Текст книги "Битва в космосе"

– Нет, – Пэт поводила головой из стороны в сторону. – Сейчас очень больно?

– Не очень, – ответила Ламра и вдруг увидела в руках у Луизы двух пищащих, шевелящихся… Сначала она подумала, что это – большие бегунки, но потом вспомнила, что несколько раз Реатур показывал ей таких существ после того, как другие самки почковались. – А, отпочковавшиеся?

– Да. Хочешь посмотреть?

– Давай, – с интересом ответила Ламра. Правда, вскоре отпочковавшиеся ей надоели – чересчур суетливы и издают слишком много шума. – Хватит. Отпусти их на пол.

Ирв сказал что-то в свою коробочку с голосами, которая давно интересовала Ламру куда больше, чем сейчас ее собственные отпочковавшиеся. Она часто спрашивала себя, как человекам удается делать себя такими маленькими, чтобы залезать в коробочку и говорить оттуда. Правда, потом ей стало ясно, что они вовсе не прячутся там, а разговаривают на расстоянии. Сделанное открытие ее совершенно потрясло.

Похоже, на этот раз Ирву никто не ответил, потому что он потряс коробочку, разломил ее пополам, заглянул внутрь и опять соединил половинки в одно целое. Затем снова поднес коробочку ко рту и заговорил громче.

И снова никакого ответа. Тогда Пэт вынула свою коробочку и передала ее Ирву. И надо же, как раз в этот момент его коробочка вдруг заговорила таким же рокочущим, как у него, голосом. Ирв ответил. Ламра пока еще выучила мало слов из человечьего языка, но свое имя и имя Сары она узнала.

Мгновение спустя из коробочки донесся Сарин голос. Она тоже говорила о ней, о Ламре. И вдруг Сара сказала несколько слов на языке омало:

– Ламра, как ты? Как себя чувствуешь?

Глазные стебли самки качнулись от смеха, когда Ирв поднес коробочку к ее рту.

– Вы, человеки, задаете одни и те же вопросы.

– Не шути! – резко ответила Сара. – Скажи мне немедленно, как ты себя чувствуешь!

Ламра снова оглядела себя.

– Чувствую себя уродливой. К тому же эта… ЛЕНТА чешется.

– Я не об этом, – крикнула Сара. – Не смейся надо мной!

– Пожалуйста, Сара, не сердись, – Ламре захотелось втянуть руки и глазные стебли. – Думаю, со мной все в порядке, только у меня остались дырки в тех местах, где были почки. Они закроются или такими и останутся?

– Не знаю, Ламра. – Некоторое время в коробочке царила тишина, нарушаемая лишь слабым шипением. Затем Сара сказала: – Извини, Ламра, я не хотела сердиться на тебя. Я сердиться на себя.

Порой человеки говорили совершенно бессмысленные вещи.

– Почему ты должна сердиться на себя?

– Потому что меня не было рядом, когда ты почковалась, – ответила Сара. – Хотела быть рядом с тобой, чтобы помочь, но не смогла.

– О, не беспокойся, Сара, все нормально. Ирв, Пэт и… Луиза очень хорошо помогли мне. Что ты могла сделать такого, чего не смогли бы они?

Снова тишина. Ирв нажал что-то на коробочке и сказал:

– Ламра, это Сара придумала, как нам спасти тебя. Она показала нам, что делать. Нам просто повезло, что мы справились без нее. А если бы мы вдруг допустили ошибку, она показала бы нам, как исправить ее. – В его странном голосе звучала та же терпеливая нежность, что и в голосе Реатура, когда тот объяснял что-то юной, совсем недавно отпочковавшейся самке. Из этого Ламра заключила, что задала Саре глупый вопрос.

– Сара! – позвала она, когда Ирв снова нажал на коробочку пальцем и поднес ее ближе. – Прости меня, Сара; конечно, мне жалко, что тебя здесь не было. Ты, вероятно, делала что-то важное, если не смогла прийти сюда.

– Нет, Ламра, не очень важное, – ответила Сара после короткой паузы. – Не важнее тебя. Слушай, Реатур когда-либо говорил с тобой о самцах-скармерах, появившихся на вашей стороне Каньона Й… э-э-э… Ущелья Эрвис?

