Текст книги "Афганский караван. Земля, где едят и воюют"

Когда Латиф перешел к обсуждению третьего из китов, на которых держится воровство, его лицо, обращенное к внимательным ученикам, стало чрезвычайно серьезным.

– Знайте, о благородные специалисты по незаконному изъятию ценностей, что моя сегодняшняя речь затронет самую суть нашего ремесла.

Сегодня я собираюсь поговорить с вами о воображении. Правильное отношение к этому предмету быстро позволит вам понять, что работа воображения – это всего лишь форма обмана, который мы сочли формой лжи, в каковой я уже помог вам распознать особую форму воровства.

Допустим, человек что-то вообразил. Если этот человек – вор, то он уже на полпути к успеху. Он может представить себе, как крадется по крыше с намерением украсть дорогую вазу. Может представить, как удирает от погони, не говоря уже о предварительном переживании того душевного подъема, коим сопровождается захват вожделенной добычи.

Не менее ценным является и самообман, при котором человек, по сути, похищает нечто – пусть даже это лишь здравый смысл, время и перспективы – у самого себя.

И наконец, наиболее важным я полагаю прием, доступный только истинным мастерам, – внедрение своих фантазий в умы других людей, с помощью чего вор может проторить дорогу к удачной краже и даже спасти себе жизнь. В качестве иллюстрации к последнему тезису я приведу вам пример из собственного опыта.

Здесь Латиф сделал паузу, и слушатели затаили дыхание, понимая, что находятся в присутствии гения, оставившего неизгладимый след в истории и готового поделиться с ними частью своих секретов.

– Однажды, – снова заговорил Латиф, – я угодил в крайне тяжелую ситуацию. Меня поймали – да-да, и Латиф порой давал маху – и бросили в темницу. Этому способствовали ловкость главного визиря и предательство, но, поскольку детали моей поимки никак не связаны с воображением, я не стану сейчас тратить на них время.

Властный и хитроумный визирь содержал меня в отдельной камере: он хотел вскорости торжественно объявить царю, что ему удалось схватить самого Латифа-вора, и надеялся получить за это хорошую награду.

Через слугу визиря, сочувствующего всем несчастным, попадавшим в лапы к его хозяину, я отправил весточку своим товарищам по профессии, однако их ответ оказался неутешительным. Вся наша компания скрывалась на некотором отдалении от города, и кое-какие дополнительные трудности мешали организовать мой побег в ближайшие два дня, так что мне приходилось рассчитывать только на собственную смекалку и воображение.

Двух дней я ждать не мог. Визирь, снедаемый нетерпением и предвкушающий свой триумф, собирался заявить государю о моем пленении уже нынче вечером, а тот, безусловно, потребовал бы привести меня и казнить на месте, ибо я заронил у народа сомнения в его всемогуществе тем, что не один год водил за нос его прислужников.

В своем воображении – ведь именно о нем, не забывайте, мы и толкуем – визирь рисовал меня лежащим в темнице. Таким же образом он видел и себя – видел, как он докладывает обо мне царю и получает свою награду, скажем, в тысячу золотых. Как раз воображение этого злокозненного министра я и решил использовать против него самого, подключив к делу свое собственное.

Я догадался, что по пути во дворец, на высочайшую аудиенцию, визирь зайдет ко мне поглумиться и похихикать. Я также знал, что больше всего на свете, если не считать власти и денег, визирь любит… чеснок. И я уговорил своего тюремщика добыть мне немного самого свежего, самого лучшего чесноку, какой только можно было найти в городе.

И вот визирь появился в темнице, он был облачен в свои парадные одежды, лучился самодовольством и весело потирал ладони. Увидев его, я встал и притворился смущенным, спрятав руки за спиной. Естественно, он шагнул вперед и потребовал показать, что у меня там. Будто бы с неохотой я протянул ему чеснок.

Едва увидев любимое лакомство, он схватил его и принялся жевать без остановки, покуда не съел все до конца. Первая часть моего плана была успешно выполнена. Теперь следовало перейти ко второй. «Мой господин, – сказал я после того, как он известил меня о своем намерении сообщить царю, что меня взяли в плен, – я принимаю свою судьбу с должным покорством. Однако позвольте мне смиренно посоветовать вашей милости, съевшей немалую порцию чеснока, не дышать царю в лицо во время беседы с ним: вы ведь знаете, что чесночный запах не назовешь райским дуновением».

