Текст книги "Под прикрытием Пенелопы"

И уже в машине.

– Ну рассказывай давай, откуда и почто задумчивый такой чапаешь.

– А не поверишь. Из Мас… м-м…. И не выговоришь!.. Мас… моторс.

– А чего же на своих двоих в такейном разе возвертаешься?

– Ха-ха, и не говори!.. Опять же не поверишь. Первое впечатление от тамошних порядков у меня прям лучезарное: все в тебе души не чают, девочки улыбчивы, как на ринге по телику, мальчики деловущи до крайности…

– Ха-ха. Голубчики?

– Да хрен их знает. Но глядят на тебя обожаюче. Просто с-щастливы тебя лицензировать.

– Как ты сказал?

– Лицезреть. Но как только ты подписал ихний предварительный договор, сразу всё меняется. О тебе напрочь забывают, ты уже им не нужен, раз ты у них на крючке… Тебя уже, считай, нету для них. Нового клиента им подавай.

– И как же ты сорвался с ентова крючёчка?

– Ц-ц! И опять же, по-твоему, ха-ха. Пока созрел, цельный день у них проторчал напропалую! Вместо часа, который они мне впарили в мозги своей рекламой. Да-а, и всего 2.9 процента за кредит обещали! Как я на замороченную голову догадался ещё разок цифирь ихнею поглядеть? Сам себе удивляюсь. Там ведь что оказывается: один банк отказал, они с другим кашу заварили, тебе же ни гу-гу: кофейку попей, говорят, в нашей комнатке ожидания, мы позовём… Так сколько я могу энтова кофэ выпить, как думаешь? Оказывается, много могу! О-очень много. И за это мне, за этот долбанный их кофе, всуропили вместо 2,9 процента – тридцать с гаком! Плюсбанк называется. А почему? А потому! Такая вот у них метода. Сперва довести до состояния нестояния, полной невменяемости, чтоб и глаза видеть уж перестали, а затем… И под их занавес я, наконец, сообразил-таки: им удовольствие доставляет – об-ма-нуть. Об-ло-пошить. Сладость испытывают несказанную. Чуть не до оргазма, наверно! И главное – опять же в рекламе – приезжайте, мы вас встретим у метро… Полтарелла часа я их искал у Южного! Мобильник посадил и денежку просадил. Сговор у них, что ли, с модератором… или как там его зовут, телефонного союзника? Не пойму только, почему я сразу не насторожился от такого пренебрежения к моему драгоценному времени?

– Ладно, всё понял, не грусти, Викторыч, пойми и прости… им ведь тоже кушать надо. Мы все такие. Посмотрим сейчас твою кобылку-труженицу…

– Так нет, ещё не всё я тебе нарисовал! Представь: выхожу от них – чумнее не бывает. И бац – сталкиваюсь на тротуаре с хохлом, по мобильнику разговаривает и меня рукой подзывает. Ну подошёл я, думаю: заблудился мужик, все денежки просадил на мобилу, как и я, а толку чуть. Заблудился, думаю, мозги набекрень и никак не может сообразить, куда ж ему – не поймёт по телефону…

– Понял, понял. Ну!

– А он… эта… отнял трубку от уха и чуть ли не обниматься. Токо что мне сказали, кричит, что у меня внук родился! Я так рад, так рад! По нашему обычаю я должен тут же кого-нибудь отблагодарить! Вот у меня всего пять тыщ всего. Тыщу я себе оставляю, а тебе четыре отдаю. Ток отыщу эту ты на сдачу дай. А у меня, я точно знаю, в кошельке одни медяки. Обратный билет я сразу взял. Основные ж деньги у меня на карточке. А то бы, должно быть, вмиг раскошелился… Короче, я удивился конечно таким обычаям, но развожу руками… я даже, признаюсь, неловкость почувствовал: не могу помочь человеку исполнить обычай! Говорю, да нету у меня, на карточке есть, а в самом кармане не звенит… Смотрю, он от меня начинает сторониться видно, здорово меня напрягли в этом грёбанном Масмедия…

– Масмоторс?

– Да! Глаза шальными сделались…

– Ну и ч то, ну и что?

– Да ничего, разошлись не солоно хлебамши. Он долг свой не исполнит, а я – не разжился.

– Бывает.

– Бывает-то бывает, да не с умными!

– То есть?

– Я щас думаю: с фальшивомонетчиком я общался!

– Да неуж?

– А то! Он же мне фальшивый пятирик хотел всучить, поенял?

– А-а!