– Да, Сара, – Ламра с силой сжала в руке игрушечного бегунка.

– Так вот, он победил их. А я ему помогала.

– Это важно, Сара. Если бы Реатур их не победил, тогда и то, что случилось со мной, было бы не так уж важно, верно ведь?

– Да, – признала Сара, – но все равно, проклятье, мне хотелось бы быть рядом с тобой, Ламра!

– Ладно, Сара, теперь все нормально, – ответила самка, в который уж раз отмечая, что, даже когда человеки используют слова из языка омало, смысл в них присутствует не всегда. Ламре всегда было интересно и весело разбираться в этих загадках, и она вдруг осознала, что теперь у нее появится для этого гораздо больше времени. Мысль ей понравилась.

ГЛАВА 12

Самцы, охранявшие вход в Палату Совещаний Хогрэмова замка, вскинули копья и настороженно вытянули глазные стебли, когда к ним приблизились Толмасов и Брюсов. Глядя на наконечник копья, каких-то двух сантиметров не достающий до его груди, полковник пожалел, что не взял с собой АК-74 вместо рации. Впрочем, «Калашников» и так уже заварил здесь такую кашу, что не расхлебаешь.

– Они нас больше не любят, Сергей Константинович, – тихо произнес Брюсов, тоже уловивший напряженность атмосферы.

– Не любят, – согласился полковник. – Я только надеюсь, что у них нет некогда популярного на Руси обычая казнить посланника, приносящего дурные вести. – Он чувствовал себя боярином, идущим к Ивану Грозному с сообщением о провале очередного похода на татар.

Все разговоры в Палате Совещаний разом смолкли, когда человеки появились в дверях. Несколько самцов демонстративно отвернули в сторону все глазные стебли.

– По-моему, они просто отрицают наше право на существование, – пробормотал Брюсов.

– Все равно что повернулись к нам спинами. Хотя спин у них нет, – подтвердил Толмасов. Он был благодарен Брюсову за его согласие вместе пойти к хозяину скармерского владения, потому что даже предположить не мог, как чувствовал бы себя здесь, в зале, полном врагов, один.

Хогрэм ожидал посетителей в дальнем углу. Приблизившись к нему, Толмасов и Брюсов низко поклонились, потому что расшириться, естественно, не могли. Да Хогрэм и сам расширился едва заметно, совсем не так, как прежде. Это говорило о том, что престиж человеков в его глазах основательно упал за последнее время.

– Мы пришли, как ты и просил нас, отец клана, – начал полковник, сразу напоминая старому скармеру, кто кому нужен был больше – они ему, или он им.

– Да, я просил вас прийти. – Толмасов внимательно посмотрел, не меняется ли у хозяина владения цвет кожи, но тот был слишком хитер, чтобы так быстро и явно выдать свои эмоции. – Я хочу, чтобы ты еще раз объяснил мне и всем моим советникам, почему автомат, за который мы уплатили столь высокую цену, не помог нам победить омало.

«Стало быть, хочешь все свалить на нас, – подумал Толмасов. – Что ж, вполне человеческий подход. Только со мной у тебя этот номер не пройдет».

– Благородный отец клана, – проговорил он смиренно, – если бы мы, люди, не появляться в ваше владение, вы оставаться на своей стороне Ущелье Эрвис, не посылать самцов на другую сторону?

Сам Хогрэм сохранял зеленый цвет невозмутимости и спокойствия, но несколько его советников гневно пожелтели.

– Мы думали, что обязательно победим с вашим оружием, – произнес один из них. – А вместо этого…

– Вместо этого, – перебил его Хогрэм, – те из скармерских воинов, что уцелели, стали пленниками Реатура, а Фральк, мой старший из старших, убит. И теперь, когда я умру, владение должно перейти к Лоркису, моему среднему из старших, который еще далеко не готов стать хозяином. А я слишком стар и могу не успеть научить его всему.

– Благородный отец клана, один из наших самцов тоже погиб на восточной стороне Ущелья Эр-вис. Прошу учесть, что он был одной шестой частью нашего маленького племени, – напомнил Брюсов.

– Вы все шестеро не стоите одного Фралька, – заявил Хогрэм. Советники поддержали его криками, и Толмасов вновь пожалел, что не прихватил с собой «Калашникова».

