Текст книги "Под прикрытием Пенелопы"

2.

– А ну-ка, зайка, скокинг на бокинг!

Кошка подозрительно покосилась на хозяина и, взяв рыбку в зубки, на всякий случай удалилась подальше.

В целом Вася был Пиней доволен, хорошая кошка: не хочет она делить территорию ни с кем – ни с кротами, ни с мышами… А что ещё нужно?

– Вася, тарелки с двух сторон надо мыть, понял?

А то он не знал.

– Ты в раковину посуду теперь не ставь, – поучает далее Юл Пална. И тут же в добавление: – Вася, вёдра теперь споласкивай за калиткой у колодца общего. Калитку ключиком открой и иди. – И ещё – до кучи, что называется: – Ты когда будешь кирпичи перетаскивать? Когда будешь перетаскивать, аккуратнее, ладно? Уронишь на ногу – возись потом с тобой, ухаживай…

Доходит до чего (по грибы идут):

– Вася, ты обходи куст орешника справа, он у тебя по правую руку. И ель тоже справа.

– Вася, лучше бы ты гриб взял левой рукой, а нож правой.

Вася, между прочим, левша.

Ну и т. д. А после ещё и спрашивает:

– А когда, Вася, мы ещё пойдём в лес?

– Никогда.

– Почему?

«По кочану и по морковке».

Ей бы матерью многодетной быть, да не вышло – муж первый сбежал, от поучений вероятнее всего.

– А меня подобрали, – говорит Вася тихо-тихо – чтоб не услышали, очевидно, – меня осчастливили.

– Подключишь к следующему выходному другой телевизор? Меня интересуют иные, чем у тебя, аспекты жизни.

«Вишь, что творится, телевизор ей второй нужен! Аспекты её интересуют, аспекты…» Но вслух возражать он опять же и не помышляет.

– Умывайся, Юла, соблюдай здоровье… телевизор смотреть поздно. Завтра с утра мне ж везти тебя на электричку. Или думаешь, тебе дадут в электричке поспать?

– Ой, мне надо другие очки. Эти уже ничего не видят.

Впрочем, и Пине замечания-наставления достаются:

– Почему ты сидишь на столе?

– Здесь теплее, чем на полу, – отвечает за кошку Вася. И он Пине выговаривает, разумеется, но масштабно, как он предпочитает, а не по мелочам. Проявляется, так сказать, ревность: кто бишь имеет больше прав отчитывать кошку…

– Что? – Юл Пална делает вид, что не расслышала. – Говори чётче. Это папа тебе разрешаете, да? Ах, какой добренький у нас папочка! А мамочка у вас, значит, недобрая. Она придирается, да? Она педант. Педантесса, да? А после удивляться изволят, почему генеральная уборка у меня растягивается на несколько лет.

Васю никогда не учитывали в своих расчётах. Это он понял уже давно. Если, скажем, вешали зеркало в ванной (Юл Пална любила такие вещи делать сама), то смотреться в него нормально могла лишь Юл Пална, Васе приходилось нагибаться, а пузо не позволяет. И так во всём. И как-то Вася изрёк: «Я есмь неучтёнка!» И если его спрашивали, к примеру, отчего стол так низок – не под него? Он отвечал с гордостью: в следующий раз учтём. Таковы правила игры. Что сие обозначает – не ясно.

Да, естественно, поначалу Вася пытался отстоять свои интересы и принципы, своеобразное видение жизни, поведение, оспорить понятия и так далее, но постепенно всё равно утратил позиции… в какой-то момент сломался – кто-нибудь и так может сказать. И напрасно. Юл Пална оказалась непобеждаемой, потому что упёртость её требовала большей убеждённости противника в праве на блага, чего у Васи наблюдался дефицит. Дефицит тому причиной, словом, а не малодушие.

«Возможно, я не обладаю той безмерной убеждённостью на право существования, с какой Юл Пална моя появилась на свет Божий. Вот и всё. Да, Юл Пална родилась с убеждением, что всё лучшее в жизни должно быть в первую очередь ей».

А может, Вася ошибается, и у него попросту нет чувства юмора?

По-прежнему в приближении Юлы Палны Вася начинал загодя ощущать себя слугой, готовым броситься выполнять приказ своего хозяина. Тревожное и неуютное чувство, согласитесь. И, тем не менее, если Юл Пална рядом поблизости, у Васи непроизвольно возникает желание спросить: а можно?..