– Бее-е-е…

– Значит, не повезло ему.

– Значит, мне повезло?

– Получается, так. Может, и мне таким промыслом заняться?

– А ты деньги умеешь рисовать?

– Рисовать я не умею, но сбыть товар завсегда смогу. Тем более, ты мне уже рассказал, как это делается. Ищу лохов и впариваю им про внуков новородившихся, и исчо чаго-нито сочинил ба.

– Где бы только спеца отыскать – по рисованию. Нет, ты только представь мою рожу, когда я прихожу в магазин и гордо так швыряю кассиру пятизвёздочную купюру… Представил? И говорю: дайте-ка мне шокола-аду! И мармеладу! И ещё, ещё, ещё!.. А меня хвать по белы ручки и в каталажку. И попробуй дакажи, что не верблюд. Я – не я, купюра не моя! А чья? Не знаю…

– Ну да, ну да… Так, где? Где тут поворачиваем? Кофэ йе?.. Слушай! Так ежлив «Моторс» тебя не устраивает, у меня купи машинёнку! Вот ету. У?! Смотри, какая! Нравится? Напористая, чик-брик. Я её из калиброванных деталей собрал! Для себя ж старался, чего скупиться. Из каждой разобранной машинёнки – лучшую железку собе.

– И ты, значит, сходу надурить меня желаешь? Ты, случайно, не хохол?

– Ой, как ты сурово со мной… Когда ж я тебя дурил?

– Да и потом, мне лазить тут по снегу зимой на «Ниве» сподручней.

– Ну, гляди, дело хозяйское.

И неожиданно запел хриплым басом:

 
– Мимо гор, мимо леса и ре-ечек
Мы с тобою гоняли ове-ечек.
А когда уставали гонять,
Преспокойненько топали спать.
 

– Эт-то что такое? – Виквик даже рот приоткрыл. – Новый хит? Чей? Не твоей ли выпечки?

– Наподобие того. Сам сочиняю, сам исполняю.

– Поздравляю.

– Слышь, – высунул голову из-под капота Петяй, – я чё вспомнил щас тока: ты же у нас в журналах пишешь.

– И чего?

– Да ничего. Ты у меня как-то в машине оставил синенький такой журнальчик… Помнишь, за водкой гоняли?

– Да? И чего, прочитал?

– Да, жене понравилось, сказала – быстро закончилось. Надо подлиньше тебе писать.

– Зачем?

– Ну как… и платят, небось, больше за побольше.

– Это уж… ц-ц… прошли те времена. Вон в Думе закон приняли по сбережению дисков. Слыхал?

– Ну, чо-то видел на экране.

– Вот. Для них, думских голов, диски со шлягерами, ясно-понятно, раньше письменности появились. Так что мы, вшивые литераторы, о гонорарах и не мечтаем покудова. Ну да, если б я, допустим, дамские романы сочинял… Или дютективы крученые, где бы на каждой странице по трупу… Вот тебе, пожалуй, с твоим новым шлягером вполне можно… А я… а мне… мне уже лень суетиться.

– А щас чего написал?

– Ничего.

– Чего так?

– Да не о чем. Вернее… надо сперва разобраться, что за времечко вокруг наступило, а потом уж формулировать, как говорится.

– Как это? Чего там формулировать? Вон война, например… на Украйне. Ты чё, с Луны свалился?

Виквик промолчал, стал перебирать инструмент в чемоданчике.

– А напиши про меня, слышь.

Выпрямившись от неожиданности, Виквик озадаченно посмотрел на Петяя: вполне симпатичный парень – что называется, крепыш – и глаз не отводит, совершенно серьёзно и без всякой застенчивости взирает – то есть предложение своё считает вполне естественным и законным.

– А можно полюбопытствовать, зачем тебе?

– Как это зачем? Узнавать будут, то-сё. Хочется, знаешь, известности. Почитания, так сказать. Славы. Тебе, писателю, разве не хочется славы?

Виквик поскрёб под кепи затылок, размышляя как бы – хочется ему или не хочется?

– Тебе сколько лет?

– Тридцать восемь.

– А мне за шестьдесят. Как будет тебе стоко же, перестанет хотеться. Хотелка ведь тоже срабатывается. Это, знаешь ли, как в сексе…

– Ну ты загнул! Я до баб такой охотник, что и в девяносто лет вряд ли откажусь!.. У меня, например, сейчас две жены… это не считая приблудных. А вообще у меня иной раз по восемьдесят штук в году бывает.

