Текст книги "Демократия для белых. Свобода без равенства и братства!"

Сегодня вопрос номер один – поиск русской идентичности. Нынешний общенациональный кризис – следствие долгой и кровавой гражданской войны, в которой со времен Средневековья идет борьба двух смыслов исторического бытия Руси, двух моделей ее развития. Первая (домонгольская) основана на вере в возможность реализации Правды через свободное вечевое взаимодействие различных социальных групп и построение одновременно эффективного и справедливого общества.

Вторая (чингисхановская), принятая к исполнению Иваном Грозным, основана на признании права высшей власти на полную бесконтрольность со стороны подданных, которые все поголовно, вне зависимости от статуса, рассматриваются как холопы. Цель – великодержавность как таковая. Но без Правды любая империя неизбежно рушится, погребая под своими обломками неспособных к самоорганизации холопов.

Новую Русь можно построить, только ориентируясь на идеалы Древней, которые проявлялись на протяжении всей истории страны (например, инициатива Минина и Пожарского), и сегодня, как это ни парадоксально, куда современнее, актуальнее тех, что достались нам в наследство от Московского царства и Петербургской империи.

«Китеж» подлинной русской традиции по сей день пребывает на дне народного подсознания. Поднять его на поверхность – сегодня вопрос жизни и смерти нации. Только «выдавив» из общества холопство, а из власти «чингисханство», Русь обретет свою Правду!

Только в седой древности, на нашей истинной родине, мы найдем ключи от будущего. И в этом нам поможет Евпатий Коловрат – символ тотальной войны, символ личной инициативы, готовности принять на себя ответственность за судьбу живых и за честь мертвых. Только отыскав его меч, мы сможем победить.

Череп Зигфрида

Terror machine

Среди, казалось бы, арийцев по фенотипу нередко встречаются духовные дети Хама, так же как и этот неблагодарный сын Ноя, позорящие своих славных предков. Так, в последние годы стало модно утверждать, что Александр Невский якобы сделал «выбор в пользу Орды» и тем предопределил превращение Гардарики в монгольский улус.

К Невскому можно относиться по-разному (например, вполне допустимо спорить о значимости победы на Чудском озере), но одно бесспорно – никакого выбора у него не было. Не было хотя бы потому, что альтернативой «конструктивному сотрудничеству» с монголами могло стать только физическое истребление большинства русских и обращение прочих в рабов. С последующей распродажей на восточных базарах.

Брат Невского – Андрей Ярославич, зять Даниила Галицкого, судя по всему, состоял с последним в «прозападническом» заговоре. История с приходом на Русь «Неврюевой рати» (монгольского карательного отряда, разгромившего войско Андрея) темная. Вполне допустимо предположить, что призвал ее сам Александр. При этом он «убил двух зайцев» – отобрал у недальновидного брата Великое княжение и спас Русь от нового масштабного погрома. Андрей бежал в Швецию. Но спустя годы вернулся. Был радушно принят братом и получил в удел Городец и Нижний Новгород. Благополучно умер своей смертью, став родоначальником князей нижегородских. Его потомками были, в частности, оставившие заметный след в русской истории Шуйские.

Но разве у Андрея и Даниила не было шанса? Ни малейшего. Расчет на то, что европейская «заграница» поможет, был абсолютно ложным. Если бы даже Запад хотел (об этом ниже), ему нечего было противопоставить монголам. Опыт похода Бату (хана Батыя) в Европу наглядно сие засвидетельствовал. И тактически, и организационно монголы были гораздо сильнее. Это, в частности, продемонстрировала битва при Лигнице, где внуком Чингисхана, царевичем Байдаром, было разгромлено объединенное польско-чешско-немецкое войско и битва на реке Шайо, в которой Бату нанес сокрушительное поражение венгерско-хорватским силам.