– Хогрэм, во время войны ни в чем нельзя быть уверенным – есть у тебя автомат, или нет, – заметил полковник. Скармерский у него был похуже, чем у Брюсова, но выражаться на нем он научился вполне внятно. – Но ты должен быть рад, что на твоя сторона Ущелье остались живые человеки.

– Почему это? – Хогрэм слегка пожелтел, хотя и говорил очень спокойно. – Почему это я должен радоваться?

Толмасов вынул из кармана рацию.

– Вот почему, благородный отец клана. С помощью этой вещи мы точно узнаем, что случилось с твоей армией.

– С ее же помощью ты сможешь договориться с Реатуром относительно дальнейшей судьбы плененных омало самцов, – вставил Брюсов.

В зале совещаний стало очень тихо. Все самцы в клане Хогрэма находились друг с другом в более или менее родственных отношениях – будучи, собственно говоря, одной семьей, – поэтому все они испытывали душевные терзания, осознавая, как много их родственников оказалось под властью врага. С другой стороны, Толмасов был уверен, что ни один из них не считает, что те самцы оказались в столь затруднительном положении лишь потому, что приняли участие в набеге на владение омало. Так и немцы на Земле по-прежнему плакались насчет дурного обращения с германскими военнопленными во время Великой Отечественной войны, будто те были невинными овечками.

Хогрэм опять позеленел. Наверняка его кратковременная вспышка гнева была всего лишь продуманной демонстрацией соплеменникам праведного негодования. Он сам попросил человеков принести рацию, когда вызвал их к себе. Хозяин владения заранее знал, что ему придется торговаться с Реатуром насчет пленных, но предпочел, чтобы советники узнали все от человеков.

Да, старик хитер. Очень хитер. Как это поможет делу, и поможет ли вообще, пока что неизвестно. Все преимущества на стороне омало, и Реатур, ясное дело, не преминет воспользоваться ими.

– Ради спасения наших самцов я даю согласие на то, чтобы поговорить с хозяином владения омало, – сказал Хогрэм, выдержал небольшую паузу и добавил: – Если, конечно, никто из здесь присутствующих не возражает. – Возражений, ясное дело, не последовало, и хозяин владения махнул Толмасову трехпалой рукой. – Пожалуйста, попроси других человеков вызвать Реатура.

– Я попробую, благородный отец клана. – Полковник прекрасно понимал, что Реатур, не будучи на побегушках у янки, не бросится сломя голову выполнять их просьбу о переговорах с Хогрэмом. Он включил рацию. – Готовы к трансляции, Шота Михайлович?

В данный момент Руставели сидел в палатке у более мощного передатчика, способного транслировать сигнал через Каньон Йотун.

– Да. Можете начинать.

– Советская экспедиция «Минерва» вызывает «Афину», – сказал Толмасов по-английски. Брюсов перевел фразу на минервитянский.

Американцы не заставили себя ждать с ответом.

– Здрасьте, Сергей Константинович. На связи Ирвинг Левитт. Чем могу быть полезен?

– Хозяин владения Хогрэм желает переговорить с хозяином владения Реатуром, – сказал Толмасов, тщательно подбирая слова. – Он ищет возможности для выхода из сложившейся конфликтной ситуации.

А если Реатур даже и слышать об этом не захочет…

Толмасов предпочел не задумываться о таком варианте, который окончательно подорвал бы доверие Хогрэма к русским.

– Реатур согласен говорить с Хогрэмом, Сергей Константинович, – ответил Ирв по-русски. Губы полковника растянулись в удовлетворенной улыбке, но янки сухо продолжил уже на английском: – Он пошел на наши уговоры, поскольку кое-чем нам обязан. Короче, вашему протеже не стоит просить слишком многого… В настоящий момент Реатур не склонен идти на большие уступки западникам. Передаю ему микрофон.

Спустя мгновение из динамика послышалось контральто Реатура. Он говорил на «торговом» языке, в котором Толмасов разбирался довольно слабо.

– Что ты имеешь сказать в свое оправдание, Хогрэм?

Старый скармер подковылял к полковнику, и тот поднес микрофон к его рту.

