Текст книги "От 7 до 70"

ПРАВЫЙ БЕРЕГ

Во владениях «Куйбышевгидростроя» единственным представителем этого вида транспорта было взлетно-посадочное предприятие «Александровское поле». Мы прибыли туда на попутном самосвале, резким броском вывалившим из своего кузова на грязную землю наши чемоданы и рюкзаки.

Перед нами за невысоким железным забором-сеткой лежало большое очищенное от снега поле, где готовились к взлету двукрылые "Антоновки" на десять пассажиров и трехместные "Илы". У края поля чуть возвышалась над землей небольшая контора с печкой и заспанным диспетчером. Он был одновременно и кассиром, и дежурным, и механиком, и даже дворником, отвечавшим за чистоту взлетной полосы.

Последняя его должность имела в то время года особое значение, так как густая липкая грязь, покрывавшая в ростепель летное поле, серьезно затрудняла посадку самолетов с шинными колесами. А на лыжах садиться становилось уже опасно – снеговой наст был далеко не тот, что зимой.

И вот я взгромоздился со своим чемоданом в Ил-2, сел рядом с пилотом и крепко сжал в потной от страха ладони кожаную страховочную петлю, за долгие годы своей службы сильно потертую моими предшественниками.

У меня не было слишком уж большого полетного опыта, но я помнил, что в других самолетах между пассажиром и стенкой фюзеляжа всегда оставалось какое-то расстояние. Оно создавало некую психологическую зону безопасности и хотя бы чуть-чуть отделяло человека от той страшной пропасти, которая раскрывалась у него под ногами. Здесь же ничего подобного не было – мое правое плечо уперлось прямо в тонкую остекленную дверь, и сразу за ней разверзлась та самая бездна.

Смотреть вниз было ужасно страшно, невероятно жутко, но и очень-очень интересно.

Наша "этажерка" проплывала над строящимся гидроузлом, над жилыми кварталами гидростроителей, неожиданно оказавшимися ровно и красиво спланированными, над строящимся гидроузлом. За переплетеньем бетоновозных эстакад, канатных дорог и мотовозных путей уже угадывались контуры будущих шлюзовых камер, кратеров гидротурбин и водосливов бетонной плотины.

А у самого правого берега к высокому крутому скалистому откосу прижалась серовато-белая мозаика квадратных и прямоугольных блоков бетонирования гидроэлектростанции.

Здесь и предстояло мне трудиться.

Куйбышевгидрострой был тогда одной из многих «Великих строек коммунизма», затеянных вождем всех времен и народов. Волга, Днепр, Обь, Енисей, Дон – на карте Советского Союза не оставалось, пожалуй, ни одной голубой нити, не перевязанной там или тут синими узлами будущих гидроузлов.

Строительство было развернуто с большим размахом – это так напоминало пресловутые "10 Сталинских ударов" Великой Отечественной войны. То же сосредоточение в одном месте и в один час огромного количества техники, механизмов и людских ресурсов, тот же жесткий командно-приказной режим.

Но те Удары ударялись постепенно, один за другим, а эти наносились одновременно, сразу. И не по внешнему врагу, захватчику, а по собственному народу, еще не оправившемуся от той самой войны. До жилых ли домов, до продуктов ли питания, до производства ли одежды было тогда советско-партийным руководителям? И снова, как до войны, ютились в сырых подвалах и землянках строители светлого коммунистического будущего, и опять недоедали их дети, жены и матери.

Ударным стройкам должен был соответствовать ударный труд. Поэтому на каждой из них надлежало побить тот или иной рекорд. Так, Куйбышевгидрострою весной 1955 из министерского Главка спустили план по достижению рекорда суточной укладки бетона. Первое место по этому показателю в то время держали американские строители гидроэлектростанции Грэнд-Кули.

Достигался этот рекорд не очень-то хитрым способом. Сначала в течение нескольких недель никакого бетонирования вообще не велось, а на всех сооружениях только устанавливалась опалубка и арматура (то-есть, готовилась так называемая "посуда"). Затем в одночасье включались на всю мощность бетонные заводы, и все, что должно было делаться в течение месяца или двух, делалось за один-два дня.

