Текст книги "Духосад. Повесть о духоделическом эликсире стабилизации старения и пересадке Духа"

Блесна с крючком

Дорога на остров пролетела для Зотова так быстро, что в памяти чётко сохранились только три момента: расставание с Унгуриным, отвлекающий разговор с Руденко в машине и на катере, и поиск второго ключа в портфеле, перед дверью кабинета. Не включая свет, он привычно сел в своё упругое кресло и попробовал сосредоточиться. После знакомства с текстом Морозова про фашизм у него неожиданно рухнул весь логический порядок привечаемых и отвергаемых мыслей, давно и строго выстроенный им в своей рациональной голове по правилам диалектики. Как будто вся энергия из тела вышла и куда-то улетела. Услужливая память подсказала, что вот он и случился с ним знаменитый «эффект бабочки», описанный Эдвардом Лоренцем: бабочка крыльями взмахнула в Айове, а молнии засверкали в Индонезии. Если натурально, то слова-бабочки из предъявленного Унгуриным текста статьи переместились в его голову и создали в ней полный хаос. Он устал от избытка мыслей и дальней дороги и отправился, как говорила когда-то его мать, в объятия Морфея, в спальню, пристроенную к его рабочему кабинету.

Телефонный звонок разбудил Зотова, на экране высветилось: Морозов. Сухо ответил в поднятую трубку:

– Да, Василий Петрович, слушаю вас. Или лучше – жду вас в своём кабинете.

Морозов постучал в дверь через две минуты, видимо пришёл заранее и ждал где-то поблизости. Вошёл в кабинет и молча сел в кресло напротив Зотова. Сел уверенно, скрестив руки на округлом животе и вытянув вперёд ноги в коричневых замшевых тапочках и в бело-красных полосатых носках.

Молчание затянулось. Наконец Зотов потянулся к портфелю, открыл его, вынул файл с крамольным текстом и положил его на столик сбоку между ними. Морозов даже не полюбопытствовал, как это обычно случалось с ним, а протянул открытые ладони в сторону Зотова и спросил у него то, от чего у Олега даже дыхание и сердце остановились от удивления:

– Бабочка уже крыльями помахала, Олег Кириллович? Так быстро сработала? Быстрый круговорот буковок и слов в природе?

Какой-то незнакомый испуганный человечек внутри Зотова вдруг торопливо заговорил его обиженным голосом:

– Что всё это значит, Василий Петрович? Какая бабочка и какие крылья? Это ты написал? И зачем это ты написал? – Зотов взял файл и протянул его Морозову, но тот засунул руки в карманы широких летних брюк и явно не собирался его брать.

Морозов внимательно, как это делают врачи с пациентами, посмотрел на сидящего перед ним Зотова, выдохнул и с горечью в голосе, медленно проговорил:

– Янис умер. Умер довольно странно. Это произошло три дня назад, когда ты был в Москве. Хоронить будут в Грозном, откуда он родом. Там много уважающих его друзей, учёных и учеников. Это мне его жена, точнее вдова, по «Яснограму» сообщила. Оказывается, он об этом, о захоронении его в Грозном давно ей говорил. Даже на всякий случай предсмертное пожелание написал. Перед шунтированием отдал эту бумагу ей, почти год тому назад. Для меня Янис много значит. Но в Грозный я не поеду, есть личные причины. Ты его знал поверхностно, а для меня он был надёжным научным оселком. Прежде чем публиковать какие-либо новые идеи или результаты, я обычно обсуждал их с ним. Помню, он мне признался как-то в застолье: «Вася, ты очень хороший человек и настоящий учёный, но у тебя есть главный для меня недостаток – ты в Бога не веришь».

– Он что, пил? – спросил Зотов.

Морозов отрицательно мотнул головой:

– Янис был любитель выпить. Как-то рассказал, что с трёх лет бабушка его к вину приучила. Но до потери пульса он никогда не напивался. Был у него внутренний ограничитель. Бывало…

Тут Зотов прервал Морозова и озабоченно заговорил о своей главной на данный момент проблеме:

– Печально всё это с Янисом, но к нему мы вернёмся позже. Я про твой текст спрашиваю. Он то зачем на белом свете появился?