– Ого. Не лепишь? И насчёт жен я не совсем уразумел… В Чечне – это я ещё понимаю. А тут могут и того-с… привлечь.

– Ну одна законная, другая без штампа… в разных местах, разумеется. Два дня с одной валандаюсь, два с другой. Правда, мои дети только у законной, у другой – от её первого мужа, уже взрослые. Меня не касаются.

– И за-оконная знает?

– Ну. А чо. Она это… не выдерживает моего напора. Так что даже рада помощи со стороны…

– Ишь ты. Ты прям и в самом деле мусульманин. В ИГИЛ11
  Данная организация запрещена в России.


[Закрыть] не собираешься вступать?

– Ещё чего. Институтов не кончал – самостоятельности мышления не потерял. Так чего, обрисуешь мою жизнь? За-оконную.

Виквик усмехнулся: он думал, Петяй не обратил внимания, как он переиначил законную на заоконную.

– В принципе… можно. Почему бы и нет? Надо б только получше тебя узнать… пообщаться поплотнее, чтоб ты рассказал про то, про сё… Читателю ведь подробности подавай, без них жизнь твоя для них не интересна. Это ещё Лев Толстой подметил. Слыхал про такого?

– Эт скок угодно. Подробностей у меня вагон и маленькая тележка. А твоя жена-то где?

– На работе, в городе. А чего тебе моя жена? И тут клинья хошь подбить?

– Да нет, зачем, лисица у норы своей курятника не зорит. Просто куй железо, пока горячо.

– Ишь ты какой прям начитанный. И быстрый к тому ж.

– Насмотренный, правильнее сказать. «Бриллиантовую руку» не забыл?

– А-а, вспомнил. С Никулиным во главе.

– А ты думал. Так чего? Может, я тады сгоняю, куплю на глоток – на зубок, и посидим-побалакаем… Всё, как на духу, выложу, ни капельки не постесняюсь…

– Только, знаешь, какая закавыка тут… Вообще говоря, под своим именем в беллетристике не принято… Так не делается… есть неписанное правило… это ж не журналистика, где факт главенствует… и…

– А как же меня узнавать будут? Не-е, надо чтоб буквально – под моим ФИО, как полагается. Ну я прошу… есть же правилы из исключений.

– Исключение из правил.

– Ну да. Вот видишь, есть же!

– Хорошо, поразмыслим попозжее.

– Еду, да. Литрухи хватит?

Позже. На знакомой уже нам веранде.

– Ты, знаешь, я этим хохлам как-то не очень…

– Не очень что? Не веришь? Не привязан? Не симпатизируешь?

– Более того! Приходит тут ко мне один – на работу устраиваться, понимаешь ли. Я – беженец! И гордо грудь свою выпячивает. Ты мне, мол, чего-то там должен… Льготы, гарантии… уж не знаю, чего он там имеет в виду и какие разносолы подразумевает. Я его спрашиваю тадысь: от чего же ты убёг, спрашиваю, герой? Там твои сородичи рубятся ни на жизнь, а на смерть, а ты, выходит, тут отсидеться решил?.. Ну, я понимаю тех, кто детей вывозят, а у тебя их нет. Или ждёшь, когда наши ребятки за тебя покалечатся?

– Я тоже хохол по матери, знаешь ли, – перебил Виквик, усмехнувшись.

Петяй делает паузу, смотрит на визави оценивающе как бы.

– А чего ж тогда тебя твои же сородичи фальшивые денежки делать не берут, а надуть норовят? И откуда ж ты родом? У меня там тож родня имеется. Там западенцы есть, знаю, а есть и…

– Не-е… я-то в Рассее, тут родился. По матери ж, говорю, укр. Она когда-то приехала в институт сюда поступать, и с отцом моим пересеклась…

– Значит, не беглец?.. Оттель, я имею ввиду… Полукровка ты, значит.

– Ну не знаю насчёт полукровки… если Киевскую Русь тут вспомнить…

– И-и, нашёл чего помнить, с тех пор стоко воды утёкло, как говорит моя Фёкла… и столько кровей перемешалось… Кстати, Феколкой мою жену прозывают. Не знал? Как в детстве нарекли, так и прозывают. Я даже разводиться хотел…

– Почему?

– А так. Под метёлкой у Феколки, подкаблучником зовут… свёклой величают. Потом привык.

– А чего, хорошее имя. Мне лично нравится. Да если ещё с канапушками…

– Погодь байки травить. А у этого моего наймита-беженца так вообще небось бандеровской крови больше половины…

– Погоди-ка и ты. Я тебе кое-что сейчас… Знаешь, если я выскажу своё мнение, а то и мнение какого-нибудь патриота, тебе ничего это не даст абсолютно… Вот я на днях цитатку одну выписал в дневник… Покачнёшься.