Надо ли говорить, что качество такого бетонирования было очень далеко от идеального; потом приходилось многое переделывать, отбивать уже отвердевший бетон и класть новый.

Как раз тогда и произошло трагическое событие, о котором, разумеется, не говорилось в «Последних известиях», и свидетелям которого рекомендовалось покрепче держать язык за зубами.

Случилось так, что в самый напряженный штурмовой час борьбы за мировое первенство одного зека бетонщика заживо завалили бетоном. Работая с вибробулавой по уплотнению бетонной смеси, он нечаянно споткнулся о шланг, не удержал равновесия, упал в блок бетонирования и начал в нем тонуть. Прораб велел подать ему гак подьемного крана. Рабочий схватился за крюк, подтянулся на руках, вытащил ноги из бетона и уже повис было в воздухе над опалубкой.

Но тут от поступавшего сверху потока бетонной пульпы отскочил большой камень и стукнул зека по голове. От этого удара тот потерял сознание, сорвался с крюка и снова упал, угодив прямо под струю бетонной жижи, которая быстро его завалила.

Надо было срочно позвонить на завод, прервать подачу бетона, отключить бетоноводы, подсоединить аварийный сброс. Но ничего этого не было сделано ни в ту же минуту, ни через час.

Пожалуй, даже если бы кто-то и захотел что-либо остановить, то не смог – ведь для этого нужно было разрешение самого высокого начальства. Да еще и письменное – шутка ли, прервать выполнение важного государственного задания партии и правительства по достижению мирового рекорда!

Кроме того, что за такая особо ценная потеря?

Зек, он и есть зек.

... Замурованное в бетонной плотине Куйбышевской ГЭС и лишенное доступа воздуха, тело этого человека без тления, в целости и сохранности, может пролежать много тысячелетий и стать очень даже ценной находкой для археологов будущего.

Но прочтут ли они эти строки? Конечно, нет.

Местная газета «За коммунизм » (Орган Ставропольского-на-Волге горкома и райкома КПСС) о случае гибели зека ничего не написала, ее интересовали совсем иные вопросы.

В «День печати» (5 мая 1955 года) ей надо было, во-первых, оттенить заслуги своих коллег:

На строительстве Куйбышевского гидроузла большую роль в воспитательной и пропагандистской работе играет советская печать. Она представлена многотиражной газетой «Гидростроитель». Кроме того, во всех строительных подразделениях выпускаются стенные газеты, «комсомольские сигналы», «молнии», « боевые листки».

Многотиражная газета и стенная печать, опираясь на широкий рабкоровский актив, помогают партийным организациям вскрывать недостатки, выявлять неиспользованные резервы, мобилизовать гидростроителей на ввод гидротехнических сооружений в установленные сроки.

Продемонстрировать свою обьективность, хотя бы в сводке Гидромета:

На всем своем протяжении Волга очистилась ото льда и навигация открылась на всех участках реки. Вчера в 8 часов утра у Морквашей высота уровня воды была 1090 сантиметров, что превышает «пик» половодья прошлого года на 250 сантиметров. Всего с начала весеннего подьема 1955 года прибыло 849 сантиметров. Температура воды реки Волги у Морквашей 5 градусов тепла.

Подчеркнуть строгость социалистического закона, который совсем недавно давал срок даже за сорванный на колхозном поле колосок:

28 февраля 1955 года гражданин Ящук, будучи в нетрезвом состоянии, учинил хулиганские действия в кинотеатре «Буревестник». На предложение работников милиции прекратить хулиганские действия он нанес побои одному из работников милиции. За совершение хулиганских действий и оказание сопротивления представителям власти народным судом 1-го участка города Ставрополя-на-Волге гражданин Ящук осужден к 8 годам ( подчеркнуто мною – Г.Р.) лишения свободы.

