Текст книги "Под прикрытием Пенелопы"

– По коням! Горючку мы щас замастачим!

Все поспешно погрузились в машину и помчались на перекрёсток – в «чипок» за водкой…

Пока «троица» суетилась у ларька в пятне света, Виквик подкачивал правое заднее колесо и соображал, как ему отвязаться от компашки…

– Дай ножовку! – возник рядом Гога, потирая коленку о коленку, и указал пальцем на багажник.

– Зачем?

– Цепь перепилим, арбузов притащим.

Виквик ошарашено обернулся и в полутьме за ларьком различил: Петяй с Восторженным пытались поднять сетчатое ограждение.

Выхватив инструмент, Гога вприпрыжку поскакал к товарищам на помощь.

– Та-ак, угу. Нас ещё могут и за грабёж… Но откуда он про ножовку-то узнал?

Через минуту троица нагружала большущими арбузами машину.

– Хватит уже! – занервничал Виквик. – Пора мотать отсюда!

Петяй резко остановился с арбузом в руках перед наполненным зевом багажника, развернулся и побежал к ларьку.

– Я ей, – уже в машине пояснял он свой маневр, – говорю, торгашке этой рябой… Вот тебе арбуз! Чтоб не заложила! Понятно?! А то и верно загребут!

– Однако сии ваши действия называется грабежом.

– Ничего, перебьются, у них в Узбекии много ещё осталось.

– Ну вот! – невольно вскрикнул Виквик, когда на непроницаемой для взора обочине вдруг закрутилась мигалка и рявкнула сирена. – Приехали! А я, между прочим, документы на машину забыл… на столе… Это вдобавок к выпивону.

– Я с тобой! Не боись, – успокоил Петяй. И повелительно: – Тормози.

– А может, газу до отказу? – подал голос Гога. – Пока они развернутся, мы слиняем…

– Не суйся! – окоротил его Петяй.

Первым вопросом грузного капитана, когда Виквик сел в госмашину, был:

– Ну и чего будем делать, – и, скосив глаз на водительское удостоверение задержанного, – Виктор Викторович?

Второй, лейтенант, на заднем сиденье, также габаритный малый, усмехнулся.

Виквик понял, что с протоколом и прочими процедурами спешить ребята не собираются. Стало быть…

– Сколько?

– Дак и посчитай сам. Лишаешься прав на пару лет, и, само собой, трилистник по квитанции – как ни крути.

Виквик с неприязнью глянул за окно на Петяя, который трындычал о чём-то с дружками.

– Нас двое, – продолжал капитан. – И это надо учесть.

– Так сколько всего? Если всё учесть.

Тут дверь распахнулась:

– Слышь, – наклонился Петяй, – дай-ка я с ними перетру.

Не зная сам почему, Виквик безропотно уступил место… и остался рядом с приоткрытой дверью, чтобы слышать переговоры.

– А чего вы такие хреноплёты? – заскрипел голос Петяя. – Ты, заморочка грёбанная!..

«Ни фига!» – ужаснулся Виквик. – Да он меня совсем утопит… Или это подстава? Уж не в сговоре ли он с ними?..»

А Петяй продолжал в том же духе, отчего лица у офицеров сделались напряжённо изумлёнными.

«Да вроде всерьёз…» – слегка успокоился Виквик.

– Ну и чего там? – подошёл, прихрамывая, Восторженный. – Чего-то вот ногу подвернул…

– Да… бранятся… не пойму – по-свойски или как…

– А стихи можно тебе почитать? Пока без дела стоим…

Виквик попытался разглядеть в темноте выражение лица поэта.

– Ну-у… почитай.

Слушая, подумал: неплохие стихи, однако, неплохие… Когда тот прервался, спросил:

– Ты за что отсидел?

– Да-а… за убийство

– Да-а… А за что же убил?

– Понимаешь, он изнасиловал свою мать… ну я и решил – убью. Ещё почитаю?..

– Ну и чего тут у вас? – белея голым телом, перебежал дорогу Гога. – Чего они там вые-выё? Хошь, я сичас поубиваю обоих.

– Тихо, тихо… убивец, тоже мне, – приобняв его за плечи, Виквик повёл убивца назад через дорогу. – Не надо никого… и ничего… Ты не замёрз? Сел бы в машину – печку включу…

– Дай мне нож! Я видел у тебя в багажнике… Я их порешу, гадов! Ментов надо моментом в море…

– Арбуза хочешь? – пришёл следом и Восторженный.

