Текст книги "Битва в космосе"

– Хорошо. Мы заставим его уничтожать паразитов в помещениях замка, – сказал Реатур. Глазные стебли Ситтена дрогнули, но тут же замерли, словно воспитатель был не совсем уверен, шутит хозяин владения или говорит серьезно. – Не обращай внимания, – успокоил его Реатур. – Я пошутил. Знаешь, созерцание вновь отпочковавшихся просто напоминает мне, что жизнь продолжается, вот и все. В последнее время столько забот – и человеки, и скармеры, – поневоле забываешь о нормальных, обыденных вещах.

– Понимаю, отец клана. Тебе приходится туго, – сочувственно сказал Ситтен.

– Да, иной раз хочется… – Реатур вдруг осекся, смущенный тем, что так разоткровенничался со своим подданным. Не пристало хозяину владения жаловаться кому-либо на судьбу; только самому себе можно, иногда, когда никто не слышит. Другим – нет. Даже Тернату, не говоря уже о скромном воспитателе отпочковавшихся, одной из основных обязанностей которого является обучение детенышей тому, как самостоятельно выпутываться из трудных ситуаций.

В конце концов малыш вырвался из рук Ситтена и принялся носиться по комнате, подобно обезумевшему бегунку, пока воспитатель и Реатур не поймали его снова, причем постреленок царапнул-таки папашу дважды и один раз укусил.

– С твоего позволения, отец клана, я отнесу его обратно, – сказал Ситтен, крепко сжимая извивающегося и визжащего воспитанника двумя руками.

– Ступай, – Реатур потирал руку, которую больно укусил острыми зубками детеныш. – Тебе следовало бы научить маленького болвана тому, что собственного отца должно уважать, – проворчал он. – Или, по крайней мере, тому, что ты и я – существа такого же вида, что и он, а не парочка клеморов, которых чем быстрее изловишь и съешь, тем лучше.

– Он ведь очень молод, – промолвил воспитатель.

– Конечно, конечно…

«И все равно, – подумал Реатур, когда Ситтен исчез за дверью, – глупому маленькому созданию уже пора проявлять больше разума… Впрочем, мать его, Байал, никогда особым умом не отличалась». Хозяин владения был почему-то уверен, что отпочковавшиеся от Ламры детеныши будут вести себя разумнее. Но сама Ламра этого не увидит: ведь, принеся приплод, она должна умереть…

* * *

– Лодки получаются превосходные, отец клана, – сообщил Фральк Хогрэму. – У нас достаточно много рабочих для того, чтобы быстро изготавливать каркасы и натягивать на них шкуры. Как ты и предсказывал, перспектива работы привлекла сюда самцов с самых отдаленных ферм.

«Небольшая лесть никогда не помешает, – подумал старший из старших, – особенно если она соответствует действительности».

Хогрэм, однако, не особенно доверял лести, поскольку слушал ее дольше, чем Фральк прожил на свете.

– К тому времени, когда Ущелье Эрвис наполнится водой, у нас будет достаточное количество лодок? – спросил он с сомнением.

– Да, – уверенно заявил Фральк и опять же не солгал – какой смысл лгать о том, что Хогрэм легко может проверить?

– Хорошо, – сухо ответил Хогрэм. Фральк уже в который раз напомнил себе, что в общении с хозяином владения следует держать глазные стебли востро: старик все видит насквозь Дав возможность молодому самцу поразмышлять на эту тему, Хогрэм продолжил: – Эти проклятые штуковины ДЕЙСТВИТЕЛЬНО останутся на поверхности воды, когда в них залезут наши самцы?

– Ты имеешь в виду, будут ли они ПЛАВАТЬ? – Фральк употребил лануамский технический термин с такой легкостью, словно пользовался им по меньшей мере несколько лет, и с удовлетворением отметил, что это произвело впечатление на повелителя. – Панджанд, Ивек! – крикнул Фральк, взмахнув одной из рук. – Принесите таз и макет. Я хочу продемонстрировать хозяину владения результаты наших опытов.

