Текст книги "Демократия для белых. Свобода без равенства и братства!"

То есть Бертран войну саму по себе считал целью, смыслом и миссией, в строгом соответствии с мнением Ницше, кстати.

Весьма показательны и взаимоотношения «безголового рыцаря» с его сеньорами – королем Иоанном и сыновьями монарха Англии и сюзерена Аквитании – Генрихом и Ричардом Львиное Сердце. Он признает их первенство, но это отнюдь не исключает его с ними равенства. Короли для него – не какие-то священные особы, но «старшие товарищи», которых он в случае, если они не проявляли положенной статусу доблести, считал себя вправе публично поносить. И те, в свою очередь, это право признавали.

Так, он весьма развязно издевался над принцем Генрихом за то, что он не смеет в борьбе с отцом и братом Ричардом отстоять свои права. Но когда война все-таки разгорелась, Бертран первым взялся за оружие и последним его сложил. Принц в ходе этой междоусобицы заболел и, к великому горю как его сподвижников, так и противников, скончался. Замок мятежного трубадура был взят. И в нем разыгралась весьма показательная сцена:

«И господин Бертран был приведен вместе со всеми своими людьми в королевскую палатку, и король принял его очень худо и сказал: «Бертран, Бертран, вы говорили, что никогда не имеете надобности и в половине только своего разума, но знайте, что теперь он необходим вам в полном объеме». «Господин, – отвечал Бертран, – совершенно верно: он у меня потерян». «Как же так?» – спросил король. «Господин, – сказал Бертран, – в тот день, когда храбрый «молодой король», сын ваш, умер, тогда я потерял и разум, и знания, и понятие». И тогда король понял то, что сказал ему со слезами Бертран об его сыне, от сострадания скорбь вошла ему в сердце и на глаза, так что он не мог удержаться и упал от горя в обморок. И когда он снова пришел в себя, то сказал, не удерживая плача: «Бертран, Бертран, вы сказали правду; и понятно, почему вы потеряли свой разум из-за моего сына: ведь он любил вас более, чем кого бы то ни было на свете. И я из любви к нему дарю вам жизнь, и состояние, и ваш замок и возвращаю вам свою любовь и милость, дарю вам 500 марок серебра для покрытия убытков, которые вы потерпели».

Вот так, именно «безголовость» спасла Бертрана.

Средневековье жило сердцем, мистическим Сердцем Христовым…

План Барбароссы

«Прочное готическое здание…»

Трагически недавно погибший Йорг Хайдер не раз заявлял, что цель правых – строительство Новой Европы в традициях Карла Великого и Священной Римской империи германской нации. Что для народов континента гибелен реализуемый ныне либеральный план создания Соединенных Штатов Европы под вывеской Евросоюза.

Эти же исторические примеры вдохновляли и вдохновляют большинство НС-геополитиков. Но они перспективны не только с точки зрения постулатов данной «лженауки». Главное, что германские государи Средневековья доказали – возможен имперский формат, отнюдь не исключающий свободы самовыражения самых разных этнических групп и сословий. То есть унифицирующей всех и все модели Цинь Шихуанди есть альтернатива.

Король Артур с рыцарями Круглого стола и Карл Великий с его баронами – архетипы истинно «белой власти». Император в этой системе – первый среди равных, а вовсе не «Сын Неба», приказы коего не обсуждаются.

Священная Римская империя была основана в 962 году восточнофранкским королем Оттоном I и рассматривалась как прямое продолжение древней Римской империи и государства Карла Великого. Прожило это причудливое образование вплоть до 1806 года, когда самоликвидировалось под давлением Наполеона. Он сам желал быть единственным и неповторимым императором.

В эпоху расцвета Священная Римская империя объединяла территории Германии, северной и средней Италии, Швейцарии, Бургундского королевства, Нидерландов, Бельгии, Чехии, Силезии, Эльзаса и Лотарингии. Самым ярким ее властителем был, бесспорно, Фридрих Барбаросса. Трагическая гибель которого в Третьем крестовом походе спасла исламистов от разгрома, а христианский мир лишила шанса вернуть Святой город.