– Давай. Только налей сперва граммульку. Мы ж купили…

– Садись…

Виквик подумал отстранённо, точно о ком-то постороннем, с какой-то ироничной усмешкой над нелепостью ситуации: «Теперь и сиденья ещё устряпают! Точно, нарыгает!..»

Вернувшись к госмашине, решительно открыл дверь:

– Дай-ка, Петь, мне побалакать…

Договорились следующим образом: он отвозит пассажиров своих до дому – госинспекторы сопровождают, затем уже – на дачу, где он займёт денег у задолжавшего ему соседа-бизнесмена…

У Гогиного дома Виквик открыл багажник и ребятки стали таскать арбузы в квартиру. Петяй, прежде чем взять последний, посмотрел на Виквика:

– Оставить?

Тот пожал плечами, а про себя с неожиданной обидой и укором: мог бы и пару презентовать… и ножовку там бросили…

Захлопывая багажник, спросил:

– Слышь, а этот приятель твой, стихотворец, он за что сидел?

– За хулиганку, а чо?

– А за кукую, конкретно?

– За-а… побил кого-то, мобильник отобрал… а чо?

– А он сказал мне…

– Да мало ли чо он сказал!.. Набрехать мы все горазды… Поэт!

– Скорее романтик с большой дороги…

«Абевегедейки» остались на въезде в деревню.

– Твой приятель… Пётр, кажется… он, согласись, не адекватный какой-то. Так что за него ещё следовало бы присовокупить… за моральный ущерб, так сказать. Да уж ладно.

«Да-а! Вы зато адекватны, благодетели!» – выругался про себя Виквик, когда они назвали цифру. И вспомнил репортаж по телевизору с изложением расстрела двух патрульных. И мылсь злорадная мелькнула: «Уж не жадность ли тех ребят сгубила?..»

– Ждём тебя тут двадцать минут… Хватит? Если нас вызовут по рации, то мы всё равно сюда вернёмся.

Виквик разбудил соседа. У того на заспанном лице блуждало явное недовольство, но поскольку точно в такой же ситуации Виквик выручил его месяц назад, от бурчания воздержался.

6.

Из интереса, как к прототипу задуманного произведения, Виквик пару раз прокатился с Петяем по его работе – на прошлой неделе и позапрошлой: за сцеплением для иномарки в Королёв и за мотором – в Кашин. Если в первом случае был запачкан маслом багажник, то во втором Петяй намеревался погрузить на заднее сиденье двигатель…

– Слушай, – остановился его Виквик, – это теперь моя машина, ты не забыл?

– А чо такое?

– Ну, в свою бы ты стал запихивать это замызганное и неподъёмное чудовище?

– Постелим бумагу! Картон есть… Во!

– Ты что, не видишь размеры агрегата? Он в дверь не пройдёт – это, во-первых, а во-вторых, – проломит днище. Сколько хоть в нём весу? Грузовичок надобно, дружище ты мой ненаглядный.

– Да ну, ты чо!

– Вот тебе рулетка, пойди и померь сам, если раньше не догадался.

И тот стал мерить, а таджик, который ему этот мотор впарил, помогал…

Себе же Виквик пометил для себя о прототипе будущих хроник: «Чужие интересы – это, уж точно, не Пети Кубарева амплуа… Услугу он мне, вишь, оказывает… Когда хоть успел перестроиться?»

Через пару дней прототип позвонил – аккумулятор у него сел, – умолял подъехать…

– Я тут, как Робинзон… замерзаю в одиночестве!

Суммируя наблюдения, Виквик понял, что тот вошёл в роль настоящего литературного героя – потому что оно о нём! – произведения, которым он, заглавный персонаж, сможет хвалиться перед… И даже считает, как это случается с людьми весьма амбициозными, что делает большое одолжение сочинителю своим согласием быть наблюдаемым объектом («подопытным кроликом» – как пошутил Виквик в самом начале их общения, – так сказать, по совместному проекту). А теперь дополнил:

– По крайней мере, не свиней разводим вместе…

…поехал выручать свой персонаж, хотя и не понял, что преобладает в нём на данный момент – раздражение или профессиональное любопытство.

Приехав на берег водохранилища по петляющему в бурьяне просёлку, обнаружил на замусоренной полянке у серой воды – пустую машину, сам же Робинзон, понурый с глубокого похмелья, вышел из кустарника минут через пять, поддёргивая свои спортивные штаны, когда Виквик уже наладил провода и подзаряжал севший аккумулятор…

– Чего? Пробежку для сугрева совершал?

