Текст книги "Знак Десяти"

Актер второго плана

1

В ту ночь крепость Саутси озарялась вспышками.

Вспышки были багровые, они поднимались из крепостного двора. Они прекратились перед самым рассветом; говорили еще, что слышали какие-то крики, но утреннее море шумело очень сильно, не обращая внимания на человеческие звуки.

Все медсестры догадывались, что это могло означать. Весь Портсмут это знал: ODO, спектакль One Day Only, представление с актрисами, которые, возможно, не выживут, чтобы его повторить, спектакль для самой избранной публики. Власти отчаянно отрицали существование таких мероприятий, и кое-кто полагал, что все это только легенды.

Но в моем городе спектакли ODO действительно проводились (нечасто) в крепости Саутси.

Портсмутцы об этом знали, но закрывали на это глаза, поскольку портсмутцам было также известно, каких важных особ собирают такие зрелища.

А чем значительнее зритель, тем меньше значения придается преступлению, на которое этот зритель смотрит.

Лоусон рассказал нам об этих вспышках в полдень, покончив с допросом. У Лоусона были полинявшие седые усы и полицейская форма. Записывая показания, он останавливался, чтобы проставить точки над i, как будто всаживал иголки в кукол (мне вспомнились ведьмы в «Макбете»). А перо как будто клевало зерно в блокноте. Лоусон был груб, нетерпелив, порывист в движениях и даже не обладал портсмутским акцентом, но для полицейского это было нормально: многим приходится служить в чужом городе. Именно Лоусон в эту бессонную ночь известил судью, организовал перевозку трупа и обнаружил предсмертную записку. А поздним утром вернулся в Кларендон вместе с помощником, мистером Бёрчем.

Это был странный субъект. Низенький и такой тучный, что форма на нем трещала по швам. Мистер Бёрч ничего не говорил, зато щеголял роскошной бородой, в которой, готова поспорить, проживало роскошное семейство вшей, носил перчатки, а фуражку нахлобучивал по самые уши. При ходьбе Бёрч ставил ноги так осторожно, что создавалось впечатление, будто он боится раздавить лежащие на земле яйца, а его пальцы в перчатках крючились, как когтистая лапа. Облик его внушал страх. Быть может, Лоусон специально для этого и использовал своего подчиненного, поскольку во время допроса он оставил Бёрча стоять на углу, как оставляют на столе дубинку, чтобы увидевшие ее поняли: не исключено даже такое. Сьюзи Тренч, дрожа от ужаса, высказалась так: «Я думаю, они ходят не на самые утонченные спектакли», – и эта фраза как нельзя лучше отображала суть обоих служителей закона.

Но, в общем-то, ничего интересного не произошло. Лоусон собрал нас на кухне и поочередно допросил. До нас он здесь же допрашивал Дойла и Джимми. Полицию, разумеется, интересовало самоубийство, ведь, по счастью и благодаря общим усилиям, другой кошмар – куда опаснее – не вышел за пределы горящей кровати. Меня больше беспокоила усталость (ни я, ни мои товарки не сомкнули глаз всю ночь), но, главное, чувство вины. По моему мнению, никто не заслуживает смерти, но если Парка так уж голодна, то почему бы ей не начать с этих Десяти или, например, с анонимных зрителей преступного ODO – зачем же набрасываться на несчастного больного человека, который так и не осуществил свою мечту стать актером?

Лоусон (который даже не являлся инспектором, ничего подобного, просто полицейский в форме) успел уже сформировать свою версию.

– Итак, что у нас есть. Здешние постояльцы – они как треснувшие горшки, верно? Ну такие вот! Очевидно, что этот самый… – полицейский сверился с записями, – А-а-а-а-арбунто-о-о-от накануне переволновался больше обычного из-за огней в небе и решил покончить с собой… И точка! – Ручка Лоусона еще раз клюнула бумагу.

– Огней? – переспросила Мэри Брэддок.

– Вы что, не видели красных вспышек над крепостью? – И он рассказал нам про Саутси.