Империя была удивительным конгломератом королевств, герцогств, княжеств, свободных городов и владений имперских рыцарей. И объединяла их всех отнюдь не властная вертикаль, а чувство духовного и расового единства. Ну, а кроме того, империя, защищая от внешнего врага, давала пространство для самореализации всем сословиям. Разумеется, каждому в отведенных рамках, но при этом у каждого были свои права.

Последний эрцканцлер Священной Римской империи Карл Теодор Дальберг так охарактеризовал это государство незадолго до его падения: «Прочное готическое здание, которое хотя и не было построено по всем правилам архитектуры, тем не менее, безусловно удобное для жилья».

Императорский титул не был наследственным, а присваивался по итогам избрания коллегией курфюрстов. А соответственно, и речи быть не могло об абсолютистской революции. Гарантами от нее были сильные князья, а с конца XV века – рейхстаг, представлявший интересы основных сословий империи. При этом глава государства, в свою очередь, был гарантом того, что мелкие владения имперских рыцарей не сожрут крупные феодалы.

Характерно, что вассалы герцога Швабского, который поднимал их на мятеж против императора, заявили ему: «Мы не слуги, мы свободные люди, и император – наш защитник. Если мы его предадим, мы потеряем свою свободу».

Короче говоря, это была сложная система, основанная на динамическом равновесии, параметры которого все время менялись в соответствии с новыми вызовами. Устойчивость ей могло обеспечить только следование всеми его участниками комплексу «понятий». Как только одна из сторон выходила «за рамки», вспыхивал конфликт. Но он разрешался благодаря тому, что империя всеми осознавалась как ценность. И именно поэтому пришедшие в столкновение силы стремились обрести утраченный баланс, а вовсе не усугубить хаос.

Ей даже удалось с успехом преодолеть кризис, вызванный Реформацией и Тридцатилетней войной. Империя сумела обеспечить режим веротерпимости для своих подданных и при этом остаться надежной защитницей христианского мира.

Ведь именно Священная Римская империя остановила экспансию ислама. Турки были отброшены от стен Вены. И их наступательный импульс угас в битвах с имперскими рыцарями на полях Венгрии.

Статус защитника христианства придавал фигуре императора сакральное значение. И поэтому противостояние светских владык с папством было столь драматично. Характерно, что начато оно было в период понтификата Григория VII, который властно заявил претензии не только на духовную, но и на мирскую власть. Заметим, что он же ввел в католической церкви целибат (безбрачие) для белого духовенства, что противоречило евангельским принципам.

Спор разгорелся, прежде всего, из-за светской инвеституры – практики поставления епископов императором. Казалось бы, да, не его это дело и явно имеет место покушение на духовную сферу. Однако не все так просто. Епископы были не только владыками церковными, но и имперскими князьями – крупными феодалами, то есть имели государствообразующее значение. Подлинно христианским решением вопроса был бы отказ Церкви от собственности, а императоров – от попыток «рулить» духовными вопросами. Но ни одна из сторон на это не была готова.

Борьба между гвельфами (сторонниками папства) и гибеллинами (имперцами) растянулась на века. Но даже конфликт двух высших каст не вылился в войну на уничтожение государства. Оно выжило, потому что само давало жить…

Либеральная империя

Свобода возможна только там, где она осознается как ценность представителями всех активных сил общества. В Священной Римской империи даже сами властелины никогда не стремились к абсолютной власти. Им самим была отвратительна тирания.

Характерно, что когда итальянские гуманисты (Петрарка и прочие) призывали Карла IV реорганизовать государство, ориентируясь на античные образцы, тот отвечал им, цитируя Тиберия: «Империя? Вы не видите, что это за чудовище?»

Кстати, Карл, один из самых блестящих императоров, был наполовину славянин. Его мать – княгиня Елизавета из чешского королевского рода Пржемысловичей. А отец, Иоанн Богемский, геройски погиб в битве при Креси, сражаясь на стороне французов. Слепой император велел направить своего коня в гущу англичан и пал в лютой сечи как истинный рыцарь.

Вообще, надо отметить, что выборность императоров давала свои зримые плоды. Среди них не было убогих, никчемных персонажей. Ведь они могли быть и отрешены от власти. Так что постоянно приходилось подтверждать свою адекватность.

Карл (при крещении получивший имя Вацлав) установил правило, предписывавшее семи князьям-выборщикам, чьи голоса определяли, кому быть императором, непременно знать три языка – немецкий, итальянский и чешский. Так обеспечивалась помимо сословной и национальная гармония.