Конечно, Васю раздражает иногда, что все дела у Юлы Палны не просто дела, а именно генеральные и фундаментальные. Взять в руки не просто веник и не просто подмести, а выработать тактику и стратегию по искоренению мусора – не более и не менее. Как говорят, фундаментально зациклился человек.

Печальнее всего, что зациклиться Юл Пална способна на чём угодно. И способна также затем рассуждать на эту тему всё время напролёт. Аж до дурноты доводит Васю. Повторы, напоминания: ищи-свищи речные камушки до посинения, собирай большие камни для… Стройка века простаивает, короче! (К примеру, опорная стенка у калитки). Занудство, занудство, занудство тянется, тянется, тянется… не иссякает, как зелёные сопли у соседского мальца Сёмки…

Вот и давеча Вася сунулся в летнюю кухню – чаю попить. Юл Пална же, не дав и порог переступить, отругала за оставленный пакет в неположенном месте. «А камушков отыскал?» И Васе сразу расхотелось пить. Он молча взял пакет, повернулся, побрёл в дом… Не вспылил – напрасный труд. Но – обидно. «И эта чёрствость никогда не иссякнет… никогда!» Задремал, проснулся в той же тянущей душу обиде. Ну почему так? И что делать? Извечный русский вопрос. Тоска и обида. Обида и тоска. И так по мелочам всё время… «Тыкают, тыкают мордой… понукают, понукают… Руководители! Ты даже звонишь по телефону когда, выдаёшь либо указания, либо жалобы-разочарования!.. И, между прочим, ходишь иной раз вот и думаешь про себя – без всякого ужаса, между прочим, обыденно и равнодушно: убить вас, что ли, всех сразу, паразитов? И подавляешь в себе это и подавляешь…» Вася спрашивал себя: «И почему ты терпишь этакое положение? – И вопросом же сам себе отвечал: – Да, почему?.. И во сне даже ведь замечания делает!.. Доколе так-то маяться? – вот насущный вопрос нашего века!» У Васи возникало в голове даже такое впечатление: попал он в капкан, все соки она из него… «Её хобби: сперва довести до…, затем спасти от…» Вот интересно: иметь возможность отойти… или нет у него такой возможности? Но он ещё не стар, он ещё бодр и нервы у него в порядке…

Вообщем, как видим, замкнутый круг. Ну, как говориться, кому чего…

Однако – поддавшись однажды, можно выиграть лишь в бою. А бой для Васи с женой – нонсенс.

Да, вот Пинька – молодец, согласны, она пользуется тактикой самой хозяйки – на обиду отвечает своей обидой: величаво удаляется и кончиком хвоста помахивает – до свидания, мол. Ещё пожалеете…

Так. О чём дальше?

С Акимыча и Таисии мы начали эпопею, потому продолжим про них, и по существу.

…соорудил-таки Багажников Эдуард Акимыч канализацию. Городского, так сказать, типа. Нет, всё по уму, что называется. Обычный цивильный туалет в капитальном бревенчатом доме. Как принято выражаться в таких случаях: тепло, светло и мухи не кусают, – читай-почитывай себе прессу и другую научную литературу, решай кроссворды в своё удовольствие – не простудишься, и комар не клюнет. И – достоинство непреложное – с нормальным (упрятанным под землю от промерзания на положенную по стандарту предзаполярья глубину), добротным трубопроводом к магистральной дороге, ассенизационная машина не забуксует и беспрепятственно увезёт отходы человеческого существования, куда следует отвозить эти самые отходы. Ну, вроде бы всё чин-чинарём: колодец из бетонных колец с глухой чугунной крышкой – ни звука, ни шороха, никаких намёков на присутствие задней мысли – то есть без неприличных чужим вкусам ароматов. Это должно бы означать: никаких претензий ни от кого Багажников получить не ожидал… И ошибся. К своему вящему неудовольствию… Все мы, прямоходящие, нет-нет да и оплошаем и ошибёмся… Да и что говорить – сама природа порой даёт непредвиденные сбои. А уж про людей, подвластных ей, и говорить нечего: считают, прикидывают, примериваются, логарифмы разнообразные применяют, немыслимые по гениальности и красоте формулы, архисовременные компьютеры используют при этом… И бабах – на бобах! Только и остаётся макушку почесать… да и раскинуть ладони в стороны.