Монгольские всадники рыскали по берегам Адриатики в поисках скрывавшегося от погони венгерского короля Бэлы, когда к Бату пришло известие о смерти Великого хана Угэдея, и ему, дабы принять участие в выборах нового верховного властителя монгольской империи, пришлось свернуть европейский поход и отправиться восвояси.

Надо честно признать, что вовсе не «героическое сопротивление Руси» заставило монголов отказаться от завоевания стран Запада. Пушкин писал: «Варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились в степи своего Востока». Этот красивый миф был гениально развит Александром Блоком в «Скифах» и, в общем-то, давно стал общим местом. Национальное самолюбие такая версия, конечно, тешит. А кроме того, можно на ее основе смело предъявлять Западу претензии за «неблагодарность» (это тоже еще Пушкин начал), вот только к реальности она не имеет ни малейшего отношения.

Монголы в принципе не оставляли никогда ничего недоделанным, никогда никого недобитым. Завет Чингисхана гласит: «Достоинство каждого дела в том, что оно должно быть доведено до конца». Одним из его главных военных принципов было тотальное уничтожение всех, кто сопротивляется. Он всегда отправлял погони за скрывшимися властителями покоренных им царств.

И даже рейд Субудая и Джебе-нойна в половецкие степи, где монголы на реке Калке впервые разгромили русских, был всего лишь продолжением преследования Хорезм-шаха Мухаммеда. Загнав его на безвестный островок в Каспийском море, где он и скончался от нервных перегрузок, они удостоверились в сем факте и чисто ради спортивного интереса решили обогнуть Каспий с севера, попутно познакомившись с боеготовностью окрестных народов. Так что если бы внук Чингисхана, Бату, полагал, что наши предки способны и готовы к реальному сопротивлению, монголы, недолго думая, подвергли бы их конкретному геноциду.

Надо отметить, что одним из слагаемых успеха раскосых всадников был тотальный террор. Население покоренных регионов сознательно закошмаривалось до полной парализации воли. Один из мусульманских авторов рассказывает о характерном эпизоде. Некий безоружный монгольский воин велел пленнику лечь на землю и недвижно дожидаться его возвращения. Пленник повиновался, хотя знал, что монгол отправился за саблей, чтобы отрубить ему голову.

Спаситель Европы

Войска Чингисхана были спаяны железной дисциплиной, основанной, во-первых, на вере в божественность миссии Чингисхана и его потомков, а во-вторых, на том же терроре. Даже просчет на загонной охоте (упущенный из круга всадников зверь) наказывался смертью. Это воспитывало высочайшую степень ответственности и концентрированности.

Отсутствие традиционных для Европы и Руси моральных ограничений также было серьезным козырем гегемонов Великой степи. Так, их противников поражало, что на приступ осажденных городов они гнали впереди себя пленников. Монголы были абсолютно рациональны, никаких сантиментов. И уходя из Европы, они всех остававшихся у них пленных рационально перебили. По дороге домой брать города они не планировали…

Еще один характерный пример. Вернувшись из похода в Среднюю Азию и обнаружив, что жители покоренного незадолго перед этим Северного Китая не обеспечили ожидаемого им уровня дани, Чингисхан всерьез рассматривал вопрос об их тотальном уничтожении. Потому что, зачем они такие нужны? Лучше территорию под кочевья отдать. И только его советник, китаец Елюй Чуцай, представив убедительный план налогообложения практически уже обреченных, сумел доказать Чингисхану, что и от них можно какого-то толка добиться.

Почему же после избрания нового Великого хана Бату не вернулся в Европу с новой армией? А потому, что он прекрасно понимал – сил одного его улуса будет маловато, а новый владыка Каракорума – Гуюк симпатий к нему не испытывал и, разумеется, не предоставил бы в его распоряжение дополнительных соединений. А ведь поход Бату в Европу в 1240–1242 годах не был его частной инициативой. Это было решение курултая монгольских князей. И воевал он на Западе при поддержке формирований, которые привели с собой принцы-чингизиды, находившиеся просто в его оперативном подчинении.