Виквик заскочил на крыльцо дома и через открытое окно взял с полки толстую тетрадь, и стал её, слюнявя палец, быстро листать.

– Вот, слушай. «Могущество России может быть подорвано только отделением от неё Украины, поэтому необходимо не только оторвать, но и противопоставить Украину России. Для этого нужно лишь найти и взрастить предателей среди элиты и с их помощью изменить самосознание этой части великого народа до такой степени, что он будет ненавидеть всё русское, ненавидеть свой род, даже не осознавая этого. Всё остальное – дело времени».

Ну как? Впечатляет? В точку? И кто, предположи, сие сказанул? Отто фон Бисмарк – вот кто! Кто таков – знаешь? Это тебе не нынешняя мадам-канцлер, – Виквик положил тетрадь на полку и вернулся за стол. – Ты чего заскучал-то? Не интересно тебе?

– Слушай, а у тебя какой-нибудь бабульки-ворожеи нету на примете?

– У меня? Это ещё мне зачем?

– Жаль. Знаешь, кто-то будто сглазил меня. За что ни возьмусь, всё рушится… Злости не хватает.

– Да? Ну-у… это у всех бывает. В таких случаях нужно залечь где-нибудь втихую, успокоиться, вспомнить, возможно, чего-то важное, обмозговать, вычеркнуть лишнее из уравнения, которое жизнь тебе подсуропила, и привести, как говорится, к общему знаменателю. Научный подход, так сказать, применить.

– Слушай, я не тот тип, кому твой совет подходит. Я вовсе не люблю размышлять, рассуждать, рассусоливать… Я, коли уж загорелся, сразу начинаю действовать. Это вот моя такая натура… Стихийная, как говорит опять же моя Фекола.

– Понял. Не в коня корм.

– Чего? Постой, ты, кажись, говорил, что был там недавно. Зачем ездил-то?

Виквик поморгал:

– Ну, у тебя и перескоки – то к бабке-ворожее без предупреждения прыгаешь, то от неё обратно… Ты про что спрашиваешь? Про Новороссию? Я её Сопредельем нарёк. А-а… во-о… Ну, ездил, разобраться хотел, что к чему…

– Разобрался?

– Хм. Пока нет.

– Да они, говорят, все засланы… и президенты и премьеры

– А откуда засланы?

– Да оттуда откуда-нибудь… я забыл. А-а, из монополии.

– Не знал да забыл…

– У тебя другое мнение?

– Так это, стало быть, твоё личное мнение? Ну да ладно, я тебя перебил… Чё ты там про хохла-наймита рассказывал?

– А чего рассказывать? Я же вижу по глазам его стригущим: презирает он меня…

– За что? Как, почему?

– А хрен его знает. Ты вон давеча читал… Бисмарка?.. Вот. Вложили в него уже… всё что хотели.

– Ну тогда не будем про это… Чё-то мы, эй, никак с энтой темы не съедем. Давай про баб потолкуем лучше.

– А чего тут токовать, не глухари, чай, я про них всё знаю.

– Да-а? Что ж… вот и расскажи мне, бестолковому…

– Да ладно прибедняться. Но! Я догадываюсь, например: твоя тебя не любит. А почему, знаешь?

– Слушаю. Внимательно.

– Зачем жене мужика свово песочить, коль он к ночи её не захочет… А если она про это знает, стало быть, причина имеется – песочить. Спрашивается: что же это за причина такая? М?

– Тэ-эк. Не-ет, лучше давай про хохлов балакать опять… больно ты бесцеремонный…

– Как скажете, минхерц. Ты-то сам чего думаешь про хохлов и русских? С чего это всё заварилось?

– Погодь. Вспомнил… не знаю, к чему, правда. Недавно разговор один на рынке услыхал. Покупатель продавцу объясняет, старикашка такой, тщедушный-тщедушный.

– Еврейчик, что ли.