Слуги, ожидавшие зова старшего из старших в задней части приемного покоя Хогрэма, подняли с пола тяжелый каменный таз и понесли его. Одна из трех рук, которыми Ивек держал ношу, соскользнула, и немного воды из таза пролилось на пол, прежде чем слуга успел снова подхватить его.

– А, – сказал Хогрэм, протягивая в сторону приближающихся самцов еще один глазной стебель, – я-то думал, почему они не воспользовались сосудом изо льда? Теперь понятно. – Глазные стебли его покачнулись. – Помести воду в лед – и ни то, ни другое долго не продержится.

– Совершенно верно, – согласился Фральк с таким уважением, будто Хогрэм изрек нечто непревзойденное по мудрости, а не банальную истину. – Поставьте сюда, – добавил старший из старших, когда Панджанд и Ивек поднесли к нему таз.

Оба самца расширились и, осторожно опустив свою ношу на пол, остались в почтительной позе, пока Хогрэм взмахом руки не позволил им вытянуться снова. Панджанд протянул Фральку маленькую лодку.

Тот осторожно поместил ее на поверхность воды.

– Видишь, отец клана, она ПЛАВАЕТ.

– Вижу, старший, но останется ли она на поверхности, ежели нагрузить ее? – Хозяин владения предпочитал обходиться без мудреных иностранных словечек, но знал, какие вопросы задавать.

– Ивек, – позвал Фральк.

Слуга протянул ему сплетенную из прутьев клетку, которую до этого держал вне поля зрения Хогрэма. По клетке сновал полуприрученный бегунок. Фральк развязал веревку, стягивающую прутья сверху, запустил в клетку руку и взял бегунка. Тот возмущенно заколотил лапками по руке старшего из старших, но царапаться коготками не стал.

– Вес бегунка, отец клана, соотносится с размером и вместимостью этой игрушечной лодки примерно так же, как вес наших самцов будет соотноситься с размером и вместимостью большой лодки, – пояснил Фральк и опустил маленькое животное в лодку. Незнакомое ощущение движения по воде заставило бегунка замереть на месте и пронзительно заверещать от ужаса.

Хогрэм смотрел на макет лодки тремя глазами, обратив еще один к Фральку.

– Очень интересно, старший из старших, – наконец вымолвил хозяин владения. – Похоже, у тебя есть ответы на большинство волнующих меня вопросов.

Фральк внутренне возликовал – подобные слова скупого на похвалу Хогрэма означали высшую степень оной.

И тут произошло нечто, от чего все Фральковы глазные стебли едва не переплелись в один тугой узел. Проклятый бегунок, он, конечно же, выбрал самый подходящий момент, чтобы улизнуть! Словно придя в себя, зверек заметался по лодке, отчего та накренилась и зачерпнула краем порядочное количество воды. Ошеломленный Фральк отчаянно пытался вспомнить лануамское слово, обозначающее то, что происходит в ситуации, когда нечто ПЛАВАЮЩЕЕ внезапно теряет способность плавать. Так и не вспомнив его, Фральк тупо глазел на бегунка, который, неистово суча всеми своими конечностями, медленно погружался вместе с лодкой на дно каменной чаши.

С приличествующим его годам самообладанием Хогрэм вынул бегунка из таза и опустил его на пол. Зверушка припустила прочь со скоростью, способность к которой и дала ее племени название. Фральк провожал бегунка взглядом, гадая, не улепетывают ли вместе с проклятой тварью все его надежды.

– Я полагаю, наших самцов следует проинструктировать насчет того, чтобы они не раскачивали лодки и не перепрыгивали через их края во время переправы через Ущелье Эрвис, – сухо провозгласил Хогрэм.

– Что? Да, отец клана. Конечно, отец клана, – пролепетал подавленный Фральк, с облегчением осознавая, что Хогрэм все же не намерен ставить крест на проекте постройки лодок и не собирается поручать его кому-либо другому вместо него, Фралька.

– Хочу спросить тебя кое о чем, старший из старших, – медленно проговорил Хогрэм.

– Я весь внимание, отец клана. – Фральк мгновенно отошел от потрясения, вызванного фиаско с «пассажиром» лодки. – Что тебя интересует?