Но Европа не только не могла победить монголов, но и вовсе не стремилась с ними воевать. Папа охотно послал Даниилу Галицкому королевскую корону. Это его ни к чему не обязывало. Но в то же время Ватикан активно налаживал дипломатические отношения с Каракорумом, надеясь воспользоваться веротерпимостью ханов и начать активную миссионерскую деятельность в Азии. А может, и на обращение самого монгольского императора была надежда. По крайней мере, в Европе ходили нехорошие слухи, что «наместники святого Петра» не прочь были использовать монголов в борьбе с другим императором – Священной Римской империи.

В то же время «паписты» обвиняли ровно в этом же Фридриха II. В подобной ситуации организовать консолидированный отпор монголам было абсолютно нереально. Собственно, именно поэтому венгерский король Бэла и был брошен на произвол судьбы, несмотря на его апелляции к обоим центрам силы.

Европа была спасена в силу изменения стратегического вектора монгольской экспансии. Гуюк счел, что силы надо сконцентрировать на разгроме Багдадского халифата и завоевании Сирии. В перспективе подобных планов латинские рыцари в Палестине могли стать союзниками. Поэтому были завязаны дипломатические контакты с Людовиком Святым.

Впрочем, пока послы перемещались туда-сюда по бескрайним просторам Евразии, Гуюк умер, а его вдова-регентша переговорный процесс поломала. Новый хан Мункэ, воцарившись, устроил зачистку политических оппонентов. Так империя начала вползать в длительный период войн между потомками Чингисхана. И монголы со временем вовсе утратили способность собирать армии вторжения такой мощи, которая была потребна для завоевания Европы. Так что спасителя ее звали Гуюк. А героизм Руси тут вообще ни при чем…

Доля князей

Невский был в отличие от своего брата предельно адекватен. Он сумел стать не просто данником, но младшим партнером Батыя, чем спас Русь от вырождения и геноцида.

Евразия была издревле вызовом для наших предков, а после монгольского нашествия стала судьбой. Она может нравиться или не нравиться, но надо помнить изречение древних римлян: «Того, кто согласен с нею, судьба ведет, кто ей сопротивляется, того тащит силой».

Невский однозначно выбрал первый вариант. Надо иметь в виду, что его подчеркнутый лоялизм мог иметь не только отдаленные последствия – возвышение его потомков и освобождение Руси под их руководством – но и близлежащие. Сын Бату, Сартак, ставший побратимом Невского, принял православие. Если бы он правил более-менее продолжительное время, а не скончался вскоре после восшествия на престол, Улус Джучи (Золотая Орда) мог бы достаточно быстро христианизироваться и русифицироваться. Не исключен был вариант, схожий с античным, когда «Греция, взятая в плен, победителей диких пленила».

Однако сему не суждено было сбыться, и Невскому пришлось иметь дело с братом Бату, суровым мусульманином – ханом Берке. Именно у него он вымолил прощение для русских городов, восставших против монголов.

В 1262 году вечевые собрания Ростова, Суздаля, Владимира и Ярославля призвали горожан подниматься на бой с оккупантами. В этот период сбор дани на Руси был отдан на откуп мусульманским купцам, которые повсеместно чинили откровенный произвол. Весьма характерно, что выступление было чисто демократическим по духу и составу участников. Никто из князей его не поддержал. Не только Невский, но и другие понимали – монголам им нечего противопоставить.

Александру удалось убедить Берке, что впредь вечевых мятежей он не допустит, и отряды карателей не были посланы на Русь. Справедливости ради отметим, что аргументы Невского были восприняты еще и потому, что властитель Золотой Орды как раз в это время ввязался в затяжной конфликт с иль-ханом Ирана – Хулагу. Распылять силы ему было не с руки.

В дальнейшем русские князья, используя, когда надо, монголов, вели планомерную борьбу с демократическими тенденциями на местах. Причем не только в интересах оккупантов, разумеется. Напротив, используя их как «крышу», они укрепляли собственную власть. Характерно, что именно Дмитрий Донской ликвидировал в Москве должность тясяцкого (глава городского ополчения), который искони считался представителем интересов демоса.