– Вполне возможно. Так вот он этому приезжему продавцу мозги вправлять вздумал: если цена, говорит, дорогой мой, не способствует обороту средств, то это, стало быть, плохая цена. Вот ты продал вчера сала своего незалежного десять кэгэ по сто рэ… – Хохол уточняет: – Тридцать! По триста… – А нонче, – старикашка этот, не обращая внимания на поправку, продолжает гнуть своё, – на гребне так называемого кризиса, ты всучил с грехом пополам всего-навсего один кэгэ по… – Четыреста писят! – втискивает хохол. – Так посчитай же, дорогой мой собрат-славянин, чего ты выгадал на своей жадности? – Проиграл, что ли? – удивляется собрат. – А на проигранные деньги ты мог бы в тот же день подзакупить ещё товару и пустить его в продажу же… А так ты сидишь и радуешься-ликуешь: ах какой я прыткий, целых три сотни лишних слупил с дурака-покупателя. А дураком, по сути, стал ты сам… Хохол ты хохол, задурили тебе бошку на майдане. Знаешь, как у нас говорят? Лучше съесть десять раз по пол-яблока, чем одно большое, но… что?.. гнилое!

Вот такую притчу я услыхал намедни.

– И чего дальше?

– Да ничего, пошаркал наш старикашка дальше по базару и все дела.

– А сало-то он купил?

– А разве евреи сало едят?

– Так это был всё-таки еврейчик?

– Ну а кто ещё-то таким умным могет быть?

– Я!

– Ты – исключение из правил. Потому и заинтересовал ты меня. Заинтриговал даже.

– Правда?

– Наливай!

– Ну а эти… как их?.. санкции… прибавят нам хлопот? Нет, что касается продуктов, бензина, всё это я вижу – дорожает. Не понимаю только почему, ведь нефть дешевеет. А в целом если?

– А я почём знаю. Поживём – увидим. Давай бросим и эту тему. Наливай, говорю. Зададимся другими вопросами.

– Подорожает ли водка?.. Нет, и всё же, с чего это у них там всё заварилось-то?

– Я тебе чего, политолог? Я могу лишь выбирать из предложенных версий. Чего это ты вместо биографии своей в политику ударился?

– Нет, ты своё личное отношение обскажи.

– Фу ты, Петро, чего ты на меня насел?.. Ну, хорошо, хорошо… лично у меня больше доверия вызывают три объяснения. Первое – штатовцы хотят со своим внутренним долгом рассчитаться. Хапнуть европейский рынок… Там чего-то, по их мнению, много денежек крутится.

– Слушай, но ведь они все-все-все дураки! Зачем же мы под их дудку?..

– А ты как хотел? Политика – это… словом, руководствоваться настроем масс неудобно… Настрой будем стараться создать такой…

– Какой нам нужен!…

– Вот именно. Так что напряги умишко.

– О, нонче четверг? О-о, очередное послание президента. В 12-ть нуль-нуль. Пропустили! У тебя телевизор-то имеется здесь?

– Да? Решил послать сразу всех или отдельных?..

– Куда?

– Сам сказал: посла-ание.

– В парламенте. Ежегодное.

– О-о! У-у. Не мог и вообразить даже, что ты такой любитель новостей.

– А я этого ничего не понимаю потому что. Отсюда интерес. Европа, Европа! Чего они подпевают заморским-то?..

– Так ведь я тоже не большой специалист. Читал тут недавно статейку… Европа поддакивает, потому что боится компромата… Ну, Америка на неё собрала… на всех европейских бонз-руководителей собрала… при помощи прослушки и прочей электроники… Кто сколько своровал, например. Кто с кем переспал… Кто голубой, а кто фиолетовый. И так далее.

– Серьёзно?

– Так, по крайней мере, пишут. Ты что, про Сноудена в телике своём не смотрел? Хотя когда тебе, у тебя всё время бабы отнимают. Да нововсти ещё… чего-то ты меня совсем запутал.

– Так будет мировая война? Ответь прямо.

– Не знаю. Откуда мне знать… Но опять же говорят, что ежели Россия грохнет Европу, Америка всё равно останется в выигрыше. Будет восстанавливать её промышленность, как, например, после второй мировой. И этим самым поднимет своё же захиревшее хозяйство и прочее. Для них чужие слёзы, получается, – лишь благо.

– Всё равно мне ничего непонятно. Одно знаю точно. Если б никто не продавался, некого было б и купить.

– Ты о чём? Умничаешь?

– Давай тогда уж ещё по стопарику…

– Не думаю, конечно, что наши такие уж лапушки против заморских…

– Чего?

– Но, как говорится, с волками жить…

– Ты про что?