Кстати, именно Прага дважды за историю империи фактически становилась ее столицей. При том что официально этим статусом не обладал ни один город. Двор императора постоянно находился в движении. Государь перемещался по землям своей обширной страны, что позволяло ему быть в курсе проблем очень разных ее составных частей. И в то же время эта традиция обеспечивала реальную полицентричность государства.

С подлинно христианской точки зрения, рай на Земле невозможен, задача верных – что есть сил препятствовать воцарению ада. И в этой перспективе демократия, предполагающая систему «сдержек и противовесов», – абсолютно христианский формат.

Имперская демократия родилась, как и положено, из перманентной войны основных социальных сил государства: князей, рыцарей и горожан. Ни одна из них не была достаточно сильна для того, чтобы подавить волю к сопротивлению или экспансии прочих. И ни одна не была готова даже под угрозой гибели от своих прав и претензий отказаться.

Как институт, призванный гармонизировать интересы и стабилизировать систему, и родился в самом начале XVI века имперский парламент – рейхстаг. Это был полноценный законодательный орган. Император никак не мог навязать ему свою волю.

Надо отметить, что огромную роль в торжестве демократии сыграли города. Населяли их вовсе не вайшьи с шудрами. Каждый обитатель «бурга» был воином, готовым в любой час в составе ополчения выступить в поход на гнездо распоясавшегося рыцаря-разбойника или отразить атаку наемников какого-нибудь могущественного князя.

Городские власти строго следили за соблюдением социального баланса в своих полисах. Им было прекрасно известно, что пролетаризация населения – верный путь к тирании.

Империя долго оставалась последним бастионом Средневековья, пусть дряхлым, но живым организмом, противостоящим «машине» постреволюционной Франции. Именно «машинами» стали новые национальные государства. И именно «машины» – главный враг цивилизации священников и воинов. Последние при всей своей доблести обречены в схватке с ними. Это, кстати, отлично показано в фильме «Последний самурай».

Машины – главное оружие третьей касты, взорвавшей Европу Чести и Крови. Золото, привезенное из разграбленной индейской Америки, затопило Старый Свет и смыло брахмано-кшатрийские ценности. На смену поиску Царства Божьего и священной войне за обретение Вечности пришло стремление к земному комфорту, и родилась цивилизация потребления, цивилизация вайшьев, мир тотального вырождения…

Берлинский мечтатель

Почему, несмотря на мощнейшую, всемирную кампанию денацификации и холокостизации, Гитлер и сегодня для весьма немалого числа людей остается не просто авторитетом, но Посланником Иного?

Потому что это был человек мечты, который ни разу не поколебался в своей абсолютной вере в нее. И мечта сбылась…

Райх был средневековой империей, словно бы всплывшей со дна времен, как канувший в океан древний континент. Нацистский эксперимент наглядно опроверг необратимость «прогресса».

Миф о тоталитарной «властной вертикали» Райха давно развеян объективными историками. «Новый порядок» как исследователями, так и многими современниками характеризовался как «авторитарная анархия»! Фюрер фактически создал неофеодальную империю, основанную не на железобетонном единстве (как Сталин), а на конкуренции различных центров силы. У «имперских князей» – Геринга, Гиммлера, Геринга, Лея – были свои государства в государстве, жестко друг с другом конфликтовавшие. Но это не наносило ущерба общему делу, поскольку их объединяло МИРОВОЗЗРЕНИЕ.

Фактически фюрер первым делом произвел радикальную культурную революцию (ее марксисты оставляли всегда «на потом») и практически ничего не стал перестраивать в экономике. Но культурная революция дала новых людей, которые наполнили старые формы революционным содержанием. Более того, он создал фактически «двойное государство». Параллельно существовала партийная и старая чиновная иерархия. Они переплетались, но не смешивались. Что, исходя из строгой логики, должно было просто парализовать всякую продуктивную активность.

Например, Гиммлер как шеф полиции формально подчинялся министру внутренних дел, но, будучи главой СС, он, разумеется, был подотчетен только фюреру. Короче, система была абсолютно (с точки зрения механицистов) иррациональна. И, тем не менее, она была эффективна.