Морозов почесал живот, кончиками пальцев помассировал мочки ушей, погладил ладонями щёки и ответил:

– Это блесна с крючком. Я её забросил, чтобы выяснить, кто на крючок попадётся. А с пойманной рыбой выйти на важного покупателя. Дело в том, что примерно полгода тому назад я передал Янису свой рукописный текст. Во-первых, чтобы он его внимательно прочитал и отредактировал. Во-вторых, чтобы бы он прикинул, в какое серьёзное издательство можно обратиться для публикации. Тема кардинально новая. Она этически конфликтна, потому требует особого к ней отношения. Подчёркиваю, что текст был рукописный. Перьевой ручкой на бумаге. Я специально так сделал из-за поведения дронов над островом. Год тому назад я заметил, что квадракоптеры стали как бы следить за нами. Понаблюдал, поэкспериментировал с локацией и понял, что это неспроста. Видимо оборудование в них поменяли, и сегодня я оказался прав… Всё-таки вернёмся к нашему общему знакомому и моему верному другу Янису Викторовичу Дронову, к его скоропостижной смерти.

– Как всё произошло? – поинтересовался Зотов.

А произошло следующее и, со слов Маши, настораживающее. Вечером он был в кафе на встрече с коллегами, приехавшими из Абхазии. Друзья передали подарок от его старого знакомого – бутылочку домашней жёлтой чачи. Это напиток Янис с юности любил. Баловался им, как он со смехом нам говорил. Он приехал домой уже на взводе и захотел с Машей эту чачу выпить под её котлеты. Однако она отказалась. Они поругались, но он всё равно выпил большую рюмку чачи и лёг спать. Маша разозлилась и остатки чачи вылила в унитаз, а пустую бутылку унесла с мусором в контейнер на дворе. Ночью Янису стало плохо, вызвали скорую. Но так как от него пахло алкоголем, то ему сделали какой-то укол и уехали. Ему снова стало плохо через час. Повторно приехала скорая и забрала его с собой. Но по дороге в больницу он умер. Посмертный диагноз: «Инфаркт миокарда». Для меня в этой истории необычным компонентом стала домашняя чача. Янис знал свою дозу и рюмка крепкой чачи для его тяжеловесного организма что слону дробина. Значит что-то в ней было примешано. Но этого уже не доказать, да и никто этим заниматься не будет.

Когда я узнал про смерть Яниса и понял, что дело не совсем чистое, то обеспокоился судьбой своей статьи. По моей просьбе Маша просмотрела его стол, портфель и другие места, но статьи не было. Хотя он мне за неделю до смерти написал, что статью носит с собой и тезисно рекламирует её разным издателям. Мне ничего не оставалось делать, как пойти ва-банк. Я на своём рабочем компьютере позавчера набрал этот давно написанный мною текст, и петля обратной связи быстро замкнулась на тебе. Сама тема фашизма избитая, ничего нового в себе не несёт, но вот блесной оказалась знатной, крупную рыбу на крючок зацепила.

Как тебе поворот про бабочку-идею и блесну-крючок, а, уважаемый коллега-подводник, доктор технических наук, Олег Кириллович? Задумался? Вижу, вижу, что зацепило. Внимательно подумай, мы ведь оба оказались на большом крючке, а судьба-то наша прямая как стрела: либо живыми в море-океане плаваем, либо жарят нас как камбалу на сковородке без нашего согласия.

Морозов замолк, а Зотов встал и подошёл к окну, затем к другому окну и стал вглядываться в тёмное море. Видимо, не случайно говорят, что в самые критические моменты все главные события жизни проскакивают перед глазами словно кадры на киноленте. Герой разных событий, Олег вдруг зримо увидел галерею своих с Унгуриным друзей и подруг, участников и свидетелей их бурной и похотливой молодости. Где они сейчас? Увы, все они уже ушли в мир иной, исчезли из бытия по житейски разным причинам. Только он да Унгурин вдвоём остались. По сему выходит, что подоспела моя очередь сгинуть в пустоту незнаемого. Тогда сколько же мне осталось жить? Мерзостная тоска словно какой-то гадкой жидкостью заполнила его тело, Зотов затяжелел и чуть ли не рухнул в кресло. Захотелось просто выть, в голос выть.

