масси у себя, – медленно проговорил хозяин владения. – Если закрыть глаза на это преступление, самцы Дордала украдут снова. А потом и Гребур решит, что сможет поживиться в моем владении. Эти два паршивца, будь они прокляты, способны причинить мне чуть ли не больше неприятностей, нежели скармеры.

– Способны и, вероятно, причинят, – согласился Гарро. – Что до скармеров, то я до сих пор не могу взять в толк, как они намерены пересечь Ущелье Эрвис, если в нем полно воды.

– Я тоже понятия не имею, а вот Хогрэм знает. Не забывай, я ведь говорил с ним через волшебную коробочку человеков. Он уверен, что пересечет ущелье. Почему он так уверен?

– Он – скармер. Разве всегда можно объяснить, почему скармер делает то или другое? – презрительно заметил Гарро.

– Хогрэм хитер и коварен, но вовсе не глуп, – сказал Реатур. – Я не могу этого не признать. – Хозяин владения ненадолго задумался. – Вот что.

Найди Терната. Скажи ему, чтобы он собрал восемь… нет, девять по восемнадцать самцов и походным маршем отправлялся во владения Дордала. Пусть они заберут там больше масси, чем было украдено у нас, и пригонят стадо на наши земли. Скажи ему, чтобы он поспешил: никто не знает, когда придут скармеры, а для отражения их нападения нам потребуется много самцов. Каждый будет на счету.

Реатур велел Гарро повторить полученный приказ несколько раз вслух, пока не удостоверился, что самец запомнил все.

Вежливо расширившись перед отцом клана, Гарро торопливо удалился на поиски Терната. Глядя ему вслед тремя глазами, Реатур подумал о том, что давно уже следовало сделать. А именно: свергнуть Дордала и поставить на его место верного самца из своего клана – того же Энофа, к примеру. Это решило бы проблему с одним из соседей, по крайней мере до тех пор, когда титул хозяина владения унаследует преемник Энофа. Впрочем, к тому времени его, Реатура, скорее всего, уже не будет на свете.

«Но, если я поставлю Энофа на Дордалово место, чем это будет отличаться от стремления Хогрэма поставить Фралька на мое?» – спросил себя Реатур. И отличия нашлись очень быстро. Во-первых, Эноф и Дордал – оба омало, а не чужаки вроде скармеров. А во-вторых – есть большая разница, когда свергаешь ты, или когда сбрасывают тебя. Правда, вряд ли Дордал по достоинству оценит последний аргумент… Сам виноват: нечего таскать масси из чужих владений.

От размышлений о вероломном соседе Реатура отвлек бегущий к нему самец. Боги, неужели опять что-то стряслось? Реатуру вдруг захотелось отвернуть свои глазные стебли от самца и представить, что его и не существует вовсе. Как ни печально, позволить себе такого он не мог.

– В чем дело, Апбаджур? – спросил хозяин владения, выпустив воздух из дыхательных пор.

– У нас неприятность, отец клана. Начали таять северные стены замка, – доложил Апбаджур.

Реатур снова вздохнул. Северная стена подтаивала каждое лето, а в жаркое лето – в такое, как нынешнее – расплывалась так, что наводила на мысль о катастрофе.

– Полагаю, пришло время раскидывать грязь, – сказал он. Хороший слой грязи на крыше и стенах защищал лед от солнечных лучей.

– Я тоже так подумал, отец клана, – ответил Апбаджур. Он был искусным гравировщиком по льду, неплохим литейщиком и хорошо разбирался в подобных делах. – Я только хотел получить твое позволение на то, чтобы отвлечь для этого самцов от полевых работ.

– Бери, сколько тебе надо, – позволил Реатур, изрыгая мысленные проклятья. Сначала подавай самцов для наблюдения за Ущельем Эрвис, потом посылай отряд на разборку с Дордалом, а теперь еще и замок надо укреплять. А между тем посевы будут страдать без должной прополки. Но, с другой стороны, от них и вовсе ничего не останется, если вторжение скармеров все же увенчается успехом или Дордаловы самцы повадятся совершать набеги… К тому же что за жизнь в замке с обваливающимися стенами?

С двух сторон к Реатуру неслись двое самцов.

– Отец клана, отец клана, элоки!.. – кричал один.