– Только то, что мы попробовали выиграть и проиграли, Реатур. Что я еще могу сказать? Мои самцы у тебя. Я надеюсь… надеюсь, что ты обращаешься с ними лучше, чем обращались бы с плененными омало мы, если бы победили.

Некоторые из Хогрэмовых советников посинели от страха, услышав это. Брюсов бросил на Толмасова встревоженный взгляд, но наткнулся на абсолютно бесстрастное, почти безмятежное выражение его лица. Полковник понимал, что старик ведет игру, причем весьма тонкую. Реатур сразу же распознал бы и презрительно высмеял фальшивое покаяние Хогрэма; честность противника могла его смягчить.

– Пока что им не причинено вреда, – подумав, ответил хозяин владения омало. – Что с ними станется дальше, во многом зависит от тебя. Хогрэм, давай поставим вопрос так: почему я должен кормить чужих самцов?

– Потому что я… мое владение заплатит тебе за их безопасность, – сказал Хогрэм со вздохом.

– Сколько?

«Видимо, это ключевое словцо в их торговом языке», – подумал Толмасов.

– Сколько ты хочешь? – спросил Хогрэм.

– А сколько ты предложишь? Если я сочту сумму достаточной, то выслушаю тебя. Если нет… – Реатур многозначительно не закончил фразу.

Хогрэм снова вздохнул. Даже Толмасов, с его скудным опытом в торговых делах, понимал всю щекотливость ситуации, в которую влип хозяин скармерского владения. Хогрэм не мог позволить себе скаредности – если, конечно, хотел видеть своих воинов живыми и здоровыми, – но, не зная наверняка цены, устраивающей победителя, страшился пообещать слишком много.

– Прежде всего, я дам тебе достаточно товаров… достаточно для того, чтобы ты смог возместить расходы на содержание моих самцов до тех пор, пока вода не уйдет из Ущелья Эрвис. Позже мы решим, какую точно сумму это составит, и я расплачусь с тобой сполна.

– Какой прок с того, что я получу товары позже, если мне придется заботиться о пропитании твоих самцов вплоть до окончания наводнения? Откуда я возьму столько еды? Нам и самим ее не всегда хватает.

Хогрэм повернул к Толмасову еще один глазной стебель, словно спрашивая, стоит ли ему говорить дальше на такую скользкую тему, и полковник слегка наклонил голову в знак согласия.

– Мне известно, что с недавних пор ты господствуешь и над северным владением омало. Неужели ты не сумеешь собрать с него достаточное количество провианта?

– Так тебе и об этом известно? – дальше Реатур вдруг заговорил на своем языке, которого Толмасов не понимал вовсе. Он услышал, как Ирв Левитт что-то сказал вождю омало, но что – опять-таки не понял. В голосе американца звучали умиротворяющие нотки. Выслушав янки, Реатур вернулся к торговому языку: – Ну и что с того? Все равно мне легче избавиться от пленников, чем ломать свои глазные стебли над тем, как их прокормить.

– Я только хотел сказать, – мягко продолжил Хогрэм, – что вряд ли твое владение разорится, если ты немного подержишь моих самцов у себя. Кроме того, за их благополучное возвращение я тоже уплачу… Проклятье, Реатур, я уплачу за их содержание вдвое больше, чем нужно. Да сгниют мои глазные стебли, если ты попытаешься вытянуть что-то еще.

– Цена немалая, – признал Реатур. – Было бы совсем хорошо, если бы ты еще включил в нее, хмм, по меньшей мере, три по восемнадцать товаров, полученных тобой у человеков. Скажем… э-э… девяти различных наименований.

Вождь скармеров снова пожелтел, но выбора у него не было, и он смирился.

– Я согласен.

– А теперь скажи мне, – продолжал Реатур, – почему ты хочешь, чтобы я держал у себя твоих самцов – предоставляя им кров и пищу – до самой осени?

– Потому что мы сможем восстановить мост через Ущелье Эрвис только тогда, когда кончится наводнение. Мои самцы переберутся на нашу сторону, а мы пошлем вам предназначенные для оплаты товары.

– Сначала товары, – немедленно заявил Реатур.

– Я доверяю тебе не больше, чем ты мне, – отпарировал Хогрэм. – Сначала мои самцы.