Или отметить, что партийные органы заботятся не только о выполнении и перевыполнении Плана, но уделяют внимание и личной жизни советских людей:

По инициативе горкома ВЛКСМ в клубе «Гидростроитель» проведена литературно-читательская конференция на тему: «Семья в социалистическом обществе». Наиболее интересным было выступление т.Романычевой, заведующей детским садом Портового района.Она показала, что Октябрьская социалистическая революция и построение социализма в СССР коренным образом изменили взаимоотношения людей и создали новую социалистическую семью. С ликвидацией частнособственнических отношений любовь впервые в истории освободилась от уродливого давления, грубого материального расчета, корыстных соображений.

Старший техник проектного отдела «Куйбышевгидростроя» т. Меркулов говорил о борьбе с пережитками буржуазной морали и бытовой распущенности.

У нас личная жизнь человека тесно связана с его общественной жизнью и работой. В.И.Ленин в беседе с Кларой Цеткин говорил, что он не может поручиться за человека, который бросается от одного любовного увлечения к другому.

Общественную и личную жизнь разделять нельзя, каждый советский человек должен быть образцом поведения как на производстве, так и в быту.

А также показать, что партийно-советская местная печать не чужда и колхозно-крестьянским вопросам жизни района:

В этом году в колхозе «Путь Ленина» значительно расширяются посевы овса. С этой целью выделена ранняя зябь. Тракторная бригада т.Коурова провела покровное боронование в два следа, а полеводческие бригады тт. Демина и Крайнова внесли гранулированный суперфосфат из расчета 1,5 центнера на гектар.

Или еще смешнее:

Создать условия для раздоя коров – такой наказ колхозникам был дан на областном совещании доярок. Поставить на раздой коров – это значит дополнительно переработать сотни центнеров грубых сочных кормов и получить десятки литров молока.

Высоких надоев молока добилась т. Розанова, доярка садсовхоза, участница Всесоюзной сельскохозяйственной выставки 1954 года и кандидат на выставку в 1955 году. Корову «Ветку», например, т. Розанова раздоила с суточного удоя в 12 килограммов до 42 ( ничего себе – в 4 раза, как это?). Годовой удой коровы составил 8 тысяч килограммов, а в среднем на каждую корову – 5 тысяч килограммов.

Другие газеты свидетельствовали, что строительство Куйбышевской ГЭС, хотя и было в то время самой большой в СССР гидротехнической стройкой, но далеко не единственной.

Например, «Комсомольская правда » сообщала:

КАЙРАК – КУМ (Таджикская СССР), Наш корр.

С утра тихо было на правом берегу Сыр-Дарьи. Крутые желто-серые пустынные холмы сонно глядели на мутно-желтую воду реки. А дальше Самгарский массив – выжженная солнцем, поросшая колючками земля. Только ветер гуляет над ней, поднимая тучи белесой пыли. Недолго еще ей оставаться такой…

Сегодня, на сутки раньше намеченного срока начнется штурм Сыр-Дарьи. Энергия Кайрак-Кумской ГЭС преобразит громадные пространства земли. Она поможет оросить сотни тысяч гектаров Самгарского и Ходжи-Бакирганского массивов в Таджикистане и Голодной степи в Узбекской СССР. Кайрак-Кумская ГЭС сомкнет кольцо электростанций двух соседних братских республик и создаст единую энергетическую систему.

«Комсомолке» вторилаи «Строительная газета»:

МОРЕ ИДЕТ (письмо читателя)

Приволжский город Камышин в эти дни напоминает дом, где ждут гостей: хозяйка наводит лоск, в прихожей хозяин прилаживает новую вешалку для пальто. Гости придут, посидят вечерок за столом, уставленным яствами, и распрощаются.

А Камышин готовится принять гостей навечно. Гидростроители перекрыли Волгу у Сталинграда, и теперь могучий разлив медленно, но неуклонно идет вверх, к городу.