«Ты прав, собака», – благодушно согласился визирь и прошествовал дальше. Третья часть моего плана опиралась на то, что царь, подобно многим монархам, вынужденным мириться с постоянной угрозой обмана, мятежей, заговоров и прочего в том же духе, должен быть крайне подозрительным человеком. Я рассчитывал, что воображение царя ошибочно истолкует странности в поведении его главного министра.

И действительно, когда визирь приблизился к царю, дабы нашептать ему новости, он отвернул лицо, стараясь не дохнуть в монарший лик чесноком. Как я и предполагал, царь счел это признаком того, что у визиря есть некий тайный умысел. Его распаленное воображение нарисовало ему такую картину: придворные задумали переворот, и визирь, зная об этом, не хочет создать у них впечатление, что он чересчур близок к царю, надеясь, что тогда они пощадят его после низвержения законного монарха.

Ничем не объясняя своих действий, царь отпустил визиря и приказал отменить все дворцовые церемонии: по его соображениям, предполагаемые заговорщики должны были решить, что их предали, и смертельно испугаться.

В результате никто не узнал, что я схвачен, и вскоре мои товарищи спасли меня из заточения.

Итак, о мои юные друзья и достойные продолжатели нашей славной профессии, никогда не забывайте о могуществе человеческого воображения и его тесной связи с воровством.

Латиф улыбнулся и окинул благосклонным взглядом обращенные к нему лица учеников. Дальнейшие истории о его похождениях извлечены из книг и воспоминаний близких к нему людей – как тех, кто одобрял, так и тех, кто порицал подвиги этого знаменитейшего вора всех времен и народов.

Был предрассветный час, и Латиф истратил все деньги, которые принесла ему последняя кража. Он оглядел свое крошечное жилище и обнаружил, что у него остались лишь тонкое, потертое одеяло, листок бумаги и кусок угля. «Да я все равно что умер», – подумал он.

Эта мысль пробудила его воображение. Когда взошло солнце, перед жителями города открылась душещипательная картина. Под одеялом на обочине дороги вырисовывались контуры человеческого тела, а сверху лежала нацарапанная углем записка:

ПОЖАЛЕЙТЕ ЭТОТ ТРУП:

НА ЕГО ПОХОРОНЫ НЕТ ДЕНЕГ!

КЛАДИТЕ ПОДАЯНИЯ В ЖЕСТЯНУЮ КРУЖКУ.

Латиф лежал неподвижно, как мертвый, а прохожие, стар и млад, с грустными, сочувственными вздохами опускали в сосуд медные, серебряные и золотые монеты. И все это время рука Латифа сквозь дыру в одеяле – ибо у кружки не было дна – украдкой переправляла деньги к себе в карман.

Когда солнце почти достигло зенита, царь, направляющийся в большую мечеть на полуденную молитву, увидел на обочине закутанную в саван фигуру и остановил процессию. Он послал своего старшего советника разобраться, в чем дело. Когда тот вернулся к паланкину и доложил о результатах, царь очень разгневался.

– Подобные вещи оскорбляют честь и достоинство нашего трона! – прогремел он. – Мало того, они наносят урон общественной морали, на которой зиждется благополучие государства!

– Благополучие государства, о фонтан мудрости! – нараспев повторили придворные.

– Вызовите здешнего муллу – говорят, он человек набожный и порядочный – и отчитайте его хорошенько. Затем пусть возьмет тело этого бедняги, тщательно вымоет и похоронит как положено. Если он вздумает ослушаться, то будет жестоко высечен!

– Жестоко высечен, о вершитель истинного правосудия! – закричали льстецы, следуя древнему восточному обычаю повторять последние слова, изреченные правителем.

– А когда мулла все исполнит, – присовокупил монарх, – пускай явится к дворцовым воротам, чтобы получить за свои старания десять золотых!

– Десять золотых, о щедрейший из государей! – восторженно завопила толпа, потрясенная тем, какую мудрость и здравомыслие проявил их возлюбленный властелин, столкнувшись со столь необычной проблемой.

И после традиционного, необходимого в таких случаях оглушительного рева: «Да здравствует наш всемогущий владыка!» – царь отправился дальше.

Мулле передали царский приказ. Он взял ручную тележку и привез то, что казалось трупом, к себе домой. Там он водрузил тело на стол и принялся его обмывать. Вскоре он обнаружил, что у него кончилось мыло. Бормоча себе под нос: «Вот незадача! Теперь надо идти на базар за мылом, это займет не меньше получаса…», он вышел из дому.