– Я вот все думаю, понимают ли что-нибудь чужаки в этих… лодках. Они ведь настолько горячие, что, должно быть, знают о воде столько же, сколько мы – обо льде. Если так, то им наверняка знакомы все ее подлости и достоинства… Твое мнение?

– Они, кажется, что-то говорили об этом, – осторожно начал Фральк. – Но поскольку сам я в таких делах все еще несмышленый отпочковавшийся, я не уверен, смогут ли человеки оказать нам здесь существенную помощь. Но, если ты желаешь, я постараюсь выведать у них, насколько они опытны в обращении с водой.

– Что ж, попробуй, – разрешил Хогрэм, и Фральку пришлось колоссальным усилием воли сдержать изменение цвета своего тела – он давно боялся, что отец заговорит об обращении за советом к чужакам, но все надеялся, что этого не случится. – Похоже, я поступил правильно, – продолжил хозяин владения, – поручив именно тебе как постройку лодок, так и ведение дел с чужаками. Мне почему-то кажется, что оба эти предприятия могут иметь точки соприкосновения. Так что действуй. Я в тебя по-прежнему верю.

– Благодарю, отец клана. Щедрость твоя безгранична, равно как и твоя мудрость, – Фральк уважительно, но с достоинством расширился.

– Тебе нет равных в сыновьей почтительности, старший из старших, – хозяин владения колыхнул глазными стеблями. – Однако довольно взаимных восхвалений. Делом надо заниматься, делом. Будь уверен, отныне я стану наблюдать за твоей работой всеми своими шестью глазами.

– Ты уделяешь мне больше внимания, чем я того заслуживаю, – позволил себе Фральк вежливо укорить хозяина владения. Он уже давно подозревал, что кое-кто из помогавших ему в строительстве лодок самцов отчитывается о ходе работ непосредственно перед Хогрэмом. «Ну что же, это в порядке вещей, – подумал старший из старших. – Будь я хозяином владения, то лично контролировал бы весь проект. А старик слишком умен, чтобы всецело полагаться на кого-либо одного, пусть даже на старшего из старших. У которого, – мысленно усмехнулся Фральк, – есть и свои маленькие интересы, а не только заботы о процветании клана».

* * *

Ирв сидел в рубке, когда на радиопередатчике засветился монитор канала межкорабельной связи. Антрополог взял микрофон.

– «Афина» на связи, говорит Левитт, – сказал он на неплохом русском. – Слушаю вас, «Циолковский».

– Здравствуйте, Ирвинг. Говорит полковник Толмасов. Вам не составит большого труда пригласить к микрофону полковника Брэгга? У меня есть информация, которая требует обсуждения на командном уровне.

– Секунду, – нахмурив брови, Ирв отключил микрофон. Толмасовский английский всегда звучал чопорно, но сегодня церемонность советского полковника переходила все границы. Ирв ткнул указательным пальцем в клавишу включения интеркома: в данный момент Брэгг у себя в каюте просматривал компьютерные распечатки.

– Слушаю, – откликнулся пилот.

– На связи Толмасов. Заявил, что будет говорить только с тобой. Похоже, приготовил нам какой-то сюрприз.

– Думаешь? – спокойно, как всегда, ответил Брэгг. Ирв был абсолютно уверен, что за фасадом холодной невозмутимости командира скрыты свойственные всякому нормальному человеку эмоции, просто тот редко позволял им вырываться наружу. – Сейчас буду, – бросил Брэгг, – иду.

Ирв снова открыл канал связи с «Циолковским», и Толмасов немедленно откликнулся:

– Да.

– Сергей Константинович, сейчас будете говорить с командиром, – сказал антрополог и передал микрофон усевшемуся рядом Брэггу.

– Что же вы хотите сказать мне такого, чего не должен знать мой экипаж? – Прямой вопрос прозвучал по-русски даже грубее, чем если бы Брэгг задал его на английском.

– Полковник Брэгг, я вызвал вас, чтобы заявить официальный протест по поводу сокрытия вами истинных координат совершившего посадку на планету Минерва автоматического зонда «Викинг-1», а также циничного использования вами этой утаенной информации для вступления в контакт с аборигенами, нашедшими названный мной выше аппарат.