– Нет.

Хогрэм снова умолк и пожелтел, но на этот раз он точно не гнал картину для своих советников.

– Надо что-то делать, – прошептал Брюсов Толмасову, и тот кивнул. Участие экспедиций в местном конфликте не повысило престиж ни Советскому Союзу, ни Соединенным Штатам. Помощь же минервитянам в заключении мира могла сгладить негативное мнение мировой общественности на Земле. А тишина в Палате Совещаний становилась ледяной… «Ледяная тишина» – неплохой эпитет в минервитянских условиях», – подумал полковник.

– Предложи им обмениваться по частям, – шепнул он Брюсову. – Говори на торговом языке, чтобы они оба поняли. – На местном lingua franca лингвист изъяснялся весьма бегло.

– Благороднейшие хозяева владений, – начал он, – а если поступить так: сначала освободить некоторое количество самцов, затем уплатить за них соответствующую сумму, потом освободить еще какое-то количество самцов…

– Возможно, – задумчиво произнес Хогрэм. – Треть самцов, треть оплаты, и так далее…

– Сначала платишь ты, а потом мы освобождаем самцов, – возразил Реатур. – И сделаем это в шесть этапов, а не в три. Я опасаюсь, что ты обманешь меня с последней третью оплаты.

Толмасов ожидал, что Хогрэм снова взбеленится, но старый скармер лишь заколыхал глазными стеблями.

– Жаль, что ты омало, Реатур. Лучше бы ты отпочковался скармером.

– То есть вором, верно, Хогрэм? Нет, я не вор. Мое дело – наказывать воров.

– Он же шутит, Реатур, – быстро вмешался Ирв, а затем добавил по-английски: – Хогрэм ведь шутит, не так ли, мистер Толмасов?

– Да, – ответил полковник и перешел на скармерский, переведя последнюю фразу Хогрэму. Тот снисходительно махнул рукой – он уловил смысл сказанного без перевода – и проговорил в микрофон:

– Так мы достигли соглашения?

– Да, но при условии, что мы рассчитываем стоимость питания пленников на каждый день, – ответил Реатур. – Если нет, я оставляю за собой право постепенно избавляться от них.

Толмасов подумал, что если вождь омало пошутил, то пошутил весьма дурно. Но Хогрэм оставался невозмутим.

– Мы рассчитаем. На этом все?

– Думаю, да, – согласился Реатур.

На сей раз Брюсов встрял в разговор без подсказки командира:

– Благородные хозяева владений, поскольку вы так мирно беседуете сейчас друг с другом, почему бы вам не дать взаимное обещание впредь воздерживаться от военных конфликтов, учитывая достигнутое вами сегодня соглашение?

– Глупо обещать такое, – сказал Хогрэм. – Мы с Реатуром не ведем свое происхождение от одной и той же почки. Мы – не друзья. Можем снова начать войну Зачем лгать сейчас?

– Ты прав, скармер, – отозвался Реатур. – Только кто может сказать, на чьей стороне Ущелья Эрвис начнется новая война? Теперь, когда мы увидели ваши корзины, способные плавать по воде, мы сумеем построить такие же.

Хогрэм издал странный свистящий звук, напомнивший Толмасову свист чайника с закипающей водой.

– Никто из моих самцов не схватывает сути новых явлений так же быстро, как ты… сейчас, когда Фральк мертв. Определенно, Реатур, мне хотелось бы видеть тебя скармером. Я назвал бы тебя самым старшим из всех старших.

– Общение с humans, – Толмасов тотчас перевел употребленное Реатуром английское слово на скармерский, – научило меня, как мне относиться к явлениям, раньше мне неведомым.

– Ясно, – Хогрэм взглянул на полковника. – Я закончил.

– Левитт, вы меня слышите? – спросил Толмасов и, получив утвердительный ответ, продолжил: – Похоже, мы можем рапортовать на Землю об успехе.

– Да, вы правы, – ответил Ирв по-английски. – Полагаю, ни вы, ни мы не потерпели бы хладнокровной резни военнопленных.

– Верно. Для нашей экспедиции это обернулось бы катастрофой. Что же, до свидания, Ирвинг. Конец связи.

Толмасов и Брюсов быстро распрощались с Хогрэмом и покинули Палату Совещаний.