Латиф-вор воспользовался своим шансом. Отыскав парадный халат муллы и его самый большой тюрбан, он облачился в них, умастился благовониями и зашагал ко дворцу. Назвавшись муллой и получив десять золотых из рук самого царя, Латиф купил новую одежду, которая не так бросалась в глаза, и скрылся в лабиринте городских улочек.

Тем временем настоящий мулла вернулся с базара и поначалу решил, что мертвец ожил, а причиной этого чуда стало его собственное благочестие. Однако потом он рассудил, что чудо какое-то странное, ведь оживший труп украл его лучшую одежду! Вспомнив, что царь угрожал ему поркой, мулла поспешил во дворец.

Выслушав его рассказ, монарх пришел в ярость.

– Я никому не позволю так дерзко над собой насмехаться! – закричал он.

– Так дерзко насмехаться! – эхом откликнулись придворные.

Начальник полиции немедленно принялся за поиски Латифа…

По всему городу разослали глашатаев, выкликающих: «Найдите вора! Это приказ царя! Тому, кто поможет его схватить, наполнят рот драгоценными камнями!»

Латиф услышал это, сидя в надежном убежище, и ему в голову пришла новая идея. Если царь может угрожать ему, то и он сам может угрожать царю!

Он написал письмо и перекинул его через дворцовую ограду. В письме говорилось:

«Знай, о владыка, что у погонщика верблюдов могут быть свои планы, но они есть и у верблюда! Присматривай хорошенько за своими драгоценностями.

Подпись: Латиф-вор (воскресший)».

Письмо упало к ногам царя, который в это время гулял у себя в саду, и встревожило его. Он взял свои лучшие драгоценности и положил в сумку Потом сказал супруге:

– Латиф может пробраться в казну Поэтому я спрятал сумку с твоим бесценным жемчугом и моим алмазным ожерельем под шкаф. Ее можно вытащить, если потянуть за привязанную к ней ниточку, тонкую, как волосок.

– О мой герой, мой премудрый властелин! – воскликнула царица, ибо даже она не была освобождена от обычных славословий. – Ты всегда знаешь, что делать!

Но Латиф знал, что казна хорошо охраняется, и специально потревожил царя, чтобы заставить его перепрятать драгоценности…

В ту же ночь Латиф поймал большую ящерицу и привязал к ее хвосту тонкую, но очень прочную веревку. Потом он перебросил животное через высокую стену рядом с царской опочивальней. На ногах у ящерицы были крепкие присоски; она прилепилась к стене, и Латиф залез наверх по веревке, конец которой остался у него в руках.

Войдя в опочивальню, Латиф увидел, что царская чета спит глубоким сном. Он обыскал комнату, но ничего не нашел. Тогда он на цыпочках подобрался к царице и прошептал ей на ухо:

– Любимая, ты не помнишь, куда я спрятал наши драгоценности?

Царица, так толком и не проснувшись, ответила не задумываясь и даже обошлась без привычных восхвалений:

– Ну и ну! По-моему, у тебя начинается старческое слабоумие! Ты же сам сказал мне, что они под шкафом и их можно вытащить оттуда за ниточку!

Подавив смешок, Латиф тихонько пересек комнату, забрал сумку с драгоценностями и скрылся тем же путем, каким пришел.

Утром царь хотел надеть алмазное ожерелье, но под шкафом ничего не оказалось.

– Здесь был Латиф! – взревел он. – Стража!

Стражники обыскали весь дворец сверху донизу, но нашли только ящерицу с привязанной к хвосту веревкой…

Когда начальник полиции, дрожа от страха, предстал перед государем, тот повелел ему найти вора не позднее чем через неделю.

– Иначе тебе отрубят голову! – пригрозил он и добавил, обращаясь к церемониймейстеру: – А ну-ка дайте ему хорошую затрещину, чтобы поторапливался!

Бедняге отвесили такую оплеуху, что у него загудело в голове, и он поскорее убрался долой с царских глаз. Потом он стал день и ночь бродить по улицам столицы в поисках преступника – он уже понял, что это не кто иной, как пресловутый Латиф-вор, которого еще никому не удавалось поймать.

Изучая свою добычу, Латиф обнаружил, что ему досталась нежданная премия: в жемчужных бусах запуталась дорогая изумрудная сережка. Вторая сережка выпала на ковер во время кражи. «Жалко, что у меня только одна», – подумал он. Продавая драгоценности, он оставил непарную сережку у себя.