Ну, и что? А то! Наша Таисия Филимоновна за это современное удобство устроила Багажникову форменный, прямо-таки вселенский скандал, скандалище по высшему разряду, роскошь, а не скандал – чуть ли не торжественные похороны сразу и навсегда, учитывая восприимчивость и изношенность организма последнего. Как это так, в самом-то деле?! – напротив её фамильного участка да воздвигнут… то бишь закопан, разумеется – самый пресловутый из пресловутейших – воню-ючий люк! И так она, не откладывая до полной зрелости в голове, взялась чихвостить бедного Эдуарда Акимыча из своего теремка на курьих ножках – прямо из окошка, преломяcь чрез хотя и расписной, но облупленный подоконник несгибаемой поясницей… А голосок у неё будь здоров – из жести или даже из легированной стали: дальнобойный, прицельный, на шумной фабрике (трикотажной) поставленный за тридцатилетие трудовой деятельности, – ну прямо как разящий удар боксёра-панчера, и притом отточенный в многочисленных перепалках на собраниях трудового коллектива в борьбе с коррупцией и прочей нечестью. Багажников поначалу, естественно, попытался объясниться, да где ж ему совладать с таким волевым и воинственным напором. С его-то мягкотелым характером, с его-то расхлябанным здоровьем… Он лишь непроизвольно шаркнул ножкой в кирзовом сапожке и с тоской подумал о том, что зря, по-видимому, не слинял с утреца на рыбалку, где б его сам чёрт не сыскал. Всё же, однако, по настырности всех несправедливо обижаемых двуногих (кроме кенгуру… хотя они тоже, говорят, достаточно обидчивы и немилосердно дерутся поэтому передними лапами и задними лягаются) заметил:

– М-м-мамзель, п-па-азвольте… герметичность абсолютнейшая, я гарантирую на все сто один процент – и, цепенея от тоскливой безнадёги, слегка, на всякий случай, попятился: по комплекции и пробивной силе Тася действительно превосходила его по всем статям. Чу: она вот-вот готова сигануть в окно, невзирая на собственную клумбу с одуряющее пахучими флоксами.

– Могу накрыть даже дёрном! – сделал последнюю попытку к замирению незадачливый строитель подземных сооружений и сдвинул отчаянно на затылок фуражку с лакированным козырьком бывшего электрика. – Да ты сама посмотри! Какое расстояние до твоего дома, а какое – до моего? Ко мне жа ж ближе!.. Расстояние в сочетании с компрессией!.. Последний писк науки и технологий!

Однако его доводы совершенно не возымели нужного эффекта, скорее произвели эффект ненужный и даже вредный («Ка-ак, ещё и огрызаетесь!»), поэтому он поспешно, ещё что-то быстренько промямлив, ретировался, с шустрой готовностью уступив поле брани своей более упруго-упитанной супруге и даже могучей, если быть совсем точными, возникшей с гренадёрской решимостью за его худосочным плечиком… Впрочем, дальнейший всплеск эмоций мы оставим без внимания. «Без комментарий», как принято ныне выражаться в высокой политике. Да и что комментировать – и без того полная ясность при круглой луне… Так что пропустим абзац-другой. Где-нибудь ниже я обязуюсь поболтать пространнее. В виде компенсации.

Тут в самый раз заметить, что достопочтимая Тася Филимоновна имела одну поразительную особенность, а именно: даже из самого неблагоприятного положения она умела извлечь для себя выгоду. Это природный дар – чуть ли, согласитесь, не полководческий. По наитию, по другой ли причине, но чувствуя, что на главном направлении атаки ей удача не светит, она мгновенно меняла это самое направление своего натиска и… спасала, таким образом, свой завоёванный ранее плацдарм… вернее, пардон, – своё заслуженное реноме. По крайней мере, в своих собственных глазах. То есть, прикиньте: и, отступая, она возмещала, а то и с прибытком восполняла свои потери за счёт иных, резервных возможностей, пребывавших до поры до времени в туне… Так и теперь. Не найдя удовлетворения своему кипучему возмущению у соседей – и ближних и дальних, а также в правлении садового товарищества (точнее, у бухгалтерши, с которой была на ножах), – Тася спонтанно поступила следующим кардинальным макаром: она единым духом (вот и не говори после этого о скрытых возможностях человека) перетащила свой летний сортир вплотную к забору (его, помнится, три мужика сколачивали и кое-как по Тасиной указке двигали). Но перетащила не к забору супругов Багажниковых – возмутителей её спокойствия, а туда, где другие соседи умываются и моют под краном посуду – с виду такие смирненькие, но также, всё-таки, потенциальные враги (ведь всё возможно на этом свете!) – для превентиву, так сказать, для острастки – по русской присказке: бей своих, чтоб чужие тр-репетали! А вдобавок, очевидно, и вследствие того, что и сама она там же, в полуметре, споласкивала свою (!) фаянсовую чашку с лебедем… И сей спонтанный манёвр посчитала уместным и окончательным, а стало быть, безупречно справедливым и не подлежащим никакому дальнейшему обсуждению…