При этом особенно либералов должен шокировать тотальный «экономический волюнтаризм» Гитлера. Когда ему заметили, что внедрение некой технической инновации снизит занятость на строительстве дорог (а это плохо, поскольку приведет к росту безработицы), он ответил: «Ничего подобного, просто построим автобан вдвое длиннее».

Гитлер, в отличие от Сталина, явно за власть свою не боялся. Для него было слишком очевидно собственное избранничество. Очевидно оно было и для подавляющего большинства окружающих. Даже неудачи Штауффенберга и прочих покушавшихся это только подтвердили. Высшие силы исключали иной исход, кроме финальной «гибели богов».

Гитлер был человеком Мечты, Сталин – человеком Плана. Первый был паладином идеи Неравенства, второй – защитником принципа Равенства. И именно поэтому Гитлер для своих ближайших соратников был Артуром среди рыцарей Круглого стола. Сталин – фараоном среди рабов. Сталин (как и вообще большевики) переделывал систему, ломая человека под марксистский замысел. Гитлер подгонял систему под нужды затеянной им массовой трансформации людей в соответствии с мечтой.

Ведь национал-социализм, по неоднократным утверждениям Гитлера, ни в коем случае не есть чисто политическое явление.

В заключение этой «апологетики» нацистского государства непременно надо отметить, что табу на рассмотрение опыта Третьего рейха не с позиций тотального критицизма, но с точки зрения использования его весьма небанального опыта, обусловлено тем, что заинтересованные лица сформировали устойчивую ассоциацию – национал-социализм = Холокост. Но это ложное уравнение. Из нацистской теории и практики массовые уничтожения евреев вовсе не вытекают с железобетонной необходимостью. Спрашивается, а если бы несчастные были вывезены на Мадагаскар, и этим дело ограничилось, все связанное с рейхом также считалось бы преступным?

Между тем массовые переселения народов производил и Сталин, но приверженность коммунистической идеологии признаком склонности к людоедству априори не считается.

То есть давно пора отделить «мух от котлет» – холокост от национал-социалистической практики государственного строительства.

Славянская Эллада

Воспоминания о будущем

Сегодня возрождение Священной Римской империи и священных традиций белой цивилизации, о котором грезят европейские «фашисты», продолжающие дело Йорга Хайдера, возможно только при одном условии. На востоке должна родиться братская «германской нации» Святорусская империя (термин князя Андрея Курбского). Только союз двух близких, но разных белых империй способен повернуть колесо истории вспять – к Великому Возвращению исконных ценностей.

Русь домонгольская была землей, где повсеместно царила военная (кшатрийская) демократия. Более того, сегодня историки признают, что княжества того периода больше всего напоминали греческие полисы. Русь была землей городов. Гардарика – так называли ее скандинавы. И соответственно, в каждом городе-государстве высшим органом власти было народное вече. Правда, правом голоса обладали далеко не все, но только «мужи» – главы крупных семей, люди домовитые. Они говорили и от своего имени, и от имени детей своих. То есть бомжи гражданами не считались, разумеется.

И высшими ценностями для полноправных русских были свобода и честь. Весьма характерно, что вира (штраф) за «синюю рану» была, согласно «Русской правде», большей, чем за «кровавую». То есть удар кулаком, оставлявший синяк, оценивался как оскорбительное деяние, совершенное с особым цинизмом. А пустить кровь – другое дело. Шрамы украшают воинов, а вот синяки – вряд ли.

Все боеспособные мужчины являлись членами ополчения, а его командирами и по совместительству высшими административными чинами были воевода и тысяцкий. Они, в отличие от князей, которых приглашали, прежде всего, как главнокомандующих и менеджеров, были членами общины.

И если очередной главком переставал устраивать общину, тысяцкий мог вступить в переговоры с каким-нибудь его родственником на предмет отстранения от власти неадекватного князя и замены его более подходящим.

То есть князья могли меняться, а тысяцкие и воеводы оставались на своих позициях как выразители суверенной воли полиса. Княжья же дружина была своеобразным спецназом, который менял дислокацию вместе со своим командиром.

Никакой единой централизованной Киевской Руси, которая потом вдруг распалась на удельные княжества, не существовало. Была Святая Русь, объединенная духовно, династически (только Рюриковичей считали достойными занимать княжеские столы), культурно и экономически.