– Вы вольны заявлять все, что вам угодно, Сергей Константинович, – сказал Брэгг. – Мы получили новые посадочные координаты незадолго до того, как приступили к захождению на посадку, и едва успели скорректировать траекторию спуска, чтобы приземлиться в месте, рекомендованном нам Хьюстоном.

– Новые координаты содержались в полученной вами накануне шифровке?

– Неужели вы всерьез рассчитываете, что я отвечу на подобный вопрос?

– Почему нет? Знаете, полковник Брэгг, порядочный человек, каковым я вас до последнего времени считал, поделился бы с нами новой информацией, – с укором проговорил Толмасов. – Факт ее сокрытия естественным образом заставляет нас сомневаться в вашей готовности к честному сотрудничеству.

– Порядочный человек, Сергей Константинович, не стал бы скрывать от нас сведения о том, что минервитяне, населяющие ВАШУ сторону Каньона Йотун, готовятся к вооруженному вторжению на НАШУ сторону, – сурово и внятно ответил Брэгг – Никакой информации по этому поводу мы не получили, а потому я считаю, что ваши претензии к нам звучат, мягко говоря, странно

В эфире повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь тихим потрескиванием.

– Аборигены не находятся под нашим контролем, полковник Брэгг, – сказал наконец Толмасов. – К разработке планов относительно военной экспансии на восточную сторону Каньона Йотун они приступили задолго до нашего появления здесь.

– Вполне вероятно. И все же, Сергей Константинович, я считаю, что вы обязаны были предупредить нас о готовящемся вторжении. Это я к тому, что вы говорили что-то насчет порядочности… Все. Конец связи, – довольный собой, Брэгг отключил микрофон и откинулся на спинку кресла.

Ирв понимал его чувства.

– Да, Эллиот, на сей раз ты подрезал Толмасова как следует. Назвать русского чуть ли не подлецом и не дать ему возможности ответить… —антрополог усмехнулся, покачав головой.

– Мм-хмм. – Брэгг потер пальцами пробивающуюся на подбородке щетину. – Если бы Фрэнк не имел обыкновения трепаться с аборигенами за жизнь, я не узнал бы о военных планах шестигла-

зых парней с запада и в итоге получил бы хороший нокаут от нашего советского друга, любящего поболтать о порядочности. Такие дела, – он устало вздохнул. – Знаешь, Ирв, жутко хочется сигаретку. Я завязал с этим дерьмом пятнадцать лет назад, но иногда дьяволу душу готов продать за пару затяжек. – Брэгг поднялся с кресла и потянулся, разминая мышцы. – Ладно, потехе конец, пора возвращаться к работе.

– Пойдешь рисовать на фюзеляже «Афины» серп и молот?

Брэгг хохотнул.

– Я бы не прочь, но только после того, как Толмасов изобразит на борту «Циолковского» наш звездно-полосатый вымпел. – Он неожиданно посерьезнел. – Откровенно говоря, мне все это не по нутру. Я говорю о той грызне, которую мы с русскими затеяли сразу после окончания второй мировой. Суем друг другу палки в колеса даже здесь, на Минерве. Противно.

Не дожидаясь ответа, он вышел из рубки, оставив Ирва наедине с размышлениями о том, сколь бездонна и как неожиданна в своих проявлениях душа человеческая. Даже душа циничного вояки Эллиота Брэгга.

* * *

Ламра нещадно чесала себя четырьмя руками сразу. Кожа на растущих почках натянулась и сильно зудела. Сара направил на самку делатель картинок. Раздался щелчок.

– Дай картинку меня, пожалуйста, – попросила Ламра, протягивая две руки.

– Не такой делатель картинок, – ответил Сара после того, как Ламра повторила просьбу дважды.

Самка смущенно втянула глазные стебли.

– Правильно. Я забыла. Тот, от которого ты получаешь картинки сразу, испражняет их откуда-то снизу. А этот другой, он долго держит их внутри.

– Да, Ламра. – Сара наклонился к Ламре, и та почувствовала смутную нервозность. Что-то подобное она испытала, когда Реатур расширился перед ней. – Другие самки не понимать это. Некоторые самцы не понимать это.