– Отец клана, носвер пробрался в… – голосил второй.

Теперь Реатуру захотелось не просто отвернуть свои глазные стебли от подданных, а втянуть их в голову и прикинуться пнем. Он так и поступил бы, если бы не знал, что Ондити и Веноц даже тогда не отвяжутся от него – будут скакать вокруг ни в чем не повинного пня и задавать ему дурацкие вопросы.

– По очереди, – сказал Реатур устало, и Ондити первым приблизился к нему. – Ну что там натворили эти проклятые, жалкие, глупые элоки на сей раз?

* * *

– Ты уверен, что следовало отфутболивать Толмасова так резко? – спросил Ирв, прослушав запись последнего разговора с «Циолковским».

– Да, уверен, мать твою! – свирепо гаркнул Брэгг. Если он матерился, значит, был настроен не только зло, но и совершенно серьезно. – Пока русские торчат на своей стороне чертовой ямы, не их собачье дело, чем мы занимаемся здесь. К тому же если они вообразят, что мы решили снабдить Реатуровых парней пистолетами, то серьезно задумаются над тем, чтобы удержать банду Хогрэма на месте.

– Или решат установить паритет. То есть дадут скармерам автоматы.

– Об этом я не подумал, – нахмурился Брэгг. – Нет, они не пойдут на такое. Толмасов не тупица. Неважно, что он думает о нас, но плясать под дудку аборигенов он точно не станет. По крайней мере, я на его месте не стал бы.

– Хотелось бы надеяться, – сказал Ирв. – Если мы начнем палить друг в друга здесь, это обернется очень крупной заварухой дома, на Земле. Ни наши «ястребы», ни советские «голуби» не устоят от соблазна хорошенько пощипать друг другу перышки.

– Точно, – Брэгг кивнул. – Я же говорю, Толмасов не тупица. Но и не наш дружок… А потому надо время от времени совать ему в клюв пилюлю. Да погорше, чтоб жизнь медом не казалась.

– Ладно, Эллиот, – несколько успокоившись, Ирв вернулся к работе. Брэгг был излишне резок, но по сути прав. С русскими надо держать ухо востро – доверяй, но проверяй.

* * *

Толмасов еще раз прослушал запись присланного с Земли сообщения и покачал головой. «Принимайте решение относительно продажи огнестрельного оружия минервитянам по своему усмотрению»… Кто бы мог подумать, что Москва окажется столь щедрой при рассмотрении такого серьезного вопроса?

– И каково же будет ваше решение, о государь? – скорчив жалостливую рожу, спросил Руставели.

– Будь я государем, перво-наперво наказал бы одного дерзкого подданного путем обрезания оному чрезмерно длинного языка, – парировал полковник и, как ни пытался, не смог удержаться от улыбки. Сердиться на вечного приколиста Шоту смысла не имело: себе дороже. – А если серьезно, то решение я уже принял – извиниться перед Фральком за то, что мои хозяева владения не позволили мне продать скармерам автоматы.

Руставели зааплодировал, не снимая перчаток.

– Браво, товарищ полковник, отличное решение.

– Да, – согласилась Катя, поднимая голову от микроскопа.

Лопатин только молча повел своими широченными плечами. Толмасов догадывался, что принятым решением гэбэшник недоволен, но оспорить его не посмеет. Чего у него было не отнять, так это дисциплины. Лопатин повиновался командиру беспрекословно, с армейской аккуратностью.

«Да будь ты хоть трижды недоволен», – подумал полковник, выходя из палатки на поиски Фралька. Искать того долго ему не пришлось.

Выслушивая объяснения человека, старший из старших медленно, но неуклонно желтел. Толмасов знал, что аборигены желтеют только тогда, когда ссорятся между собой, но никогда не позволяют себе этого в общении с пришельцами. Если даже хитрый и дипломатичный Фральк не мог скрыть сейчас своей ярости, значит, дело принимало дурной оборот.

– Твои хозяева владения не понимают, что нам нужны автоматы, – сказал старший из старших. – Твои хозяева владения далеко. Ты – здесь. Продай нам автомат, и успех, которого мы добьемся с его помощью, проплывет над приказами твоих хозяев подобно льду по воде.