Киевский князь был всего лишь первым среди равных. Верховного политического властелина не было, зато был церковный владыка – Киевский митрополит. То есть именно духовное единство играло решающую роль.

Русь была организмом, знавшим периоды большей и меньшей консолидации. Центробежные и центростремительные импульсы непрерывно чередовались. Но это был естественный пульс жизни. Усобицы – процесс, в результате которого обреталось динамическое равновесие сложной, полицентричной системы. И в ходе своего естественного развития она вполне могла самоорганизоваться в некое подобие Священной Римской империи.

Рюриковичи, утомившись от бесконечных раздоров и осознав необходимость некоего верховного политического арбитра, договорились бы избирать Великого князя с соответствующими полномочиями. Могло возникнуть федеративное государство, в котором высокий уровень самостоятельности субъектов сочетался бы с единым стратегическим вектором развития, обусловленным общностью веры, языка, культуры.

Но монголы такого шанса Руси не дали. Цивилизация свободных воинов столкнулась с беспощадной боевой машиной, сконструированной Чингисханом. Тогда не было в мире силы, способной с ней совладать. Она с равным успехом перемалывала и племенные союзы, и империи, и даже террористические группировки. Те же ассасины, ночной кошмар мусульманских владык и крестоносных князей, неуязвимые в своем горном гнезде – Аламуте, были без проблем раздавлены монголами.

По ком звонит вечевой колокол?

Как известно, татарского погрома избежал только Новгород. Парадоксально, но пока над Русью тяготела власть Орды, на берегах Волхова царила свобода. А вот когда Московия сбросила с себя «иго», она тут же надела его на некогда вольный город.

Иван III, лишив Новгород независимости, вывезя из него вечевой колокол и упразднив демократию, реализовал давнюю мечту князей владимирского дома.

Рать Андрея Боголюбского, предка Иоанна Васильевича, предварительно разграбившая и выжегшая Киев, подошла к стенам северной твердыни зимой 1170 года. В нее входили суздальцы, смоляне, рязанцы, муромцы и полочане. Новгородцы сражались с отчаянием обреченных, зная, какую резню учинило это воинство в Матери городов русских. Однако перевес был однозначно на стороне сил вторжения.

Согласно преданию новгородский архиепископ Иоанн молился перед образом Спаса и услышал глас от иконы: «Иди на Ильину улицу в церковь Спаса, возьми икону Пресвятой Богородицы и вознеси на забрало стены, и она спасет Новгород». Вознесенный над оборонительным рубежом образ Богородицы лишил нападающих рассудка. Ими овладела необъяснимая паника. Новгородцы бросились в атаку, и враг был разгромлен.

Особое почитание Богородицы в оплоте русской свободы связано не только с этими событиями. Республика на берегах Волхова была уникальна не вечевыми традициями (общими до поры до времени всем русичам), но теократической своей сущностью.

Один из самых глубоких мыслителей русского зарубежья Георгий Федотов писал об этой теократической республике:

«Говоря о Новгороде, обычно преувеличивают беспорядок и неорганизованность вечевого управления. Мы мало знаем о нормальном течении дел. Летописи говорят только о его нарушениях. Традиционные картины побоищ на Волховском мосту являлись сравнительно редким исключением. По большей части «владыкам» удавалось примерять враждующие партии до начала кровопролития. А главное, забывается о существовании «господ», верхней палаты, ведущей все текущие дела и подготовлявшей важнейшие решения для веча. Эта палата состояла из выбранных вечем сановников, настоящих («степенных») и бывших, под председательством не князя, а архиепископа. Весьма вероятно, что работа народного веча с трудом укладывалась в упорядоченные формы. Борьба партий легко переходила в междоусобия. Но это обычная плата, которую демократия платит за свободу. Княжеские усобицы на остальном пространстве Русской земли пролили больше крови и слез, чем драка на Волховском мосту. И, конечно, за все века существования Новгорода в его стенах не пролилось столько невинной крови, как за несколько дней его посещения Грозным в 1570 году.