Монголы же, как и всегда, действовали абсолютно прагматично. Если демократические тенденции им мешали, они их помогали выжигать, а если, напротив, были выгодны, брали «под крыло». Так, когда новгородцы выгнали брата Невского, Ярослава Тверского (тот не соблюдал оговоренные «контрактом» права горожан), то его апелляции к хану Менгу-Темиру дали обратный ожидаемому эффект. Властитель Орды велел князю пойти навстречу требованиям новгородцев и впредь не самоуправствовать. Почему он не поддержал верного вассала, вполне понятно. Ханы были живо заинтересованы в процветании вольного торгового города. Доходы, поступавшие оттуда, были весомым вкладом в ордынский бюджет. Поэтому устраивать погром на берегах Волхова, с их точки зрения, было все равно, что резать курицу, несущую золотые яйца. Кстати, много позже помочь новгородцам в борьбе с Иваном III пытался хан Ахмат.

Взаимоотношения князей и веча весьма характерны. Если в домонгольский период легитимность того или иного Рюриковича во многом основывалась на воле народа (вече могло изгнать неадекватного князя и предложить «стол» более подходящему), то под властью Орды князья обретали почти полную независимость как от демоса, так и от аристократии. Главное было – «дружить» с ханом. Ярлык был безоговорочным властным мандатом. Если кто-то пытался его оспорить, можно было «метнуться» в Сарай и привести с собой монгольских всадников, которые популярно объяснили бы, кто и почему «в доме хозяин».

Именно здесь истоки самодержавной убежденности в праве на отсутствие контроля со стороны подданных.

Делите на два

Стратегия потомков Невского уже при Иване Калите (князь Московский в 1325–1340 гг.) принесла им очень неплохие дивиденды – право сбора дани было передано монголами князьям. Да, при них были ханские «комиссары», но они сами теперь стали оккупационной администрацией. То есть степень доверия к ним со стороны ханов значительно возросла. И это позволяло наращивать финансовый и силовой потенциал.

Выступление Дмитрия Донского было удачным, поскольку в этот период в Орде случилась «великая замятня» – лютая схватка за власть между царевичами-чингизидами. Дело в том, что, хотя «монгольский порядок» не имел ни малейшего отношения к демократии (Темучин – создатель одной из наиболее могучих «властных вертикалей» в истории), тем не менее ханов все-таки выбирали. Не «граждане», разумеется, а степные князья, но претендовать на власть в Золотой Орде, например, мог, в принципе, любой потомок Джучи (старшего сына Чингисхана).

Прежде верховным арбитром в их конфликтах выступал Великий хан, непосредственно правивший Китаем. Но как раз в этот период монгольская династия Юань в Поднебесной была свергнута. Фактически паневразийская монгольская империя перестала существовать с момента воцарения в Китае национальной династии Минь. Соответственно, не стало «старшего брата», и каждый улус окончательно, уже не де-факто, а де-юре превратился в самостоятельное государство.

Мамай не был чингизидом и прав на трон не имел. Поддерживал же он конкурентов Тохтамыша, поэтому, когда последний взял верх в гражданской войне, то формально он не мог вменить в вину князю Дмитрию Куликово поле. Но сам Донской, охваченный «головокружением от успехов», дал понять новому хану, что платить впредь не собирается. Поход на Москву стал карой именно за это.

Но, что характерно, взять штурмом монголы ее не смогли. Посулив в случае сдачи города неприкосновенность его защитникам, они учинили резню. Но после нее разыскивать и наказывать Дмитрия Тохтамыш не стал. Более того, даже подтвердил вскоре его ярлык на Великое княжение. Он уже не мог себе позволить тратить силы на Руси. Впереди маячила схватка за власть над Евразией с самим Тимуром. И ему нужна была не выжженная, а покорная Русь, способная предоставить в его распоряжение как финансы, так и ратников.