– Ага… опустошал… нутро.

Оказалось, что робинзонит прототип здесь со вчерашнего дня. Его компашка укатила свет ни заря восвояси, а он решил прежде проспаться, да вот забыл выключить фары…

Ветер с водохранилища студил не на шутку. Виквик посмотрел на серое скукоженное лицо своего персонажа и перестал злиться на себя за мягкотелость.

7.

Приехал друг Иван, сценарист. Виквик сидел с ним на веранде перед ноутбуком, когда позвонил Петяй.

Прижав микрофон трубки к ноге, Виквик глянул на друга, прошептал:

– Может, тебе интересно будет пообщаться… паренёк, скажу тебе, прелюбопытный. Рассматриваю его как прототип.

Иван заправил длинную поседевшую прядь за ухо:

– Дак ну а чо ж, я охоч до любопытного.

– Приезжай, – Виквик загасил эфир и прибавил: – Он, кстати, хочет, чтобы я о нём накалякал чо-нито героико-патриотическое… очерк там… Скажешь мне своё мнение после, ладно? Мне иной раз кажется, что он не вполне нормальный, этот Петяй.

– Это тот, с кем ты на сороковник налетел? Так он тебе, что ж, пособить расплатиться не возжелал? Ты же его повёз, из-за него напоролся… Хошь, я ему намекну?

– Не надо.

– Почему?

– Люблю чистый эксперимент.

– Ох-ах. Ты же прекрасно знаешь, ко всему такому натуралистическому следует относиться скептически-саркастически. Лучшие произведения – это ж придумки сплошняком. Воображение – суть процесса. А натура тянет именно что в газетчину. А чо он, честолюбец? Сколько ему, кстати?..

– Примерно твоего возраста.

– Что ж, пообщаемся. Тем более он уже в пути. А что касаемо ненормальности… кто ж из нас нормальный? Ты? Или я? А может, наши политики? Я последнее время среди этой публики вообще нормальных маловато наблюдаю.

– И чего ты взъелся на политиков, интересно?

– А ты сперва мне скажи вот про что. Чему в первую очередь учатся правители?

– Ну и чему?

– Фальсификации. Недавно по телику смотрел. Король английский переписал под себя историю. Даже Шекспира к сему благому действу привлёк. Каково? И ты думаешь, наши нонешние лю…?

– Хохляцкий пример в виду имеешь?

После контузии Виквик стал плохо различать некоторые звуки. И сейчас, не расслышав в который раз окончания фразы, почувствовал сильное раздражение.

Иван, вообще говоря, и всегда-то проглатывает окончания слов, отчего речь его зачастую невнятна. Говорит к тому же чересчур быстро, точно боится не успеть выложить всё, что знает, и конец речевого оборота именно проглатывает как бы… при этом в горле у него булькает, наподобие водяной свистульке: буль-буль-буль и… забавно, конечно, но разобрать ничего нельзя. До контузии, впрочем, скороговорка его Виквику была под силу, если он видел его лицо и шевелящиеся губы, но тут Иван подцепил где-то ещё такую вот дурноту: будто в насмешку, почти после каждой фразы, прибавлять стал словечко-паразит: «Понимаешь? Ты понимаешь меня?» И смотрит не на собеседника, а в сторону… «Ну ты прям как тёща моя!»

Словом, до приезда Петяя друзья успели всласть попикироваться. Так бывает. Делаешь чего-нито остросюжетное и обоюдоострое с кем-либо бок о бок, попутно же затачиваешь и конфликтик на основе несогласия по тому или иному пункту совместной работы. И, ко всему прочему, устаёшь… вот и начинаешь заедать коллегу. Ты – его, он – тебя.

– Знаешь, – говорит Виквик, – ты вот иной раз прикидываешься болезным, да только ж я не верю! А ты всё гундишь и гундишь…

– Ну, знаешь! А ты? Отклячишь задницу и ходишь гусем, да! Классиком прикидываешься?

– А ты лучше? Любитель жареных фактов! Знал я одного поэта. Великого, можно сказать. Так он прикинулся доходягой «вот-вот помру». Клюшечку в руце взял. Актёр! Вышли к нему кредиторы, смотрят на болезного: ну, и что с такого взять? Талант он и есть талант. А ты? Смотреть тошно…

И так они способны были и нынче поругаться вдрызг, однако выручил гость: в калитке с радостным лицом появился Петяй и потряс над головой бутылками водки…

– Рюмок, братцы, нетути, потому пьём из стаканов.

