Текст книги "От 7 до 70"

Глава десятая
ПЕРЕСТРОЙКА
ПЕРЕДЕЛКА
ПЕРЕЛОМКА

ЭТАПЫ БОЛЬШОГО РАЗВАЛА

Круто разворачиваясь на поворотах, высоко подпрыгивая на ухабах, грохоча и громыхая, неумолимо приближался к месту своей постоянной стоянки суматошный, звонкий, кровавый, техничный ХХ век – наиболее судьбоносное столетие человеческой истории. Там, на вечной стоянке, историки неторопливо разберут его на части, как старый автомобиль, разложат по полочкам и станут изучать, оценивать, сравнивать.

В дальний ящик поместят они довоенные сталинские пятилетки, поближе поставят сороковые-роковые, переломные пятидесятые и оттепельные шестидесятые. Но, как бы они не старались, никакой точности в присвоении имен десятилетиям ХХ-го века достигнуть им не удастся.

Взять, хотя бы, застойные семидесятые. Ведь они закончились, отнюдь, не московской олимпиадой и смертью Владимира Высоцкого, а двумя годами позже, когда стукнулся о твердую кремлевскую землю сорвавшийся с веревок тяжелый гроб бровастого орденоносного генсека.

И только после третьего катафалка на Красной площади произошли в СССР поистине эпохальные события – они-то и позволили восьмидесятым годам называться «Перестроечными».

Все это началось с апреля 1985 года, когда экраны телевизоров подолгу стало занимать моложавое розовощекое лицо Михаила Горбачева. Оно излучало столько энергии, столько огня, что от него можно было прикурить сигарету. А как резко он отличался от своих мумиеподобных предшественников!

И как здорово он походил на раннего Хрущева – сходству мешало, пожалуй, только большое родимое пятно на таком же голом темени. Новый генсек тоже был говорлив, многословен, и невольно вспоминался старый анекдот с вопросом Армянскому радио:

– Можно ли завернуть слона в газету?

На что радио отвечало:

– Можно, если в ней напечатан доклад Хрущева (Горбачева).

Мне лично Горбачев с самого начала был очень симпатичен. И больше всего именно за то, что он много говорил. Я вообще не люблю молчунов – никогда не знаешь, чего от них ожидать и что у них там спрятано за пазухой. Если человек захлопывает перед тобой рот, то невольно начинаешь думать: либо он против тебя что-то затаил, либо ему нечего сказать, и он просто-напросто дурак.

Вероятнее всего, Михаил Сергеевич вовсе не собирался ничего менять. Скорее всего, он хотел что-то подправить, подкрасить – подрумянить щеки, подпудрить нос, то-есть, сделать макияж «социализму с человеческим лицом». Ведь он тоже был советским человеком, ловил втихомолку станцию «Свобода» и слушал речи Сахарова.

А, может быть, ему просто из обычного мальчишеского любопытства захотелось приоткрыть бутылку и заглянуть внутрь Застеколья. Но у него это не вышло – пробка вдруг вылетела и так больно долбанула его по меченой лысине, что он долго не мог оправиться от удара. А загнать джина обратно уже не получилось.

Как раз тогда на арене московского политцирка появился позер и властолюбец Ельцин, начавший неумело играть роль смелого оппозиционера и решительного реформатора. Он ругал Горбачева последними словами, обвинял его в непоследовательности, медлительности, нерешительности. Но ежу было понятно: очень уж хотелось ему взирать на Красную площадь из Кремлевского окна.

А Горбачев правильно делал, что вел корабль осторожно, шел галсами, рыская то влево, то вправо. Этим он до времени отдалял взрыв, отводил острие топора, нависшего над страной.

И все же шло необратимое подтачивание основ, подпиливание фундаментных столбов. Это потом уж подоспел рубаха Ельцин – рубанул с плеча и одним замахом свалил гнилуху.