Но Морозов вернул его в новую реальность:

– Олег, я ведь сознательно это сделал, чтобы попросить тебя о помощи.

– Какой помощи ты просишь после того, что произошло со мной в Москве и аукнулось здесь?

– Помоги найти того, у кого оказалась моя статья, это очень важно, в том числе и для нашего общего дела, деталей которого я, к счастью, не знаю и знать не хочу, пока не хочу. Вот она, это второй экземпляр, – и протянул листок с рукописным текстом.

Зотов прочитал название: «Конфликт красоты симметрии с комфортном корявости духа как этическое основание научно-технического прогресса», а когда вникнул в текст, то просто оторопел от свалившейся на него информации. Он наконец-то понял, откуда тянутся нити суперважного опуса «СвятоРоссия – Третий Рим», который Унгурин как бы небрежно выдавал за свой проект в соавторстве со своим политическим учеником и, одновременно, своим духовником, Патриархом Гермогеном Вторым. Да, подлость Унгурина восторжествовала в новом обличье! Но Морозову он об этом не сказал и как бы с одолжением только и смог выдавить из себя, что подумает, мол тема и дело интересные. На этом и расстались.

Метод Зотова

Дверь закрылась за Морозовым, но широко распахнулась в панически замершую душу Зотова. Он почему-то вспомнил про дверь Витгенштейна, о которой ему когда-то давно рассказал Янис в их споре о логиках познания души и духа во внутреннем мире человека. Тогда он спросил:

– Олег, ты видишь обычную дверь в нашу комнату? Что в ней, по-твоему, самое главное?

Необычный вопрос поставил Зотова в тупик. Действительно, что может быть главным в стандартной двери? Перебрал возможные ответы, но засомневался:

– Не знаю, всё главное.

– Э-э-э… не совсем так. Если не путать детали, то философ утверждал нечто привычно-необычное. Главное в любой двери – это её петли. Они не просто механически держат дверь, а материализуют общий смысл «дверь». Они позволяют стать дверью любой – деревянной, резной, металлической, с ручками или без ручек и тому подобное, – конструкции, способной открывать и закрывать проём. Петли, как правило, спрятаны, но без них никак. Открытая или закрытая дверь позволяет делать много разных дел. Но без петель двери нет. Есть только проём в стене, который можно занавесить или держать открытым. Понял логику?

– Про дверь понял, а вот про логику души и духа не понял. С какой стороны петли к ней приделывать, Янис?

– Всякий дух свободной личности является той невидимой петлёй, на которой держатся двери разных человеческих качеств. Понял? Твой дух-петля чьи двери держит, сам-то знаешь?

У Зотова, в ту пору ещё главного научного сотрудника управления радиоэлектронного противодействия, сразу возник образ жены и двоих детей, нормальная жизнь которых полностью зависела от его оклада и премий. Но сейчас дети живут своей отдельной жизнью, а его дух-петля в дверях их душ совсем «заржавела». Деньгами не смазывается и по-старчески скрипит. Иногда брюзжит на откровенное пренебрежение детей по отношению к нему.

Сейчас же, после оглушительных откровений Морозова, он увидел себя прочной петлёй пока непонятного ему духа, на которой держатся тяжёлые двери: Руденко, Михайлов, Унгурин, а с недавних пор неожиданно прилипший к нему хитроумный митрополит Гермоген, в миру Евгений Жукин. Он был неприятно непонятен до того времени, пока Унгурин не поставил Зотова перед фактом, что Жукин будет новым патриархом под именем Гермоген Второй.

Только сейчас Зотов понял то, о чём едва не проболтался Морозову: Жукин узнал содержание идей Морозова от Яниса и выкрал статью из его портфеля. Затем переделал её содержание под новые задачи и выдал Унгурину за свои идеи, а тот на правах президента присвоил авторство себе. Жукину досталась участь быть верным учеником и последователем, или даже современным апостолом святого отца-спасителя Александра Великого – создателя СвятоРоссии. Через какое-то время Янис в поисках пропавшей из портфеля статьи вышел на Жукина и прямо спросил про её судьбу, после чего тому ничего другого не оставалось, как организовать отравление Дронова.

Год тому назад Морозов как-то вскользь проговорился Зотову, что Жукин напросился к нему на индивидуальное обучение, освоил курс по полной программе, хорошо ориентировался в духо-понятийной тематике, но стать преподавателем новой духо-диагностики и духо-терапии, на что учитель очень надеялся, не захотел. Он честно сказал, что приобретённый опыт использует в своём честном служении Христу, они по-доброму расстались, контактов не поддерживают. Именно так Морозов, как правило, расстаётся со своими клиентами.

Ужаленный новыми и очень болезненными фактами, Зотов чётко осознал, что надо срочно навести порядок в своём королевстве рациональных симметрий «по вновь открывшимся обстоятельствам». Так, судейским языком, выговорилась вслух важная поисковая задача. Для этой цели в логическом запаснике Олега хранился особый инструмент: модифицированный алгоритм фломастерной цвето-диагностики Морозова. Личный метод Зотова дождался своей очереди; простой, надёжный и проверенный способ в разных сложных ситуациях. Он открыл ящик стола и достал коробку с фломастерами и несколько форматных листов белой бумаги. Разложил фломастеры на чистом листе и сделал первую процедуру – сиюминутную значимость цвета. Первый цвет – нравится больше всех, его в сторону. Второй – нравится больше всех среди оставшихся, его в сторону, к первому. И так до самого последнего фломастера. Стартовый порядок распределения цветов по степени приятности записал карандашом в столбик, затем лист перевернул и на его чистой стороне повторно разложил фломастеры, но уже без всякого порядка.

Откинулся от стола на спинку кресла, закрыл глаза, сделал три глубоких вдоха и выдоха, повернул фокус зрения внутрь тела, и его главный эго-цензор словно опытный аукционщик на торгах непонятными смыслами и будущими событиями, звучно проговорил в пространство: – Кто сейчас первый? – ответ прозвучал немедленно, и Олег записал на чистом листе – 1. Унгурин. После этого он снова откинулся от стола, закрыл глаза, опустил руки на колени, понаблюдал за глубоким дыханием, сфокусировался и проговорил вслух: – А сейчас кто первый? – услышал тихий ответ и записал – 2. Власий.

На третий раз Зотов не просто отодвинулся от стола, но и развернулся на вращающемся кресле спиной к нему, а лицом повернулся к книжному шкафу из светлого дерева с открытыми полками и разноцветными корешками книг. Над ними ритмично кружила и тикала красная секундная стрелка раритетных морских часов со списанной в утиль дизельной подводной лодки. Из верхней части циферблата на Олега пристально и вызывающе смотрел красный серп, подмигивая молотом в придачу, а снизу из-под скважины для заводного ключа вопросительно покачивался синий якорь. Проклятый жнец с серпом, снова достаёшь меня! – в сердцах, со злостью выговорился внутренний голос, только непонятно чей сейчас, то ли праведника, то ли грешника, а плевать мне на вас, всех переиграю… я, ваш эго-цензор, сделаю всё иначе.

Зотов уже знал, что «жнец» случайно пришёл за Власием, виноватым лишь в том, что его ВКД – виртуальный код духа – совпал с точно таким же маркером маршала Чимира. Баловня как судьбы, так и самого Унгурина. Десятилетняя разница в их возрасте была тем последним критерием, который оправдывал изготовление препарата молодости из молодящегося журналиста Власия для стареющего министра объединённых силовых ведомств. Зотов понимал, что Унгурин сознательно выбрал Темучинова для своих стратегических целей по двум причинам: во-первых, чтобы повязать бессудными смертями невинных жертв для собственного омоложения. Во-вторых, сломать мифологический стереотип о том, что богоизбранность может быть только единичной.

Из своих источников Олег знал всю подноготную Чимира, который стал их начальником к полнейшему недоумению профессиональных вояк. Было о чём задуматься: хитроумный прохиндей был родом из тех самых кровей интернациональной партийной элиты, которая выжила в годы жестоких репрессий. Это великое умение приспосабливаться к любым условиям внешней физической и социальной среды было главным козырем в его военной карьере. Не тянул солдатскую лямку, не учился на офицера, но стал главным над ними благодаря хорошо подвешенному языку, гибкому позвоночнику и умению создать приватный отдых на нетоптанных сибирских просторах с охотой, рыбалкой и с шаманскими камланиями. Да, Унгурин поступился Зотовым (ещё одна занозинка против друга) в угоду Чимиру по-дьявольски мудро, типа смотрите все: один я – это может быть непонятной случайностью, ну а мы вдвоём – это уже закономерность, мы выбраны свыше для счастья европейцев и азиатов единой СвятоРоссии.

Власия надо сохранить любыми путями, он, знаю точно, уже загорелся разными новыми идеями и пригодится нам для собственного бизнес-пиара. Так, принципиальное решение есть, теперь думаем дальше, как это всё обставить. О-ля-ля… Смертию смерть поправ – это одно и то же, что глупостью глупость поправ. Моральная ущербность Унгурина видна всем, но только с разных сторон в зависимости от личных выгод обывателей. Народ так же морально глуп, а в большинстве своём примерно такой же безответственный, как и его главный начальник, а потому и терпит, чтобы облить его самой вонючей грязью после смерти. Ясно, с Саней, закадычным другом в кавычках, всё ясно, вычёркиваем. Меняем фокусировку – вот он, в тени главного величия – Чимир, народ его любит за бравые пиар-победы на придуманных внешних и внутренних фронтах, а нашему делу он мешает? Мешает и ещё будет сильно мешать. Его тоже вычёркиваем. Окей, юнга! Привет от Зотика! Главцензору – особое спасибо! Сеанс аналитики закончен досрочно, аукцион закрыт, решение есть, фломастеры в стол, писанину – в огонь!

Зотов без торопливости, пришёптывая отрывки случайных слов и звуков, исполнил любимый с детства ритуал: чиркнул зажигалкой и поднёс огонь к фитилю толстой голубой свечи. Она была вставлена в верхнюю часть (рым) подсвечника из литой блестящей латуни в форме стилизованного двурогого якоря, нижняя часть (тренд) которого упиралась в дно глубокой латунной тарелки наподобие рыбацкой ладьи. Поперечина якоря (шток) привлекала внимание оригинальностью: это был не традиционный железный стержень, продетый через отверстие в верхней части веретена, а два дельфинчика, хвостами сцепленных с веретеном под самым рымом. Олег сначала оторвал исписанную часть бумаги, скомкал её и поднёс выступающий уголок к жёлтому с синеватыми краями язычку пламени. Горевший комок бумаги положил в ладью, дождался превращения его в серый пепел, стряхнул в раковину и смыл в канализацию струёй воды из крана. С оставшейся частью листа сделал тот же ритуал. Осталось обсудить задуманное с соратниками, значит будет рыбалка, в воскресенье.

Дельфины и Эго

Чем он должен будет заниматься и какой от него ожидают прок, Влас не знал, но и не тревожился этим. Он был уверен в своей универсальности, знал, что нигде не пропадёт и везде найдёт выход по известному принципу решать проблемы по мере их поступления. Реальную проблему озвучил (в буквальном смысле слова) пустой желудок, который урчаще затребовал чего-то вкусного и горячего. Влас набрал телефон Антона:

– Здравствуйте, Антон!

– Доброе утро, Влас. Как ночевали?

– Спасибо, всё нормально. Скажите, а где можно позавтракать?

– Я сейчас зайду за вами. Как раз и сам собирался на завтрак. Пойдём в наш фирменный ресторан. Он называется так же, как и наш институт – «Дельфин».

Из холла они вошли в пустой обеденный зал, а из него на террасу со столиками. От неё к берегу и стандартно оборудованному пляжу спускалась широкая каменная лестница между двумя зелёными холмистыми стенами.

– Предлагаю перекусить, чем Нептун послал, – с улыбкой предложил Антон. – Для нас шведский стол, прошу.

Шведский стол радовал в основном морепродуктами: всевозможной рыбой, кальмарами, омарами, устрицами, раками.

– Для нас, сотрудников, всё бесплатно, – сообщил Антон, ловко разделывая специальным ножом омара. – Богатые же клиенты, когда они появятся, будут столоваться через официантов в соседнем зале. Ждём их буквально на днях… А-а, а вот и Павел Иванович!

Дядюшка-полковник приближался к их столику пружинистой военной походкой, поблёскивая серебром седого «ёжика» и золотом оправы очков.

– Привет-привет, племяш! – Они обнялись. Дядя Павел присел за столик.

– Извини, что вчера не удалось встретиться. Срочно отправил зама в Москву по делам. По традиции проводил до аэропорта. Ну? Как тебе наша обитель, племяш?

Влас не знал, как обращаться к дяде при подчинённых. Исторически они всегда были на «ты», как-то так сложилось, когда родители Власа ещё были живы-здоровы, и они втроём частенько бывали в гостях у Руденко. Кстати, фамилия эта была его жены, так захотел дядя – чтобы не путали его с другим учёным, отцом Власа. Тот тоже был военным по статусу, и тоже морским по службе, и тоже успешным. Если бы не его гибель на подлодке и последовавшая вскоре за этим смерть матери Власа – как знать, кем и где он был бы сейчас, каковы были бы его настроения и планы.

Поддерживая лёгкий, светский и свойский разговор с дядей, Влас подумал – нельзя проникнуться к нему глубоко симпатией и эмпатией, ведь его скоро придётся шантажировать. Флешка цвета слоновой кости… Почти фетиш. Почти талисман. Почти оберег для Власа. Почти амулет. И оружие манипуляции – именно для этого он ведь привёз её, специально для дяди-полковника.

Между тем дядя говорил:

– …Антон покажет тебе наш дельфинарий. Это, племяш, не простой дельфинарий. Вот так-то. Договорились?

– Договорились… Павел Иванович, – неуверенно промямлил Влас.

– Да, здесь и теперь для тебя я – Павел Иванович, – строго подтвердил директор. Но тут же рассмеялся:

– Но только в служебной обстановке. Мы тут живём дружно, общиной, так сказать. Всё просто, по-деревенски… кхе-кхе… Или даже – по-семейному, по артельному. Правда, маэстро? – обратился он к Антону.

– Абсолютно! – отчеканил Антон.

Павел Иванович пожал им руки и величественно удалился из ресторана, кивая на ходу сотрудникам и официантам.

Дельфинарий действительно оказался не традиционным плавательным бассейном, приспособленным для коммерческих шоу с дрессированными дельфинами и тюленями, а большим и необычным аквариумом. Перед входом в него, на специальном столе с восемью ножками и примерно на полуметровой высоте от травы возвышалось предметное панно, подобно праздничному торту. На масштабной модели дельфинарий выглядел как футуристический вентилятор с прозрачными и полыми внутри лопастями в форме бубликов, скрученных в пересекающиеся восьмёрки. Эти восьмёрки центрами своих пересечений исходили из общего для них прозрачного шара. Лопасти имели разные пространственные ориентации по горизонтали и по вертикали. Наружными отверстиями лопасти-бублики соединялись с высоким и прозрачным бассейном-кольцом, а внутри всей этой сложной системы тёмными лентами контрастировали многоярусные трапы между ними для свободного обзора обитателей аквариума с разных сторон.

Этот комбинированный аквариум каналом соединялся с широким бассейном овальной формы, имеющим выход в море, а всё вместе – бассейн и бублики, походило на осьминога, который мёбиусно перекрученными щупальцами удерживал шар. «Странная прочертилась в моей жизни траектория совпадений по нарастающей, – мгновенно решил для себя Влас, – от домашнего дяди Паши к дяде-начальнику Павлу Ивановичу, от маленького аквариума-куба с глупой черепахой к огромному осьминогу-мёбиусу с умнейшими дельфинами».

Ещё большее удивление у него вызвали внезапно появившиеся как бы из ниоткуда два голографических объекта, которые вращались и перемещались над панно в разных направлениях. «Похожи на маленькие НЛО, – так оценил Влас привлекательные голограммы, – только для кого эта красота здесь, в серьёзном НИИ, непонятно. Интересные образы развёртываются, но к чему относится вся эта цветовая символика, – он вспомнил диагностику у „гнома-мудреца“, – тоже непонятно. Вопросов много, напрягу-ка свои извилины, попробую сам разобраться». Влас внимательно присмотрелся к разноцветным треугольным пирамидкам, внутри которых играли друг перед другом белые фигурки человека и дельфина. Попутно отметил для себя, что уроки школьной стереометрии наконец-то пригодятся ему, видимо не случайно математик хвалил Власа-семиклассника за то, что он оказался в числе избранных учеников, слёту понимавших устройство сложных геометрических конструкций.

Над панно парили и переворачивались вокруг своих центров два голографических тетраэдра, четыре вершины которых заканчивались шариками – красным, синим, жёлтым и фиолетовым. Шарики соединялись шестью, как и положено тетраэдру, рёбрами коричневого, розового, голубого, чёрного, зелёного и оранжевого цветов. Оттенки пурпурного, серого, чёрного и коричневого цветов волнообразно переливались вокруг центров своих граней. Периодически голограммы соединялись воедино в позиции Меркаба, то есть в два противоположно направленных и взаимопересекающихся тетраэдра, в центре которых фигурки человека и дельфина начинали переплетаться друг с другом.

Влас когда-то знакомился с эзотерикой и знал, что камень и поза Меркаба часто служат средством для путешествий души и духа. Так-так, кажется, он начинает приближаться к сути голографических событий. Вспомнил, что есть «Святая Меркаба» у иудеев и христиан – химерный тетраморф из четырёх лиц: человека, льва, орла и быка, которые превратились в христианских апостолов Матфея, Марка, Луку и Иоанна. Потом вспомнил: недавно из любопытства к дядиной профессии он прочитал в оставленном им научном журнале об одной любопытной гипотезе; согласно ей, какие-то копытные млекопитающие много миллионов лет назад переселились в воду и совершили эволюционную метаморфозу из хорошо топающих в отлично плавающих. И что же? Влас явно «завис в непонятке». Руки его невольно потянулись к голографическим миражам в надежде дотронуться до чего-нибудь осязаемого, но изображения превратились в белые прозрачные струйки, испарились, а на их месте в арочном формате проявился текст крупным зелёным шрифтом:

Бессмертны половые и раковые клетки

Бессмертны язык Души и Дух этических коммуникаций

Эго-дельфинная спарка творит бессмертие человеческого Духа

От всего увиденного Влас рефлексивно замер на какое-то время, медленно повернул голову вправо, посмотрел на своего проводника и рукой нарисовал перед ним большой, в половину своего роста, воздушный вопросительный знак.

– На вопросы отвечу позже, а пока прошу сюда, – Антон жестом пригласил Власа зайти в двухэтажный корпус со стеклянными стенами, сквозь которые просматривалась офисная мебель вперемешку с электронными блоками и экранами мониторов. Над входом в корпус привлекало внимание электронное табло с традиционной информацией: дата, время, температура воздуха и воды, направление и сила ветра. Над ними крупными красными буквами на голубом фоне выделялось уже знакомое, но непонятное журналисту название: ЭГО-ДЕЛЬФИННАЯ СПАРКА. В нижней части табло крупным шрифтом был написан текст: «Работа дельфинария организована в полном соответствии с Европейскими правилами и нормами содержания дельфинов в искусственно созданной среде и при полувольном содержании».

– Прошу вас, – продолжил Антон, имитируя официальный тон, – не задавать мне и сотрудникам никаких вопросов, пока мы не выйдем за ворота дельфинария. Просто выполняйте их просьбы. Будет минимальная, знакомая вам боль при проколе кожи для взятия крови из вены, а всё остальное привычно: ходить, смотреть и слушать, ясно?

– Есть, товарищ командир! Надо будет – и кровушку свою прольём! Приказ будет выполнен точно в срок и без замечаний! – игриво парировал Влас, разряжаясь от массива свалившейся на него сложной информации. Коллеги искренне рассмеялись и вошли в автоматически открывшиеся двери.