– У меня есть глаза. Глаза для того, чтобы видеть. – Ламра на мгновение закрыла все шесть глаз сразу – весь окружающий мир, разумеется, исчез. Она открыла их, и мир вернулся. Сара внимательно смотрел на нее своей единственной парой глаз. – Как ты можешь жить, если видишь только половину из того, что тебя окружает?

Верхняя часть Сариного тела странно дернулась – это движение обозначало, что человек не знает, что сказать.

– Все человеки такой, – ответил Сара. – Человеки другой не бывать.

– Как печально.

Места, где Сарины руки соединялись с телом, вздрогнули еще раз.

– А вот вы не все одинаковый.

Ламра повернула к человеку третий глазной стебель – такие разговоры ей нравились, хотя случались крайне редко. Так с ней не говорил никто, даже Реатур. Обращаясь к ней, хозяин владения будто заставлял себя говорить серьезно, тогда как Сара казался серьезным всегда.

– Какая может быть между нами разница? – спросила Ламра. – Мы – самцы и самки. Вот и все различия, не так ли? – Сара промолчал. – Скажи мне, какая между нами разница, – требовательно повторила Ламра, от волнения несколько раз подпрыгнув на месте. – Скажи мне! Скажи мне!

– Какая разница? – Ламра уловила в голосе человека что-то новое, но значения этой перемены понять не смогла. – Ламра, ты знаешь, что произойти после… твое почкование?

– После почкования я умру, это же ясно, – ответила Ламра. – Кто когда-либо слыхал о другой самке?

– Человеки не такие. Они самцы, а я – самка, – Сара указал на себя. «Нет, УКАЗАЛА», – подумала Ламра в смятении. – Я старый… старый, как любой другой человек. Человечьи самки после… почковаться не умирать. Могут жить дальше.

– Жить дальше? – С таким же успехом Ламра могла бы на полном серьезе рассуждать о чем-нибудь вроде трех лун, спустившихся с небес и танцующих на поле. – Кто когда-либо слыхал о старой самке?

Древняя поговорка помогла Ламре уцепиться за ускользающую действительность – то, что говорил… говорила ей Сара, казалось очень странным. Даже более странным, чем все шесть глаз Реатура, направленные на нее.

– А кто когда-либо слыхать о человеки? – спросила Сара, и Ламра не нашлась, что ответить. Кто бы мог подумать? Человечья самка! – Если вещь ЕСТЬ, это значит, что она ДОЛЖЕН БЫТЬ? Правильно? – Сара повторила фразу несколько раз, переставляя в ней слова и выговаривая каждое из них очень отчетливо.

– Нет, слишком трудно, – пожаловалась Ламра.

– Хорошо. Я задавать вопрос не так трудный: ты хотеть почковаться и жить после?

Сара спросила об этом так, будто. —существовал один-единственный возможный ответ. Ламра совсем растерялась.

– Как я могу хотеть? – взвыла она. – Кто когда-либо слыхал о старой самке?

– НЕ хотеть жить дальше? – не отступала Сара. – Хотеть умереть, как Байал, залить кровь весь пол?

Прежде Ламра никогда не задумывалась о НЕУМИРАНИИ, но теперь, когда человек завел такой странный разговор, перспектива залить собственной кровью пол в Палате Почкований, а затем отправиться в небытие показалась ей особенно неприятной. Неужели существовал иной путь?

– Ты хочешь помочь мне… не умирать? – произнесла Ламра.

– Я хотеть, только не знать как, – сказала Сара.

– Но ты хочешь ПОПРОБОВАТЬ?

Сара пробормотал… пробормотала что-то на своем языке, а потом наклонила голову – движение, заменявшее человекам почтительное расширение. Затем она заговорила на языке омало:

– Ты задавать правильный вопрос. «Говорит почти так же, как Реатур, даже голос похож. Но как самка может иметь такой голос?» – подумала Ламра и с укором сказала:

– Ты мне не ответила.

– Не знать правильный ответ, – Сара вздохнула – почти так же, как это делал Реатур. – Я хотеть попытаться остановить твою кровь, когда почки отделяться от тебя. Сейчас не знать, как. Даже не знать, получится ли у меня. Я пробовать, если ты хотеть.