С самого начала правления Горбачева прежние длинные лозунги-заклинания вроде «экономика должна быть экономной» или триады типа «труд, мир, май» заместились коротким динамичным «УСКОРЕНИЕ». Главное пропагандистское слово партии звало вперед, призывало к действию.

Однако, сразу же возникали вопросы. Что это за понятие такое ускорение, не из школьной ли физики? Что это – величина скорости, деленная на время? Ускорение силы тяжести – 9,8 м/сек2?

А стоило ли, в принципе, возиться с этим полудохлым социализмом, куда-то еще его двигать, ускорять?

Наверно, именно поэтому почти сразу же следом за УСКОРЕНИЕМ появился и новый лозунг – ПЕРЕСТРОЙКА.

На совещании в ЦК КПСС (июнь 1985г) новый генсек торжественно изрекал:

Опираясь на опыт социалистического строительства и научную разработку стратегии партии на перспективу, Апрельский пленум сформулировал концепцию ускорения социально-экономического развития страны на базе научно-технического прогресса. ЦК имеет в виду не просто повышение темпов роста народного хозяйства. Речь идет о новом качестве нашего развития…структурной перестройке (подчеркнуто мной, а не Горбачевым) производства, переходе на интенсивные рельсы, на эффективные формы управления…с более полным решением социальных проблем.

Вот так, без всякого выпячивания, прозвучало впервые это слово, обозначившее позже целый кусок советской истории. Поначалу оно употреблялосья довольно редко, робко и нерешительно. Только потом его стали писать на уличных плакатах и стендах, печатать латинскими буквами на майках и футболках, с надеждой произносить по-русски на Западе.

Но долго еще никто всерьез не верил в намерение властей сделать сверху революцию, а в Михаиле Сергеевиче никак не просматривался новый Александр 11, освободитель. Все с тревогой ждали, не опрокинется ли в одночасье эта самая Перестройка, вспоминали мороз после хрущевской оттепели и засовывали подальше в чуланы томики Солженицина и кассеты Галича.

А по закоулкам кухонных застолий уже летало пущенное с легкой руки какого-то острослова многозначительное созвучие:

ПЕРЕСТРОЙКА – ПЕРЕСТРЕЛКА – ПЕРЕКЛИЧКА

И было же отчего беспокоиться. Еще не успела горбачевская Перестройка даже по-настоящему начаться, как в том же 1985 была вдруг спущена с цепи очередная антиалкогольная кампания. Смерчем понеслась она по стране, тащя за собой дикие перегибы и недогибы – вырубки виноградников, подпольное водкопроизводство и домовое самогоноварение.

Началось все с очередного Постановления партии и правительства:

“О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма”(17 мая 1985г.),

Признано необходимым в планах социально-экономического развития СССР предусматривать, начиная с 1986 года, ежегодное сокращение обьемов производства водки и ликеро-водочных изделий, а к 1988 году полностью прекратить выпуск плодово-ягодных вин…Увеличить производство безалкогольных напитков, соков, кваса.

Ну, как тут было опять не вспомнить Хрущева, очень даже хорошо знавшего толк в выпивке? Это ведь он, будучи, наверно, в хорошем поддатии, придумал для защиты здоровья населения некие «Бутербродно-водочные», где нельзя было выпить 100 грамм, не закусив бутербродом.

А вот Брежнев уже никакой заботой о трезвости народа и не прикрывался, а с откровенным бесстыдством пополнял карман водочным подорожанием. Недаром при нем бродила по пивным и забегаловкам бойкая частушка:

 
Будет водка 7 иль 8 —
Все равно мы пить не бросим.
Мы ответим Ильичу:
Нам и 10 по плечу!
 

Сколько же еще надо было властям обьяснять, что русский народ не возьмешь никакими сухими законами, монополками и бешеными ценами?