* * *

– Ну же, Пери! Бросай мяч! – крикнула Ламра. – Бросай его мне! Сейчас моя очередь! Я тоже хочу играть!

Пери бросила мяч другой самке, и Ламра бросилась за ним, все еще надеясь поучаствовать в игре.

– Нет, тебе нельзя, – сказала самка и бросила мяч кому-то еще. – Ты больше не можешь играть с нами, Ламра. Ты слишком уродлива.

– Верно, – подтвердила Пери. – У тебя дырки тамг где выпали твои отпочковавшиеся, а раз они выпали, тебе нельзя даже быть здесь. Тебе следовало умереть, как и положено любой самке. Кто когда-нибудь слышал о старой самке?

– Кто слышал о старой самке? Кто слышал о старой самке? – пронзительно заверещали все остальные, бывшие подружки Ламры, и окружили ее плотным кольцом. Пожелтевшая как солнце, Ламра принялась было бросаться на них, но они легко увертывались и продолжали глумиться. Но даже если бы ей и удалось поймать кого-нибудь, то что толку? Самки просто скопом накинулись бы на нее, и ничего хорошего из этого бы не вышло.

Последнее время Ламра часто задавалась вопросом, а стоило ли вообще человекам спасать ее? В глубине души она никогда не верила, что им это удастся. А если и задумывалась о том, что будет ПОСЛЕ, то рисовала в воображении обычную свою жизнь с беготней и с играми, но без почек. Как в совсем ранней юности.

Однако теперь никто больше не желал играть с нею.

– Кто когда-либо слыхал о старой самке? Кто когда-либо слыхал о старой самке? – вопили ее бывшие подружки и настолько увлеклись, что не услышали, как скрипнула дверь из внешнего мира.

– Что здесь происходит? – громогласно возопил Реатур, как и Ламра, желтый от гнева, но далеко не такой беспомощный в своей ярости, как она.

Некоторые самки враз посинели и метнулись прочь. Другие, посмелее, остались.

– Мы не хотим, чтобы она жила здесь! – крикнула Пери хозяину владения. – Она должна уйти.

– ТЫ уйдешь, и немедля! – крикнул, Реатур ужасным голосом и отвернул от Пери все свои глазные стебли. Куда только подевалась ее напускная храбрость? Даже не позеленев, она сразу сменила желтый цвет на синий и с визгом убежала в дальний конец зала.

Реатур подошел к Ламре.

– Знаешь, это не поможет, – сказала она. – Ты не сможешь заставить их любить меня, Реатур. Как только ты уйдешь, все начнется сызнова.

– Думаешь?

– Знаю, – вздохнула Ламра. – Так случается каждый раз… Я надеялась, что все будет нормально. Я хочу сказать, что сейчас выгляжу уже не так странно, как совсем недавно. На моем теле больше нет ЛЕНТЫ, а в дырках, откуда выпали отпочковавшиеся, нет БАНДАЖЕЙ. Но для остальных самок я по-прежнему слишком странная. Думаю, теперь меня любит только мой бегунок.

Она разжала кулак и посмотрела на подаренную Реатуром игрушку.

– Неправда, – возразил хозяин владения. – Я тебя люблю, ты же знаешь.

– Да, знаю, – почти согласилась Ламра. – В конце концов, именно ты сделал для меня деревянного бегунка и… и… – она умолкла, в полной мере осознав смысл только что сказанных Реатуром слов, и расширилась в знак признательности, но затем выпалила: – Но ты приходишь сюда слишком редко, чтобы любить меня.

– А вот это верно, – медленно произнес Реатур. – Но я не могу торчать здесь все время, мне ведь нужно и владением управлять. – Он ненадолго задумался. – Может, мне собрать всех самок вместе и приказать им, чтобы они относились к тебе, как раньше? Как к любой другой из них?

На мгновение перед Ламрой забрезжила надежда, но лишь на мгновение.

– Не надо, – с грустью сказала она. – Они просто рассердятся на меня еще больше за то, что я навлекла на них твой гнев. И потом… я ведь уже не просто одна из них, не так ли? Я уже другая, и я одинока.

– Конечно. Самки, подобной тебе, никогда прежде не бывало. Следовательно, и все законы для самок не подходят для тебя.

