Текст книги "Демократия для белых. Свобода без равенства и братства!"

Негр-этюд

Зомбилэнд

Не воля к власти, не гипертрофированный хищнический инстинкт побуждали представителей белой расы открывать новые земли и селиться там, рискуя всем. Это воля к свободе вела их за моря. Порой, реализуя ее, первопроходцы сталкивались с аборигенами, которые не видели в рабстве ничего принципиально неприемлемого. И их, разумеется, делали рабами.

Никогда ни черные, ни желтые не отправлялись за море, чтобы построить на незапятнанной грехом тирании земле Новый Порядок, справедливый порядок. Китайцы распространялись только в поисках лучшей доли. Их экспансия всегда была чисто шкурно-экономической по своим мотивам. А негры и вовсе только в трюмах рабовладельческих кораблей путешествовали. Впрочем, и у них была попытка построить свой «рай», рабский.

Остров Гаити – первый кусок американского континента, на который ступила нога Колумба. И второе государство, обретшее в Новом Свете независимость. То есть развивалось оно параллельно с США и при схожих изначальных условиях – сборища мигрантов и там, и там. Только в Штатах – белые, а на Гаити – черные. Причем качественно не самые худшие представители расы туда свезены были. Работорговцы выбирали, ясное дело, физически крепких, способных перенести путешествие через океан, таких, чтоб не сразу померли вследствие лютой эксплуатации на плантациях.

Местные индейцы были практически полностью истреблены испанцами и завезенными ими болезнями. Остатки попрятались в горах, где позже смешались с беглыми черными рабами.

Со временем остров перешел под контроль Франции. Это была одна из ее наиболее прибыльных колоний. С острова вывозился сахар, кофе, индиго, хлопок. Для работы на плантациях необходимо было множество рабов.

К концу XVIII века в колонии, именовавшейся тогда Сен-Доминго, насчитывалось 500 тысяч рабов, 32 тысячи белых, 28 тысяч мулатов, примерно 20 тысяч свободных негров. Кроме того, несколько тысяч беглых рабов – маранов скрывались в горах. Первыми террористическую войну против белых развернули именно они.

В 1751–1758 годах банды черных дьяволов под предводительством вудуистского жреца Макандала в ходе налетов на фермы и поселения истребили 6 тысяч человек. Зверства последователей зловещего культа были пресечены арестом предводителя. Он вполне заслуженно был публично сожжен. Но самое страшное было впереди…

В 1789 году во Франции свершилась революция. На острове вспыхнула вооруженная борьба между роялистами и республиканцами. Воспользовавшись ситуацией, восстание подняли мулаты (лично свободные, часто весьма небедные, но пораженные в некоторых правах). Следом за ними поднялись негры-рабы.

В первые же два месяца восставшие убили 2 тысячи белых, а также немалое количество мулатов и свободных негров, сожгли 280 плантаций. Восстание подавили, но часть его участников была консолидирована и возглавлена получившим европейское образование бывшим рабом Туссен-Лувертюром. Тем временем на острове развернулась война всех против всех. К прежним участникам добавились экспедиционные корпуса англичан и испанцев.

В итоге в 1801 году, разгромив всех противников, контроль над островом получил Туссен-Лувертюр. Была принята конституция, согласно которой Франция формально продолжала владеть Сен-Доминго, но фактическая власть передавалась пожизненному губернатору, каковым, разумеется, сам себя назначил чернокожий генерал.

Наполеону, пришедшему к власти во Франции, такой поворот событий не понравился. И он послал на остров карательную экспедицию под командованием генерала Леклерка. Последний был, между прочим, женат на сестре императора, Полине Бонапарт.

Леклерк разгромил повстанцев. Туссен-Лувертюр был взят в плен и вывезен во Францию, где и умер в 1803 году. Наполеон, вообще, явно не разделял доктрину о равноправии рас – во Францию был запрещен въезд негров, а также браки французских военных с негритянками и мулатками в колониях.

Но отважного Леклерка сразила желтая лихорадка, как и значительную часть его солдат. Генералы негров, Жак Дессалин и Анри Кристоф, а также мулатский генерал Петион подняли восстание, и в конце 1803 года рабы окончательно стали свободны. И начался ад…

Дессалин объявил о независимости государства и назвал его индейским именем Гаити, после чего дал команду резать белых. После их поголовного истребления принялись друг за друга.

Жак Дессалин через несколько месяцев после провозглашения независимости объявил себя императором. Это не понравилось другим черным и цветным авторитетам. И уже в 1806 году Дессалин был убит. Мулаты во главе с Петионом создали свое государство в южной части Гаити, а негры под предводительством Анри Кристофа – на севере.

Последний принял королевский титул и принялся назначать маркизами и графами соратников. Они живо приватизировали поместья белых и фактически восстановили рабство, заставив работать на плантациях прежних товарищей по несчастью. Король построил себе роскошный дворец Сан-Суси. А рядом была возведена и поныне самая крупная в Западном полушарии крепость Ла-Ферьер. Однако в 1820 году армия подняла против Кристофа мятеж, и тот, впав в отчаяние, застрелился. Причем серебряной пулей. Возможно, вследствие прохождения какого-нибудь вудуистского обряда иным способом самоубиться он не мог…

Но это был еще не самый забавный правитель. В 1847 году к власти пришел напрочь неграмотный, во всех смыслах темный негр Фостен Сулук. Разумеется, он назначил себя императором и принялся раздавать сподвижникам весьма небанальные титулы: «граф Антрекот», «герцог Вермишель». Просто его воображение поразили звучные названия блюд из меню французского ресторана. Гвардию он одел в меха, специально закупленные в России.

После его свержения Гаити стала именоваться республикой. Но на самом деле политический процесс представлял собой непрерывную цепь переворотов и гражданских войн. А государственное строительство было нелепым «обезьянничанием» по отношению к белым образцам.

В XX веке ситуация ничуть не улучшилась. Периодически во внутренние дела негритянского государства вмешивались США, которые в ходе интервенций привносили на остров такие элементы цивилизации, как новые учебные заведения или телефонная связь.

Но образование ничего кардинально не меняло в головах гаитян. Так, с 1957 по 1971 год «государством» правил Франсуа Дювалье, получивший погоняло «Папа Док», поскольку был дипломированным врачом. Интеллигентная профессия ничуть не помешала ему создать гвардию тонтон-макутов, которые вполне официально жили за счет экспроприации собственности противников режима. Диктатор выпускал золотые монеты, на которых был изображен в лавровом венке, как римский император.

Умирая, он передал власть своему 19-летнему сыну, Жан-Клоду, получившему прозвище «Бэби-Док». Его правление было не менее диким, и поэтому в 1986 году американцы, которым надоел подобный, дискредитирующий их светлый демократический образ союзник, заставили его отречься от власти.

После бегства Дювалье из страны начался длительный период нестабильности. Осветим лишь один из его эпизодов. В 2004 году на фоне политического кризиса боевики проправительственной «Армии Каннибалов» подняли мятеж в городе Гонаив и атаковали полицейский участок. Их поддержали вудуистские вооруженные формирования FRAPH (бывшие тонтон-макуты). Американцы высаживают десант с целью избежать массового кровопролития в столице. Но им удается только отсрочить ее взятие и эвакуировать президента Аристида.

В феврале 2006 года президентом был избран близкий Аристиду умеренный коррупционер Рене Преваль.

В январе 2010 года произошло землетрясение, унесшее жизни более чем 200 тысяч островитян. В ходе беспорядков, начавшихся в столице вследствие несвоевременного, по мнению негров, подвоза гуманитарной помощи, те стали строить баррикады из трупов…

Есть такая культурно-философская и идейно-политическая доктрина, Негритюд. Ее создали сенегалец Сенгор, мартиниканец Сезер, гвианец Дамас, которые познакомились в 1931-м и начали в 1934 году в Париже издание литературно-философского журнала «Черный студент».

Основоположники стремились доказать, что негро-африканская цивилизация самобытна и самоценна. Их наследники стали утверждать, что она и вовсе превосходит белую «механицистскую» своей «духовностью» и «естественностью». Если учесть, что первое понятие они спутали с эмоциональностью, а второе со спонтанностью, то с этим утверждением можно согласиться.