Промахнувшись с антиалкогольной кампанией, горбачевские чиновники, державшие за рукав своего не в меру ретивого начальника, стали снова шевелить мозгами. «Чем бы еще прижучить великий советский народ, чтобы он не вякал?» – думали они. И сочинили:

Постановление ЦК КПСС и Верховного Совета СССР от 29/Y-86 г

«О мерах по усилению борьбы с нетрудовыми доходами»

…Граждане, совершающие сделки на сумму свыше 10 тыс. руб., а также строящие жилой дом (дачу) стоимостью свыше 20 тыс. руб., обязаны предоставить в финорганы декларацию об источниках полученных средств… Уклонение от подачи деклараций о доходах… влечет наложение административных взысканий…

А потом подоспел еще один, не менее серьезный накат на подпольных кулаков-помещиков. Пусть эти спекулянты, рыночники хреновые, не рыпаются:

Скупка в государственных и кооперативных магазинах печеного хлеба, муки, крупы и др. продуктов для кормления скота и птицы влечет административную и уголовную ответственность.

Вот когда наступил звездный час стукачей-доносчиков, на которых так щедра российская земля. Сосед стал стучать на соседа, сослуживец на сослуживца – от стука вздрогнула вся страна.

Но на всякое действие, как известно, находится противодействие. Поэтому изобретательный народ тут же нашел обходные пути и зажег дымовые шашки. Дачи стали писаться на тещ, машины на сестер и теток, квартиры на детей и внуков.

А была это, по всей видимости, одна из последних в истории ХХ века попыток мирным путем постричь всех под одну гребенку (точнее говоря, побрить наголо). Настолько же ложный, насколько красивый утопический лозунг французской коммуны «свобода, равенство, братство» еще раз показал свою задницу. Всех освободить, сравнять и сроднить снова, в который уже раз – не получилось.

После этой попытки вернуть назад прошлое и началась уже по-правде та самая ПЕРЕСТРОЙКА. Правильнее ее надо было бы назвать ПЕРЕЛОМКА, так как переломанным оказалось почти все, что считалось прежде обладавшим неиссякаемым запасом прочности. Разломался Железный занавес, сломался Варшавский пакт, развалился Лагерь социализма, рухнула Берлинская стена. Но самое главное, начал переламываться хребет всей советской системы.

Одним из первых по нему ударов был:

«Закон СССР об индивидуальной трудовой деятельности» (20/Х1-86г)

Государство обеспечивает использование Индивидуальной Трудовой Деятельности (ИТД) в интересах общества, снимает все необоснованные ограничения на занятие различными видами ИТД…

Доходы от ИТД должны соответствовать принципу социальной справедливости.

Возможно, этот удар задумывался Горбачевым, как противовес тому предыдущему пресловутому Постановлению о нетрудовых доходах.

Следующий хук слева уже норовил послать все плановое социалистическое хозяйство в нокдаун. Это был июньский (1987 г) Пленум ЦК КПСС, провозгласивший:

«Основные положения коренной перестройки управления экономикой»

Суть коренной перестройки управления экономикой страны – переход от преимущественно административных к экономическим методам руководства на всех уровнях, к управлению интересами через интересы.

Потом последовал:

«Закон о государственных предприятиях» (30/Y1-87)

На предприятии осуществляется выборность руководителя (как правило, на конкурсной основе). Он избирается общим собранием (конференцией) трудового коллектива сроком на 5 лет. Общее собрание заслушивает отчеты руководителя.

А в 1988 году был принят эпохальный:

«Закон о кооперации» (25/Y-88).

Главная особенность кооперации то,что она является важнейшей общественной формой проявления самодеятельности и творческой активности трудящихся…

Кооператив может привлекать для работы по трудовому договору граждан, не являющихся членами кооператива, с оплатой труда по соглашению сторон. На лиц, работающих в кооперативах в свободное от основной работы время, ограничения, предусмотренные законодательством о совместительстве, не распространяются.

Чтобы земля работала эффективно, разрешена ее аренда…

В целях более рационального использования земельных угодий в колхозах и других сельско-хозяйственных предприятиях создаются по желанию граждан на условиях коллективного или семейного подряда хозрасчетные коллективы…Вместе с землей в аренду могут сдаваться также здания, сооружения, оборудование…Колхоз может продавать гражданам лошадей, малогабаритную технику и т.д.