Тем временем царь наткнулся на вторую сережку, и у него в уме созрел план. Он послал придворного к городскому ювелиру. Посланец сказал: «Государь просит вас положить эту вещь на видное место в вашей витрине. Если кто-нибудь проявит к ней интерес, задержите его разговорами, а сами немедленно отправьте своего помощника во дворец, и вы будете щедро вознаграждены».

Через день-другой Латиф, как обычно, вышел на разведку в город и увидел пару к своей сережке. Он побежал домой, взял ту, что хранилась у него, и вернулся в лавку. Как только он попросил показать ему драгоценность с витрины, хозяин тайком отправил своего подручного во дворец.

Пока ювелир болтал, чтобы задержать покупателя, Латиф подошел к двери лавки. Там он вдруг принялся кричать:

– Помогите, люди добрые! Меня ограбили!

У входа быстро собралась толпа, и Латиф показал ей две сережки:

– Знайте, о любители правосудия, что этот бесстыжий человек хотел продать мне пару к сережке моей жены – посмотрите, вот она, – которую он, наверное, украл или купил у какого-нибудь вора!

Ювелир пытался что-то возразить, но Латиф сказал:

– Ты согласен, что эта сережка лежала у тебя на витрине и что я сам принес с собой другую?

– Да, но… – промямлил хозяин.

Толпе было этого довольно. Когда придворный с сыщиками прибежали, чтобы арестовать Латифа, они едва успели спасти ювелира от толпы, которая собиралась его растерзать.

Теперь у Латифа было много денег, но ему все равно не сиделось дома. На следующий же день, прогуливаясь в гриме по городу, он увидел на рыночной площади огромную железную клетку. В ней сидел знаменитый разбойник по имени Афиф. Начальник полиции велел привезти его сюда из темницы – это было частью его сложного и хитроумного плана.

Латиф практически не знал Афифа, но полицейский рассудил, что вор вряд ли удержится от попытки спасти разбойника.

– Если он украл у вашего величества драгоценности, он тем более захочет украсть этого человека прямо у нас из-под носа, – сказал он царю. – Но мы его перехитрим. Я поставлю около клетки охрану, которая будет дежурить день и ночь. Когда Латиф придет, мы его схватим.

Царя очень обрадовала такая перспектива, и он благосклонно кивнул.

– Только не дай ему одурачить нас и на этот раз, – предупредил он.

Начальник полиции отвесил низкий поклон.

– Да будет мне позволено предложить свою жизнь в дар вашему величеству… – забубнил он.

– Если у тебя ничего не выйдет, я заберу твою жизнь! – снова разозлившись, воскликнул царь.

А тем временем Латиф, не замеченный ни стражами, ни шпионами, скрывался в толпе зевак, которые обступили клетку, чтобы поизмываться над несчастным Афифом. Он понял, что пытаться спасти разбойника слишком рискованно. Вокруг было чересчур много народу, и даже если бы ему удалось вызволить Афифа из клетки, они все равно не смогли бы сбежать.

Вдруг какая-то старуха с кувшином молока, услышав слова: «Это Афиф, завтра утром его казнят», принялась рыдать и причитать. Это была мать Афифа, она принесла ему молока – и узнала Латифа, хоть он и изменил свою внешность. Схватив его за рукав, она взмолилась:

– Латиф, спаси моего сына!

– Я ничего не смогу сделать, если ты меня выдашь! – прошипел Латиф.

В тот же миг он услышал, как в толпе зашептали: «Латиф, Латиф!», и увидел, что к клетке приближается сам начальник полиции.

Быстро, как молния, Латиф вырвал у старой женщины кувшин с молоком, разбил его о камни и пустился наутек.

Полицейский схватил старуху и сказал:

– А ну-ка пойдем на допрос. Почему ты плачешь? Наверно, ты как-то связана с этим делом. И кто из этих людей Латиф или в какую сторону он убежал?

Афиф – он был сообразительный малый и к тому же очень не хотел, чтобы его мать допрашивали злые полицейские, – выкрикнул из клетки:

– О чем ты говоришь? Какой еще Латиф?

Полицейский обернулся к нему:

– Разве не это имя все только что повторяли?

Афиф рассмеялся:

– Они ошиблись, дурень. Эта женщина воскликнула: «Нациф!»

– И зачем же ей было кричать «Нациф», о сын козла? – поинтересовался другой.

– «Нациф» значит «чистое», – ответил Афиф.

– Без тебя знаю, обезьянья задница! – завопил начальник полиции. – Но зачем кому-то кричать «чистое»?