– А так оно даже привычнее, – Петяй открыл на своём айфоне фото дочери, показал Ивану. Виквик подошёл от плиты, где жарил котлеты, тоже взглянуть.

– Я люблю её, Настёну свою, так, что иногда мне кажется, с ума сойду, случись с ней плохое чего…

– А сын?

– Что сын?

– Его ты меньше любишь? – Иван заправил прядь волос за ухо.

– Ну, он мне пасынок… но я его за своего считаю. Драться вот научил. Приходит с разбитым носом, жалуется. Я ему и говорю: сделай в другой раз вот как – подходит он к тебе со своим замыслом поиздеваться, а ты сразу упреди, без всяких лишних слов – бац ему кулаком в нос! И всё на этом закончится, сынок, потому что любой шмякнется на задницу, если не ожидает…

– И как, получилось? – Виквик поставил на стол сковороду и сел на стул.

– А то! На следующий день явился гордый-прегордый – весь из себя сияющий. Ну? – спрашиваю. Сел, говорит, точно, на задницу… и, знаешь, заплакал. Ага. – Петяй поднял стакан: – За?..

– За знакомство и дружбу, – подсказал Иван.

Выпили.

– Мне кто-то сказанул или я слыхал где-то…

– Что одно и то же.

– По телику, мож… что киношники большую деньгу зашибают. Ты вот на что живёшь?

– На подаяние.

– Хэ-хэ. Как это? – не поверил Петяй правдоподобно.

– Так это. Недавно на стипендию перебивался, теперь хоть на паперть…

– Шутишь? – и скосил глаз на Виквика.

– Какие шутки. Ты думаешь, все киношники в хоромах обитают и сливки попивают? Вон хожу ночью по магазинам, где акции днём проходили и что дают бесплатно, тем и живу.

– Не врёт? – … посмотрел опять на Виквика Петяй. – А я хотел у него взаймы попросить. На развитие бизнеса.

– Он давеча меня такими разносолами кормил… – кивнул Виквик.

Однако, было похоже всё же, не поверил Кубарев, и по лицу его промелькнула мальчишеская растерянность и там, на задах сознания где-то, сия омрачённость затаилась тень обиды. Он даже голосом другим заговорил, осипшее-шероховатым:

– З-захожу в одну кафешку, а там, понимаешь ли, гужуются… Короче, сплошняком мои недруги. Тут же меня поддели, ну я, естественно, в долгу не остался… И-и понеслась душа в рай! Чо мне с ними в дипломатию играть. Одному в торец, другому, третьему, четвёртый летит через все столы, как я его шматанул! А все остальные разбежались… В дверях столпотворение устроили даже. Так что кое-кому я успел и пенделя наладить…

– Погоди-ка, – поднял руку, как школьник в классе, Иван, – они что же, первыми на тебя напали?

– Ещё чего! Только мне не нравится, когда на меня пялятся без спроса, да еще презрительно, по-наглому… Враждебно! Подначивать ещё взялись…

Иван хмыкнул.

– Чего ты?

– Вспомнил…

– Ну? Не тяги кота за хвост…

– Да книжку одну в юности подарили… В общем, она мне тогда показалась довольно скучной, я её, кажется, так и не дочитал. Однако очен-но понравился мне анекдот в самом начале. Там бретёр… дуэлянт то есть…

– Да знаю, знаю, не лаптем щи хлебаю.

– Ну вот, дрался он с каким-то шевалье потому только, что тот глянул в его сторону косо. С другим —прямо посмотрел тот на него. Ну а с третьим – так тот вовсе не посмотрел на нашего друга.

Петяй заметно помрачнел, на скулах его даже заходили желваки. Это не осталось незамеченным Виквиком.

– А у тебя, Иван, есть дети? – словно подначивая, полюбопытствовал Петяй.

– Да я не женат, – Иван, похоже, решил проигнорировать задиристый тон визави.

– А чё так?

– Ну… так как-то. Пообщаешься и, глядь-поглядь, разонравилась.

– Так тебе бабу, что ль, найти?

– Х-хе-э… ну найди. Я, ежели можно под заказ, люблю южный тип. У них страсти знойные. Надеюсь, денег не потребуешь.

Петяй демонстративно начинает набирать номер.

– Я что, сутенёр? Тем более, с нищих драть… Нет проблем. Сей миг… И бесплатно.