– А ваще-та тут нет секрета. Я вон давеча опять же по телику видел: изобрели плёнку, в которую если завернуть скоропортящийся продукт, то он не протухнет аж три месяца. И почему, спросишь, её не запускают в производство, плёнку эту? А куда тогда девать всю холодильную промышленность да по всему миру? Вот в этом и весь ребус. Хорошо ещё, головы не поотрывали изобретателям этой самой плёночки. Так и с оружием, дружище ты мой. Уж про это все уши нам прожужжали… так что уже никто и слушать не желает. Прекратятся войны – прекратится и прибыль, которую получают твои нувориши… Наоборот, чем больше войнушек, тем лучше для… Так что и не поймёшь нынче, кто кем управляет – президент или транскор… корпорации… Пупырышки распупырышки! Понял, чего… Ты слухаешь?

Но Петяй уже не слышал, он как-то резко окривел и, помахав на собеседника ладонями, стал рассказывать уже обо всём подряд без всякой логической связи между эпизодами… К примеру, о жене (законной):

– Представь теперь ты… Представил? Представь, зачастила моя Фёкла к подружке своей давней и… не, ну я её тоже знаю давно. Представил? – Петяй замысловатый жест ладонями изобрази – вроде как намёк на толстые обстоятельства. – И каженный раз воз… возвраща-ается выпимши… Думает, что ль, я совсем нюх потерял?.. и это… далеко-о за полночь. Ну я звоню как-то, жрать ничего не нашёл, не приготовлено, набираю подружку: мол, моя Фэ у тебя? А почему мобилу не берёт? А та, стервоза, игриво-этак-игриво и шепелявит: да мы вот по мужичкам решили прошвырнуться…

Петяй некоторое время таращится на Виквика в ожидании реакции – понятен ли ему прикол?

А тот, ухмыляясь слегка:

– У меня есть кое-какое подозрение, но я промолчу из осторожности. Однако провидеть чтоб… предвидеть… предотвратить… предупредить сей негатив… обезоружить недоброжелателей моих… ну как это правильно сказать?! А-а!.. Нанести превентивный удар!.. Нет, не удар, а действие! Так вот, я вынужден поступить следующим образом… Комар носу не должен подточить!

– Не понял. Теперь уже я не понял ничего. Ты о чём?

– Да ни о чём. Один мой знакомый любил вот так витиевато выражаться. По непонятней чтоб.

– А-а, – тянет Петяй – вроде как понял, наконец-то, но при этом моргает обескуражено, затем встряхивает головой и продолжает – уже с металлическим звоном в голосе – свою тему:

– Иду встречать. Шма-шма-шма.

– Шмара?

– Порхает. А ножки-то заплетаются.

– Так порхает или заплетает?

– Да не перебивай ты! А язычок-то не вяжет у неё… Бац ей по личику ладошкой. Я ж не изверг. Да и личико мне её пригодится ж… У-уф!

Пошмыгав носом, Петяй подпёр скулу кулаком.

– Я ведь, знаешь, сам первым никого не задираю. Но если на меня наезжают – тада-а извините!..

– Правильно – это по Пушкину. Еду-еду – не свищу, но как наеду…

– Погодь. Вон давеча, стоим с приятелем в парке, выпиваем, подходит хмырина… не скажу, что сморчок, но… качок. Бицепсы шарами, во всяком случае, не забалуешь – тра-ля-ля. Налей, говорит, страдаю… Я налил. И второй раз налил. А потом и говорю: слушай, ты, раздолбай, не видишь разве, мы тут с другом моим – секретничаем, между прочим. Опохмелили тебя, и ступай. Ча-апай. «Чего-о!» – и сразу на повышенный тон перескочил. – Да ты, знаешь, кто я такой?! Да я тебя!..» Ну, понятно, да? Я поэтому и не стал дожидаться, сунул ему с левой руки: да чихать мне, кто ты такой, хоть сам Чингисхан! Чхи-чхи! Он, видишь ли, тут в законе!

И вдруг, откуда ни возьмись, подлетает ко мне (потом выяснилось, потом, потом, потом… что это батяня его) … подлетает, значит, мужик, сажень в плечах и ростом под два двадцать. Горилоподобный, короче. Как пиханёт меня в грудь – я и полетел, не оглядываясь, крыльев не нужно. Брякнулся метров через десяток, и сразу подняться не можу… могу… не могу… все печёнки отшиб после такого пилотажа с жёстким приземлением… шасси-то забыл выпустить. Так это, перевернулся со спины на живот и не спешу подыматься, глазом пошарил, мобилу нащупал. Ладушки, говорю, ребятушки, уговорили… умыли вы меня знатно… Хитрю, короче: надо ж мне очухаться, а то ж ногами залягают, каблуками затопчут…

– А приятель где ж твой был в это время? – вставил Виквик своё решительное недоумение.