– Извини, – Толмасов развел руками. – Хотя мои хозяева владения и далеко, я не могу не подчиняться им, так же как ты не можешь не подчиняться Хогрэму.

– Не можешь? – переспросил Фральк, ужасно похожий сейчас на огромный банан, правда снабженный множеством не свойственных тропическому фрукту отростков. – Я думаю, вернее сказать, не хочешь…

«Бойся банана, когда он свиреп», – ни с того ни с сего подумал Толмасов и мотнул головой – надо поменьше общаться с Руставели и слушать его дурацкие шуточки.

Этот чертов Фральк его все-таки раскусил. Толмасову не хотелось лгать минервитянину, но пришлось.

– Что сделает с тобой Хогрэм, если узнает, что ты ослушался и не выполнил его волю? То-то. А мои хозяева владения накажут меня за неповиновение, когда я вернусь домой.

– Это твое последнее слово? – спросил старший из старших.

– Сожалею, но да.

– Тебе придется сожалеть еще больше. – Будь Фральк человеком, он развернулся бы на каблуках и потопал бы прочь. Старший из старших человеком не был, но, уходя, отвернул от Толмасова все свои глазные стебли, что тоже смотрелось не слабо.

Полковник рассеянно гулял по окрестностям города Хогрэма, пока не забрел на одну из многочисленных торговых площадок. Если бы он закрыл глаза и просто вслушался бы в многоголосый шум вокруг, то без труда смог бы представить себя стоящим посреди смоленского колхозного рынка, где приезжие селянки и городские домохозяйки вовсю торгуются из-за картошки, моркови, яблок… Тонкие голоса аборигенов лишь усиливали сходство.

Двое самцов возникли у Толмасова по бокам и мягко оттеснили его в сторону. Один держал в руке копье, другой – топор советского производства.

– Пожалуйста, возвращайся в свой дом из ткани, человек, – сказал самец с копьем. Слово «пожалуйста» звучало в этом приказе явно лишним.

– Почему? – спросил Толмасов, но осекся, больше чем уверенный, что оба воина были в русском явно «не бум-бум», а потому добавил на минервитянском: – Много раз я, человеки, подобные мне, приходить сюда. Мы не делать вреда, не беспокоить самцы Хогрэма. Почему я не смотреть сейчас?

– Потому что Фральк приказал, от имени Хогрэма, – ответил самец, выставляя вперед копье. – Немедленно возвращайся в свой дом из ткани.

– Я уходить, – согласился полковник. Вот тебе и банан! Банан не банан, а фрукт еще тот. Времени зря не теряет. Хоть и по-мелкому, но мстит.

Вернувшись в лагерь экспедиции, он обнаружил, что мстить старший из старших умел не только по-мелкому. Штук девять минервитян уже окружили оранжевый пузырь палатки. Предводитель отряда что-то втолковывал Лопатину. «Счастливчик, и не боится же запросто болтать с гэбэшником, – подумал полковник с улыбкой. – Незнание – великая сила».

Улыбка сползла с его губ, когда он, подойдя ближе, услышал, ЧТО говорил минервитянин.

– … Вы, странные существа, имеете интересные приспособления, и за то, чтобы вы давали их нам, мы позволяли вам ходить куда угодно и что угодно делать. Теперь же, когда вы не желаете поделиться с нами одним из этих приспособлений, мы отказываемся предоставлять вам привилегии, которые вы заслуживали лишь своим хорошим поведением.

Воин долдонил явно заученный им текст, как солдат, раз и навсегда вызубривший устав.

– Я только хотел выходить, посмотреть, – запротестовал Лопатин на своем корявом минервитянском.

– Вы, странные существа, имеете… – снова завел свою пластинку самец. Кто-то хорошенько вбил эту песенку в его осьминожью башку. Кто-то… Хогрэм или Фральк, больше некому.

Оторвавшись от своего «эскорта», Толмасов направился прямо к спорящим. Лопатин одарил командира исполненным благодарности взглядом, на которые никогда не был особенно щедр. Самец, конечно же, немедленно выставил в направлении полковника «свободный» глазной стебель. Идеальный охранник – никогда не застанешь врасплох.

– Что ты здесь делать? – спросил полковник сурово и резко поднял руку, когда самец снова завел речь про «вы, странные существа… ». – Это я уже слышать. Что ты делать с человеки?