Не отставала и «Украинская правда»:

СИМФЕРОПОЛЬ (репортаж с места событий)

Идут с севера в Крым весенние проливные дожди, напоят они свежей влагой степные речки, в том числе и Салгир. Но на этот раз он не разольется, как обычно, вширь, затопляя сады и села, а, задержанный плотиной, поднимется вверх, образуя новое море, Симферопольское водохранилище. Оно вытянется вверх по Салгиру на шесть с половиной километров. Глубина его в отдельных местах достигнет сорока метров.

Симферопольское водохранилище направит воду в Салгирскую оросительную систему и оросит более десяти тысяч гектаров земли. В ближайшее время развернутся работы и по строительству Северо-Крымского канала, который перебросит воду в Крым из Днепра.

КОТЛОВАН. ЗОНА.

Странным был в ту пору город Жигулевск – куда не повернись, резкий неприятный ветер-резун всегда бил в лицо, с какой бы стороны не дул. Недаром поговорка гласила:

«Вокруг леса да горы, а в них – ветра да воры».

Со стороны Волги к шуму ветра присоединялся глухой гул взрывов – это саперы рвали на реке лед. Надо было облегчить проход ледяных торосов мимо строящихся гидросооружений, сжавших реку и уполовинивших ее ширину. Это пришло время ледохода, когда спавшая долгую зиму Волга «вышла из себя», тронулась с места, и огромные белые глыбины льда медленно двинулись вниз по течению к острову Телячьему. А местами уже кое-где прорезалась голубая вода – вот-вот она начнет подступать к прибрежным улицам поволжских поселков.

Вчера на тот берег по взьерошенной, взлохмаченной реке прошел первый катер-ледокол.

В 70-м квартале Жигулевска совсем недавно начал расти молодежный городок с клубом-красным уголком, пищеблоком-буфетом и камерой хранения. И, конечно, с блочными пятиэтажками общежитий.

В небольшой комнате на двоих, где умещались две койки, две тумбочки и один канцелярский стол, нас поселили с Исаком Акушским. В соседних комнатах рядом с нами жил Витя Черников и все остальные знакомые ребята.

А на первом этаже комната чуть побольше была заселена девушками – выпускницами саратовского техникума. Они попеременно то горько плакали, то заразительно смеялись, а лившиеся из их комнаты грустные заунывные песни вдруг сменялись веселыми озорными частушками, ритмичной румбой или зажигательным краковяком.

На работу мы добирались обычно на автобусе, но поскольку он всегда был переполнен, мы старались его заменять попутками. Правда, эта замена далеко не всегда была успешной – наши требовательно поднятые вверх руки водителями грузовиков нагло игнорировались. Но нас это не смущало, мы догоняли машины сзади, хватались за борта, подтягивались на руках и прыгали в кузов.

Вот так однажды я сиганул второпях в один из проходивших мимо самосвалов, и... оказался по колено в строительном цементном растворе. Вот уж смеялись прохожие, видевшие мои пируэты, которые я делал, пытаясь вытащить ноги из вцепившейся в них вязкой густой жижи.

Новый город строителей и энергетиков Жигулевск рос не по годам, а по месяцам. Но главным на этой обширной территории были вовсе не жилые кварталы пятиэтажных новостроек и не улицы одноэтажных частных домов. Центром притяжения, сосредоточением всего, ради чего вообще существовало все вокруг, был Котлован, Зона.

Сюда каждое утро приводили на работу, сопровождаемые конвоем с собаками, нестройные колонны зеков, сюда же со всех сторон подьезжали автобусы и бортовые грузовики с вольнонаемными рабочими. К котловану сходились все автомобильные и железнодорожные дороги, бетоноводы, линии электропередач, водопроводные и канализационные коммуникации.

Котлован был огромен и многолик. В нем день ото дня все выше росли опоясанные деревянной опалубкой и плитами-оболочками блоки бетонирования с ажурными каркасами арматурных решеток. Над ними нависали остроносые гуськи портальных подьемных кранов, и нескончаемым потоком шли один за другим тяжелогруженые самосвалы "Белазы".