Орда неуклонно слабела, а Москва набирала силу. И уже Василий, сын Донского, снова позволяет себе вопиющую неаккуратность в выплате дани. И через четверть века после тохтамышевского похода войско карателей снова подступает к стенам Москвы. Но на этот раз взять ее они не смогли и, разорив окрестности, отступили. Именно этот год – 1408-й – можно считать абсолютно знаковым. С этого момента отношения Сарая и Москвы никак нельзя рассматривать как «иго» (этот термин, впрочем, вообще не вполне адекватен).

Князья, потомки Невского, теперь то платили, то не платили (в зависимости от внешнеполитической ситуации), но монголы уже не имели сил для жесткого контроля над своими данниками. Ситуация начинает стремительно меняться. Теперь многие татарские князья переходят на службу Москве.

А в 1453 году Городец на Волге и его окрестности были отданы Василием II царевичу-чингизиду Касиму с его ордой. До этого они размещались по разным городам и весям и раздражали русских. Во избежание столкновений на национальной почве князь выселил наемников на окраину своего государства, которую они были призваны оборонять от набегов своих сородичей.

Поэтому 1480 год, когда случилось «Стояние на реке Угре», в результате которого Русь якобы и освободилась от власти монголов, – дата абсолютно символическая.

Таким образом, возникает вопрос: откуда взялись пресловутые «300 лет татаро-монгольского ига», которые по сей день поминают «всуе» даже люди, претендующие на власть над умами сограждан? Это миф, порожденный русофобией и плохими знаниями арифметики.

Полноценный оккупационный режим на Руси длился никак не более века. Смягченный, когда функции «полицаев» выполняли местные князья, – вплоть до периода Дмитрия Ивановича и сына его – Василия. Напомним, что погром Северо-Восточной Руси Батыем случился в 1238 году. То есть реальный исторический срок «ига» примерно вдвое меньше мифологического.

Грозное имя России

Русь с момента своего исторического рождения граничила со степью. И некоторые русские изначально делали выбор в пользу степи. Вспомним загадочных бродников, чей вождь Плоскиня в ходе рокового противостояния на реке Калке развел русских князей и тем самым обрек их на лютую казнь.

Большинство историков сходится в том, что бродники были неким славяно-аланским конгломератом, что жили в анархо-демократическом режиме, кочуя в южнорусских степях, нанимаясь на воинскую службу то к князьям, то к половцам, а с приходом монголов сразу же признали их власть.

Тут надо отметить, что Чингисхан был убежден – только кочевники обладают истинно воинскими (кшатрийскими) качествами – честью, несгибаемостью, удалью, преданностью сюзерену и непривязанностью к материальному. Оседлое население он вообще в полном смысле слова людьми не считал. Поэтому, надо думать, бродники были сразу восприняты как «классово близкие».

Судя по всему, именно этот пример вдохновлял бывших холопов Галицких князей, которые побежали из-под их власти в зачищенное монголами Поднепровье, создавая там общины «татарских людей». Бродники же, по мнению ряда исследователей, положили начало казачеству.

Но это был выбор в пользу степной вольности. Москва же со временем (и по мнению евразийцев, и с точки зрения их ярых противников) стала типичным ханством. То есть выбор был сделан в пользу принципиально иной – тиранической ипостаси Великой Степи.

Да, Невский и его потомки не могли не зажимать демократически-вечевой элемент, ведь он таил в себе постоянную угрозу восстаний против татар. А каждый подобный инцидент ставил под вопрос способность князей самостоятельно управляться с вверенными их заботам ханскими данниками. То есть их антидемократизм не был проявлением некой врожденной злокозненности, это не был «издревле кровопийственный род» (характеристика московских князей от Андрея Курбского), просто они действовали в реальных условиях, как реалисты и прагматики (учились этому у монголов).