Вот это был удар – рушилось самое главное в советской системе, колхозный строй. Куда ж еще дальше?

А дальше больше. Кроме развала так трудно и долго строившегося хозяйственного механизма, понадобилось еще поддать под костлявый зад и всему политическому скелету. Этим советские перестройщики существенно отличились от своих китайских коллег, оставивших в покое коммунистические костыли.

На Х1Х Всесоюзной конференции КПСС (5/Y11-88 г) была принята Резолюция:

«О ходе реализации решений ХХY11 сьезда КПСС и задачах по углублению перестройки»

…На первый план сегодня выдвигается кардинальная реформа политической системы.

Провести реконструкцию высших органов власти… Дело принципиальной важности – формирование социалистического правового государства…

В условиях исторически сложившейся в нашей стране однопартийной системы наличие постоянно действующего механизма свободного диалога, критики и самокритики – вопрос жизненного значения… Гласность, будучи острым оружием партии, сама нуждается в углублении и поддержке.

Вот уже и появилось это сокраментальное слово «Гласность» (правда, еще далеко не «Свобода слова»!). А потом в июле 1988 года демократы-реформаторы решились и на Указ Президиума Верховного Совета СССР:

«О порядке организации и проведении собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций в CCCР»

Государственные и общественные организации, должностные лица, граждане не вправе препятствовать собраниям, митингам, уличным шествиям и демонстрациям, проводимым с соблюдением установленного порядка. Лица, нарушившие… несут ответственность по закону.

…О проведении собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций делается заявление в Исполком соответствующего местного Совета в письменной форме не позднее, чем за 10 дней до намечаемой даты проведения.

Но это все были цветочки – ягодки созрели к 1990 году. Закон «О печати и других средствах массовой информации» (12/Y1-90г) отменил даже то, на что в свое время не решилась, а потом, наоборот, очень здорово усилила, укрепила и расширила Великая Октябрьская революция. Впервые за 70 лет власти осмелели настолько, что объявили:

Печать и другие СМИ свободны…Цензура массовой информации не допускается.

Апофеозом горбачевской Перестройки были два Постановления Верховного Совета – сначала более осторожно:

«О концепции перехода к регулируемой рыночной экономике»(13/YI-90)

Считать переход к рыночным отношениям главным содержанием радикальной экономической реформы.

А потом совсем уже смело:

«О неотложных мерах по стабилизации народного хозяйства и программе перехода к рыночной экономике»

Рассмотреть программы стабилизации экономики и перехода к рынку…вопросы разгосударствления, демополизации, формирования общесоюзного рынка.

Вот когда воспрянули духом, засуетились, забегали демократы, либералы, оптимисты всех мастей и верований. Вот когда в темной глухой коммунистической ночи забрезжили лучи близкого рассвета.

Хотя пессимисты-неверы попрежнему во всем сомневались:

 
Неужели, в самом деле
Виден свет в конце тоннеля?
Отвечаем на вопрос —
Это встречный паровоз.
 

Однако, поезд действительно шел, колеса стучали, локомотив гудел. Непонятно было лишь одно:

Почему все последние Постановления выпускались только Верховным Советом СССР? Чего это он так расстарался? А где же было ЦК КПСС, куда делась руководящая и направляющая роль партии, закрепленная в свое время даже специальной статьей Конституции?

В том то и дело, что статью эту после не таких уж долгих дебатов взяли и выкинули, как старое пальто.

Это был последний пинок по прогнившей, провонявшей диктатуре коммунизма. После чего она совсем сдохла.

Впрочем, партия давно уже никакой партией не была, а служила приводным ремнем старой паровой машины. С ее помощью вращался огромный тяжелый маховик. И крутился он впустую – колес на его оси давно уже не было, они отвалились еще при Брежневе. Так что вперед к победе коммунизма ни на каком паровозе никто уже народ не вез и даже туда его не звал.