В котловане почти везде хозяйничали зеки: они были и рабочими, и прорабами, и бетонщиками, и арматурщиками, и сварщиками, и электриками. Сюда в пустых кислородных баллонах нелегально завозили из города водку, и зеки торопливо ее распивали, используя разную подсобную тару, в том числе ржавые консервные банки.

Меня определили на участок Монтажной площадки.

"Площадка" – только название, на самом деле, это было большое железобетонное строение на 10-12 этажей, которые кроме лифтов должны были соединяться пожарной (аварийной) лестницей. Вот ее-то мне и предстояло установить.

Эту первую в моей жизни самостоятельную работу я по понятным причинам благополучно провалил.

На участок меня привел начальник по имени Шкуро (одна фамилия чего стоила!). Он сунул мне пачку совершенно непонятных чертежей и оставил наедине с узкой темной шахтой, где должна была быть смонтирована та самая лестница. И с бригадой десяти рабочих – зеков.

Кое-кто из них встретил меня недоброй ухмылкой, а все другие вонзили мне в лицо хмурые подозрительные взгляды, оглядев исподлобья с головы до ног.

По списку бригада должна была состоять из 11 человек, однако одного на работе не было никогда. Несколько раз я безуспешно пытался выяснить, кто он, этот одиннадцатый, пока однажды подвыпивший Шкуро не раскололся:

– Ты что не знаешь, кто такой «вор в законе»? Да за него охраннички любому голову оторвут: ведь для соблюдения порядка в зоне это самый нужный человек, без него такой бардак начался бы, не приведи господь. Так что не задавай дурацких вопросов и выводи на него такую же зарплату, как и на всех – бригада за него работает. И не возникай, коли хочешь быть цел.Усек?

Увидел я одиннадцатого только в конце месяца, когда закрывал наряды. Он оказался неприметного вида человечком, отличавшимся от других, пожалуй, лишь огромными кулаками, которыми он, повидимому, довольно часто пользовался. Кроме того, что было особенно для меня важно, – он был тоже москвичом. Узнав, что я его земляк с Преображенки, он растрогался и заявил, чтобы я не дрейфил, никого не боялся, что он за меня будет «мазу ставить».

Но это было потом, а в тот первый мой рабочий день натерпелся же я страху. Решив посмотреть, где мне предстоит работать, я залез на один из нижних ярусов лестничной шахты и стал сверять чертежи с местами крепления лестницы, как вдруг кто-то сверху позвал:

– Начальник!

Я высунул голову из проема, и в этот момент раздался страшный грохот, вся шахта передо мной заполнилась летящим вниз густым облаком цемента – это наверху опрокинули бадью. В следующее мгновение в полной тьме совсем рядом с моим ухом просвистел тяжелый стальной трос с прицепленными к нему крюками. У меня все оборвалось внутри, защемило под ложечкой, застучала кровь в висках – убить хотели! С дрожью в коленях я спустился вниз и увидел этот трос – действительно, я был на волосок от смерти.

Вечером в общежитии, услышав от меня рассказ об этом странном и страшном случае, догадливый Витя Черников обьяснил:

– Это так твои зеки проверяли тебя на "вшивость".

Вряд ли когда-либо до того у меня был повод интересоваться лестницами, тем более аварийными; по правде сказать, я даже плохо представлял себе, как по ним лазают. Поэтому, получив с базы готовые стальные лестничные пролеты и не долго думая, я велел сварщику соединять их друг с другом, а крановщику – ставить в шахту. Потом мы установили ступеньки, приварили перила, и через пару недель все было готово. Я позвал начальника принять работу.

Скандал был жуткий! Оказалось, что я нарушил все нормативные документы по установке аварийных лестниц, что они должны спускаться по часовой стрелке, а не наоборот, что перила должны быть справа, а не слева, что я не умею читать чертежи и что меня надо не только лишить квартальной премии, но и месячной зарплаты, а может быть, совсем выгнать с работы и даже отдать под суд.