Подробности нам были не нужны: мы знали, что это был ODO. Одно или два таких представления устраивали каждое лето. Некто очень грубо заметил по этому поводу, что хорошая погода гораздо приятнее для юных обнаженных жертв: летом они вольны визжать от чего угодно, только не от холода.

Чего еще недоставало полицейским? У них имелась собственноручная предсмертная записка Арбунтота, имелись мотивы – переезд в новую комнату и ODO, и, самое главное, у них имелось замечательное ОБЪЯСНЕНИЕ: самоубийца являлся пациентом пансиона для психически нестабильных больных.

Блокнот захлопнулся (аплодисменты), карандаш скользнул в карман, как худенький актер. Расследование закрылось, как дверь после ODO.

Самоубийство – это моральная слабость, свойственная людям морально деградировавшим.

Полицейские отбыли, тело проделало это еще раньше, даже дым стыдливо улетал в окно, на месте остались только запах и воспоминания. Однако, учитывая, что речь шла о человеке, осуждаемом всеми, воспоминания тоже вскоре улетучились.

Остался лишь запах.

2

И приятное сентябрьское утро, располагающее посудачить.

После допроса мы все трещали как заведенные – вот только о чем? Ах, смерть Арбунтота – это ужасное событие, к которому все мы так или иначе прикоснулись.

Но ODO являлось только предположением.

Воображаемое зрелище привлекает куда больше.

– Одним из зрителей уж наверняка был наш мэр! – высказалась Нелли, которая интересовалась политикой и поддерживала суфражисток.

– Гетти мне говорила, что ей сказали, что с корабля выгрузили большую клетку два дня назад, на причале Пойнт, – сообщила Джейн, поправляя прическу.

– Кто-нибудь слышал… крики? – допытывалась Сьюзи.

– А ну-ка все замолчите, – не выдержала Брэддок. – Погиб наш пансионер, а у вас одни подпольные зрелища на уме.

Мы неохотно примолкли. Ни одна из медсестер не видела огней в небе, так что чем же нам было еще заняться, как не болтовней об этих огнях? Где же тогда представление, если нам не разрешается наполнить его даже словами?

В то утро Понсонби, разумеется, обратился к нам с речью в своем кабинете. Ночь не пощадила и ученых докторов: после переполоха сэр Оуэн и Квикеринг отправились в свои спальни только к утру (и теперь, ясное дело, дрыхли без задних ног), но прежде сэр Оуэн попытался, насколько это было возможно, взять под контроль и Кэрролла – в итоге доктор прописал ему лауданум. Единственный, кто спал сном праведника и, как всегда, проснулся полным энергии, как будто всю ночь бил кувшины в «Лайтхаусе», так это мистер Икс. Но я-то знала, насколько моему пациенту любезна смерть. А вот Понсонби заметно обессилел, что ощущалось и по его воззванию.

Директор начал с того, что речь идет о скорбной утрате – не в полной мере скорбной, но все же скорбной, и она должна нас подвигнуть лучше заботиться о наших пациентах. Несомненной удачей явилось то обстоятельство, что несчастный Арбунтот не имел ни семьи, ни друзей, зато обладал небольшим состоянием, которым распоряжается его лондонский адвокат (благодаря этим деньгам Арбунтот мог позволить себе проживание в таком пансионе, как Кларендон), так что этот прискорбный, хотя и не в высшей степени прискорбный инцидент не угодил в пасть журналистской гидре: вокруг Кларендона не замечено репортеров, а новость не просочилась дальше местной прессы, да и то в форме обычного некролога.

И тогда миссис Мюррей отложила свои спицы и пронзила нас бесцветным взглядом.

– Да вы опять… ничего не поняли!.. Колдун только что вернулся в Кларендон!.. И что мы получаем на следующую ночь? Одно самоубийство… и один ODO. Разом! Потому что я ведь видела из своей комнаты эти красные огни, в Крепости, они поднимались к небу, как язык Сатаны! Я ведь не сплю, я слежу!

А это была неправда: миссис Мюррей спала как дитя, а ела, как может есть только голодный старик. Впрочем, подумала я, переполох в Кларендоне мог разбудить и ее, так что, возможно, она что-то и видела.