– Затем, о невежа из невеж, – ухмыльнулся Афиф, – что она продает молоко, вот и говорит про него, что оно чистое.

– А почему она плачет? – подозрительно спросил полицейский. – Зачем ей плакать, если она тут ни при чем?

– Да у тритона в пятке и то мозгов больше, чем у тебя в голове! – возмутился Афиф. – Разве не видишь: кто-то выбил у нее из рук кувшин, и она лишилась всего своего товара! Отпусти ее сейчас же!

– Да-да, отпусти бедную женщину! – зашумели горожане, среди которых вряд ли нашелся бы хоть один любитель полиции.

Озадаченному полицейскому ничего не оставалось, кроме как уйти. Так он и поступил, постаравшись по мере сил сохранить достоинство. Вечером его вызвал царь, встревоженный донесшимися до него слухами.

– Говорят, в городе едва не вспыхнул бунт после того, как ты попытался арестовать бедную старуху, потерявшую все свое молоко, – сказал он. – Имей в виду: еще одна такая дурацкая выходка, и я прикажу отпилить тебе голову тупым ножом!

– Всем людям свойственно ошибаться, ваше величество. Я просто веду расследование…

– Я тебе покажу расследование! – завизжал царь. – Только и знаешь, что мучить несчастных старух! А как насчет того, чтобы поймать Латифа-вора?

– У меня есть план, ваше величество, – промямлил испуганный полицейский. – Он связан с монетами…

Но царь так рассердился, что не мог больше выносить даже вида этого человека.

– Хватит молоть чепуху про монеты! – рявкнул он. – Раз уж тебе так хочется, придешь и расскажешь все завтра, когда я немного успокоюсь. – И он махнул рукой, отпуская измученного хранителя правопорядка.

К тому времени уже весь город знал, как находчивые воры провели блюстителей закона, и в чайханах и караван-сараях было много шуток и смеха по этому поводу. Латиф успел перегримироваться заново и смеялся вместе со всеми. Теперь, убедившись в том, что Афиф очень смышлен, он твердо решил спасти его.

В поздний час, когда луна стояла высоко и на рыночной площади не осталось никого, кроме двух стражников, Латиф начал подготовку. Он вымазал лицо сажей, нацепил на голову бумажные рога и оклеил рваный халат черными перьями. Потом, лениво похлопывая руками по бокам, он приблизился к охраняющим клетку солдатам.

– А ну брось валять дурака и убирайся отсюда! У нас здесь пленник самого царя! – прикрикнул на него первый стражник.

Латиф еще сильнее захлопал руками и подошел вплотную к его товарищу.

– Неужто вы вздумали препираться со мной – с тем, кто может в один миг утащить вас в преисподнюю и предать вечному огню? – прогнусавил он.

Тот вылупился на него, и тогда первый стражник хрипло воскликнул:

– Берегись! Это, должно быть, сам ангел смерти вышел на ночной обход! Прошу тебя, о великий ангел, пощади нас – мы люди подневольные! Прояви милосердие!

Латиф испустил мерзкий смешок:

– Так-то оно лучше, парень! А теперь дай-ка мне твои ключи.

– Ключи? Я не могу отдать ключи от клетки!

– Если ты не отдашь их, я не смогу забрать пленника, верно? А у меня строгий приказ: время этого бедняги пришло, и я должен немедленно доставить его в ад. Конечно, если долг запрещает тебе расставаться с ключами, я могу вместо него взять кого-нибудь из вас двоих в надежде, что стражи преисподней его примут. Знаешь, отвлеку их разговором… В общем, если хотите…

Перепугавшись до полусмерти, простак сунул ключи в протянутую руку Латифа. Тот отпер дверь клетки и поманил Афифа наружу, а стражники, охваченные паникой, кинулись бежать куда глаза глядят.

Назавтра ни царь, ни начальник полиции не осмеливались показаться на столичных улицах, потому что все знали, как Латиф обвел их вокруг пальца. Царь был так подавлен, что даже не стал по-настоящему наказывать полицейского, которого притащили к нему связанным по рукам и ногам. Ему просто было не до того.

Однако на следующий день униженный полицейский снова предстал перед очами своего властелина и промямлил, что у него есть «великолепная идея с золотыми монетами», которая наверняка поможет им изловить Латифа.

– Пожалуй, придется дать тебе еще один шанс, – расстроенно сказал царь, – потому что больше у меня нет никого, кому можно было бы это поручить. Но предупреждаю: у тебя всего несколько дней.

– Теперь у нас все получится, ваше величество, – пообещал полицейский.