Граммофонная игла на заезженной пластинке наконец-то перескочила на другую дорожку.

– Впредь вам надлежит оставаться внутри этого дома. Не выходить наружу. Если вы не делаете того, чего хотим мы, говорит хозяин владения, мы не позволим вам делать того, чего хотите вы. Хозяин владения – торговец, а не даритель.

– Мы делать только то, что приказывать наши хозяева владения, – попробовал возразить Толмасов.

– А я делаю только то, что приказывает хозяин владения мне, – спокойно ответил самец.

Полковник решил сменить тактику.

– Мы показывать, что мы друзья Хогрэма, много, много раз. Почему он так сердится сейчас, из-за одно маленькое дело?

Не стояла бы здесь такая холодрыга, его прошибло бы потом. Неожиданный домашний арест грозил сорвать сбор необходимых экспедиции данных. И, кажется, Хогрэм прекрасно понимал это. Толмасов просто шалел от мысли, что эти темные, живущие бог знает при каком строе и уровне развития аборигены пытаются давить на него, видят в нем ровню. Но приходилось признать, что мозгов Хогрэму и его бананообразному сынишке не занимать.

И тут полковник получил еще одно веское доказательство того, что минервитянам известно о «человеках» больше, чем последним хотелось бы.

– Одно маленькое дело, да? – передразнил его самец. – Тогда почему же вы скрывали от нас, что один из вас – взрослая самка? Мы догадались сами и поняли, что вы еще более чудовищные создания, чем нам казалось раньше.

– Мы не скрывать, – Толмасов обменялся тревожным взглядом с Лопатиным. – Просто нас никто не спрашивать.

– Ага, поэтому и вы ничего не сказали? Мы называем это ответом торговца, – сказал самец. Полковник почувствовал некоторое облегчение. Сравнение с торговцем в устах скармера означало похвалу. – Если вы – торговцы, – продолжил самец, – вы поймете, что мы делаем то, что должны делать, чтобы заставить вас вести себя так, как хотим мы. Если вы послушаетесь, то получите обратно ваши привилегии. А до тех пор оставайтесь здесь. Войди в свой дом.

– Как долго мы оставаться? – спросил Толмасов.

– Я уже сказал: до тех пор, пока не начнете вести себя так, как нужно нам. А как долго – зависит от вас.

– Не можем сделать то, что вы хотеть.

– Тогда вы останетесь здесь надолго, – последовал безапелляционный ответ.

– Нам не хватит провианта и на неделю, – сказал Лопатин по-русски.

– Похоже, им наплевать, – ответил Толмасов.

– Немедленно войдите в дом, – повторил минервитянин, не желая слушать непонятную ему болтовню человеков. По его жесту стражники вскинули копья. Толмасову и Лопатину пришлось повиноваться.

Сидевшие в палатке Катя и Руставели слышали все, что происходило снаружи. При виде вошедшего первым Лопатина биолог подскочил и церемонно поклонился.

– Добро пожаловать в ГУЛАГ, Олег Борисович.

– Ну ты меня достал, грузинская… – гэбэшник осекся, как только в палатку вошел Толмасов.

– Прекратите вы оба! – рявкнул полковник. – Я не жду от вас взаимной приязни, но уважения друг к другу требую, хотя бы внешнего. До вас что, ни хрена не дошло, что случилось?

– Дошло, – буркнул Руставели. – Прошу прощения, товарищ полковник.

Лопатин, помедлив, кивнул.

– Думаю, не так уж сложно представить, что мы просто живем в хорошей двухкомнатной квартире, где, правда, ютятся четыре поколения нашего семейства, – сказала Катя.

Мужчины рассмеялись.

– Да, – ответил Толмасов. Ему не стоило большого труда представить то, о чем сказала Катя. Почти все так жили в Смоленске после войны, когда, как уродливые поганки, вырастали из обугленной земли обожаемые Сталиным а-ля готические дома, где за неуклюжей роскошью фасадов ютились в коммуналках люди. Полковник и в мыслях никогда не держал, что придет день, и эти воспоминания вызовут у него смех. Катя, умница, чисто по-женски сумела разрядить напряженность момента.