А вот стоило ли ломать эту хорошо смазанную машину, еще вопрос. Не лучше ли было просто приделать ей новые колеса? И катить себе дальше, куда хочешь, хоть в проклятый капитализм.

Кстати, китайцы так и сделали.

А свидетельства того, что партийный механизм был отлажен толковыми Механиками, жизнь предоставляла нам повседневно. Например, достаточно было позвонить в райком, и тут же приходил слесарь чинить кран в на кухне. Пожаловаться на управдома, и он уже бежал «чего изволите».

Но особенно полезно было брать с собой в командировку членов партии.

Помню поздним московским поездом приехали мы в Ростов-на-Дону. Осень, холод, слякоть, мест в гостиницах нигде нет.

– Не переживай, сейчас сделаем, – заверил меня мой партийный коллега, – поищи 2 копейки для автомата.

Мы подошли к телефону, и он набрал номер Горкома партии. Несмотря на позднее время там оказался дежурный, который тут же куда-то позвонил, что-то сказал, кому-то поручил, и через час мы уже попивали горячий чаек в люксовом номере Центральной гостиницы.

В другой раз, мы никак не могли улететь в Москву из Новосибирска.

Была весна, начиналась пора отпусков, и в очереди за билетами на самолет нужно было стоять двое-трое суток.

– А для чего существуют обкомовские брони? – сказал один из наших партийных сотрудников, затянул на шее галстук и направился в Обком партии. Результат не замедлил себя проявить. На следующий же день Аэрофлот распахнул нам свои обьятья, взял на один из своих бортов и дал на обед жареную куриную пульку.

Вот что такое партия!

АНАТОЛИЙ КАШПИРОВСКИЙ

На выходе из метро, дорогу перегородила быстрая остроносая старушка в вязаной шерстяной кофточке.

– Нет лишнего билетика? – спросила она.

– Есть. Но только один. И только в крематорий, – ответил ей шедший позади меня мужчина в синем берете. Поравнявшись со мной, он добавил:

– Совсем народ оборзел. Как можно верить такому жулику?

Но я ничего не ответил, так как у меня в кармане лежал нелишний билет как раз на этого самого жулика.

А тот, наверно, уже стоял перед зеркалом в костюмерной и натягивал на верхнюю часть своего лица крутой взгляд исподлобья, а к нижней примерял свою сердитую полуулыбку.

Повидимому, по популярности он все-таки выигрывал этот раунд у своего главного противника – конкурента Алана Чумака, хотя тот старался изо всех сил. Чумак каждое утро приходил прямо в квартиры с радиосеансами и «заряжал» банки с водой, поставленные возле радиоточек. Тоже «заряженные» его портреты в московской «Вечерке» внимательно вглядывались во внутренности читателей, излечивая их от сахарного диабета, рака, артрита, радикулита, стенокардии, тромбофлебита и, что особенно впечатляло, от недержания мочи.

Кашпировский прославлял себя иным способом – он больше нажимал на электронные средства доставки потребителям своей мощи. Восхождение к вершинам славы этого простого киевского врача началось с совершенно невероятного трюка. На расстоянии в тысячу километров он сделал по телевизору обезболивание подготовленной к операции больной. Потом она по тому же телевизору рассказывала, как без всякой анестезии отдалась на операционном столе хирургу.

Ни Чумак, ни Кашпировский вовсе не были какими-то уникумами, оригиналами. Просто они удачно подоспели ко времени очередного всеобщего затмения мозгов, которое в виде мировой эпидемии периодически одолевало людей во все времена и во всех странах. Когда-то было увлечение оракулами, потом алхимией и черной магией, изготовлением искусственного золота и серебра. Позже воображением овладели вампиры, вурдалаки, привидения, в особняках и салонах расцвел спиритизм, в высокопоставленных кругах окрепло массонство.

Но наиболее устойчивыми всегда и везде оказывались верования во всесильных магов, колдунов, волшебников, спасавших человека от недугов. Потому что слабым был он существом, хилым, болезненным – ведь сотворил его Создатель из непрочных материалов и деталей.