– Так и булó, скажем! – с гордостью сообщила она пролетавшей мимо любознательной вороне… или галке, может быть, – в полёте трудно разобрать.

Что ж, практика опровергла её поспешный и, скажем даже, скоропалительный вывод. Перемещение на местности отхожего места, смена его дислокации не может быть незамеченной и есть, как не ухищряйся оспорить, всё же не что иное, как вызов общественному вкусу. Можно даже сказать: пощёчина. Оплеуха. Это, уже без всякой натяжки, как перчатка, вброшенная дуэлянтом в… Процедура в тысячу раз, конечно же, глупее, поскольку из этического обращения изымается понятие оскорблённой дворянской чести, – остаётся одно себялюбие… но всё же – вызов! И ещё какой вызов – дурно пахнущий, в переносном и в прямом смыслах. А вызов, как известно, требует хотя бы какого-то ответа противной стороны. Адекватной реакции. По какой-то там, не помним точно, логике вещей.

Уборная… Пардон, сортир. Хотя сортир – тоже не особо благозвучно. Гальюн? Тубрик? Тубзик?.. Короче, как ни подбирай, а никуда не деться – смысл перевешивает. Превалирует, выражаясь по-современному. Ну да и правильно. Пусть. Смысл всегда должен впереди поспешать. Так что дело не в названии, а опять же в существе. Не нравится тебе существо (живое или образно-прикладное), не нравится тебе суть дела или вопроса – значит, и словцо не понравится, как его не коммуфлируй, как ни маскируй. Как не подыскивай ему благозвучный заморский эквивалент – этакий роскошный и не столь ароматный эвфемизм. Тьфу есть тьфу. Какой-никакой, а факт, а против факта, известно, не попрёшь: вынь да положь к нему надлежащее определяющее название. Наклей этикеточку покрепче, даже гвоздём приколоти, чтоб не отстала ненароком – на лоб или куда хочешь. Вот и всё. Или не так? Ладно, по боку философию. Всё очень просто, предельно: если кому-то не по душе словцо, то виновато не оно само, а то, что оно обозначает и под собой разумеет… Мудро? Впрочем, тягомотину мы тянем для того, чтобы заполнить пробел, допущенный выше, и который мы обещали компенсировать… Должок, так сказать, платежом красен. Будем считать, эмоциональный взрыв двух равных по силам соседок на одной четвёртой части периметра садового участка исчерпанным.

Но на следующий день соседка нашей Таси с другой стороны участка, как мы уже обратили ваше внимание, Юл Пална (на чьих руках недавно разродилась знакомая нам кошка Пиня), интеллектуалка по призванию (как мы вроде уже упоминали), поинтересовалась с искренним изумлением трезвомыслящей оппонентки, правда несколько витиевато:

– А как же санитария, Тасенька, дорогая?

– А вот так! – сразу без экивоков и обиняков встала в решительную позу Таисия Филимоновна. – Как ко мне – так и я к другим! Раз все так делают, то и я тоже! И никому не должно быть обидно. Никто не жалуется, между прочим. Потому что у меня тут сплошной дизайн! – И гордо провела дланью поверх своих владений.

Юл Пална с не вполне исчерпанным недоумением, но уже оскорблённая и озадаченная грубым и плохо мотивированным аргументом, посмотрела тем самым затуманенным взглядом гуманоида на подбоченившуюся соседку и, теряя последнее мужество, всё же уточнила:

– А если я пальмы десятиметровые посажу?

Согласитесь – выпад шахматного гроссмейстера. Но Тася имела об этой древней игре интеллектуалов смутные представления. А посему невозмутимо тряхнула своим контраргументом:

– Сажай! – И прибавила разъяснение: – Мне тенёчек ой как нужóн. Да и бананы ко мне будут падать в огород… бесплатно! Спасибо скажу только! Я человек благодарный и благородный!