Старуху неожиданно осадила Мэри Брэддок:

– Мистер Икс не имеет никакого отношения к самоубийству пансионера, миссис Мюррей, и тем более – к этому ODO, якобы устроенному в Крепости. – Маленькие глазки Брэддок покраснели (от слез? от дыма?), веко дергалось – тик не прекращался ни на секунду. – И прошу вас уважать память нашего покойного пансионера.

– Мэри Брэддок, давай-ка ты проявишь уважение ко мне, если тебе не сложно! Это тебя так напугала моя правда? Разом и самоубийство, и ODO! И это еще только начало.

– Про ODO есть только непроверенные слухи, – уточнила Нелли.

– Ну так я вот что тебе скажу: кое-кто нашел на пляже клочки программки про твои «непроверенные слухи», Нелли Уоррингтон. Слыхала? И фотографию девчоночки, из тех карточек, что раздают зрителям подобных спектаклей во время представления. Ну давайте, смейтесь теперь!

Насчет ODO никто из нас особенно и не сомневался, вот только никто – кроме миссис Мюррей – не связывал подпольный спектакль с происшедшим в Кларендоне. Когда мы вышли из кабинета Понсонби, Сьюзи Тренч разревелась.

– Называйте меня как угодно, только вот мне мистер Арбунтот нравился…

– Мы будем называть тебя «худышка», – изрекла Нелли с высоты своей нравственности.

Все мы смотрели на старшую медсестру, которая шла впереди всех – большая, округлая, решительная. Если намек Нелли Уоррингтон и задел ее за живое, Мэри не подавала виду.

– Как бы то ни было, такого финала он не заслуживал. – Сьюзи всхлипывала и утирала глаза.

– Да разве есть финал, которого мы заслуживаем? – философски вопросила Джейн.

Брэддок внезапно обернулась к нам: на лице ее была скорбь, почти неотличимая от гнева.

– Так или иначе, мистер Арбунтот сейчас держит ответ перед Господом. А мы с вами – медсестры. Нас должно заботить здоровье живых. Еще вопросы будут?

Вопросов у меня было предостаточно, вот только задавать их я не стала. Они вились в моей голове как осы вокруг спелого плода. Кошмар его преподобия, разбитые часы… и это самоубийство. Неужели совпадение?

А еще мне вспоминалась раскрытая ладошка моего пациента.

3

Задумавшись над этими вопросами, я не замечала, что кто-то стоит у меня за плечом, пока не услышала голос. Нелли говорила, не глядя на меня, пока Брэддок раздавала поручения Сьюзи и Джейн.

– Стой как стоишь, – сквозь зубы велела Нелли. – Как будто меня и не слышишь.

Я подчинилась. Скрестила руки на груди и смотрела вперед. Но притворщица из меня никудышная. Я не актриса.

– Что такое? – шепнула я.

– Тебе не кажется, что Брэддок в последнее время ведет себя очень странно?

Вопрос застал меня врасплох, я обернулась к Нелли, но та стояла как статуя и глядела прямо перед собой, поэтому и я приняла такую же позу, то есть застыла, глядя на упомянутую Брэддок.

Мэри действительно была сама не своя. Бледность ее бросалась в глаза.

А еще я вспомнила про ее ночную прогулку.

– Что ты имеешь в виду? – тихо спросила я.

– Странно, – повторила Нелли. Я уже собиралась с ней согласиться, но вовремя осеклась.

Должна ли я рассказывать Нелли о том, что видела? Я решила с этим подождать. Дело было глубоко личное, касалось только Мэри, таковым оно и должно остаться.

А как же ее бледность? Неужели это только из-за Арбунтота?

– После прошедшей ночи все мы ведем себя странно, – пробормотала я.

– Я говорю не о «после». Она была странной и до. А уж с тем ужином – это просто край.

– С тем ужином?

Брэддок закончила наставлять Сьюзи и Джейн, теперь она сама получала инструкции от Понсонби. У нас еще оставалось время посекретничать.

Нелли приглушила свое мощное контральто, чтобы Сьюзи и Джейн, навострившие свои уши на чужие разговоры, не смогли нас подслушать.