– А-а… не знаю. Его куда-то тоже засунули. Я, кстати, после сего мероприятия ни разу не видался с ним. Может, погиб? Ну вот. Подымаюсь, разгибаюсь, вижу – идёт на меня тот же самый «шкаф», вот-вот дербалызнет ещё разочек своим кулачищем. Пудейшен в кулачке энтом, не меньше. Тогда я делаю вид, что меня пошатывает, шажочек влево, шажочек вправо, и – резко – навстречу, и с правой руки ему – тресь! На опережение. Контр… атака! Он как остановился, так и упал на спину. Навзничь. Плашмя. Кукла. Завод закончился будто. Затылком, видать, ушибся.

– Погоди, я чего-то не понял. Ты начал про подругу, а перескочил на какой-то шкаф…

– А-а… так вот. Иду после звонка к этой подруге на квартиру… а, постой-погоди, это уже в другой раз… ну не важно… а там целая кодла за столом, все уже вдрабадан, пальцы в селёдке да врастапырку… Один даже семечки на стол выплёвывает. Я сел спокойно, рассматриваю сию замызганную компашку… Пуплика! Тётю Валю знаю – хорошая баба, опохмелит, еслив что… А этот всё плюёт и плюёт… Я ему: ты чо же, говорю, не уважительно так ко всем? Да пошёл ты, говорит. Что ж, я пожимаю плечами, беру бутылку пива со стола – попить будто бы… И-и с разворота ему по морде ентой бутылкой…

– Так с подружкой-то чего? – возвращает Виквик Петяя к пунктиру рассказа про его жену и её подружку.

– А чего – ничего. Смазал ей по роже, я ж вроде сказал, пятернёй, потом и жене оплеуху наладил. Ты секи дальше. Этот мой плеватель – брык и готов, я его за шкирку и в окно со второго этажа. Так он и пропахал носом по грядке. После этого сижу довольный, рапсслабился… но… меня, оказывается, не поняли. Представляешь? Эта тётя Валя, добрая душа, берёт втихаря квадратную бутылку и бряк меня по затылку. Бутылка вдребезги, а я м-м… нормально… Поворачиваю голову: тётя Валя, спрашиваю, ты это зачем? Проморгался и добавляю: ну всё, говорю, ребятки, сейчас я буду вас всех убивать… конкретно каждого и по отдельности… Все сразу завизжали и ломанулись в дверь на второй этаж. Нет, на третий. Эт что же, на чердак, получается? Ну ладно… И держат эту дверь с той стороны, и по телефону, слышу, полицию зовут… Тогда я беру топор под лестницей и по двери ихней хрясь-хрясь… Потом выхожу на улицу и неподалёку на пригорке ложусь отдохнуть. Сухо, солнышко, хорошо… Так что я всё-всё видел и сфотографировал: и как наряд приезжал, и как уезжал… а потом ещё прошвырнулся вдоль по улице, со знакомыми побалакал… Нет, если кто ко мне по-доброму, я завсегда тоже… В-вот… Д-да… А тёща мне всё жалуется и жалуется: «Я вот, дескать, который год без мужика…» И что? – я у неё… уточняю. – И что? Я тебе мужика должен искать?»

– Честно говоря, – Виквик передёргивает плечами, – я не совсем уловил, когда и где… Ты их что, всех поубивал?

– Да ты крепко в мозги не бери. Слушай дальше. Мужик один в подъезде у матери… О-о, он всех же… же… задолбал… Со всеми передрался, со всеми пере-ругался. Я его даже, по правде говоря, старался обходить сторонкой… здоровый потому что. Бугай натуральный. А тут он мою мать обидел! Слыхал? Мать! А-ах, ты так! Тут уж я не стерпел. Как я его мутузил, ты бы видел, головой об ступеньки… Кровища кругом. Но ничего… уполз-таки до своей фатеры самостоятельно. А через три дня помер… бедолага. Никто меня не сдал. А потому что надоел он всем… наверно.

А за сеструху я как страдаю… Муж у неё чуть что, сразу в кулаки! Я его сто раз предупреждал… Мать звонит: не приезжай, они помирились. Но я-то уже еду… Щас всё равно буду, говорю… Захожу, беру стул… Ну что, убить его? Нет? Швыряю стул о стенку, тот в щепки…

Слушая, Виквик соображал: «Или комплексует?.. мой досточтимый прототип… С чего бы? Маниакальная страсть какая-то… сплошные побоища… перебор бор-бор-бо-ор… Бр! М-да. И силушкой ведь бог не обидел… а вот подишь ты… слабинка в психике, что ли…»

– Петро, а ты на войну сгонять не хочешь ли?