Имела, имела Тася запасец язвительности. И для употребления, и на развод.

– Ну а председателю пожалуюсь?..

– А жалуйся! Да сколько угодно вашей душеньке утончённой. Щас в стране кризис, а вокруг – санкции. И на председателя нам начхать.

Юл Пална вспомнила, как председатель – «колобок» (так его ласково за глаза величали) всякий раз оставляет свою машину посередь дороги в любом месте посёлка, а не только у своего дома, и уходит без признаков к быстрому возвращению, заставляя соплеменников искать объезд… и прикусила язык (а это уже больно даже чисто физиологически). Но зато – хоть какая-то практическая польза! – добросовестно смахнула ресницами всю пыль с внутренней стороны стёкол своих очков.

Скажем для информации: лишь однажды Юл Пална неосторожно сделала замечание Тасиной собаке, чтоб та не носилась по её цветам…

– Ты ж по своим грядкам не скачешь, голубушка? Или тебя плохо воспитали? По-лошадинному? Посмотри, что ты натворила своими копытцами.

И молоденькая (хоть и с телёнка весом), но неглупая собаченция с прекрасным именем Лиса виновато опустила свои лысые уши.

А вот Тася, в свою очередь, обиделась… и не на шутку обиделась: она, видите ли, на беду Юлы Палны, была в это время неподалёку, за своим железным забралом… виноват, забором. Короче, в засаде.

А ведь поначалу Филимоновна была душевна, щедра даже, – остаток сетки от забора презентовала – это когда перетягивала на свою сторону дружбы новоявленных соседей… но затем, увидав, что те сдружилась с её врагами – «американкой» или Виолями, например (чуть позже расшифруем), – затребовала подарок свой обратно… И пришлось Васе, катить клубок восвояси…

В состоянии растерянности Юл Пална либо впадает в истерику, либо жалуется и ноет. Однако упомянутая растерянность имеет обыкновение проходить. Не сразу, но тем не менее…

Таисия Филимоновна вряд ли подозревала, с кем она вступает в противоборство… Кроме того, очевидно, она запамятовала, что произошло… год, кажется, тому назад, как окопались в сих огородах новоприбывшие соседи.

Ну, напомним.

Товарищество наше стало известным в округе после вот какого любопытного случая.

Нежданно-негаданно над участками загрохотали военные самолёты – неподалёку аэродром. И хотя им не разрешается срезать расстояние над населенными пунктами, они срезать стали, особенно это касается молодых лётчиков. Куда только не жаловались – не помогало. И вот тогда…

И вот тогда наш записной цветовод Вася развёл такие клумбы (до этого ещё никто не знал, что он по профессии ботаник, и цветоводом не называли), такие парализующие (пардон – оговорка произошла) … поразительные то бишь клумбы, что с горизонтали – одно заглядение. Один лепесток к другому так и льнёт, цвет переливается из одного в другой в чистой гармонии, про запахи… точнее, тончайшие по изыску ароматы и говорить нечего – закачаешься. А если аллергия у тебя – упадёшь. Сказка настоящая, да и только. Но с закорючкой. И довольно пикантной. Поэтому, по всей видимости, я и оговорился выше. Закорючка вот в чём заключалась: самолёты перестали грохотать над нашими головами.

В чём дело? Вопрос. Любопытный сосед нашего цветовода, Петя-подводник (поясню позже), попросил своего приятеля – хобби у того современное: полёты на треугольном крыле – подняться над товариществом и посмотреть с высоты на просторы пейзажа. Тот – ладно. Разбежался в поле за оврагом и взмыл в небо. Облетел по кругу, облетел по диагонали, посмотрел и так и этак, чуть даже в пике не свалился. Приземлился, правда, благополучно. Докладывает:

– Там такой узор, роб-бята! Закачаетесь! Поначалу это нечто гладиолусное! Гранд! А затем – вдруг! – чёрти что! Я чуть не упал. Видели? И знаете, какая вязь из цветочков мне открылась с птичьего полёта? Сроду не догадаетесь. Мне даже неловко вслух… Я не ханжа, но… И мы с вами много чего слыхивали и видывали, но… – И ещё несколько раз «но» обронив и, смущённо помявшись, а может, и потомив нас намеренно, он протянул листок с записью. С русским шрифтом: «Пошли бы вы, гады!..» А дальше вообще трудно переводимые не только на зарубежные языки, но и… на общедоступный местный сленг. По крайней мере – в воспитанном обществе.