– Я не знаю, не знаю, не знаю, – проговорила Ламра, все больше поражаясь сходству Сары и Реатура – одинаковые голоса, одинаково сложные мысли в головах. – Спроси Реатура, – нашлась она наконец. – Если Реатур даст согласие, то и я соглашусь.

– Твое тело, – сказала Сара, – твоя жизнь.

– Нет, спроси Реатура.

Сара вскинула в воздух руки – Ламра видела такой жест впервые, а потому не поняла, что он означает.

– Хорошо. Я спросить Реатур. Спросить Реатур сейчас, – она развернулась и направилась к выходу из палат самок.

Ламра проводила ее взглядом и снова почесала зудящую кожу над почками. То, о чем говорила Сара, очень походило на выдумку и поэтому довольно быстро забывалось. К тому же до почкования еще далеко. Во всяком случае, оно случится не завтра. А что будет завтра или послезавтра… К чему заглядывать так далеко?

В зал вбежала Морна и, воспользовавшись задумчивостью подруги, схватила ее за две руки и дернула за них так сильно, что Ламра едва не грохнулась на пол. Взвизгнув, она вытянула сразу три руки, пытаясь шлепнуть Морну, но та увернулась и припустила наутек. Радостно покачивая глазными стеблями, Ламра бросилась ей вдогонку.

* * *

«Странник» с негромким урчанием уверенно пробирался по тундре, пока его правое переднее колесо не наехало на большой камень, припорошенный снегом. Мощная маленькая машина легко преодолела препятствие, правда изрядно тряхнув двоих седоков: рессоры минервохода и набивка сидений оставляли желать лучшего. При создании этого «транспортного средства высокой проходимости» советские конструкторы экономили каждый грамм его веса, чтобы облегчить транспортировку «Странника» на борту «Циолковского».

Верхние и нижние зубы Руставели звучно щелкнули друг об друга, оборвав напеваемую им грузинскую песню. Шота с театральной гримасой схватился за почки.

– Стало быть, вот на что похожа служба в танковых войсках.

– Я бы не возражал, если бы сейчас меня окружало несколько тонн стали. Трясло бы меньше, – ответил Брюсов, крепко сжимавший руль и не отводивший глаз от некоего подобия дороги.

– Я бы тоже, – Руставели поежился и с тоской добавил: – Да и в танке, думаю, было бы потеплее.

В условиях минервитянского климата ветрового стекла и тонких прутьев металлической рамы над кабиной явно не хватало для того, чтобы если не чувствовать себя в минервоходе защищенным, то хотя бы не трястись от холода. «Экономия веса, – с тоской подумал Руставели. – К чертям собачьим экономию веса! Десять дней едем по такой холодрыге… »

Порыв ветра бросил ему в лицо пригоршню снега. Выругавшись, грузин вытер лицо рукой и искоса взглянул на лингвиста. Тому залетавший сбоку снег был словно нипочем. Он, как и остальные трое русских из экипажа «Циолковского», чувствовал себя на Минерве вполне комфортно, надевая телогрейку, валенки и шапку-ушанку только потому, что этого требовала инструкция. Так, во всяком случае, казалось Руставели.

– Хочется чего-нибудь согревающего, – пробурчал он. – Женщину, например.

– Увы, тут я вам ничем помочь не могу, – хмыкнул Брюсов. – Может, чайку? – Не дожидаясь ответа, он притормозил, чтобы Руставели смог налить себе чая из термоса, при этом не расплескав его.

Грузин быстро налил себе чая и так же быстро выпил его, смакуя тепло.

– Не женщина, конечно, но все равно неплохо.

– Я бы тоже позволил себе кружечку, – сказал Брюсов. – Да и передохнуть пора.

Щеки биолога вспыхнули, но не от того тепла, которого он жаждал.

– Ради Бога, извините, Валерий Александрович. Поступил как последняя свинья, – он налил в кружку чая и протянул ее лингвисту. Время от времени подкалывать Брюсова – да, это он мог. А вот проявлять невоспитанность, пусть даже и случайную… Здесь совсем другое дело.