– Это… туда? А-а! А чего, я хорошо стреляю…

– Ну, там, скорее, в тебя пулять будут, а ты-то, пожалуй, и нет… нам же это… соблюдать договоренности… толерантность… и так далее.

– А они соблюдают? Почему? Я тоже буду, хочу… Слушай, а давай свиней выращивать. Наберём каких-нибудь таджиков, а мож, и хохлов… Через день контроль. Один день ты, другой я. А можно: два через два…

– Да? Надо подумать. Хотя, знаешь, я человек не деловой… Не деловой я, да. Деловой – он ведь как: пришла мысль, он её сразу хвать, а другой рукой за телефон. И вперёд. Мне же надо собраться сперва – с мыслями, например, с духом, чтоб не робеть в процессе… текст сочинить и заучить, да, и заучить, дабы не сбиться и не смешаться, перед зеркалом проговорить вслух…

– Ты про что?

– Про свиней. Или перед свинями бисер не мечут?

– А-а… это… не понял.

– Да ладно, проехали. Подождут свиньи твои.

– Так… а их ещё и нету…

– Тем более.

4.

На другой день Виквик пошёл через поле и овраги на свою новую квартиру. А в селе, как мы уже знаем, функционировал универсам и, стало быть, имелась стопроцентная возможность поправить здоровье, не прибегая к помощи автомобиля – то есть без риска напороться на дорожно-гибедедешные неприятности… Тут, в общем, было недалеко, но предыдущие попытки увенчались неуспехом. Стоило перепрыгнуть какую-нибудь канавку-ручеёк или обойти берёзовый околок – и всё, дальше можно было проблуждать весь день и не достичь желанной цели…

Но вчера, сидя на веранде допоздна, он уже в сумерках увидал огни телефонной вышки.

– На ночь глядя, конечно же, я не попрусь ни в какую сторону магазина, – сказал он вслух, – и огоньки мне ваши сейчас до фени… Однако перспектива меня бодрит и радует! Придерживаясь столбов электропередач, я уж точно не собьюсь с курса!

– Ты гений! – откликнулся на это восклицание Петяй.

– С чем я себя и поздравляю!

– И как я раньше не догадался? – пробираясь по пояс в бурьяне параллельно столбам, в который раз говорил себе Виквик.

У речки, однако, электролиния его разочаровала: обманула просто, но эффективно – один столб на этом берегу, другой на том.

– Да вот – хо-хо и хе-хе. Поздравляю вас ещё раз. Ни дня без препятствий. Это бодрит и вдохновляет на подвиг. Нам без подвигов никуда.

Раздевшись, он упаковал одежду в сумку и, перебросив её на противоположный берег…

Выбравшись из воды, одеваться не стал, а потрусил в гору – согреться и подсохнуть.

– Знал бы наперёд, захватил бы п-пы-пы-полотенец.

На пригорке поприседал, поразмахивал руками и вдруг обнаружил, что находится на погосте.

– Вот те раз.

Одевшись, прошёлся средь могил, а на большом памятнике братской могилы прочитал список имён погибших в сорок первом лётчиков.

– Что ж, и мне будет где отдохнуть.

Тут по воздуху поплыл ласковый звук колокола.

Тропка вывела к дороге, а дорога – к церкви. Виквик хотел было зайти, но затем, оглядев десяток припаркованных дорогих машин, передумал.

– Грехи, что ль, отмаливать приехали?

Вдали маячил универсам, и Виквик пошагал к нему. У его дверей разочарованно скособочил кислую физиономию – объявление гласило: учёт. Потоптавшись в нерешительности, всё же потянул за ручку. Подалась. Вошёл. Полная женщина за прилавком оторвала глаза от накладных и недовольно воззрилась на вошедшего поверх очков, из-за стеллажей выглянула ещё одна – молодуха и затараторила:

– К нам нельзя! У нас закрыто…

Парень, высунувшись из подсобки, внимательно поглядел на покупателя, но ничего не сказал.

– А может, дадите бутылочку? – жалобным голосом попросил Виквик. – Раз уж не на запоре…

– Да вы хоть что, не понимаете?!. – взвилась продавщица за прилавком и даже помахала перед своим лицом листами накладных, будто веером.

Понурясь, Виквик вышел. Не успел шагнуть и пяти раз, как дверь за спиной распахнулась и парень окликнул: