Текст книги "Духосад. Повесть о духоделическом эликсире стабилизации старения и пересадке Духа"

Духоскоп

– Может быть, перейдём на «ты»? – предложил Влас.

– Главное, чтобы ты с дельфинами перешёл на «ты», установил с ними близкий контакт, – улыбнулся Антон и подвёл Власа к процедурному столику.

– Олеся, познакомься, наш новый сотрудник Власий, он хочет встроиться в наше хозяйство на правах традиционного «чайника», поэтому работайте без лишних церемоний и делайте всё как надо, по инструкции.

Олеся, худенькая крошка лет 20-ти с короткой тёмной стрижкой и большими глазами, в халате салатового цвета, почти безболезненно вошла шприцем в вену и заполнила тёмно-красной кровью три пробирки.

– Мастерски, – отреагировал на процедуру Влас. – Это всё? Или ещё что-нибудь будет?

– Будет, – Олеся бинтом перевязала ему правый локоть и подвела к подковообразному столу с большим монитором и планшетом с электронным пером в подставке. – Усаживайтесь в кресло так, чтобы вам было удобно. Процедура займёт не больше тридцати минут после того, как я прикреплю контакты к телу.

Олеся ловко надела на голову Власа сетчатую шапку с множеством маленьких разноцветных кругляшек, над левым соском приклеила два круглых электрода, на левое же запястье нацепила браслет с контактами, и предложила проходящему процедуру немного подвигаться, чтобы телу стало удобно сидеть и работать.

– Что это? – не удержался от вопроса Влас.

– Это Духоскоп.

Влас не удержался от улыбки:

– Измеряете силу духа человека или параметры Святого Духа?

– Это Духоскоп, – серьёзно и деловито повторила Олеся и продолжила:

– Сейчас на мониторе перед вами будут возникать разные видеоклипы, просто картинки, даже отдельные слова и символы. Синхронно им будут звучать мелодии, звуки, имена, термины, разные вопросы и утверждения. И всё это пойдёт в хаотичном порядке в сопровождении разных запахов и телесных ощущений в левой ладони. Поэтому ничему не удивляйтесь, а только водите электронным пером по цветовым пятнам на планшете там, куда потянется ваша рука. Уточняю: потянется непроизвольно. Никаких правил исполнения нет, все задания будет автоматически генерировать сама электронная система. Но только после предварительной сонастройки камертона инструментального Духа на ваш истинный Дух.

Влас немного ошалело смотрел на большие, но не детские глаза носительницы короткой стрижки. Она невозмутимо продолжала:

– Смотрите на экран и настраивайтесь на его голографические ритмы с помощью правой руки на планшете. Разрешите себе не думать, а только действовать. Стартуем!

После встречи с Морозовым никакому тестированию Влас уже не удивлялся. Он внимательно огляделся и отметил, что в поле его зрения находятся два монитора и правая рука с электронным стилом. Влас поводил им и увидел, что линия меняет свой цвет при перемещении по планшету, а также становится шире при надавливании на ручку. «А вот этого у меня ещё не было, это что-то новое», – подумал он и стал наблюдать за событиями на экране.

На экране появлялись голографические абстрактные рисунки, какие-то фрагменты из совершенно ужасных или наоборот, благостных, а порой и эротических клипов. При этом в уши проникали иногда узнаваемые музыкальные голоса – попурри из советских песен или мировой попсы. На смену им приходила невнятная какофония, а потом вообще пошла мешанина из приятных и отвратительных звуков. На всё это графически накладывались какие-то случайные термины, символы и даже совсем неприличные слова, а нос чувствовал чередование зловонных и благовонных запахов. Особо непонятные события развёртывались в ладонях: спонтанно и контрастно в них появлялись и исчезали ощущения. Как будто бы ладони попеременно соприкасались с чем-то горячим или холодным, гладко шелковистым или шероховато наждачным, кожаным или деревянным. Самые поразительные действия совершало электронное перо, которое в ответ на информационные потоки то бесновалось на планшете как чёрт во хмелю, то вдруг затихало над какой-то точкой цветовой палитры. Влас погружался в необычное состояние волнующего ужаса от потери смысловой ориентации не только внутри своей головы, но и во всём теле, которое почему-то начало сопротивляться и мелко дрожать. Именно так это происходило с ним периодически при непонятно от чего возникающем неподдельном и неподконтрольном – чисто животном страхе смерти. На секунду в его голове мелькнул пёс из его детства, которого он спросонья принял за волка… «Что происходит?!» – ознобливо подумал Влас.

Экран потух, страх исчез, в голове – пустота. Подошла Олеся, сняла диагностический браслет и отсоединила контакты от измученного необычным тестированием тела Власа. Затем на правое запястье надела и зачекила другой, широкий радужный браслет категории «всё включено», какие выдают на заморских курортах. «Это ещё что такое, не секта ли новоявленная?» – неприятное подозрение холодком проявило себя под ложечкой. Антон и Олеся увидели реакцию Власа, переглянулись и улыбнулись друг другу.

– Нет, это не то, о чём ты подумал, – Антон дотронулся до браслета на запястье Власа, – это временный маркёр для дельфинов о том, что ты, так сказать, уже свой. Пойдём к ним.

Они обогнули высокое сетчатое ограждение и подошли к входу. Традиционной охраны не было, дверь также открылась автоматически. Следующая автоматическая дверь запустила их в лифт, Антон нажал на среднюю кнопку «пять» (пронумерованы от одного до десяти, отметил Влас) и вскоре они вышли на площадку, которую горизонтальный трап соединял с пустым центральным шаром «мёбиусного» дельфинария.

– Готов к встрече с дельфинами? Смотри, – Антон, не дожидаясь ответа, нажал на клавишу-рупор с исходящими волнами в центре рабочей панели.

Вода внутри шара пришла в непонятное движение, как бы задрожала, появился гул, чем-то похожий на шум прибоя в преддверии шторма. Надо же, – «испугалась вода, как я недавно испугался», – неприятно промелькнуло у Власа в голове, но он решил помолчать о своих ассоциациях. Через минуту всё успокоилось и стихло, а ещё через минуту повторилось. После пятой серии гула в прозрачных рукавах-щупальцах появились дельфины. Антон повторно нажал на клавишу-рупор, и стало тихо.

– Побудь пока один, походи по трапам, их посмотри да себя покажи, а я понаблюдаю за вами из стендовой.

Антон дошёл до лифта, вошёл в него и исчез за закрывшейся дверью. Шум лифта стал удаляться вверх и вскоре затих.

Власу вначале было интересно смотреть на дельфинов, которые поочерёдно подплывали к нему и, казалось, улыбчиво рассматривали нового посетителя через стеклянные стены. Он же, по журналистским делам знакомый с одним из тренеров московского дельфинария, стал подражать ему, делая разные пассы руками. Но ответных реакций не увидел, хотя любопытные твари кружили внутри своих стеклянных бубликов с водой вокруг Власа и рассматривали его со всех сторон. На каждом этаже были горизонтальные трапы, но Влас пошёл только по наклонным трапам вниз, до минус десятого этажа, чтобы подняться наверх на лифте, а не пешком. Два дельфина сопровождали его до минус седьмого этажа, а потом прозрачные рукава опустели.

На первом этаже из дверей лифта вышел Антон, внимательно посмотрел на нового коллегу и как бы нейтрально спросил:

– Понравилось?

– Да, – устало ответил Влас, – только так я пока ничего и не понял… в голове настоящий хаос… аж в сон потянуло.

– Это очень хорошо, что ты ничего не понял, тем активнее будешь вникать в наши дела. Поедем, пора пообедать, я позже расскажу тебе кое-что и кое о чём.

Проверенные журналистские приёмы, вскользь использованные Власом во время обеда с Антоном, чтобы получить хоть какой-то ответ на интригующий внутренний запрос о содержании своей миссии в загадочном санатории, не сработали. На завуалированные косвенные вопросы, в которых ядрышками таились простые и конкретные «Что?», «Когда?», «Зачем?», «Кто?» – Антон отвечал коротко: «Об этом – позже». Оставалось только ждать новой информации. Возможно, уже завтра что-то начнёт проясняться. «Будет день – будет не только хлеб, но и информация», – переиначил Влас старую народную присказку себе в утешение.

После обеда Антон и Влас присели на низкую деревянную скамейку у берега моря, смотрели на вольных дельфинов, лениво плескающихся в солнечных бликах дневной воды.

– Власий, а вот можно у тебя узнать: сколько лет ты собираешься жить? – неожиданно спросил Антон.

Влас изумился прямоте вопроса. В детстве он неосознанно испытал непонятный страх собственной смерти без каких-либо явных причин тогда, когда впервые соприкоснулся со смертью близкого ему человека…

– Никогда не думал об этом, – уклонился Влас от воспоминаний, неприятно всплывших отрывками из файлов, спрятанных в глубинных отсеках своей памяти.

– А ты подумай, полезно будет для нашего завтрашнего разговора.

Беспокойная ночь

Влас проснулся в темноте ночи от непонятного ужаса, в холодном поту, будто вернулся в свой первый детский страх смерти или опять почудившегося волка. И в момент его пробуждения кто-то издевательски захихикал и проступил в проёме окна согбенной тенью с блеснувшей в руках косой. Уфф… чертовщина какая-то…

Но, немного успокоившись, он сообразил: ведь это была обычная коса в руках черноволосого мужчины в чёрной куртке и чёрных шортах, идущего по склону зелёного холма на фоне угасающего неба. Влас вспомнил, что тогда неприятное предчувствие засуетилось где-то в районе солнечного сплетения и переросло в сдавленный вопрос: кто это? Антон усмехнулся: «Известно кто… но нет, пока ещё не та, о ком ты подумал. Это просто садовник, осматривает угодья и траву скашивает там, где она выросла без спроса».

Страх исчез. Влас зашёл в ванную, вгляделся в отражение своего ещё не расправившегося от страха лица. Он удивился, увидев очертания своих скул, покрытых сейчас щёткой щетины – похудел, получается. А под глазами набрякли мешки – мешки, полные тревог, забот и неясностей. Неожиданно для себя самого Влас спросил зеркало:

– Ну что, дружочек, вляпался? Чёрный ангел ведь не случайно разбудил тебя! То-то! Теперь думай, соображай, к чему этот знак.

Он прилёг. Но мысли никак не находили свои места на полочках сознания, толкались, теснились, натыкались друг на друга. Коса и чёрная фигура не выходили из головы. И тогда из тёмных глубин подсознания больной и беспокойной рыбкой-верхоплавкой всплыл извечный вопрос: что такое суть наша, жизнь и смерть?

Власу вспомнился его любимый философ, которым он заинтересовался тогда, когда в начале своей работы в молодёжном комсомольском журнале редактировал статью некоего кандидата наук на тему: «Критика буржуазной идеалистической философии». Речь шла о Шопенгауэре. Шопенгауэр где был, там и остался на своём месте в истории философии. А вот где сейчас тот кандидат наук? Наверняка торгует чем-то сугубо материальным, с идеализмом покончено у него навсегда…

Тогда молодого литсотрудника заинтересовала такая мысль Шопенгауэра (который, скорее всего, находился в своё время под влиянием идей буддизма): мы все существуем всегда, всё время, но лишь время от времени осознаём своё существование. «Ну хорошо, – размышлял Влас, прихлёбывая давно остывший и забытый на столике мятный чай, приготовленный по его просьбе консьержкой. – А где же в таком случае я был тогда, когда моя мать ещё была маленькой, совсем маленькой девочкой в пелёнках, а отец только учился ходить без детских помочей?..»

За окном поднимался ветер, Влас слышал, как шумит море. «Будучи рассеянным в мире в виде атомов (или ещё более мелких частиц, электронов, может быть… не знаю…), я не обладал собой, но уже им был. Да, именно что был, в рассеянном, раздробленном состоянии. Вот, скажем чучело гороховое. Оно состоит из тряпок и гороха. Так и я раньше был в виде разбросанных тут и там горошинок. Но вот тряпки сшили, и некая фигура стала приобретать очертания, вбирая в себя шарики высохшего гороха. И вот горох сложился в чучело… Всё случайно. Да, всё в мире случайно. Ну раз уж случилось мне жить, то придётся. Наверное, кто-то когда-то где-то позаботился о том, чтобы мой папа развёлся со своей первой женой. Не развёлся бы и не женился бы на моей маме – и меня бы не было, горошинки сложились бы иначе… И не было, скорее всего, меня. Я был бы в бесконечном Несуществовании…, впрочем, когда-нибудь, совсем при других обстоятельствах, горошинки могли бы сложиться и в меня тоже. И я был бы всё-таки, существовал… Ох, Власик, свихнёшься с этой своей философией…»

Влас слышал, как тревожится море. Начинался шторм. Он усмехнулся, вспомнив московский маячивший перед глазами уличный щит с обещанием ветра в наши паруса… Да, он всё дует и дует, а паруса давно дырявые, и команда пьяная, и судно еле не плаву…

Он оделся, вышел из отеля, прошёл к берегу. Холодное море с шипением выбрасывало на берег рапаны, светившиеся при свете луны. Власу пришло в голову: «Если всё сущее в мире (не только подлунном) внести в знаменатель, а себя – в числитель, то получится показатель неизменной составляющей в бесконечном Существовании каждого из нас. Это будет невыразимо малый показатель. Но он неизменен и вечен. Это жемчужинка, вечно плавающая в Космосе, и в какой-то момент в очередной раз обрастающая другими атомами, молекулами, в конечном счёте – плотью, и, время от времени, сознанием».

Влас вернулся в свой номер и с удивлением обнаружил, что море своим холодным языком промочило его туфли. По такому поводу он достал бутылку водки из холодильника, выпил сто грамм, зажевал подвернувшим под руку черносливом. Мысль о бесконечно малом показателе прокручивалась в голове Власа как залипший мотив любимой песенки: «Пришла, пришла, пришла, откуда ты пришла, туда ты и ушла… та-та-та…», – и вдруг вспомнил: да ведь от Яниса Дронова пришла эта мысль. Давно, во время очередного литературного застолья, он однажды рассказал о новом измерении здоровья моряков и экипажей подводных лодок. Это делалось с помощью виртуального индекса смысло-энергетического потенциала личности и коллектива. Как это он тогда мудрено завернул, ссылаясь на специалистов? Кажется, исследование шло по шкале от минус бесконечности до плюс бесконечности через срединную единицу. Она, эта самая единица, потаённо маркирует личный «жребий» и как бы проявляет индивидуальные судьбоносные программы активных людей наперекор устойчивым мифам о предопределённости всего и вся.

Янис был далёк от подводников, но знал много легенд о «счастливых» и «несчастливых» кораблях, и рассказал друзьям по застолью о том, что он понял из исследований реальной жизни моряков в виртуальном преломлении (ещё один термин ему запомнился). Суть в том, что его приятель Василий Петрович Морозов (тот самый «гном-мудрец», с которым Влас позже познакомился) обработал большой массив данных о здоровье военморов в экстремальных условиях – в основном в процессе боевой службы и после длительных походов. И совершенно случайно было получено математическое подтверждение, казалось бы, невероятного: интуитивной правдивости фаталистических легенд, ходивших в среде причастных к морю людей. Проще говоря: сказка – ложь, да в ней – намёк… Да и не намёк, а прямо-таки модель поведения!

Аналитическая работа проходила в несколько этапов. По словам Дронова, вначале Морозов вычислил совокупную величину шестидесяти шести факторных оценок смысло-символического уровня, измеренного с помощью методов психологического тестирования и авторских опросников. Моряки в баллах оценивали субъективно значимые условия своей профессиональной деятельности и личной жизни. Другими словами, были получены данные о том, какой бы люди хотели видеть свою жизнь в идеале. Условно этот индекс был назван интегральным «показателем силы духа».

Потом настала очередь тела. Морозов вычислил совокупную величину пятидесяти четырёх оценок биоэнергетического уровня, которые получились из объективно измеренных параметров телесного здоровья. Одним из главных параметров была скорость и точность психомоторных реакций синхронно с реакцией сердечно-сосудистой системы на ситуации выигрыша или проигрыша в компьютерных играх. Так был выведен интегральный показатель энергетики телесных функций.

Затем исследователь разделил оба интегральных показателя и получил индекс смысло-энергетических отношений к чему-то и кому-то у каждого моряка. После чего сравнил участников исследования между собой вот по этому самому «Индексу Морозова». И тогда обнаружилась интересная закономерность, эдакие качели: чем больше индекс отклоняется от единицы, тем выше уровень нерациональных энерготрат и тем ниже уровень эмоционального и физического здоровья моряка.

«…Да, так вот и живём на качелях», – подумал Влас. Рассказ об исследованиях мощно, как подводная лодка из морских глубин, всплывал из его подсознания, становился отчётливым. Видимо, тот, давний, разговор, приобрёл в новых условиях актуальность для Власа. Итак, что же дальше рассказывал Дронов со ссылкой на Морозова?…

А вот что. Например, если индекс значительно больше единицы, то человек живёт в информационной эйфории, совершая ошибки по канону инфантильной глупости. А если показатель меньше единицы, то бразды правления здоровьем переходят к болезни (как ни парадоксально это звучит), и жизненно важные ошибки человек совершает от непонятной злобы на всё и всех. И тогда недалеко до депрессии, а там рукой подать до суицида…

Таким образом единица (как показатель) в данном случае – и есть чаемая многими из нас золотая середина, гармоничный баланс духа и тела, к которому следует стремиться. И это не лирика, а научные данные.

Новый индекс оказался полезным и для совокупной оценки флотских коллективов: чем ближе итоговый результат экипажа к единице, тем успешнее и «счастливее» корабль. На такие, как правило, просятся служить молодые лейтенанты, зная предысторию кораблей. И наоборот – есть «прóклятые» экипажи, в которых «крокодил не ловится, не растёт кокос». Дотошный Янис выяснил, что в результатах исследований доля «счастливых» моряков с духо-телесным индексом, равным единице, не превысила пяти процентов, что вполне укладывалось в логику антрополога-энциклопедиста, каковым был Дронов.