Но вернемся к новгородскому правительству. Недаром мы видим, что в Совете Господ председательствовал архиепископ. В сущности, именно он был «президентом» республики, если искать современных аналогий. Посадник был первым министром, главой победившей партии. Владыка стоял выше партий и выражал единство республики. Чтоб сделать реальной его независимость, кандидаты, избранные вечем, подвергались жеребьевке. Три жребия на престоле Софийского собора символизировали Божественную волю в судьбах города-государства. В политической символике Великого Новгорода его сувереном, носителем верховной власти представлялась сама Святая София. Святая София была не только именем всей поместной новгородской церкви, как это выражалось в формуле: «Святая Соборная и апостольская церковь Святой Софии». Нет, это было имя самой республики, от этого священного имени писались договоры и торжественные грамоты, ей приносили присягу князья и власти. Она мыслилась собственницей новгородских земель, особенно церковных («дом Святой Софии»). В ней народная воля нашла себе небесный символ, свободный от капризной изменчивости настроений толпы. Не в одном Новгороде средневековая демократия осуществляла себя через посредство небесных символов. То же мы видим в городских республиках Италии. Милан был городом св. Амвросия, Флоренция – Иоанна Крестителя. Между Италией и Новгородом нельзя предполагать взаимных влияний. Но общее теократическое сознание, жаждущее религиозного освящения политической жизни, принимало сходные формы и в католической, и в православной республиках Средневековья».

София, Премудрость Божья, есть одно из имен Христа, но для новгородцев она ассоциировалась с Богородицей, заступницей, спасшей их от суздальского погрома. Апологеты князей владимирского дома утверждают, что новгородцы мало того, что «предались» Литве, но и впали в ересь. И не простую, а «жидовствующих», что, разумеется, мгновенно оправдывает ликвидацию республики как «рассадника чуждых воззрений», «базу жидовского заговора». Вот, мол, до чего доводит вечевое свободомыслие…

В реальности ситуация была совершенно иной. Действительно, некий Схария (Захарья Евреин, Захарья-Скарья Жидовин) прибыл в Новгород в 1471 году из Литвы в свите князя Михаила Олельковича. По словам современников, он был «изучен всякому злодейства изобретению, чародейству и чернокнижию, звездозаконению и колдовству». Он сумел соблазнить новгородских священников Дениса и Алексея (принявшего имя Авраама), а также протопопа Софийского собора – Гавриилу. Они и занялись пропагандой учения, отрицавшего не только божественность Христа, но и даже, судя по некоторым свидетельствам, вечную жизнь.

В 1479 году Иван III, находясь в Новгороде, познакомился с новой, скандальной доктриной, но и не подумал «выжечь ее каленым железом», напротив, ею весьма заинтересовался. Еретики были приглашены в столицу, где их назначили протопопами: первого – Успенского, второго – Архангельского соборов Кремля. Тогдашняя московская элита в значительном числе стала их паствой.

Беспощадную войну «жидовствующим» объявил вовсе не Государь Московский, а новгородский архиепископ Геннадий (Гонзов), которому сообщили, что еретики совершили надругательство над иконами («бросали иконы в нечистые места, некоторые святые лики кусали они зубами, как бешеные псы, некоторые разбивали»).

Виновные по приказу владыки были биты кнутом. Но истребить ересь под корень не позволил Великий князь. И значительная часть еретиков бежала в Москву. Геннадий призывал поступить с еретиками, подобно «гишпанскому» (испанскому) королю, очистившему «веру и землю свою» огнем инквизиции. Он в итоге добился церковного осуждения ереси, обретя поддержку в лице святых Иосифа Волоцкого и Нила Сорского.

Так что Новгород до конца был верен Христу и Свободе. Ее не отдали даром. За нее сложили головы виднейшие представители северо-русской элиты. Согласно преданию на пиру у ярой защитницы традиционной вольности, боярыни Марфы Борецкой, побывал однажды святой Зосима, основатель Соловецкого монастыря. Он весь вечер молчал, отказался от еды. А уходя, прослезился – ему привиделось, что некоторые из сидевших за столом бояр – без голов. Их, в том числе сына Марфы, посадника Дмитрия Борецкого, казнил после кровавой битвы на Шелони Иван III.