И вспомнился мне старый разговор с одним бывшим лейтенантом-краснопогонником, разделившим со мной как-то спальное купе на долгом пути из Красноярска в Хабаровск.

– Сами-то мы были рязанские, из крестьян-середняков, причислявшихся одно время к подкулачникам, – рассказывал он, внимательно вглядываясь в вагонное окно, за которым пробегали длинные перелески густого темного ельника. – Поэтому когда меня призвали в армию, я обрадовался, что загремел не куда-нибудь, а в войска НКВД – не всех тогда туда принимали. И попал я как раз в эти места. – Он приник к оконному стеклу и показал рукой на низкорослые постройки барачного типа, зажатые плотными тисками непроходимой тайги:

– Вот скоро будет этот наш Канск. Теперь здесь одни вольные живут, а тогда на краю города стоял лагерь, и я, молодой красноармеец, был вертухаем. Разных зеков приходилось мне видеть, но заметнее всех были шаманы. Именно тогда у советской власти до них руки дошли. Кстати, намного позже, чем до попов, мулл и раввинов. Жалко было смотреть на этих одетых в грязные рваные одежды бородачей. Их вытаскивали из «марусь», кидали наземь, били прикладами, норовя попасть между ног – это начальник лагеря Михалчук называл: «яичницу им, гадам, зажарить». – Отставник косо усмехнулся, глотнул что-то из стоявшей перед ним на столике фляжки и продолжал:

– В общем, за пару лет, что я там прослужил, почти всех шаманов в Эвенкии вывели. Но вот однажды этот самый Михалчук подхватил малярию. Болел он очень тяжело, чуть ли не совсем концы отдавал. Никакие лекарства не помогали, местный врач уже руки опустил. И тут вдруг вспомнили о шаманах. Привели одного такого старикашку, вернули ему его лохмотья, бубен, другие всякие побрякушки и заставили лечить начальника. Тот переоделся, взял в руки свои причиндалы, забренчал, запрыгал, заплясал, запел – так он духов вызывал. Довел себя этим камланием до иступления, аж пена на губах запузырилась. Затем он подошел к Михалчуку, наклонился к нему, замахал над ним руками, опустил ладони ему на грудь. Потом их отдернул, как-будто выхватывал пальцами что-то изнутри. И так сделал несколько раз. Закончив, он отошел в сторону, устало прислонился к стене, сполз на пол и закрыл глаза – то ли заснул, то ли в обморок упал. Минут через пятнадцать у Михалчука спала температура, исчез лихорадочный блеск в глазах, прошел озноб. Он приободрился, заулыбался и даже сел на постели. «Эх, мать честная, – произнес он с чувством, – наверно, зря мы их так уж рьяно под корень выводили, все-таки была бы от них польза». На следующий день Михалчук совсем поправился, а, приступив снова к исполнению, того шамана с лесоповала снял и на кухню работать отправил. Такая вот история.

Вспомнил я сейчас этот рассказ и подумал: вот дураки были эти чекисты. Столько важных секретов лечения болезней из-за них исчезло, столько ценных рецептов бесследно пропало. А теперь вот снова вспомнили о восточной медицине, о тибетских медиках.

И появились новые шаманы – чудотворцы-лекари. Но если те, дремучие, были скромны, тихи, неизвестны, то эти, современные, отличались от них настырностью, навязчивостью, бесцеремонностью. Все газеты, журналы, экраны телевизоров наперебой твердили о пользе натуропатии, рассказывали о филиппинских врачах, делавших без обезболивания голыми руками сложнейшие операции. Повсюду мелькали обьявления и рекламы многочисленных экстрасенсов, целителей, знахарей, которые также, как Чумак, брались лечить все: от рака до геморроя.

Но Кашпировский анонсировал себя громче и крикливее других. Вот, например, что было без лишней скромности написано на его афишах и на коробках видеокасет с претенциозным названием:

«Атака на ткань, которая атакует»

С П Е Ш И Т Е!