В самом деле, черные весьма музыкальны, к тому же из них получаются отличные бегуны и боксеры. А Гаити и вовсе подарило мировой культуре такое удивительное явление, как зомби…

Триумф Хама

19 июня 2009 года белая Америка достигла вершины абсурда и дна деградации, что, впрочем, не означает, что дальнейшее погружение невозможно – на лужайках Белого дома уже началось бурение шахт в преисподнюю. А чего еще оставалось ожидать, после того как страна выбрала президентом Барака Хусейна? Только этого – единогласного одобрения Сенатом резолюции о принесении извинений неграм за то, что их белые держали в рабстве.

Но как можно просить прощения за зло у источника зла? Ибо воистину в рабстве повинны рабы, и никто иной. Если бы на свете не было существ, согласных на рабскую долю, откуда бы взялась эксплуатация? Не тираны создают рабов. Напротив, это рабы порождают тиранов. Они появляются только там и тогда, где двуногие дозревают (догнивают) до отречения от свободы.

В чем вина белых? Разве у голозадых предков нынешних крутых гангста-рэперов не было альтернативы? Была, и не одна. Когда свои же царьки продавали их злобным «белым колонизаторам», они могли: убежать в джунгли и отсидеться на пальме; могли восстать и съесть своего царька во имя свободы и равенства; могли позже учинить то же самое на плантации со своим хозяином; и, наконец, просто могли оказаться не способными к производительному труду в рабских условиях. Индейцы же не способны к нему оказались. И потому вошли в историю и культуру как «кровожадные краснокожие», а не как терпилы из «хижины дяди Тома». Да к тому же отвоевали себе резервации с лицензией на организацию в оных игорных заведений.

Все это могли бы проделать негры, если бы они и впрямь имели право на свободу, а белые их грубо и цинично его лишили. Но дело в том, что к рабству чернокожие предопределены проклятием самого праотца – Ноя.

Согласно Библейской традиции негры – потомки Хама, сына Ноя и отца Ханаана. Вспомним ветхозаветную коллизию, сделавшую имя первого нарицательным. Как-то в жаркий день Ной, приняв горячительных напитков, совсем разгорячился и разоблачился. Войдя в шатер родителя, Хам застал его валяющимся голым и пьяным. Это зрелище его изрядно развеселило, и он побежал к братьям – Симу и Иафету, чтобы призвать их совместно поглумиться над отцом.

Но те, напротив, ничего радостного в ситуации не обнаружили и, стараясь не глядеть на обнажившегося родителя, заботливо укрыли его плащом. Пробудившись и разобравшись в положении дел, Ной постановил: «Проклят Ханаан: раб рабов будет он у братьев своих».

Почему столь суровым был приговор? А потому, что обнаружилось – Хам и его потомки не способны совладать со страшным даром свободы, они употребляют его во зло, воспринимая как право озоровать и охальничать.

То, что за тысячи лет они в этом смысле ничуть не изменились, доказывает их «успехи» в государственном строительстве. Не только Гаити, но практически все страны Африки, где восторжествовала черная власть, – это очаги нестабильности, то тлеющие, то вспыхивающие массовой резней, переходящей в каннибализм…

Пес Призрак и Путь Моисея

И тем не менее для чернокожих не все так безысходно. Они могут стать почти белыми. Их тайную мечту об этом выдал Майкл Джексон – жертва собственного плохо осмысленного влечения к высшему и лучшему. Его беда была в том, что стать белым он хотел чисто по-негритянски, пытаясь просто физически перекраситься. А надо-то было духовно.

Моисей Мурин жил в IV веке в Египте. Был он эфиопом и поначалу являл собой вполне гармоничную личность. То есть черен был и лицом, и душой. По роду занятий он являлся разбойником и лютовал, согласно преданиям, не по-детски. Вполне в соответствии с хамитской своей природой из грехов особо склонен он был к блуду и пьянству. И вдруг случился с ним кризис самоидентификации – возжелал он чистоты. За ней он отправился в монастырь.