– Минутку. Ты что, прям сейчас?

– А чего кота за хвост тянуть? Для хорошего человека чего только не сделаешь…

– Постой! Погоди. Мне надо, во-первых, на автобус успеть…

– Я довезу, какие проблемы…

– Во-вторых, мне завтра на самолёт… Не, сейчас не… а завтра меня не будет, на кинофестиваль уезжаю.

– Так что, отбой?

– Я же в принципе говорю… Не против я. Познакомь. Не последний раз, надеюсь, видимся.

– Ты чего-то не того… мне такое… меня такое поведение всегда разочаровывает… – Петяй пососал воздух через зубы. – Действовать надо всегда решительно…

И внезапно окривевшего Петяя начало тут заворачивать на кочки (Виквик уже замечал за ним такое и даже советовал поискать свою норму, чтоб не загружать лишнего, и то бишь не впадать в хвастовство и драчливость.)

– А ты… это… того, не голубой?

– Петь, – попытался пресечь конфликт Виквик, – вы оба мои друзья. И я не могу допустить меж вами ссоры. Встряхнись. На вот кваску испей.

– А чо он модится? Я ему по-дружес-ск, – ик-ик-ик, – а он…

– Мой дед говаривал: потчевать можно, неволить грех.

– Да?

Виквик похлопал в ладоши:

– Так, ребятки, минуту молчания можно устроить. Мне надо жене в больницу позвонить.

Эмма сразу стала жаловаться на самочувствие, на погоду, на систему здравоохранения, пенять, что позвонил лишь под вечер…

– А что с ней? – полюбопытствовал Иван, когда эфир был загашен.

– Да по-женски…

– А я тебе не говорил?.. – вперил Петяй осоловевший взгляд на Виквика.

– Чего?

– Не любит тебя жена твоя. Я хоть и неуч, всего девять классов закончил, но книжки читаю, даже скучные, и ясно вижу много чего такого… чего тебе, железно говорю, никогда не узреть!

– Да ладно, верю, ясновидящий ты наш. Экстрасенс. Верю. А вот скажи мне тогда, ясновидящий…

– Не любит, я сказал! Тебя это как… не коробит?

– А я вот чего хотел спросить… – встрял Иван, желая в свою очередь также, по-видимому, остудить накал беседы. – Тебе стыдно за что-нибудь было… ну, за себя, за свой поступок какой-нибудь?

– Мне? Ты меня о чём пытаешь?

– Нет, я к Витюше обращаюсь.

– Ну-ка, ответь ему! – поднял тяжёлый взгляд на Виквика Петяй. Тот почесал за ухом прежде и кашлянув:

– А вот не поверите… Казалось бы, пустое, незначительное, а засело так прочно… Зимой было дело. После снегопада. Я на свой поворот вырулил, а там иномарка елозит. Мужик за рулём, баба толкает… Баба ещё на меня беспомощно оглянулась… а я проскочил мимо. А потом, когда сам застрял, а они мимо пешком… Мужик и бросил мимоходом: «Чего ж ты, проскочил зайчишкой?» И так мне стыдно за себя стало. До зубной боли. И все эти оправдания самого себя: не в себе, мол, я был… нездоров будто, зачумлённый, задёрганный… А в самом деле, почему я мимо-то?.. Даже самому не понятно.

– И? – Петяй из-под козырька ладони своей вперился – будто каверзу опять заподозрил.

– Ах да – вот ещё… живу как-то на даче, зимой. Холодно, можно даже сказать – голодно. Кот приходит. Серый, невзрачный, но матёрый. Есть попросил. Дал. За водой на прорубь стали вместе ходить. Идёт впереди, плечики расправит, хвост трубой, важничает. Мол, вот у меня теперь хозяин имеется, с жильём. Я у него – на полных правах. Веселее как бы стало… Одно мне не по нраву под ногу как-то всё норовит. Шаг сделать в полную меру не даёт. А сколько раз ему замечал: держи дистанцию!.. не слушает или не понимает. Или по-своему разумеет. Оступился я неудачно, поясницу дёрнул, фляжки мои с бугра покатились… и со зла, значит, кулаком кота моего по боку хрясь кулаком… И он – обиделся, подлец… и ушёл. Посмотрел укоризненно и…

– А может, пропал где?

– Ну, может.

– Ну-у… эти твои угрызения меня не особо впечатлили… Я думал, ты чё-нито посерьёзнее, про войну, скажем… – Петяй обращает раскрасневшееся лицо к Ивану: – А ты чего думаешь?