Но, слава Богу, все обошлось, я отделался обыкновенным Выговором, даже без занесения в личное дело, и осенью перевелся на работу в трест "Гидромонтаж", а потом вообще уехал домой в Москву.

Все это у меня так безобидно получилось, наверно, потому, что шел уже 1955 год – излет эпохи ГУЛАГ,а, когда уже не было страшного бериевско – абакумовского МВД и кончалось всевластие людей в красных погонах.

ГРУППОВОЕ ИЗНАСИЛОВАНИЕ

Однако все эти мои беды были сущей пустяковиной по сравнению с тем, что выпало на долю моего тогдашнего друга Исака Акушского.

Это был добрейшей души человек, скромный, стеснительный, хотя, когда надо, особенно на работе, решительный и твердый. Он был уроженцем небольшого украинского города Словута, где жили его родители. Они присылали ему письма, куда вкладывали каждый раз еще пустые почтовые открытки с обратным адресом для ответа. Но, увы, это не помогало – писать домой Исак не успевал. Или ленился.

Внешностью Акушский, на первый взгляд, совершенно не удался: короткая шея, длинные руки и направленные в разные стороны ступни ног, как у Чарли Чаплина. Последнее, кажется, послужило поводом в детстве дразнить его "лопоногим", хотя на самом деле он был еще и лопоухим.

Но неисповедимы пути движения женских сердец, непонятны нам, мужикам, их привязанности. Как не странно, Исак пользовался у женщин завидным успехом, по крайней мере, саратовские девчата явно "положили на него глаз", две из них очень даже активно им интересовались. Одну звали Валя Котикова, она была светловолосой пухленькой простушкой-хохотушкой с румяными щечками-персиками и маленьким фарфоровым носиком-курносиком.

Другая, Майя Сандлер, представляла собой ее прямую противоположность – была серьезной, не очень красивой, но очень начитанной и образованной девушкой. Как-то в минуту откровенности, доверительно наклонившись ко мне и покраснев от смущения, Исак признался:

– Ты знаешь, на Майку у меня не стоит, а вот Валечка, ого-го, как настраивает.

Правда, впоследствии он женился именно на Майе и счастливо прожил с ней долгую благополучную жизнь...

Строительные обьекты, где мы работали, были пусковыми, поэтому вкалывать нам приходилось по-черному. Наши трудовые смены, хоть дневные, хоть вечерние, длились не по 8 часов, как было положено, а по 10, а то и по 12. Домой мы приходили поздно, ужинали чем придется и заваливались спать. Лишь по воскресеньям, если их не обьявляли тоже рабочими, удавалось немного отдохнуть, сходить в кино, клуб, библиотеку.

В один из таких выходных мы играли с Исаком Акушским в шахматы. Обыграв меня в очередной раз, он вдруг обратился ко мне с просьбой:

– Послушай-ка, что-то я Валю давно не вижу, – сказал он. – Может быть, ты зайдешь к девчатам, спросишь? А то мне как-то неудобно.

Отодвинув шахматы, я надел пиджак и отправился на первый этаж к девушкам. Постучался, зашел. Вали действительно не было.

– А где же ваша Котикова? – спросил я. – Что-то, говорят, ее давно не видно.

– Да, – ответила Майя Сандлер, – действительно, уже второй день, как Валя ушла вечером работать в ночную смену и вот до сих пор не вернулась. Но особых причин для беспокойства я не вижу. Скорее всего, она уехала к сестре в Куйбышев. Вообще-то она говорила, что собирается к ней. Наверно, отправилась в город прямо с работы первым утренним автобусом.

Я еще немного потрепался с девушками о том – о сем, о джазе, о стилягах, о новом фильме Чухрая, шедшем в клубе. Потом вернулся к себе в комнату. Исак уже сложил шахматы в коробку и засел за учебник по электротехнике – он осваивал еще одну специальность.

– Валя уехала в Куйбышев к сестре, – сказал я.

– Да-да, я вспомнил, – ответил Исак, – она действительно что-то и мне говорила об этом.