Там он брался за самую «черную» работу и яростно бился с демоном похоти, каковой терзал его яростно и неотступно. Но под водительством своего духовного учителя аввы Исидора, в конце концов, одолел беса. Проведя много лет в иноческих подвигах, преподобный Моисей был рукоположен в сан диакона. Епископ облек его в белую одежду и сказал: «Авва Моисей ныне весь бел».

И обрел он белизну через абсолютное отречение от всего, что органически присуще черному…

В наши дни случаются и иные варианты пути по ту сторону расовой предопределенности.

Режиссер Джим Джармуш создал двух крайне интересных персонажей: негра-киллера из «Пса-Призрака» и индейца по имени Никто из «Мертвеца». Их объединяет то, что оба выпали из своей расовой среды, они изгои. И они пытаются обрести новую самоидентификацию. «Пес» через подчеркнутое, даже несколько утрированное самурайство, а Никто – вообще через откровения белого поэта-визионера Уильяма Блэйка стремится куда-то и вовсе за пределы наличного бытия.

При этом оба пограничных персонажа являются проводниками для белых, позабывших о своей подлинной сущности. Первый демонстрирует своей жизнью и смертью своему «господину» – выродившемуся мафиози, какова она, подлинная верность, которая и есть честь.

А второй просто «посвящает» главного героя в великую мистерию путешествия к последнему смыслу. Отправляет его, бывшего никчемного бухгалтера, в плавание по Океану Смерти, за которым – подлинная Реальность.

И Пес-Призрак, и Никто отнюдь не фантастические персонажи. Этот путь реален, но немыслимо труден. Идя по нему, черные и иные рискуют попасть в ловушки, подстроенные собственной расовой сущностью.

Так, Боб Марли, попытавшись самоидентифицироваться как Лев подлинного Сиона, конечно, продемонстрировал тоску о недостижимом высшем идеале. Ведь мог же и во вполне органичный для него вудуизм окунуться. Но тоска не воплотилась в свершение. Марихуановый парадиз – негритянская пародия на Царство Небесное.

И тем не менее в последние времена, жителями которых все мы являемся, вполне возможны парадоксальные сюжеты. И черный гангста-рэпер может вдохновить белого воина…

Наше бремя

В целом же никак нельзя утверждать, что свобода как ответственность, воплощенная в демократии подлинно равных, напрочь недоступна для понимания представителей небелых рас. Но она для них, совершенно очевидно, неорганична, поскольку ни в Африке, ни в Азии подобные государственные форматы как автохтонное явление не отмечены.

И в силу этой неорганичности, неприоритетности для них демократии представляется абсолютно неоправданным уравнивать их в политических правах с теми, чьи предки веками боролись за тот формат государства, который гарантировал бы им и их детям свободу.

То есть это равносильно тому, чтобы предлагать соревноваться по одинаковым правилам стайеру-африканцу, для которого бежать, как дышать, и который все детство и юность носился на перегонки с гепардами, и человеку, хромоногому от рождения. Последний, наверное, тоже сможет пробежать дистанцию, но для него это будет тяжко, мучительно и бессмысленно.

Что же, в связи с этим вспоминается миф о «бремени белого человека», якобы обязанного «цивилизовать» всех своих соседей по планете. Он гениально изложен Редьярдом Киплингом:

 
Неси это гордое Бремя —
Родных сыновей пошли
На службу тебе подвластным
Народам на край земли —
На каторгу ради угрюмых
Мятущихся дикарей,
Наполовину бесов,
Наполовину людей.
 
 
Неси это гордое Бремя —
Будь ровен и деловит,
Не поддавайся страхам
И не считай обид;
Простое ясное слово
В сотый раз повторяй —
Сей, чтобы твой подопечный
Щедрый снял урожай.
 
 
Неси это гордое Бремя —
Воюй за чужой покой —
Заставь Болезнь отступиться
И Голоду рот закрой;
Но чем ты к успеху ближе,
Тем лучше распознаешь
Языческую Нерадивость,
Предательскую Ложь.
 
 
Неси это гордое Бремя
Не как надменный король —
К тяжелой черной работе,
Как раб, себя приневоль;
При жизни тебе не видеть
Порты, шоссе, мосты —
Так строй их, оставляя
Могилы таких, как ты!
 
 
Неси это гордое Бремя —
Ты будешь вознагражден
Придирками командиров
И криками диких племен:
«Чего ты хочешь, проклятый,
Зачем смущаешь умы?
Не выводи нас к свету
Из милой Египетской Тьмы!»
 
 
Неси это гордое Бремя —
Неблагодарный труд, —
Ах, слишком громкие речи
Усталость твою выдают!
Тем, что ты уже сделал
И сделать еще готов,
Молчащий народ измерит
Тебя и твоих Богов.
 
 
Неси это гордое Бремя —
От юности вдалеке
Забудешь о легкой славе,
Дешевом лавровом венке —
Теперь твою возмужалость
И непокорность судьбе
Оценит горький и трезвый
Суд равных тебе!
 

Да, строки гениальные. Но как раз сейчас и настало время суда. Сегодня белые пожинают плоды «цивилизаторской» активности своих гордых, бесстрашных и во многом наивных предков. «Подтягивание» дикарей до условного средне-белого уровня обернулось встречным «опусканием» самих европейцев.

Сегодня стало очевидно, что подлинное «бремя белого человека» – во что бы то ни стало самому оставаться белым, а вовсе не стремиться сделать хотя бы «серыми» желтых и черных. Христос не велел нам строить «рай на Земле». Он завещал нам до последнего сопротивляться наступлению ада.

Именно поэтому опыт ЮАР по созданию системы бантустанов имеет непреходящее значение…

Зеленая миля

Без пощады

Ислам – это вызов, веками заставлявший европейцев осознавать себя самими собой, державший в тонусе, потому что стоило караульному зазеваться – и тут же горло перерезано.

Вспомним хоть «Казачью колыбельную» Лермонтова:

 
По камням струится Терек,
Плещет мутный вал;
Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал…
 

Ислам всегда атаковал. Впервые Европа отбросила его в битве при Пуатье. Рыцари предводителя франков, Карла Мартелла, спасли нашу цивилизацию. Но сегодня потомки бесстрашных витязей капитулировали перед наследниками тех мавров, что рвались из покоренной ими Испании, через Пиренеи на просторы галльских полей. Сегодня Париж сдан им без боя. И незаметно сил, способных на реконкисту.

Европу уничтожает комплекс вины. Те, кто призван быть духовными вождями, пастырями, ведут ее в пропасть. За что извинялся папа Иоанн-Павел II, когда каялся от имени всех католиков за Крестовые походы? Это что, была агрессия на «исконно мусульманские земли»? Отнюдь нет. Первый поход был освободительной экспедицией, отправившейся в Палестину по просьбе Византийского императора Алексея I Комнина. Это были земли, многие века принадлежавшие Римской империи, наследником которой был Константинополь.

И сегодня позор для белых людей – отказ от прав на Иерусалим. Над ним не может быть признан суверенитет какого-либо государства (что еврейского, что арабского). Святой город должен обладать внегосударственным статусом, как преддверие Царства Небесного. И то, что некогда христианские страны даже не думают обеспечить ему данный статус – очередной знак «гибели Запада».

«Ислам – религия мира», – уверяют нас благообразные муфтии. Но никто из основателей мировых религий не убивал людей. А Мохаммед и сам убивал, и призывал к истреблению иноверцев. Агрессия естественна и органична для ислама, это его сущность. Поэтому сторонники его «чистоты», именуемые когда «ваххабиты», когда «салафиты» или «ихваны», отсекая все привнесенное, весь «суфизм», обнаруживают один центральный призыв – «делать джихад».

В христианстве невозможен институт «шахидов». Характерно, что византийский император Никифор II Фока (912–969) задумал издать закон, по которому все христианские воины, павшие в боях с мусульманами, автоматически причислялись бы к лику святых мучеников. Однако Церковь, несмотря на все принуждения, отказалась санкционировать подобную новацию. В православии святой – это иной, это уже не человек, а отдать свою жизнь в бою, движимому гуной раджас, кшатрию не сложно. Это для него вполне естественно. Здесь нет прорыва за пределы «человеческого, слишком человеческого».

Так что и за смерть в бою за Веру христианин «автоматом» в рай не попадает. В нашей Вере вообще нет ничего автоматического.

Сегодня многих европейцев зачаровывает прежде всего простота ислама, отсутствие мистических парадоксов, цельность и безальтернативность. Ислам они начинают воспринимать как надежную почву в мире, где все зыбко, все многозначно и необязательно. Но это капитуляция, это отречение от истории, от корней, от самого Духа Европы. Более того, обращение в ислам – очевидный знак деградации европейцев. Если Коран стал им ближе и понятнее, чем Евангелие, это значит, что по своему духовному уровню они близки бедуинам, которым проповедовал Мохаммед.

Женщины – на их примере наша с мусульманами чуждость видна ярче всего. В европейской культуре лик Мадонны-Богородицы проглядывает в чертах каждой прекрасной и достойной дамы. В мире ислама женщина, как только и исключительно объект вожделения, драпируется тряпками, чтобы не провоцировать мужчин, слабо способных к самоконтролю.

Да, духовная свобода Европы обернулась (а точнее, была обернута силами контринициации) вседозволенностью, но не им, не чужим учить нас морали. Нет у нас общей меры, не может быть общей Веры.

Адекватным ответам на вызовы агрессоров надо учиться у того же Карла Мартелла, у принца Хуана Австрийского, разгромившего турецкую армаду в битве при Лепанто, у князя Дмитро Вишевецкого, предводителя запорожцев. Этот неутомимый воитель во славу Христову, захваченный турками и обреченный на мучительную казнь, присутствия духа не терял. Повешенный за ребро на крюк, он продолжал поносить веру своих мучителей и славить Святой крест.

Не худо вспомнить, как относился к «белым предателям» другой атаман – Иван Серко. Возвращаясь из похода в Крым, где запорожцы освободили семь тысяч русских рабов, он столкнулся с чудовищным для его «крестоносной» души фактом. Около трех тысяч, принявших в плену мусульманство, захотели вернуться к своим господам татарам. Атаман отпустил их, но вслед послал казаков, которые порубали всех отступников. По преданию, сам Сирко подъехал к месту бойни и сказал: «Простите нас, братья, спите здесь до Страшного Суда…»

В этом отличие воина-христианина от мусульманина. Последний испрашивать прощения не стал бы. Он счел бы эту резню доблестью и богоугодным делом.

Сирко далек был от того, чтобы расценивать истребление единокровных братьев благим свершением. Он не судил отступников. Суд им еще предстоял. Но и оставить в живых он никак их не мог…

Религиозные войны давно превращены либеральной пропагандой в некий символ варварства. А между тем Вера – это то, за что можно и должно убивать и умирать. А как же иначе? Вера – основа нашей совести. Вера поведет нас к Свету, через посмертные лабиринты. Что же дороже нее?

Мусульмане и в этом смысле – вызов для нас. Они демонстрируют абсолютную готовность жить и погибать по законам своего Бога. Многие ли из европейцев готовы стать паладинами? Но сегодня время тотальной мобилизации всех, кто может облечься в доспехи Духа и «препоясаться мечом». Европа зовет! Идентичность в опасности!

Нам скажут: христианство – религия любви. Но везде, где есть подлинная любовь – рядом война.

«Эквилибриум» – голливудская антиутопия, демонстрирующая, что толерантность прямиком ведет к самому лютому фашизму. Ведь если задаться целью искоренить агрессивность как явление, надо уничтожить эмоции как таковые. И многих героев этого фильма как раз и обвиняют в «эмоциональных преступлениях» – любви к искусству, привязанности к животным, наслаждении музыкой. И приговаривают к смерти. Ведь все это может породить спор – конфликт – войну.

В финале побеждают повстанцы. Они избавляют людей от обязанности ежедневно вкалывать себе дозу средства, подавляющего эмоциональные проявления. И немедленно вспыхивает война – возвращается любовь.

Христос завещал нам любить врагов своих, он не предписывал их щадить…

У последней черты

«Виват, Швейцария!

Да здравствует Швейцария и ее прямая демократия – не ложнодемократическое царство политиков и политиканов. Народ – население – решил, что минаретов много им не надо. Сколько есть, столько и хватит. И никакое это не нарушение прав человека, а именно их полное торжество.

…Все хорошо и иногда даже прекрасно на своем месте – историческом, традиционном и в рамках своей культуры. Мавзолей Самани в Бухаре, пропитанный бухарским воздухом и под бухарским небом, в гармонии с ним, стройный и даже нежный – может, самое красивое, что я в жизни видел. Шахи-Зинда в Самарканде. Тадж-Махал в Индии. Гарни в горах Армении. Большой Будда в Японии. Дивный храм Посейдона (пусть только остатки) в Греции. Мечеть Гарун-аль-Рашида в Багдаде (стоит ли еще – после двух войн?).

Не могу представить, что с берега Женевского озера, через брызги от фонтана, переливающиеся радугой (счастливое мгновение!), будет видна не снежная вершина Юнгфрау, а не к месту встроенный туда минарет. И Женева будет уже не Женева. Не стоит объединенной Европе (чиновники и политики в каждой стране, неимоверная громадина Европарламента, сопутствующие организации и правозащитники с перехлестнувшей через край политкорректностью) шипеть на Швейцарию.

Не надо уподобляться императору Николаю I. Он без малого два века назад тоже выразил неудовольствие, когда прямая демократия Швейцарии сделала Александра Герцена – его подданного – свободным гражданином кантона Ури.

Виват, Швейцария!»

Кто это говорит и по какому поводу? Речь идет о победе предложения Народной партии Швейцарии о строительстве в этой стране минаретов. А «горячо одобряет и поддерживает» эту инициативу патентованная диссидентка, либерал и до некоторых пор пламенный апостол политкорректности Елена Боннер.

Чем же объяснить ТАКОЕ? А тем, что уже начинаются, неумолимо наползают времена, когда все прежние политические идентификации проявят свою полную неадекватность. И главной темой станет борьба за ИДЕНТИЧНОСТЬ! Даже сия жутковатая старушка поняла внезапно, что есть предел, за которым «Женева – не Женева», и Европа – не Европа, и ужаснулась.

А несколько раньше и куда эмоциональней ужаснулась ярчайшая звезда западной либеральной журналистики Ориана Фалаччи. И в своей книге-крике «Ярость и гордость» бросила муслимам в лицо: «Я не разбиваю палаток в Мекке. Не езжу читать «Отче Наш» и «Аве Мария» у могилы Пророка. Не езжу мочиться на стены их мечетей, тем более испражняться на них. Когда я бываю в их странах (отчего, надо сказать, не получаю ни малейшего удовольствия), никогда не забываю, что я – гость и иностранка. Я стараюсь не оскорбить их ни одеждой, ни жестами, ни поведением, нормальным для нас, но неприемлемым для них. Я обращаюсь с ними уважительно, с должной вежливостью, с участием. Я приношу извинения, если из-за невежества или отсутствия внимания нарушаю некоторые их правила или религиозные убеждения. А вот когда в моей памяти два взорванных небоскреба смешиваются с двумя взорванными Буддами, я вижу образ (не апокалиптический, но для меня в равной степени символичный) огромной палатки, которая два лета назад обезобразила Соборную площадь во Флоренции. В моем городе.

Огромная палатка, установленная мусульманами из Сомали… Сомали – страна, тесно связанная с Усамой бен Ладеном. Как ты помнишь, кроме того, это страна, где в 1993 году семнадцать морских пехотинцев-миротворцев были убиты, а над их трупами надругались. Мусульмане из Сомали установили эту палатку, чтобы выразить протест итальянскому правительству, в кои-то веки усомнившемуся: стоит ли продлевать их паспорта и разрешать въезд полчищам их родственников: матерей, отцов, братьев, сестер, дядьев, теток, двоюродных братьев и сестер, беременных жен, а следовательно, по цепочке, разрешать въезд родственникам их родственников. Палатка была разбита около архиепископского дворца, на тротуаре, где они по привычке выставляли ботинки, тапки и бутылки воды, которой они моют себе перед молитвой ноги. Итак, палатка была размещена прямо перед собором Санта Мария-дель-Фьоре и в нескольких шагах от Баптистерия. Она была меблирована, как квартира: столы, стулья, шезлонги, матрасы, чтобы спать и совокупляться, примусы, чтобы готовить еду и заполнять всю площадь гарью и вонью. И все нараспашку. Плюс электрическое освещение плюс магнитофон, откуда шел голос муэдзина, взывающий к правоверным, попрекающий неверных, и этот голос оскорбительно заглушал прекрасный звон колоколов. В дополнение к общей картине – желтые полосы мочи оскверняли тысячелетний мрамор Баптистерия, так же как и его золотые двери… Господи! Далеко же стреляют их струи, этих сынов Аллаха! Баптистерий обнесен решеткой, а они через решетку попадали на расстояние более двух метров. Желтые полосы мочи, зловоние экскрементов, перекрывающих вход в Сан Сальваторе-аль-Весково, изумительную романскую церковь IX века, прямо рядом с площадью, и которую сыны Аллаха превратили в отхожее место, как и церкви Бейрута в 1982 году…Я обратилась и к мэру Флоренции, который сразу же приехал ко мне, тихо перенес мою ярость и осторожно признал справедливость моих протестов: «Вы правы. Действительно правы». Но он не убрал палатку. Забыл… лучше сказать, у него не хватило смелости. Я позвонила и министру иностранных дел, такому же, как я, флорентийцу, говорящему с сильнейшим флорентийским акцентом, обладающему властью разрешать или отказывать в продлении иностранных паспортов. Он тоже тихо перенес мою ярость. Он тоже согласился с тем, что мои протесты законны. «Вы правы. Вы действительно правы». Но он не сделал ничего, чтобы убрать палатку. Как и мэр, он забыл. Или, лучше сказать, смелости не хватило и у него. Затем (по прошествии более трех месяцев) я переменила тактику. Я позвонила полицейскому, отвечавшему за безопасность города, и гаркнула в трубку: «Уважаемый полицейский, я не политик. Когда я обещаю что-то, я действительно делаю это. Если до завтрашнего дня вы не уберете чертову палатку, я сожгу ее. Клянусь честью, сожгу ее, и даже полк солдат не сможет помешать мне. Можете меня за это арестовывать. Я хочу, чтобы на меня надели наручники, арестовали и заперли, арестовали! Так, чтобы газеты и телевидение сообщили, что Фаллачи была заключена в тюрьму в ее собственном городе за защиту ее собственного города. И вас всех забросают дерьмом». Будучи умнее других, в течение нескольких дней полицейский убрал проклятую палатку. И все, что осталось на ее месте, – огромное и отвратительное пятно на тротуаре. Грязные следы ужасного бивака, простоявшего здесь три с половиной месяца. Но победа моя была жалкой, Пиррова победа, иначе сказать нельзя. Потому что сразу же после этого министр иностранных дел с сильнейшим флорентийским акцентом продлил паспорта сомалийцам и все их просьбы были приняты правительством. Сегодня и протестовавшие, и их отцы, их матери, их братья, их сестры, их дяди, их тети, их двоюродные братья и сестры, их беременные жены, которые тем временем разродились, – все они поселились там, где хотели поселиться. Я имею в виду во Флоренции и других городах Европы. Это была жалкая Пиррова победа, потому что удаление палатки не повлияло на всевозможные надругательства, десятилетиями унижающие город, который некогда был столицей искусства, культуры, красоты. И еще потому, что этот инцидент не остановил других мусульман, вторгающихся в чужие владения. Не остановил албанцев, суданцев, бенгальцев, тунисцев, египтян, алжирцев, пакистанцев, нигерийцев, так горячо содействующих продаже наркотиков. (По-видимому, этот грех не осуждается Кораном.) И наши улицы, наши площади заполнили бродячие торговцы, продавцы поддельных часов или карандашей. Постоянные торговцы выставляют свой товар на ковриках, разложенных на тротуарах. Проститутки усердно занимаются своим ремеслом и распространяют СПИД даже на деревенских дорогах. Воры нападают на деревенские дома, особенно ночью, и боже вас упаси посметь встретить их с револьвером в руках, потому что в таком случае в тюрьму сядете именно вы. (Само собой разумеется, в придачу с обвинением в расизме…)»