А вот тот, кому были адресованы обличения Курбского, действовал уже в совсем других обстоятельствах. Он и в самом деле имел возможность выбирать. И конечно, при всем уважении к Невскому, «Имя России» не он, а Грозный. Его выбор предопределил судьбу страны. А он, в свою очередь, основан был на тех представлениях о высшей власти, которые его предки – московские князья – почерпнули в свое время, живя месяцами в Сарае, при ханском дворе.

Да, в начале своего царствования Иван отметился серией вполне демократических, русских по духу реформ. Среди которых, прежде всего, надо вспомнить о введении самоуправлений – земств. Губные старосты, осуществлявшие власть на местах, не назначались, а избирались. Была упорядочена судебная система, и наконец учрежден всероссийский представительный орган – Земский собор. Который, казалось, призван был возродить вечевую традицию на общегосударственном уровне.

Но реформы эти были задуманы и реализованы Избранной радой – кружком интеллектуалов во главе с попом Сильвестром и дворянином Алексеем Адашевым. Входили в него и князья – тот же Курбский. То есть советники молодого царя были выходцами из разных общественных слоев, и руководствовались они не классовыми, а общерусскими интересами. Они, победители казанских татар, стремились построить Святую Русь, где царь и подданные вместе служили бы Правде Божьей и вместе бы ее постигали.

Но Иван выбрал вертикаль власти. «Неужели же это свет, когда поп и лукавые рабы правят, царь же – только по имени и по чести царь, а властью нисколько не лучше раба? И неужели это тьма – когда царь управляет и владеет царством, а рабы выполняют приказания? Зачем же и самодержцем называется, если сам не управляет?» – так отвечает он на критику ушедшего в «радикальную оппозицию» Курбского.

Но с православной точки зрения, истина постигается Церковью, то есть сообществом верующих (православным народом), а не самодержцем эксклюзивно. А вот с Чингисханом «Вечно Синее Небо» общалось напрямую. Кто же, кроме него, мог толковать волю Тэнгри?

Кстати, опричники по статусу очень напоминают гвардейцев Чингисхана. Ведь даже рядовому из их числа не мог отдать приказ «темник» (тысяченачальник) обычных войск. Собственные командиры не могли их наказывать, не получив на то по каждому конкретному случаю санкцию хана.

Как и Иван, ханы никому не давали отчет за отъем жизни у своих подданных. Характерный пример. Когда хану Тохте поступила от Ногая информация (без каких-либо доказательств) о том, что против него злоумышляет ближний круг «генералов» и «офицеров», каждого из них (а было несчастных больше двух десятков) вызывали по очереди в шатер верховного и одного за другим, без разговоров, казнили.

Кстати, тот же Тохта не упускал случая дать понять русским, что они не «союзники» (на чем настаивают евразийцы), а именно данники. После жестокой битвы с могущественным сепаратистом Ногаем к Тохте явился русский дружинник, мобилизованный в его войско. Воин надеялся на царскую награду. Ведь именно он в ходе боя прорвался к Ногаю и зарубил его. Дабы засвидетельствовать свой подвиг, он принес Тохте голову поверженного полководца.

Но хан не оправдал его ожиданий. Тохта велел казнить дружинника, пролившего благородную монгольскую кровь да еще кичившегося этим. Вот такой «евразийский союз» был у наших предков с татарами.

Между прочим, свои права на царский титул Грозный обосновывал не только легендами о шапке Мономаха. Послы Польши и Литвы в 1556 году получили «дипломатическую ноту», в которой высокий статус московского государя подтверждался тем, что он господин также Казани и Астрахани, «а троны казанский и астраханский были царскими престолами с самого начала». Характерен и другой эпизод. Номинальным государем Земщины Иван, выделивший себе в удел Опричнину, провозгласил крещеного татарского царевича Симеона Бекбулатовича. То есть санкцию на террор он как-бы получал от исконного, в его понимании, хозяина Руси – татарина.