– И что с того, отец клана? – спросила озадаченная Ламра, до сих пор не подозревавшая о наличии каких-то особых законов.

– Возможно… – Реатур снова задумался, теперь уже надолго. А когда продолжил, то Ламре показалось, что говорит он сам с собою, а не с ней: – Возможно, теперь тебе следует покинуть палаты самок и жить так… ну, почти так, как если бы ты была самцом, я полагаю. Как бы ты к этому отнеслась, Ламра?

– Не знаю, – предложение Реатура казалось настолько странным, что Ламра с трудом восприняла его суть. А потому она ухватилась за ту часть, которая показалась ей наиболее близкой к теперешним неприятностям, и спросила: – А самцы будут относиться ко мне лучше, чем самки?

– Трудно сказать, – неуверенно ответил Реатур. – Думаю, кто-то лучше, кто-то хуже. Всем нам свойственно с опаской относиться к новому и непонятному. И все же я считаю, что нам с тобой нужно попробовать. Все равно тебе пора хорошенько познакомиться с внешним миром:

– Ты хочешь сказать, что я смогу посмотреть, потрогать и понюхать все, что находится за той дверью?

– Все, что тебе угодно.

На протяжении всей Ламриной жизни дверь означала для нее рубеж, границу ее вселенной. Внешний мир – вернее, его крохи – она видела только сквозь мутный лед, через который в палаты самок проникал свет снаружи. Но оказаться там, среди размытых очертаний, узнать, что они представляют из себя на самом деле…

– Пошли! – Ламра решительно направилась к выходу. Затем побежала, и лоскуты кожи, оставшиеся от почек, захлопали по ее ногам. Разрывы заживали медленно, срастались неровно; прежнюю гладкость линий тела Ламре было вернуть не суждено, сколько бы ей ни предстояло прожить.

Реатур последовал за ней.

– Открой, – приказал он стражнику, стоявшему по ту сторону двери. Ламра услышала, как гулко звякнули запоры. Но прежде чем дверь открылась, хозяин владения сказал: – Ты пока еще можешь изменить свое решение.

– Никогда, – возразила самка, но первый же взгляд, брошенный ею наружу, значительно поколебал ее уверенность. Коридор за дверью словно простирался в бесконечность, хотя и был всего лишь крошечной частью замка. «А ведь еще дальше, за стенами замка, наверняка лежит целый мир, невообразимо огромный, жутко странный, – подумала Ламра. – Может, и правда лучше остаться здесь, где я все – и всех! – знаю, где я буду чувствовать себя в безопасности?»

Странность внешнего мира уже проникла внутрь, заставив Ламру посинеть от страха перед неизведанным. Она выпустила воздух через дыхательные поры и упрямо повторила:

– Пошли.

– Позволь мне выйти первым. – Ламра шагнула в сторону, пропуская Реатура. Охранник хотел было сразу закрыть за хозяином владения дверь, но тот сказал: – Погоди, Орт.

– Прошу прощения, отец клана. Разве кто-то из человеков вошел сюда до начала моей стражи? – Орт высунул глазной стебель из-за двери и, увидев только Ламру, сам себе ответил: – Нет.

– Нет, – согласился Реатур. Он помолчал, словно раздумывая, правильно ли поступает, а затем продолжил: – Это – Ламра, самка, которую человеки спасли после почкования. Как ты видишь, она не скоро еще будет готова для вынашивания почек, если вообще когда-либо будет. Так вот, я намерен вывести ее из палат самок во внешний мир. Относись к ней так, как если бы она была самцом того же возраста.

– Отец клана! – Орт выглядел настолько шокированным, что Ламра подумала: «Все, сейчас дверь захлопнется, и я останусь здесь». Но страж выпустил самку, ошеломленно переводя глазные стебли с нее на Реатура и наоборот.

Ламра расширилась перед ним так низко, как только смогла, даже ниже, чем обычно перед Реатуром.

– Привет, Орт. – До сих пор она говорила только с человечьими самцами, но не с самцами омало.

– Орт… – подал голос Реатур.