– Сходство станет еще более разительным, когда засорится наш скромный химический сортир, – без тени улыбки заявил Руставели.

Толмасов не мог с ним не согласиться. Пройдет несколько дней, от силы неделя, и в палатке будет царить такая вонь, что…

– Обогревателю скоро понадобится газ, – напомнила Катя. – Да и плите тоже. Не сможем ни чайку вскипятить, ни консервантов разогреть. А как насчет воды? Где ее брать?

Толмасов поморщился. Минервитяне могут сжалиться и позволить им собрать льда или снега… А могут и отказать. Если так, то осада закончится довольно быстро.

– Послушайте, но если аборигены так уж жаждут заполучить «Калашников», то, может, дать им попробовать? – сказал Лопатин, но, не дожидаясь ответа, сам покачал головой: – Нет, не пойдет. Нравится нам это или нет, но мы живем в эпоху средств массовой информации. Несколько пуль здесь могут аукнуться несколькими бомбами там, на Земле.

– Да, Империю Зла всегда приятнее и удобнее строить втихую, так, чтобы слухи о строительстве не просачивались за ее пределы, – сказал Руставели – Грузия на собственном опыте узнала это очень хорошо, – на какое-то мгновение в его глазах, черными углями выделявшихся на узком лице, промелькнуло такое мрачное выражение, что трое русских, сидевших в палатке, поежились. Им показалось, будто кавказец – такой же инопланетянин, как те, что окружали палатку. Только абсолютно запредельный, темный, неизученный.

Из его слов могло разгореться пламя конфликта. Может, он к этому и стремился. Но тут снаружи позвали:

– Сергей Константинович, выйди, пожалуйста. Один.

– Фральк, – прошептал Толмасов одними губами и, не видя иного выбора, откинул полог палатки и шагнул наружу. – Привет. Что ты намерен делать с нами? – с ходу спросил он.

– Делать с вами? – невинно переспросил Фральк на своем языке. – Ничего, просто мы будем держать вас здесь, а других двух человеков – в большой небесной лодке. – Он сделал небольшую паузу, как бы сомневаясь, стоит ли продолжать. – Машина, которая путешествует туда-сюда между ПАЛАТКА и большой небесной лодкой, может продолжать делать это при… условии, что будет пользоваться только тем путем, которым всегда.

– Спасибо хоть за то, что позволяешь нам питаться и оставаться в тепле, – сказал Толмасов по возможности вежливо. Внутри у него все кипело. Надо отдать минервитянам должное, они сумели нащупать у землян самую уязвимую точку. Находиться на Минерве и не иметь возможности исследовать ее – это все равно что лежать в койке с красивой – и дорогой, ох, какой дорогой! – проституткой и не заниматься с ней любовью.

– Мы никаким образом не причиним вам вреда, – заверил Фральк. – В особенности я, ты ведь спас мне жизнь. Просто Хогрэм, желая сохранить с помощью твоего автомата жизни множества самцов, не хочет больше сотрудничать с вами, поскольку вы не хотите сотрудничать с нами.

– Тебе бы, мудила, статейки для «Правды» кропать, – пробормотал Толмасов, почуяв в речах старшего из старших знакомые нотки газетных передовиц. Все эти штампики вроде «мы скорее опечалены, нежели разгневаны», «все делается для вашего же блага» и далее в том же духе. – Пойми, – проговорил он внятно, – мои хозяева владения…

– Очень далеко, – Фральк не дал ему договорить. – А Хогрэм здесь, и вы тоже здесь. Тебе лучше помнить об этом.

Толмасов махнул рукой в сторону вооруженных копьями воинов.

– Об этом трудно забыть.

– Считай, что они здесь, чтобы оберегать вас, – любезно посоветовал старший из старших.

Толмасов не знал, как сказать «лицемер» по-скармерски, а русского слова Фральк бы не понял. Так что разговор на этом и прекратился. Когда полковник зашел в палатку, Фральк крикнул ему в спину:

– Хорошо подумай, что ты делаешь, Сергей Константинович.

– К чертовой… – Толмасов тяжело рухнул на стул перед рацией и с яростью опустил кулак на кнопку вызова. «Циолковский» вышел на связь, и полковник, не делая пауз, оттарабанил в микрофон сжатый рассказ о том, что случилось за последние часы.