– Насчёт Украйны?

– Да, – и Петяй подпёр кулаком подбородок. – Именно. Злободневность ныне вопиет, поэт?

– На мой взгляд, надо разделиться окончательно и все дела… раз пошла такая пьянка. Хошь быть белорусом – будь. Вот, кстати, батька тамошний поможет… Хошь укром – тоже будь. Но тогда не мешай и русскому быть русским. А то всё какие-то рос-сияне… А нас всё-тки большинство в государстве. Вон америкосы чего, по-твоему, боятся? А того они боятся, что Россия станет настоящей Русью. Потому и науськивает всех подряд, подстрекают… Только подстрекатели эти… они ведь первыми и попятятся… и поплатятся… Впрочем, это не я сказал… Один мудрый человек…

– А кто? Ты за себя давай… – Петяй срывается подбородком с кулака. – Так мордой об стол и вдарюсь… между прочим, котируюсь… мне каждая баба говорит: хочу от тебя ребёнка, да! Не от мужа, а от тебя…

Иван, опять желая, очевидно, скорректировать застольную тематику, увещевательны тоном вклинил:

– Вот я медаль получил от Союза… и рассуждаю… учился я когда во ВГИКе… о своём руководителе вспомнилось… другие за своих учеников бьются, премии всякие им вымарщивают… а мой… этому до лампочки. А кому не приятно медаль хапнуть?..

– Так вот я не закончил, – поставил Петяй уже оба локтя на стол и умостил на них подбородок заново покрепче прежнего. – Этот шкаф прёт на меня точно танк…

Виквик видит через дымку своей незваной и непрошенной отстранённости: Петяй ревниво и недобро поглядывает на Ивана, потому что тот мешает ему выговориться, и уже начинают оба злиться… И более того: претендуя на первую роль, Петяй, очевидно, ощутил пренебрежение к себе со стороны нового знакомого… а Иван делает вид, что не придаёт этому значения, что хуже обычной невнимательности…

– Суть-то в чём заключается… – встревает поэтому в разговор Виквик, сбрасывая себя внезапный сплин. – Ежлив ты принадлежишь какой-либо ситуэйшен, то на эту именно ситуэйшен ты и работаешь. Ты как бы при деле – и то бишь не одинок. Одиночество – это нечто иное… Надо ехать опять на войну если…

– И какие впечатления ты накопил от этой войны? – не даёт договорить Петяй.

– Что?!. Впечатления?

Сдержавшись, Виквик, однако, про себя всё же буркнул: «Да шёл бы ты!..»

Петяй между тем вновь прищуром нацелился на Ивана – уже неприкрыто персонально, сфокусировал как бы свою неприязнь, в зрачках его что-то зловещее сверкнуло даже – возможно, отблеск от лампы:

– Слушай, а ты кто? Ты – шкаф? – и постучал по столу костяшками согнутых в кулак пальцев. – Виктрч, это кто такой у тебя тут умник-разумник?

– Это мой друг-товарищ – Иван. А чего? – Виквик откинулся на спинку стула. – Картошка почти дожарилась. Через минуту. Где подставка у нас?.. Поешь пока котлет.

– Не-ет, – хитро-ехидно-ёрнически засмеялся Петяй. – Это не твой друг. И это не мой друг. Это шкаф! Это он меня пнул, гад ползучий!

– Да ты чо, Петь, проснись и глянь повнимательнее. Это Иван, а никакой не шкаф.

– Да? А ты тогда кто?

– Это уже не смешно.

– Да вы у меня сейчас ржать будете обоюдно! – И Петяй заскрипел зубами так, что оба свидетеля приоткрыли рты в ожидании чудес.

– Ты чего? – подымает в удивлении брови Иван. – Ты так всю эмаль сотрёшь…

– А тебе какое до этого дело? – Петяй поднялся, сдёрнул с себя тенниску – показать свою мускулатуру.

– Беру два колеса вот так, в обе руки, и поднимаю. Сможете?

– Не вижу никаких колёс, – констатировал Иван зримую действительность.

Виквик, между тем, поспешно соображал: «Чего ты нервничаешь, интересно? Не понимаю», – и запрограммировано повернулся к плите – поворошить картошку.