Вечером того же дня я собрался на работу в ночную смену, оделся потеплее, натянул на телогрейку брезентовый плащ, сунул ноги в резиновые сапоги и отправился в котлован.

На участке все было тихо, мои работяги под предводительством бригадира занимались своим делом и прекрасно справлялись без меня. Поэтому я забрался в каптерку нашего участка, уселся на табуретку и стал закрывать наряды – был конец месяца.

Работа эта была нудная, тупая и заключалась в выдумывании дорогостоящих работ, которых на самом деле никто не делал (недаром это называлось "выводиловкой"). Например, я писал, что монтажные подмости подтаскивались к месту их установки и собирались вручную, а в действительности, они подвозились на тележках и монтировались подьемным краном.

В те времена вообще всяческие приписки были общепринятой нормой, строго соблюдавшейся повсюду, от самой заурядной стройбазы до Статуправления Советского Союза.

Приустав от нарядов, голова уже от них гудела, я решил прогуляться по котловану. Спустился со своей Монтажной площадки на самый нижний, так называемый, нулевой уровень, прошел к участку строящейся ГЭС. Постоял возле турбинного блока, где монтажники собирали рабочее колесо турбины, потом пошел дальше.

И вдруг возле какого-то стоящего поодаль вагончика-подсобки я заметил группу молодых зеков, громко о чем-то говоривших cильно возбужденными голосами. Я подошел чуть поближе и, благодаря ветру, дувшему в мою сторону, услышал обрывки их разговора:

– Я уж ей и солидола для смазки напихал, а она, падла, все равно, кричит "больно – больно" и за яйца хватает, чтобы побыстрей кончил. Я ей за это ка-а-к вмажу.

– А кто там сейчас по очереди, Васька что-ли?

– Ага, а ты следующий?

– Ага.

Я вздрогнул от страшной догадки и рванулся вперед, к вагончику, но тут же остановился. Что я, с ума сошел? Да они меня сразу же ножом пырнут – никто не увидит и не услышит. Подходить туда нельзя. Надо позвать кого-нибудь на помощь. Запахнув потуже плащ, я побежал к турбинным монтажникам, но они все уже ушли – спустились лифтом вниз, на опорную площадку.

Я вернулся к себе и хотел было рассказать об услышанном своим работягам, но, увидев их закрытые неприветливые лица, понял, что они меня не поймут и, не дай Бог, еще заложат тем же самым бандитам.

Тогда я бросился к проходной, где был единственный доступный мне телефон. С большим трудом разыскал своего начальника Шкуро, который, как оказалось, ночевал не дома. Тот сначала никак не мог сообразить, что я от него хочу, а когда разобрался, и понял, что это не касается дел на его участке, ужасно разозлился.

– Я же тебе, мать твою так, говорил – не возникай, коли хочешь быть цел! – закричал он сердитым голосом понапрасну разбуженного человека. – Может быть, эта девка в охотку там отдается, а ты шум поднимаешь. Иди на свое рабочее место, мать твою так, и работай. А не то, тоже срок заработаешь, идиот, я уж похлопочу.

Еле дождавшись рассвета и конца смены, я вышел из проходной и в толпе только что сошедших с автобуса работников утренней смены увидел Акушского. Мы встретились с ним глазами, и он сразу же пошел мне навстречу.

– У тебя сегодня какой-то опрокинутый вид, – сказал он, с тревогой вглядываясь в мое лицо.

– Там, на 4-м участке в подсобке... – я замялся, не зная, как сказать, помолчал немного, потом добавил: – ... Но я вовсе не уверен, что это она.

Акушский насупился, помрачнел, глаза у него сузились, посуровели.

– Ладно, надо идти, – пробормотал он и, опустив голову и поджав плечи, повернулся в сторону проходной.

– Я пойду с тобой, – рванулся я за ним.

– Вот этого не надо, – отрезал Исак. – Кроме того, чего зря говорить, тебя же сейчас не пустят.

Действительно, мой порыв был бесполезен, так как в Зону я мог пройти по пропуску только в свою смену.