В Новгороде не произошло деградации республики, в отличие от античных образцов. Причиной этому, очевидно, христианско-демократический ее характер. И то, что вызывало глумливые комментарии позднейших историков-империалистов – массовые драки-побоища, в которых нередко решалось, чей «законопроект» достойней, – это та самая благотворная и регламентированная «внутренняя война», без которой невозможна подлинная конкуренция программ и без которой народ впадает в дегенеративную спячку, без которой кшатрии заплывают жиром и отрекаются от свободы.

Новгород являл собой пример абсолютно гармоничной, с точки зрения учета кастовых потребностей, системы. Она была разрушена московскими государями. Патриоты-государственники непременно хотят гордиться каждой страницей отечественной истории. Поэтому они сразу же грудью встают на защиту обоих Иванов, несших Новгороду поругание и разорение. И обвиняют сам вольный город в «измене».

Между тем он-то как раз и хранил «Русскую Правду». И именно ею, воплощенною в укладе северной республики и казацком братстве, русским и стоило бы гордиться. Именно это уникально, именно это наша «благая весть» белому миру…

Коловрат – наше знамя

Беспредел князей не был бы возможен, если бы выжил другой домонгольский институт – дружина.

Андрей Боголюбский, сын Юрия Долгорукого и половецкой княжны, был одним из основоположников курса самодержавного произвола. Но эта политика завершилась для него трагически, поскольку мириться с ней свободные воины не желали.

Стоило князю казнить без суда и без совета с дружиной одного из приближенных, как последовала почти мгновенная реакция. Заговор оформился, согласно летописям, спонтанно. Сидели, выпивали добры молодцы, и вдруг осенило их: погибший их соратник – не последняя жертва. Князь, если не остановить, и дальше лютовать будет. Если для него закон не писан, то только меч и решит дело. Нехитрый план незамедлительно был приведен в исполнение – князя зарезали в собственных палатах белокаменных.

Князья в домонгольский период вынуждены были учитывать (как минимум) не только мнение веча, но согласовывать свою политику с дружиной. А иначе она просто в поход не выступила бы. И такие случаи происходили не раз. Важно понимать, что в междоусобных войнах князья отнюдь не имели тех возможностей, которыми обладали короли времен абсолютизма и которые имеют нынешние «демократические» президенты.

Последние вполне могут затеять кровопролития по своему произволу либо по воле финансовых воротил, за ними стоящих, и отправить на убой безропотных «биороботов». Князья же были скорее предводителями бригад, боровшихся за интересные «активы». И каждый боец знал, что «в доле», а не просто так башку под мечи да секиры подставляет.

Из этих-то глубоко независимых по духу людей и должна была сформироваться аристократия Руси. Должна была, но именно профессионалы-дружинники приняли на себя удар монголов и полегли почти поголовно.

Выжить им, как самураям, просто не позволяла воинская этика.

«Повесть о разорении Рязани Батыем» донесла до нас рассказ о подвиге Евпатия Коловрата. Находясь в Чернигове с рязанским князем Ингварем Ингваревичем и узнав о взятии родного города Батыем, он с «малою дружиною» делает стремительный бросок к Рязани. Но воины обнаруживают только пепел и трупы: «одни убиты и посечены, другие сожжены, а иные потоплены».

Евпатий собирает в окрестностях боеспособных людей, спасшихся от погрома, и с отрядом в 1700 человек бросается в погоню за войском хана. Русские воины настигают врага в суздальских землях и с ходу атакуют: «И бил их Евпатий так нещадно, что и мечи притуплялись, и брал он мечи татарские и сек ими». По преданию, Евпатий лично убивает татарского богатыря Хостоврула. Русские бьются с лютостью берсерков, но силы слишком несоизмеримы.

И тем не менее последнюю горсть бойцов монголы уже не рискуют атаковать. Они расстреливают их из «множества пороков (камнеметов)». В некоторых древних источниках Евпатий Коловрат именуется Евпатий Неистовый.

И он-то и должен стать небесным патроном русского возрождения. Потому что именно неистовства нам недостает…

Сегодня нации как таковой практически не существует. Есть население, лишенное ценностных ориентиров, состоящее из человеко-единиц, забывших, кто они, откуда и зачем. Перевернуть ситуацию можно только, обретя точку опоры. Возрождение немыслимо без обнаружения своего подлинного «Я». Это равно справедливо как для каждого конкретного человека, так и для коллективной личности – народа.