…с чего у них произошёл «зацеп», не уследил. Грохот, падение тел и сопутствующих предметов… Петяй дубасит Ивана, Иван отбрасывает наседавшего и кулаком вышибает того за дверь. Выброшенный таким макаром Петяй летит с крыльца, тут же, впрочем, вскакивает и зигзагами, светясь белой спимной, бежит к калитке… Слышен визг стартера и луч света, пометавшись в черноте ночи, соскальзывает в недосягаемость.

– Лично я не понял в чём дело, – говорит Иван, вытирая салфеткой кровь с лица.

– Да-а… белочка, видать, скакнула…

– Говорит, наливай. Я ему: всё, нету уже ничего, выпили… А он: наливай! – Иван поднял опрокинутый стул, сел. – Ты с ним поаккуратнее. Мне кажется, он давно уж переступил черту… Когда я ещё учился на сценариста, у нас подрались два студента. Обоих исключили, не разбираясь, кто прав. Любой спор надо решать без крови…

– Ну если есть такое мнение, стало-ть есть и противоположное.

– Как думаешь, он не расшибётся на машине?.. Так чем же он тебя заинтриговал? Это ж персонаж, который ещё Шолохов в «Тихом Доне» вывел. Помнишь? Такой там фрукт есть, солдатик… напрямую с царём якобы общался. Матушка! – кричит царь своей царице, готовь самовар, к нам гость дорогой… И все однополчане, кто на тот момент солдатику сему внимали, с хохоту чуть животики не надорвали…

Виквик взял салфетку, смочил её остатками водки и протянул Ивану:

– Помню. На-ко прижги ранку. Видишь ли…

– Да вижу я. С ходу заметил. Этот хмырь болотный относится к тебе, как… к лоху. Точно ты ему обязан… и в том числе написать о нём… Честь он тебе как бы делает своим позволением.

– Собственно говоря, я не обольщался относительно его интел…

– Мы для него писаки и необходимы для их обслуживания и увековечивания. Это он – рабочая косточка, гегемон, это на нём мир держится, на его бизнесе… А он твою машину сейчас не задел? Я звук железа по железу слышал…

– Да и чёрт с ней.

– Н-неправильный подход… И главное, обещал меня отвезти, а сам убёг.

Пока Виквик вёз Ивана домой, тот не то рассказывал, не то рассуждал вслух:

– Я тут у Нурика в рекламе снимался с одной южной дамой. Очень, скажу без преувеличения, хороша. Нурик пытался за ней ухлёстывать, да только она на меня непрерывно засматривалась. А у них ведь, у южных, как: ежели смотрит в открытую, следовательно готова отдать тебе всё, что имеет… Однако я чего-то не проникся, потому как, очевидно, не знал, что же она имеет, акромя хорошей попки. Съёмки закончились, и мы так ни с чем и расстались. А потом я узнаю от Нурика, что она вышла за известного тележурналиста, также режиссёра и так далее. Нурик, когда рассказывал, весь исплевался… В самом деле, дама жгуче прекрасная.

– Так чего ж ты?..

– А вот не знаю. И, стало быть, вскоре у неё родился сынок. И назвала она его Иван. Якобы в честь мужа. Но по слухам – не стану тебе докучать подробностями, как до меня они дошли – мужа она своего не любит, эту прибранную к рукам знаменитость… И вот у меня вопрос…

– В честь кого она назвала сына?

– Да.

Виквик не понял, к чему Иван рассказал историю… может, потому не понял, что высматривал гаишников на перекрёстках и что-то в рассказе пропустил?

– Либо ты чего-то не досказал, либо…

У Иванова подъезда напомнил:

– Дверь закрывается легонько…

– Угу, водила, понял.

Иван вышел и хлопнул так, что у водилы чуть перепонки не лопнули. Иван тут же открыл дверь, извинился. И – опять хлопнул…

– Ну не получа-ается у меня! – свёл он ладони у подбородка и при этом уронил с плеча сумку в грязь.

Чтобы он не попробовал ещё раз поучиться закрывать дверь, Виквик тронул машину…

8.

Эмма приехала в растрёпанных чувствах, электричеством шибала без всякого соприкосновения – через атмосферу – метра за полтора. И скандал закатила: из-за того, что муж её не у калитки встречает…

– Позвонила б на подъезде, я бы за километр вышел. И букет бы нарвал.

– Я потеряла целый день вчера, отвратным воздухом в городе дышала, а ты!.. О!

– А что я? Я в чём-то конкретно виноват? – спросил скорее из любопытства («Или опять я оправдываюсь?..» – подумалось ему равнодушно-инерционно параллельно вопросу).