Увидеть, услышать неповторимого человека нашего времени, выдающегося врача, ученого, философа, исцелившего благодаря феноменальным способностям миллионы людей.

ЧЕЛОВЕК БУДУЩЕГО

Анатолий КАШПИРОВСКИЙ

Впервые в истории на многочисленных сенсационных примерах им доказана возможность избавления людей от сотен никогда ранее неизлечимых болезней, среди которых артриты, астма, рубцы после инфаркта, ожогов, ранений, операций, бесплодие, псориаз и многие другие… Более 200 наименований.

Его методика и опыт уникальны…

В благотворном и спасительном воздействии на людей он поднялся на высоту, на которую не поднимался никто.

ВЫ ПРИШЛИ С АПТЕКОЙ, КОТОРАЯ СПИТ,

А Я ПРИШЕЛ С ИСКУССТВОМ ЕЕ ПРОБУЖДАТЬ.

Я ПРИШЕЛ ИЗБАВЛЯТЬ ОТ СТРАДАНИЙ БЕЗ СТРАДАНИЙ.

МНОГИЕ ИЗ ВАС СПАСУТСЯ ОТ ТОГО, ОТ ЧЕГО НЕТ СПАСЕНИЯ!

Теперь вот и я сподобился попасть под его благотворное влияние.

Сначала добрую треть вечера заняла компотная лекция, не очень-то ловко намешанная из безудержного самовосхваления и самолюбования, навязчивой пасторской проповеди и наукообразного теоретизирования. Кашпировский усердно пытался лепить образ ученого медика – создателя смелого новаторского учения, практика-зкспериментатора, лекаря-целителя, а также актера – импровизатора, режиссера и автора аншлагового сценического представления. Не знаю, кто ему сочинял текст, но отдельные его перлы были очень забавны:

Ум в нашем теле, но в наше тело он не вхож.

Наш ум слишком глуп по отношению к нашему существу.

Все мертвые – недогоревшие свечи.

Лучшее лекарство для человека – это человек.

Я хочу, чтобы вы отсюда ушли, как после растревоженной аптеки.

Сила нашей внутренней аптеки.

Моя работа – воскрешение живых

Закон – это Бог, Бог есть закон.

Во второй части спектакля были заняты статисты из публики – они старались вовсю, но не смогли по своей бездарности сыграть сцены непосредственности и неподготовленности. Например, одна из многих присутствовавших в зале истеричных дам неопределенного возраста театрально воздевала руки к небу и произносила взволнованным голосом:

– Дорогой Анатолий Михайлович! Я так Вам безмерно благодарна. Вы меня буквально вынули из пасти смерти. Долгие годы я страдала тяжелой формой астмы, задыхалась, обошла десяток разных врачей и уже потеряла всякую веру в возможность излечения. И вот, такое счастье – встретила Вас. Вы вдохнули в меня новую жизнь. Вы спасли меня. Низкий Вам поклон и благодарность за все, что Вы для меня сделали.

Другая дама вышла на сцену и, неловко стриптизируя, скинула сначала с шеи цветастый шифоновый платок, а потом сбросила с плеч синюю шелковую накидку.

– Посмотрите, – сказала она, игриво крутя толстым бесформенным торсом, – после операции на щитовидной железе вот здесь у меня на шее были страшные рубцы. Мне стыдно было выйти на улицу, я нигде не могла появиться на людях. И вдруг в программе «Время» я увидела выступление Анатолия Михайловича. Я все бросила, села поближе к экрану и стала внимательно смотреть и слушать. И что бы вы думали? Буквально сразу же, прямо за два сеанса, у меня полностью рассосались все эти жуткие рубцы. Трудно было в это поверить, но все, кто знал меня раньше, убедились, что это так.

Потом начались совместные выступления Кашпировского с публикой. По его предложению волонтеры сперва нерешительно, по одному, по двое, а затем большой толпой, бойко полезли за огни рампы. Я тоже решил испытать силу чудодейственного воздействия «внутренней аптеки» на свои больные артитные колени. Я поднялся с места, постоял немного в очереди и вслед за другими вскарабкался на сцену.