Метель, кажется, успокаивалась, и сейчас, когда минервоход стоял на месте, встречный ветер почти не чувствовался. Руставели огляделся.

– Думаю, надо сделать несколько снимков, – он взял с сиденья фотокамеру.

Здесь, в 120 километрах к северо-востоку от владения Реатура, местность была более скалистой. Совсем неподалеку пролегал Каньон Йотун.

Лингвист и биолог одновременно заметили в снегу какое-то движение. Первый тут же схватился за бинокль, второй – за телескопический объектив для своего «никона».

– Это не абориген, – пару секунд спустя констатировал Брюсов. – И не домашнее животное. По крайней мере, совершенно не походит на тех, которых мы уже видели.

– Да, – согласился Руставели, разглядывая неизвестное существо. Чем дольше он смотрел на него, тем сильнее ему делалось не по себе. Держа «никон» одной рукой, другой биолог нащупал «Калашникова».

Движения зверя мало напоминали движения прирученных аборигенами животных. Скорее, он двигался, как тигр – учитывая, конечно, «го минервитянскую специфику „конструкции“ тела. Тот же принцип радиальной симметрии, шесть рук, шесть ног, шесть глазных стеблей.

Минервитяне ходили легким шагом, их домашние животные передвигались тяжелой поступью. В походке этого существа бросалась в глаза крадучесть. Ноги у него были длинные и даже изящные, а руки, намного короче ног, бугрились узлами мышц и заканчивались когтями, рядом с которыми когти взрослого минервитянина выглядели бы ноготками земного ребенка. Да и глазные стебли, покачивающиеся в такт движениям зверя, напоминали шестерку ядовитых змей, готовых ринуться в молниеносную атаку.

Трое из шести были сейчас направлены на минервоход.

– Оно нас засекло, – встревоженно сказал Брюсов и мгновение спустя добавил: – И направляется к нам.

– Спасибо, я успел это заметить, – откликнулся Руставели, мысленно похвалив себя за способность даже в такой напряженный момент подтрунить над Брюсовым. Чего он сейчас хотел, так это выпрыгнуть из машины и как можно быстрее оказаться подальше отсюда. Вернее, этого желало его бренное тело. Разумом биолог с тоской сознавал, что шансы на победу в состязаниях с этой тварью по бегу у него ничтожные. Подавив желание «сделать ноги», он положил «никои» на сиденье и взял в руки автомат.

Зверь медленно приближался. Если бы он стоял на месте, то был бы почти незаметен даже на расстоянии меньше сотни метров: его коричневая шкура, покрытая грязно-белыми пятнами, сливалась с окружающим пейзажем. Так полосатый «камуфляж» тигра помогает ему оставаться практически невидимым в высокой траве. «Вряд ли такая аналогия является простым совпадением», – машинально подумал Руставели.

Он не спускал со зверя глаз, пока тот обходил минервоход, пристально разглядывая сидящих внутри людей.

– Может, нам следует ехать вперед? – нервно спросил Брюсов. – Попробуем оторваться от него.

– Подозреваю, что эта зверюга передвигается со скоростью, большей чем двадцать километров в час. Именно столько, насколько я знаю, может от силы выжать «Странник», – проговорил Руставели. – Или вы рассчитываете обмануть нашего незнакомца каким-либо искусным маневром? Он не выглядит простачком.

– Да, – вздохнул лингвист. – Эта тварь нас в момент догонит.

Отстегнув ремень безопасности, он встал с сиденья, намереваясь заснять животное так, чтобы в кадре не маячил затылок грузина.

Видимо, это движение Брюсова зверь воспринял как сигнал к действию. Впрочем, все произошло так быстро, что даже по прошествии некоторого времени Руставели не смог восстановить в памяти причинно-следственную связь инцидента. Уверен он был лишь в одном: не успел Брюсов подняться на ноги, как животное издало пронзительный вопль. Впоследствии Шота назвал этот вопль неземным, но сразу поправился: какой же еще вопль может издать минервитянское животное? Продолжая жутко вопить, зверь бросился на минервоход.