– Правильно ли я вас понял, товарищ полковник? – осторожно спросил Брюсов спустя минуту. – Нам следует беспрекословно подчиняться минервитянским самцам, когда они прибудут?

– Да, Валера, да, – прорычал Толмасов. – Другого выхода я пока не вижу. Оружие не применять, это приказ. Будем сидеть и ждать, пока не выяснится, кто более упрям, мы или Хогрэм.

За последующие десять дней у полковника выработалась стойкая ненависть к оранжевому цвету. Не питая особо нежных чувств к Лопатину, теперь он почти открыто презирал его. Постоянные шуточки Руставели обрыдли ему до скрежета зубовного. Даже Катя начала действовать на нервы. Впрочем, Толмасов догадывался, что его «сожители» платили ему и друг другу той же монетой.

Тарантулы спокойно шипели себе в своей банке, пока на одиннадцатый день не пришел вызов с «Циолковского».

– Москва недоумевает, почему мы не присылаем им свежих данных о новых поездках, а продолжаем давать информацию о работах, проведенных минимум две недели назад, – доложил Ворошилов.

– Пошлите Москву куда подальше, Юрий Иванович, – ответил ему Толмасов. По негласному сговору узники не упоминали в разговорах слово «москва», все еще надеясь, что конфликт с минервитянами как-нибудь разрешится сам собой.

– От этого воздержусь, но сказать им хоть что-нибудь давно пора… – пробормотал химик.

– Если говорить, то только правду, – вздохнул полковник. Раз уж сверхтерпеливый тихоня химик начал ворчать, значит, дела действительно обстояли плохо.

Пришедшая на следующий день радиограмма с Земли была суха и конкретна: «Используйте любые средства, необходимые для поддержания хороших отношений с аборигенами, и продолжайте запланированную программу исследований».

– Нужен инструктор по стрельбе, – пропел Руставели. – Есть добровольцы?

Толмасов только хмыкнул.

* * *

Фральк в пять глаз наблюдал за тем, как человек открыл небольшую задвижку и вставил в нижнюю часть автомата кривую коричневую коробочку.

– Здесь содержатся пули, – сказал Олег.

– Пули, – повторил Фральк. Как много слов предстояло заучить! И ведь ни одно никак не переведешь на скармерский; эквивалентов новым понятиям в нем не существовало. – Пули, пули, пули.

– Хорошо. Пули выходить из дула, когда ты спускать курок.

– Дуло. Курок – Фральк повторял слова, а Олег, держа автомат в одной из своих многопалых рук, указывал на его части.

Затем он протянул автомат старшему из старших.

– Давай. Спускай курок.

– Что? – Фральк начал тревожно синеть. – Ты сказал, что… пули должны выйти! – Он уже видел, ЧТО сделали пули с кронгом. А что если сейчас они сделают то же самое с ним или с Олегом?

– Давай. Нажимай, – повторил Олег.

Фральк с опаской дотронулся когтем до спускового крючка – твердого как камень и гладкого как лед. Потом нажал на него. Ничего не произошло.

– Нет пуль, – сказал он облегченно.

– Нет пуль, – согласился Олег, забрал автомат и щелкнул маленькой штучкой, чуть повыше спускового крючка. – А это регулятор.

– Регулятор, – послушно повторил Фральк.

– Да. Когда регулятор вверх, ты не нажимать на курок. Когда регулятор вверх, автомат не стрелять случайно.

– Вверх, – сказал Фральк. При мысли о том, что автомат может выстрелить случайно, ему снова захотелось посинеть. Копье или топор делали только то, чего требовал от них воин. Автомат, похоже, мог изредка действовать по собственному усмотрению. Старший из старших сильно сомневался, что осмелится ходить с автоматом, когда рядом не будет никого из человеков.

– Смотри! – Олег сдвинул регулятор. – Когда он здесь, не вверху, не внизу, автомат стрелять много пуль сразу, одна за другая. – Он еще раз щелкнул регулятором. – Когда внизу, автомат стрелять по одна пуля.

– Зачем? – спросил Фральк.

– Если враг близко, ты использовать меньше пуль и сохранять их для другие враги.

– А-а, – сказал старший из старших, – ясно. До чего же много нужно было запомнить!