«Так на борт какого же корабля я вчера ступил? – думал Влас, имея в виду пока для него странный островной институт под водительством его дяди-полковника в запасе. – «Прóклятого″ или счастливого?»

Озадаченный этой мыслью, Влас подошёл к окну, увидел настоящую пену бешенства морских волн – шторм разгулялся. Ветер выл и свистел в щелях пластиковых окон.

И выло, и свистело что-то мутное в душе Власа. Он снова разделся, лёг в постель. Вспомнил давнее событие. Однажды – а было это ещё в относительно стабильные времена – у него случились неприятности с кровью: сильно упал уровень гемоглобина. Неожиданно для себя Влас стал целыми коробками поедать зубной порошок. В аптеке продавщицы косились на него с подозрением, когда он в очередной раз приходил за товаром, который вообще-то считался архаичным, – брали порошок в основном владельцы серебряных столовых приборов для чистки ложек, ножей и вилок. До тех пор, пока таблетки не помогли Власу поднять гемоглобин, он тайно держал в рабочем столе очередную коробочку с зубным порошком, внутри которой поместил пластмассовую ложку. Когда ощущал «ломку» (а это был сильный кальциевый голод, о котором врачи рассказали ему позже, уже в больнице), то, положив коробку в карман, он уединялся в туалете, где с наркоманским вожделением, нетерпением, сопровождаемым почти сексуальным стоном, вкладывал в рот две-три ложки пахнущего мятой порошка и смаковал его, перекатывал во рту, а затем глотал.

Потом оказалось, что падение гемоглобина – лишь цветочки. Его стало тянуть уже не к зубному порошку, а – ни много ни мало! – к сырой земле. Он не мог спокойно пройти мимо котлована или траншеи под коммуникации, мимо вскопанных газонов в парке. Хотелось броситься в эту свежевырытую землю. Что это было – тоже нехватка кальция или… Или это было предчувствие, а может даже – предвкушение Ухода?.. Но он не собирался уходить. Была злокачественная опухоль, её вовремя удалили, он лечился, почти полгода проходил химиотерапию.

«Да, тогда обошлось, – размышлял Влас. – А опоздали бы врачи, пошли бы по моему телу метастазы – и Большое Небытие вытеснило бы навсегда мелочную суету повседневности с её пустотой, заблуждениями, симулякрами и ложными целями. Так что кто-то за меня нашёл ответ на сакраментальный гамлетовский вопрос. Итак – БЫТЬ! Значит надо пока быть. Зачем-то. Зачем же? Чтобы продать дяде Павлу украденные у него секреты, срубить деньжат? А дальше?.. Не, что-то здесь не так… Вот однокашник мой, Толей звали, выбился в олигархи и депутаты, да плохо кончил: в луже крови на веранде своей дачи. Уехать из страны? Но и там можно кончить так же, как Толя. Деньги – не панацея, а очередная иллюзия… Но и совсем без денег уйдёшь с голоду в Большое небытие… Но что ж мне теперь, работать в дядькином институте, – вот уж в буквальном смысле на дядю! – получать неплохую зарплату и быть довольным жизнью? Ладно, жизнь дальше подскажет. Жизнь порой хорошо подбрасывает мяч над сеткой, когда нет времени на размышления, как в волейболе, и надо действовать. Бить!»

Но вдруг Влас подумал: а вдруг опять упадёт гемоглобин и начнутся большие неприятности с более тяжёлыми последствиями, чем в первый раз? Как в таком случае он хочет быть рано или поздно похороненным? Погребённым? Сожжённым и развеянным? Как-то на выставке в Пушкинском музее, где экспонировали золото инков, Влас видел, как индейцы хоронили своих предков в сидячем положении в корзинках, похожих на русские лукошки. Тело, обработанное и запелёнутое, мумифицировалось, сильно уменьшалось до размера большой куклы, после чего дети и внуки носили покойных родителей на праздники, ходили с ними в гости, просто гуляли – чтобы те могли вместе с потомками разделить из своего лукошка радости земной жизни… Может быть, так? Только кто будет носить меня-куклу в лукошке? Мой оголландившийся и подросший сынок, ради прикола? Вполне возможно.

Но сон не приходил. Он вспомнил, что рассказывал ему Антон о дельфинах, о разном отношении к ним в культурах разных народов планеты. Неожиданная мысль остановила беспорядочный калейдоскоп мыслей: «Люди-то вокруг морей-океанов живут разные, а дельфины из разных морей – они одинаковы или тоже разные?».