Иван принимает наследие Чингисхана – абсолютную власть. И никто из самодержцев после него не пожелает с ней расстаться. А Сталин уже сведет концы с началом – его интерес и симпатия что к Грозному, что к Чингисхану – факт общеизвестный. И он копировал их стиль уже вполне сознательно, а не повинуясь многовековой традиции.

И эта «безотчетная», «эмансипированная» от народа власть – главный «дар» монголов русским. А система ямской почты и некоторые воинские тактические приемы – полезные частности, не более.

Скромное обаяние гуннов

Сигурд (он же Зигфрид) – «арийский» идеальный витязь, согласно Старшей Эдде, был «гуннским конунгом». И роковая его возлюбленная Брюнхильд (Брунгильда) тоже была гуннского рода – дочь Будли, сестра Атли, то есть Аттилы. Как же так? Чем же гунны настолько поразили воображение германцев периода «темных веков»?

В конце IV века они врываются в Европу, разгромив перед этим готов, обитавших в северном Причерноморье, и тем самым спровоцировав их натиск на Римскую империю. Удар гуннов – первая волна «желтой угрозы» – она вызвала тектонические процессы во всем славяно-германском мире. Они, в конечном итоге, привели к окончательному крушению мира цезарей и рождению на его руинах варварских королевств.

Гунны выглядели весьма экзотично – брили головы, наносили себе на лица шрамы, а их черепа во младенчестве подвергались трансформации. Своих стариков они убивали, а трупы кремировали. То есть были они даже прагматичнее монголов. Видимо, именно их лютость и очаровала некоторых германцев.

Особенно сильно «гуннством» были инфицированы бургунды. Они даже, подражая беспощадным монголоидным всадникам, «плющили» черепа своим детям. А ведь изначально были они самые что ни на есть нордиды. Римские авторы писали, что «вышли они с острова, называемого Скандинавия».

Причем, что особенно замечательно, Рейнское королевство бургундов было уничтожено именно гуннами. Эти события, собственно, и легли в основу сказаний о Сигурде, Гуннаре, Атли, оформленных позднее в «Песнь о нибелунгах». То есть бургунды пытались походить на тех, кто нанес им самое тяжкое и горькое поражение, заставив выживших в резне переселиться на юг – в район нынешней Женевы.

Вслед за гуннами, которые после смерти Аттилы утратили единство, понесли ряд поражений и, перейдя в ранг наемников, достаточно быстро ассимилировались, нагрянули авары. Их каганат был разгромлен Карлом Великим, который тем самым пресек намечавшуюся тенденцию поглощения Европы Евразией.

Но память о гуннах продолжала бродить в крови некоторых народов Запада. Когда над державой венгров нависла угроза со стороны монголов, которыми предводительствовал один из самых талантливых полководцев Золотой Орды – Ногай, король этого вроде бы давно европеизированного народа, Ласло IV был как раз охвачен своеобразным помешательством. Он принял ислам и поселился за городом в шатре, ощутив себя степным витязем. Он был убит половцами, которые переселились в Венгрию, спасаясь от монголов, и которых Ласло (ощущавший себя гунном) очень ценил.

В евразийстве, как в идеологии и как в научной школе, изначально сосуществовали две позиции. Сторонники первой акцентировали особый, отличный как от Запада, так и от Востока исторический путь России, сформировавший опять же особый национальный характер, который предопределил судьбу страны.

Адепты второй, зачарованные величием монгольской империи и гением Чингисхана, отождествляли себя с его проектом, изъявляя готовность не только обнаружить, но усугубить в себе «монголистость».

Настала пора их развести (в смысле лозунги). Поскольку, основываясь на первой, можно создать эффективную и объективную систему анализа и прогнозирования русской реальности. Опираясь на вторую, удобно сочинять апологии тирании.

В общем, Евразия – это вызов, который всегда с тобой и даже всегда в тебе. Да, «степь да степь кругом» и даже ямщиков придумали монголы. Но это совсем не повод для того, чтобы «плющить» свой череп и считать тиранию «даром Божьим».