Рефлексы Руставели вскричали: «огонь!» Приклад автомата замолотил в плечо биолога прежде, чем тот осознал, что вскинул оружие. На сиденье посыпались горячие гильзы, и душераздирающий визг животного утонул в лающем стаккато «Калашникова».

Визг оборвался внезапно. Так же внезапно умолк спустя мгновение АК-74. Руставели мгновенно заменил обойму, но стрелять не стал – не было нужды. Далеко не все выстрелы попали в цель, но даже двух-трех высокоскоростных 5. 45-миллиметровых пуль было достаточно, чтобы уложить минервитянскую тварь. Она еще извивалась на снегу и дрыгала конечностями, но непосредственной угрозы для людей уже не представляла.

Брюсов бухнулся на сиденье так резко, что «Странник» покачнулся. Потом он снова привстал и рукой смахнул со своего сиденья пустые гильзы. Спустя некоторое время минервоход подкатился к издыхающему животному.

– Посмотрим, что мы здесь имеем, – пробормотал лингвист.

– Мы имеем, Валерий Александрович, как минимум одного человека, который несказанно рад тому, что эти твари не охотятся стаями.

Брюсов внимательно посмотрел на напарника и зябко повел плечами.

– Считайте, что таких людей двое, Шота Михайлович. Бабка часто рассказывала мне о своем детстве. Так вот, волчьи стаи просто терроризировали колхозные фермы. Сам я волков видел только в московском зоопарке и никогда не горел желанием познакомиться с ними поближе.

– Я тоже, – ответил Руставели, впервые целиком и полностью согласный с излюбленным объектом своих подначек.

Приподнявшись с сидений, они рассматривали животное. Оно лежало таким образом, что была видна его пасть, окруженная глазными стеблями. Длинные иглообразные зубы зверя не оставляли никаких сомнений в характере его пищевого рациона. Явно не травоядный.

Неожиданно одна из его верхних «лап» взметнулась и шлепнула по переднему левому крылу «Странника» с такой силой, что оба человека подпрыгнули. Грязно выругавшись, Руставели послал в поверженного монстра еще пару пуль, целясь в нервные центры, расположенные у минервитянских животных под глазными стеблями. Зверь дернулся еще раз и замер.

Пока Брюсов щелкал «никоном», Руставели положил автомат на сиденье, выбрался из минервохода и, раскопав рукой в перчатке снег, отыскал несколько камешков. Один из них он бросил в зверя. Тот не пошевелился, тогда грузин выбрал камешек покрупнее и швырнул его с большей силой. И снова никакой реакции. «Готов», – удовлетворенно подумал Руставели, но ошибся.

У неизвестного чудовища еще нашлись силы для последней судороги. Биолог прыгнул в сторону с быстротой и грацией, которым мог бы позавидовать ведущий артист Краснознаменного ансамбля песни и пляски. Он и сам не заметил, как «Калашников» вновь оказался у него в руках.

– Прыгать я еще буду, мать твою! – Руставели снова направил оружие на неподвижное тело.

– А почему бы и нет? – восхищенно произнес Брюсов. – Вы никогда не думали всерьез заняться спортом? Со способностью к таким эффектным прыжкам… – Грузин на глаз прикинул расстояние, отделявшее его теперь от животного, и тихонько присвистнул. – Прежде не замечали за собой такого таланта, а? – поинтересовался лингвист.

Быстро оправившись от потрясения, Руставели осклабился и неожиданно заговорил по-английски:

– У меня всегда недурно получались прыжки в длину… Спросите хоть Катю.

– Екатерину Федоровну? Откуда ей знать о ваших спорт… – Брюсов поморщился, запоздало почувствовав, что попался на очередной шуточке биолога.

– Да-да. Она для меня все равно что главный консультант по легкой атлетике, – широко улыбнувшись, добавил грузин опять-таки по-английски.

Брюсов промолчал.

«Тоже мне, лингвист, – презрительно подумал Руставели. – Ходячий словарь, а не человек, и ничего толком ответить не может. Сухарь». Вздохнув, грузин взял топор и хладнокровно отрубил от трупа несколько кусков на образцы для тщательного лабораторного анализа.