Теперь Кашпировский принялся играть роль полководца. Сначала он несколько раз медленно обошел нестройные ряды добровольцев, пристально вглядываясь в лица и выискивая первую жертву. Потом он быстро пошел по сцене и, уже ни на кого не глядя, начал небрежным толчком или даже простым взмахом руки то одного, то другого бросать на пол. Подопытные падали, легко и странно валясь на бок – повидимому, они совсем не ушибались и тем более ничего себе не ломали. Почти все они тут же закрывали глаза и засыпали. Тот, кто, упав, поднимал голову, получал дополнительный пинок его ноги и тоже отключался.

Буквально в считаные минуты из нескольких десятков человек, стоявших на сцене, осталось всего семь – восемь. Среди них был и я. Сначала Кашпировский обходил меня по дуге, потом стал постепенно продвигаться на более близком расстоянии. Я чувствовал на себе неприятные волны враждебности, которые окатывали меня при его приближении. Наконец, он подошел ко мне со зло поджатыми губами, больно проколол меня сузившимися глазами и тихо процедил сквозь зубы:

– Ну так что же, какие проблемы? Не стоит по ночам, жена недовольна?

Я с сожалением взглянул на него и пожал плечами. А он неожиданно ткнул меня кулаком в грудь, и я, сразу же потеряв равновесие, упал навзничь. Но никакого желания закрыть глаза и заснуть я не испытал и поднял голову. Кашпировский повернулся ко мне боком и прошептал змеиным шипением:

– Вставай. Быстро. Пошел вон отсюда.

Я поднялся, спустился в зал с тремя такими же неподатливыми мужчинами и пошел на свое место.

Оставив спящих на сцене, Кашпировский тоже сошел вниз и, шагая между рядов, стал усыплять зрителей, сидевших на стульях. Некоторые сразу же с них сползали и ложились на пол, другие только склоняли головы и закрывали глаза. Но многие, как и я, сидели с недоверчивой усмешкой на губах и вместо сонливости ощущали на себе бомбовые удары недоброжелательности, обрушенной на них раздраженным маэстро.

Через несколько минут он снова поднялся на сцену, и быстро проходя между лежащими людьми, тем же полузаметным движением руки стал их поднимать с пола. Волонтеры непринужденно вставали и, не произнося ни слова., одергивали платья, подтягивали брюки и уходили в зал. Потом Кашпировский подошел к самому краю сцены и одним эффектным широким взмахом обеих рук разбудил и поднял всех остальных присутствовавших в зале. Со всех сторон раздались бурные, долго не смолкавшие аплодисменты. Публика ликовала.

Напоследок все бросились покупать кашпировские видеокассеты, стоившие сумасшедше дорого – аж по 10 долларов штука!

На выходе я опять столкнулся с шустрой старушкой в вязаной кофточке. Она была сильно возбуждена, глаза ее блестели и суетливо бегали по сторонам, морщинистые щечки румянились, и острый носик рыскал туда-сюда в поисках общения. Наконец, он наткнулся на меня.

– Вот какое чудо, – защебетала она, приноравливая ко мне свой шаг, – у меня совсем прошел радикулит. Вы знаете, я ведь третий раз у Анатолия Михайловича. В прошлый раз он мне снизил сахар, я почти инсулином перестала колоться. Вот хотите верьте, хотите, нет, а ведь помогает он, дай Христос ему здоровья.

А что, может быть, в этом высокомерном и низколобом коротыше со злыми глазами действительно что-то есть? Может быть, это та самая психотерапия, лечение под гипнозом, внушение? И, значит, такое целительство вовсе не беспардонное шарлатанство?

В самом деле, ведь эта старушенция, в отличие от тех, говоривших со сцены, явно не была подсадной уткой – она ведь даже лишний билетик спрашивала. А зачем ей, спрашивается, врать постороннему человеку?