– Привет, – выдавил самец и вновь обратил к нему глазные стебли. – Самка будет жить подобно самцу? Извини, отец клана, но даже последний погонщик масси, имеющий всего пару самок, не позволил бы им гулять на свободе. Как так можно? Они ведь не умеют жить самостоятельно, того и гляди… – Орт вдруг осознал, что Ламра слушает его, и беспомощно закончил: —… попадут в какую-нибудь неприятность.

– Это ты о том, что обычно они умирают прежде, чем научатся, как не попадать в неприятности, потому что почкуются? – спросил Реатур. – Ламра почковалась и не умерла. Теперь она может научиться. У нее есть много времени.

Орт стоял молча.

– Привет, – тихо повторила Ламра.

Орт не ответил.

«Он меня не любит, и никто во внешнем мире меня не полюбит», – сказала она себе и шагнула обратно в зал. По крайней мере, когда живешь вместе с другими самками и становится плохо, просто напоминаешь себе, что они глупы. А взрослые самцы не глупы Это общеизвестно. Если они не любят ее, возможно, она не стоит любви.

Но Реатур сказал:

– Иди за мной, – и пошел по коридору. Ламре все же пришлось следовать за ним: как-никак, он оставался ее единственным связующим звеном со всем тем, к чему она привыкла.

– Что ЭТО? – воскликнула Ламра чуть позже, заглянув в маленькую боковую комнату. Она ожидала увидеть во внешнем мире много нового, но такого… – Животное? Чудовище?

Реатур колыхнул глазными стеблями.

– Много лет – больше, чем ты живешь – меня мучил тот же самый вопрос. Я нашел Странную Вещь среди холмов неподалеку отсюда. Как оказалось, ее изготовили человеки. Это одно из их приспособлений. Просто более причудливое, чем многие другие.

– Значит, человеки бывали здесь и раньше? Вот бы никогда не подумала.

Реатур внимательно посмотрел на Ламру.

– Я бы тоже никогда не подумал, но в другом смысле. Они никогда не появлялись здесь вплоть до нынешней весны. Впрочем, насчет человеков ничего нельзя утверждать наверняка.

– Точно, – согласилась Ламра. – Кто мог утверждать, что им удастся спасти меня? Однако я почковалась и осталась в живых.

Проходившие мимо самцы пялились на человечье приспособление. И на Ламру тоже. Однако никто из них не заговаривал с ней и ничего не спрашивал у Реатура. Ламра решила, что они пытаются сделать вид, будто ее и нет вовсе, и крепко сжала в руке драгоценного бегунка, напомнившего ей, что она все же существует.

И тут какой-то самец обратился к ней:

– Так-так-так, кто это у нас здесь? Ты, должно быть, Ламра,

Он разговаривал с НЕЮ. Ламра расширилась и пролепетала:

– Д-да, я Л-ламра. А ты кто?

– Я – Тернат, Реатуров старший из старших. Ты в порядке, Ламра? Наверняка считаешь эту штуковину такой же странной, какой считали ее мы?

Он понимал ее! Понимал точно так же, как Реатур или человеки. Значит, такое ВОЗМОЖНО!

– Мне… сейчас получше. Большое спасибо тебе, Тернат.

– Хорошо, – Тернат повернул глазной стебель к Реатуру. – Почему ты решил вывести ее в мир, отец клана?

– Самки обижают ее, – ответил хозяин владения. – Опасаюсь, что некоторые самцы попытаются сделать то же самое, но у них достанет разума повиноваться мне, когда я прикажу им прекратить. К тому же они более или менее зрелые и не станут причинять ей боль только потому, что она отличается от них. А если кто-то и причинит, то я преподам ему такой урок, что другие восемнадцать раз подумают, прежде чем решиться на подобное. Ламра снова расширилась.

– Благодарю тебя, отец клана, за заботу обо мне.

– Позаботиться сама о себе ты пока не в состоянии. Но я думаю, что ты быстро научишься. Есть самцы, которые доживают до старости и отвисшей кожи, но ничему научиться не в состоянии, – глазные стебли Реатура дернулись. – Я покажу тебе одного такого, достигшего преклонного возраста, но так и не поумневшего, прямо сейчас. – Он двинулся по коридору, затем остановился и призывно махнул рукой Тернату: – Пошли с нами, старший. Тебе должно понравиться.