– Я заведу мужика, коль ты на меня не реагируешь…

Потом несколько раз заходила в комнату, где он пытался читать, и говорила что-нибудь наподобие:

– Ты бездушный человек и умрёшь в одиночестве. И никто тебе не подаст стакана воды! Тебе нет дела до моих чувств!

Виквик собрался было ответить: вот, мол, хотелось бы пожалеть тебя, несчастную страдалицу… да как-то… последнее время я ловлю себя на том, что мне до тебя нет никакого дела… Или: вот, дескать, хотелось бы тебе нести какую-нибудь неприятную повинность? Нет же? Ну и мне не хочется. А между тем, рядом с тобой я как раз и чувствую напряжонку, будто несу непосильный груз… А зачем мне это?

И в самом деле, с некоторых пор он в присутствии жены испытывал не просто напряжение, а тягостное недомогание. Как теперь поутру, к примеру, когда просыпался… Никакой беззаботности, ничего, что бы взбодрило…

«Ни повернуться, ни подпрыгнуть тем более, ни хрюкнуть в своё удовольствие. Тяжело. Ни в том смысле, что трудно, а… тягостно. День изо дня пришиблен как бы. Потому и не хочется появляться рядом с ней: половой инстинкт ещё сыграет… потянет, чего доброго, опять… И начнётся вновь тягомотина, мутотень кажый день. Характером же она не изменится. И будет довлеть над тобой…»

Виквик положил книгу на тумбочку и пошёл на свой причал, посидеть на мостике:

«Проще говоря – с комарами бодаться!»

И там уже, опустив ступни в ручей: «Та-ак! Ну и кто на сей раз завёл тебя? На работе дрязги? Мать или брат? Может, сноха?..»

Вспомнилось, как совсем недавно встретила она его после рабочего дня в квартире… Подружка какая-то новая с курсов по танцам… («Танец живота, что ли…») чаи гоняют, трёп, жалобы на каких-то там продавщиц из магазина интимных принадлежностей… и чуть ли даже не наклёвывается лесбийская лю-лю-тягомотина… «А ты, значит, после пятнадцатичасового рабочего дня (был как раз такой режим-период), и тебе ничего и поесть не предложили… И ты тогда подумал: «Нет, эту женщину ни за что не изменить, не перевоспитать…»

Тут ещё тёща позвонила, о каких-то склоках на службе стала вещать… и ты вдруг сорвался:

– Вы ещё дочке своей об этом доложите – совсем свихнётся!

На что Изольда Тарасовна вскипела:

– О чём захочу, о том и доложу! И нечего меня учить!

И тут с соседнего участка понеслась бешенная музыка… Сеня-сосед попросил, вероятно, убавить звук (из окна было видно, как он подходил к забору) – не послушали. Напротив, усугубили… Таким образом, не достигнув успеха в переговорах, Сеня вскоре сел в машину и уехал.

И тут включилась Эмма… Она пролезла через дыру в заборе на Сенин участок и принялась лупить палкой по железному забору. Виквик вышел на крыльцо и, уяснив причину грохота, пожал плечами и удалился обратно в комнату.

На жестяное буханье вскоре высунулась поверх забора пьяная голова соседки и стала в такт ударам подначивать:

– Давай, давай! Долби, долби! Бомбардиров-щица! Жарь-жарь! Долби!..

– Зажарю, зажарю! Я вас научу классику любить! Долбаки чёртовы!

Потом, когда палка сломалась (да и усталость взяла своё), Эмма расположилась в шезлонге, откуда просматривалось поле брани, перевести дух, и сосед, сменивший жену (также, должно быть, притомившуюся в перебранке) включил более-менее подходящую музыку и долго высвистывал «бомбардировщицу») – хотел, очевидно, спросить – эта ли мелодия ей по нраву.

А у Эммы болела шея и ломило руки… зато психика, как разглядел с крыльца Виквик её лицо, пришла в норму. «Ну и слава богу…» – резюмировал он своё невмешательство.

Закрапал дождь. Виквик понёс Эмме кофе, приставив чашку ко лбу – под козырёк кепи. Ещё на подходе к веранде заметил недовольство на лице жены, потому не дожидаясь вопроса, сказал:

– Хотел под языком принести…

– Под языком? – изогнула Эмма брови. – Другими словами – плевком?

Виквик поморщился на её недогадливость, а возможно – на умение переворачивать всё в дурную сторону.