– Вчера Брэддок мне объявила, что сама будет сопровождать служанку, которая разносит ужин на втором этаже. Вообще-то, это моя обязанность. Брэддок сказала, что перемена связана с приездом врачей.

– Ну ты ее знаешь. Перфекционистка до мозга костей.

– Энн, я могла бы справиться и без ее помощи – так я тогда и сказала. Может быть, это прозвучало не слишком вежливо, не знаю… Но когда я повторила это во второй раз, она пришла в ярость.

– В ярость?

– Да. Велела мне делать что приказано. Напомнила, кто тут начальник.

Да, действительно странно. Брэддок никогда не кичилась своим положением старшей медсестры: да, она раздавала нам задачи и ругала за невыполнение, но все-таки предпочитала держаться на одном уровне.

– Наверно, она нервничает из-за присутствия сэра Оуэна… – туманно предположила я.

– Возможно. Вот только я ее знаю много дольше твоего, и…

В этот момент Сьюзи подошла ближе, и мы с Нелли прервали разговор на полуслове – как будто разорвали связывавшую нас ниточку.

Уходя вместе со Сьюзи, я еще раз обернулась к Нелли; та смотрела на меня очень красноречиво, словно предупреждая: «Сама увидишь, странная она или нет».

4

А Сьюзи было нужно другое: она позвала меня смотреть «Маршальшу». У Сьюзи был свободен завтрашний вечер, а Понсонби в порядке компенсации за пережитую трагедию разрешил ей взять с собой еще одну медсестру. Сьюзи дружила с Джейн Уимпол, но той не нравились оперетты. Я с радостью приняла приглашение: мне оперетты нравятся, а еще мне как никогда прежде требовалось выбраться из этого дома, где меня продолжал мучить ужасный запах.

Поднявшись по лестнице для пансионеров, я первым делом заглянула в комнату мистера Арбунтота.

Служанки трудились не покладая рук. Работа их не радовала: им уже надоело бесконечно собирать и разбирать вещи этого бедолаги, хотя теперешний переезд был окончательным.

Люстру убрали, шторы сняли. От кровати мистера Арбунтота, которая, в общем-то, была и не его, остался только каркас.

В самом центре потолка виднелся черный след, как будто темная душа Арбунтота вылетела через эту точку.

– Оно и к лучшему, что ты вот этой картинки не видела.

– Ой, да и не говори!

Когда я вошла, служанки складывали в коробки фотографические карточки. Девушки успевали поглядывать на картинки, пересмеиваться, обмениваться комментариями и стыдливо отводить глаза. Ведь чтобы отвести от чего-то глаза, нужно сначала посмотреть.

Картинки в тонах сепии не утратили своей непристойности, зато я в немалой степени утратила способность их осуждать. Я вспоминала наш разговор с Арбунтотом. Не уверена, что он стремился мне помочь, но мне тогда действительно стало легче.

Будь что будет, но если вы уже познали наслаждение, вы, как и я, получили свои тридцать сребреников… Этого нам хватит на хорошую веревку.

– Привет, Энни, – улыбнулась мне служанка. – Твое дело – забота о живых. И они пока не закончились.

Вторая служанка рассмеялась и насмешливо отозвалась о позе дамочки, разлегшейся среди камней во время подпольного спектакля на открытом воздухе. «Вот мерзость-то», – подхватила напарница.

Эти девушки правы: мое дело – живые. «Покойтесь с миром, мистер Арбунтот», – сказала я про себя.

Когда я уходила по коридору, до меня еще долго доносился смех уборщиц.

5

– Нет, я так не считаю…

– Если мы будем придерживаться фактов…

– Простите, я именно так и поступаю…

– Да что вы говорите…

И тут вошла я. Комната моего пациента могла бы послужить какому-нибудь современному художнику для создания миниатюры «Собрание джентльменов». Альфред Квикеринг стоял в глубине, темная фигура на фоне открытого окна. На переднем плане – кресло мистера Икс, все так же обращенное к двери, и хозяин кресла в халате и сорочке, напоминающий уменьшенного Генриха Восьмого в обществе многочисленных и впоследствии обезглавленных супруг. По левую руку мистер Кэрролл, обхвативший голову руками; рядом сэр Оуэн в горячке спора и с чашкой чая; Понсонби в полный рост, ухватившийся за спинку стула. Не хватало Уидона и Джимми Пиггота: их присутствия потребовала бухгалтерская отчетность, в которую смерть Арбунтота внесла свои коррективы; не было в комнате и доктора Дойла – у него сейчас наверняка время утренней консультации.

Меня ожидало несколько вариаций на тему приветствия: четыре «мисс Мак-Кари», одна «мисс Мак-Элрой» и две попытки привстать со стула. Всем было не до того, чтобы здороваться со мной обстоятельнее.

Сэр Оуэн решил, что момент настал: он отставил чашку на ночной столик и, воспользовавшись порывом своего поясничного отдела, который при моем появлении уже начал приподниматься, встал на ноги целиком и крепко ухватился за отвороты пиджака, точно опасался, что они, как два стрижа, вот-вот отправятся в полет. В этот раз он был особенно решительно настроен взять ситуацию под контроль.

– Давайте разберемся. Можно сидеть тут и долго рассуждать о невероятных сектах, которые управляют сновидениями или с помощью театра принуждают к самоубийству… или же мы можем начать действовать, правильно? Очевидно, у мистера Икс имеется собственная точка зрения на этот предмет…

– Именно что «зрения», – язвительно прокомментировал от окна Квикеринг.

Не знаю, может быть, Квикеринг и желал остаться неуслышанным, однако если его цель была такова, то он определенно не владел искусством шепота. И все-таки, принимая во внимание манеры Квикеринга и его отношение к пациентам, для меня такой шепоток был равносилен манерам студента из Итона.

Мне очень захотелось кое-что прикусить – но только не собственный язык.

– «Точка зрения» мистера Икс очень даже пригодилась несколько месяцев назад, доктор Квикеринг, – заметила я. – Или для вас это не очевидно?

Последнее слово я произнесла с нажимом. Квикеринг воззрился на меня так, будто впервые увидел.

А вот сэр Оуэн сбавил тон. Что, однако, не сделало его любезнее. Сэр Оуэн привык сбавлять тон при работе с безумцами.

– Мисс Мак-Кари, мы уже успели обсудить это дело… Сновидение, м-да… Сломанные часы, представьте себе… Но при чем тут самоубийство этого вашего пациента? Даже если допустить существование такого типа… спектаклей, заставляющих зрителя причинять себе вред, я не могу понять, как им удалось. Кто-то из них проник в Кларендон? А почему выбрали именно этого человека?

– Эти детали требуют уточнения, – признал мистер Икс.

– В последние дни он был очень беспокойный, – добавила я, вспоминая взгляд Арбунтота в глубине коридора. Может быть, он что-то увидел и хотел меня предупредить?

– Ну конечно, мисс. Если он задумался об уходе из жизни, то беспокойства и следовало ожидать, правильно? Вы много лет проработали в Эшертоне, вы видели много самоубийств…

– А сон его преподобия?

– Мисс Мак-Кормик. – В дело вмешался Понсонби. – Пожалуйста, учитывайте, что вы говорите с самым блестящим разумом в Англии – или с одним из самых блестящих…

– Ну полно, Джеральд. – Такие похвалы сэру Оуэну были неприятны, и он поспешил сгладить их дружеским обращением: – Джеральд, тебе не обязательно…

– Блестящий. – Понсонби наконец-то мог себя показать. – Остановимся на слове «блестящий». А вы, мисс, – вы только медсестра. Быть может, не только это, но и не многим больше. Я прошу вас выполнять служебные обязанности…

– Простите, доктор Понсонби, именно этим я и занимаюсь. Я помогаю моему пациенту. В этом и состоит обязанность медсестры.

Я не видела перед собой ничего, кроме улыбки на маленьких губах. Все остальные губы только поджимались или сползали вниз.

Сэр Оуэн воспользовался своей способностью: его речам всегда внимали в абсолютной тишине.

– Ну полно, полно, не стоит горячиться. Я думаю, что сумею все объяснить, правильно? Давайте разберемся: его преподобие пересказал мистеру Икс свой сон раньше, чем нам, и упомянул про часы в своей комнате. До этого момента ход моей мысли понятен?

– Сэр Оуэн, вы скользите с плавностью русской фигуристки, – тихо сказал мистер Икс.

– Приняв во внимание эту деталь, мистер Икс распорядился, чтобы часы перенесли в его комнату, – определенно, чтобы они находились под присмотром…

– Совершенно верно, – подтвердил человечек в кресле. – Я исходил из того, что сбывшиеся сны преподобного Кэрролла представляли – и продолжают представлять – величайшую загадку. Если ему приснилось, что часы остановятся, я не видел никакого смысла оставлять их вне досягаемости, где кто угодно, включая и самого Кэрролла, мог бы остановить эти часы по какой угодно причине.

– Прекрасно. В этом и суть.

– В чем суть? – Это были первые слова Кэрролла.

– Сон не предвещал, что часы разобьются, правильно? Говорилось лишь о том, что они остановятся. Но именно сон побудил мистера Икс поместить часы на маленький столик посреди комнаты с восемью гостями. И вот при малейшем движении стол падает… Вы замечаете, как случайности цепляются одна за другую?

– Невероятно! – воскликнул мой пациент. – Сэр Оуэн, вы преподали мне урок! Продолжайте. Как нам быть со смертью мистера Арбунтота?

– И здесь тоже наблюдается связь. Позвольте мне… Джеральд, то есть доктор Понсонби, пересказал мне случай Арбунтота. Вынужденное переселение его раздосадовало. Потому что вы, мистер Икс, поставили такое условие для своего возвращения в Кларендон: преподобного Доджсона обязательно должны были разместить в соседней с вами комнате. Мне слишком хорошо известны подобные реакции у пациентов с нравственным разложением, правильно? Последнее унижение, безусловно, не явилось причиной самоубийства, но явилось… той каплей, которая переполнила стакан.

Теперь мистер Икс утратил все свое благодушие. Сэру Оуэну как будто удалось выбрать обходной путь, которого мой пациент не заметил.

– Таким образом, – продолжал Корридж, – часы остановились не потому, что так было предсказано во сне, но этот сон напрямую связан с их остановкой; и этот джентльмен покончил с собой не потому, что так было предсказано во сне, но, опять-таки, сны его преподобия напрямую повлияли на ужасное решение этого морально ущербного человека… Такие люди чувствуют свою ответственность за все на свете и верят, что должны искупить свое чрезмерное наслаждение, – добавил он вместо заключения, глядя на меня.

– Ergo[10]10
  Следовательно (лат.).


[Закрыть], ответственность в конце концов ложится на вас, мистер Икс, – злорадно подхватил Квикеринг.

Немного помолчав, мой пациент поднял голову. Глаза его были широко раскрыты и ярко блестели.

– Невероятно. Сказочно. Гениально. Э-э-э… Потрясающе, – добавил он, словно подыскивая, чем еще одарить психиатра. – Быть может, я поторопился с выводами, сэр Оуэн.

– Не корите себя, друг мой… Вы ведь, откровенно говоря, тоже являетесь пациентом, правильно? «Деформация тела ведет к искажению движения, деформация рассудка – к искажению действительности».

Квикеринг обернулся ко мне, точно выражая соболезнования:

– Вот так, а в данном случае мы имеем дважды несчастный жребий.

Если бы этому субъекту вырвали глаза, я бы их тотчас же и съела. Сама вырывать я бы не стала. Но если бы их подали мне на тарелочке? Клянусь вам, я бы это сделала.

При этом мистер Икс неоспоримо являлся душевнобольным. А в Эшертоне о пациентах говорили вещи и похуже. Даже сами психиатры говорили.

– Итак, давайте обо всем позабудем. – Сэр Оуэн вовремя вспомнил, что Кэрроллу не нравятся чужие прикосновения, и его рука преобразила хлопок по плечу в бодрое мановение. – Чарльз, полно дуться. Мы решили провести ментальный спектакль, основываясь на «Приключениях Алисы в Стране чудес»… Как сказал мистер Икс, эта книга представляется ключом ко всему делу. Мы так или иначе доберемся до источника всех этих непонятных кошмаров, уверяю тебя! Сначала ты попадешь в руки к драматургу, он задаст тебе несколько вопросов… И кстати, Джеральд. – Сэр Оуэн обернулся к Понсонби, и тот как по команде потянул себя за веревочки, распрямившие его фигуру. – Ментальный театр «белого состояния» предусматривает устройство лабиринта – полагаю, тебе это известно.

– Да, сэр… да, сэр… у меня… Мы, если не возражаете, можем пойти вниз…

– Великолепно. Нам потребуется хорошо обученный актер на главную роль. Но это не проблема: мы уже вызвали такого человека. Он будет здесь через несколько дней. Остальные роли – это персонажи комические. Подыщите нам актеров второго плана.

– С вашего разрешения, один у меня уже есть, очень рекомендую. Не полностью, но все же…

– Только один? Опыт у него имеется?

– Большой опыт, сэр. Достаточный. Некоторый. И он ищет работу.

– Пошлите за ним. Я хочу познакомиться. А теперь давайте спустимся в подвал. Мистер Икс, мисс Мак-Кари, всего наилучшего…

– Ваше преподобие, пойдемте со мной, – позвал Квикеринг, одарив меня белозубой улыбкой и ничего не получив взамен. Удрученный Кэрролл направился следом, но остановился на пороге.

– Если это важно, я по-прежнему верю вам, мистер Икс. Я чувствую за всем этим… чью-то руку.

«Да, чья-то рука, – сказала я себе. – Распахнутая ладонь».

Когда мы остались наедине, я освободилась от маски страдания, которую являла всем собравшимся.

– Откуда в вас столько цинизма? «Невероятно. Гениально. Сказочно»… Вы же ни единому слову не поверили.

Человечек в кресле с удовольствием потянулся:

– Людям, чья пища – тщеславие, легко задать корму.

– И тем не менее объяснение сэра Оуэна вполне логично. Предположим, что сон преподобного приснился ему под воздействием какого-то театра. Тогда как же Десяти удалось сломать часы, а потом принудить Арбунтота к самоубийству?

– Мисс Мак-Кари, применительно к Десяти вопрос «как» звучит комично. Если они управляют человеческой природой, они управятся и с часами, что гораздо проще.

– Тогда какой же вопрос, по-вашему, имеет смысл задавать?

– Не «как», а «кто».

Я была поражена.

– Вы считаете… Это кто-то из Кларендона?

– Ближайшие дни будут очень сложными, – сообщил мистер Икс вместо ответа. – Советую вам не доверять никому. – Лицо моего пациента расслабилось, он улыбнулся и потянулся руками к воображаемой скрипке. – Не удивляйтесь, мисс Мак-Кари, если заметите, что я стал менее… как выразился бы Понсонби, остановимся на слове «блистательный» в общении с людьми: я заметил, что выказал чрезмерную проницательность, так что будет нелишней предосторожностью опуститься поглубже в окружающие меня сумрачные бездны. Не следует порождать беспричинную зависть. Кстати, о спуске – вы ходили в подвал?

– Еще нет, сэр.

– Сходите. Вам знаком ментальный театр, посмотрите, что там. – Я обещала, что так и сделаю. Мистер Икс уже собирался пристроить к призрачной скрипке фантастический смычок, но вот он остановился, и в его словах для меня музыки было не меньше. – Спасибо, что защищали меня, мисс Мак-Кари.

– У вас для этого больше никого и нет, – растроганно прошептала я.

– А моя прекрасная и отважная Энн не может не защищать, а миру необходимо, чтобы его защищали такие люди, как вы.

Вы когда-нибудь переживали моменты, которые точь-в-точь взяты из любовного романа? Для меня это и был один из таких моментов. Слов у меня не нашлось.

– Как бы то ни было, вы правы: объяснение сэра Оуэна разумно, я бы даже сказал, что оно истинно.

– Истинно? Вы правда так думаете?

– Ну разумеется. Но кто сказал, что истина – это всегда верное решение? Вы тоже заражаетесь здравомыслием… Вам следует проводить больше времени рядом со мной.

И мистер Икс самозабвенно замахал своим смычком.

Я ничего не поняла насчет того, что истина – не решение, но разве дело в этом? Мистер Икс мне доверяет, как бы странно он ни изъяснялся. Такова его всегдашняя манера, но теперь я знала еще и другое: мой пациент, это уникальное, маленькое, порой доводящее до бешенства, но справедливое создание, мне еще и доверяет. Выходя из его комнаты, я чувствовала себя сильной. Им грозит большая опасность. Ах, чего бы я только не сделала, чтобы избавить его от этой опасности!

И я сделаю. Господом клянусь, все так и будет.

Я решительно сжала зубы.

У меня уже был опыт обращения с ножом, вы помните? Все благодаря Десяти.

Теперь дело за малым: вонзать ножи в верном направлении.

6

Но день проходил, а у меня, как и у моих товарок, не было иного занятия, кроме как ходить из комнаты в комнату и успокаивать пациентов. Не знаю, почему смерть принято связывать со словом «покой»: ничто не доставляет нам больше беспокойства. Некоторые пансионеры прятали свои тревоги за будничными жалобами; другие, как, например, Конрад Х., пытались отыскать связь между гипотетическим ODO в Крепости и смертью Арбунтота, предположительно самоубийством. И эта полнейшая загадочность окутывала бесспорную трагедию – быть может, и две, если ODO действительно имел место, – и у каждого пациента имелась своя теория, выслушать которую вменялось в обязанность нам, медсестрам. Мы не желали их слушать, однако наши пансионеры платили за это деньги. И всякий раз находился тот, кто знал кого-то, чья дочь погибла во время ODO, а другие столь же уверенно утверждали, что никаких ODO не существует, что все это театральный обман, куклы в человеческий рост, размалеванные масляными красками. Один из пациентов даже заявил, что не было и никакого самоубийства Арбунтота, что покойник – это еще одна кукла, которую подвесили на веревке.

Безумные теории? Ну-ну.

Напоминаю вам, что Кларендон-Хаус – это пансион для «нервных джентльменов». Мы находились в идеальном месте для выслушивания таких теорий.

Так или иначе, в ту ночь я повалилась на кровать без сил. Никакой шум в коридоре не смог бы меня разбудить до самого рассвета, а на рассвете меня подбросило на постели от жутких ударов, сотрясавших весь дом. Я оделась, спустилась в кухню, не присаживаясь, съела пирожок, яблоко и запила свой завтрак чашкой чаю. Грохот доносился из подвала.

Подвал.

Во всей «Алисе» меня больше всего потрясает та сцена, когда девочка отправляется в Страну чудес, проваливаясь в нору. Почему нас так пугают спуски, но при этом мы мечтаем о полетах? Говоря с Господом, мы смотрим в небо; ад находится под землей. Это рассуждение пришлось бы по нраву Арбунтоту.

Как я уже писала, спуск в подвал начинался на кухне. Раньше я пару раз сходила по этим ступенькам, чтобы принести продукты для миссис Гиллеспи. А теперь там находились мужчины.

Я уже видела их на лестнице, но все равно испугалась, увидев внизу.

Мужчин редко встретишь там, где готовят или хранят еду. Они почти всегда оказываются на последнем этапе этой цепочки с открытым ртом. Мне доводилось видеть в нашем подвале одного мужчину или даже двоих: они там что-то чинили. Теперь их было никак не меньше полудюжины. Все как на подбор – здоровяки с закатанными рукавами, кое-кто даже с татуировками на заголившихся местах; все они блестели от пота. Едва спустившись, я натолкнулась на того косоглазого и клыкастого крепыша, которого уже видела на лестнице; он мне усмехнулся с наглым видом. Честное слово, я не знаю, почему некоторые мужчины, завидев женщину, начинают себя вести подобным образом. Им кажется, что это улыбка весельчака, что же до меня – я нахожу ее просто дурацкой. Мне становится так стыдно за своего ближнего, что я начинаю краснеть – они же воспринимают это как румянец смущения и ухмыляются пуще прежнего.

С самой юности я ничего не могу с этим поделать.

Второй неожиданностью для меня явились гигантские размеры помещения.