Проняло, значит, летунов. Во-от, баба—мот. А вы говорите, красота не спасает мир. Ещё как спасает… Цветочки – они ж всегда со значением… Это ж целая наука. Особенно в Японии, говорят.

Да, забыла тётя Тася, забыла про самолёты, а зря. «Первым делом, первым делом самолёты! Ну а денежки, а денежки потом…» – недаром же песенку эту сочинили когда-то.

Да, впрочем, все мы так-то – редко представляем себе истинное лицо противника своего, пока не свяжемся и – узел не затянется. Поэтому уместно будет – даже, по справедливости, следует – о характере Юлы Палны кинуть ещё несколько портретно-пейзажных мазков кистью хотя бы средненького по таланту художника. Средненькие ведь тоже, бывает, приметливы, а в чём-то и гениально прозорливы в отличии уж совсем от гениальных, которые, как известно, занимаются всё больше глобальными задачами, а не прикладными.

В силу своей психической организации или, – если будет угодно, – в меру своей органической сути и образа мыслей, Юл Пална привыкла с детства рассматривать всех вокруг как обслуживающий персонал… Это мы уже уразумели. Опять же к слову: по мнению Васи, она взяла от родителей не самые… не самые лучшие качества. От папаши – вспыльчивость и гневливость, неугомонную жажду к выпячиванию своих мнимых достоинств, бойцовскую инициативность. От мамаши – склонность к изощрённой каверзной интриге и – высокомерное недоумение на род людской: и что я с вами, козявками, путаюсь тут, мне бы в горние сферы… Хотя Бог их знаете, где они, эти сферы. Однако не будем судить загодя и впопыхах… Знаете, полагаться на мужнины (Васины то бишь) выкладки особо не следует – они непоследовательны и пристрастны в каждом отдельном случае. Выводы его ещё окончательно не сформировались, да, собственно, к их завершению он и не стремится рьяно, – так нам прочему-то кажется. На кого он тогда будет дуться, если супруга ему станет совсем понятной? – вопрос также не маловажный.

Если Таисия Филимоновна воительница спонтанная, стихийная – в мозгу её вдруг что-то там перемкнёт, и она мчится вперёд на абордаж со шваброй наперевес, как бесшабашный пират, перепутавший пику с орудием уборщицы, то Юл Пална другого покроя, у неё тактика и стратегия на уме… Она стонет и поучает, стонет и поучает. «Ах да ах!» – и будто бы ей самой от своих же замечаний тяжко. Смысл же таков: пронять близких – родственников – или ближайших сотрудников и настоять на своём. Не мытьём, как учит народная мудрость, так катаньем.

Так с кем же Тася столкнулась на дороге своей бурной жизни, с кем вознамерилась побороться по легкомысленной своей неосмотрительности? В принципе ведь, повторим для пущей прозрачности, не только Юл Пална вступает с Тасей на тропу войны, но – и её матушка, чья предыдущая карьера в дипкорпусе зиждилась именно на тайных пружинах слабостей и психологии коллег… Именно Пальмира Антиповна дала совет дочери возбудить общественное мнение, подвигнуть на протест сограждан и тому подобное. Юл Пална по своей привычке не одобрила вслух материно напутствие, но мысль зерном была вброшена и незаметно проклюнулся живой росток творческой инициативы… Как говорится в таких случаях, сначала чужую мысль нужно сделать своей собственной, дабы после не делиться, что называется, славой… Или как образно выражается мой замечательный знакомый: дай мне переспать с твоей идеей ночку и на утро она станет моей наложницей…

Так вот, Пальмира Акимовна, постоянно сталкивает дочку свою с выбранной и свойственной той интуитивной орбиты. И в результате получается ни то ни сё, поскольку Юл Пална уже не следует ни своему природному пути, ни заёмному чужому, мечется, вихляясь из стороны в сторону и уже «сама себе не хозяйка».

«Да, бабы мне не по силам вообще, – вздыхает Вася удручённо, разбирая мысленно домашние дела. – Ну и ладно».

Хотя, в эту тему если всунешься, можешь и потонуть – очень уж она необъятна, семейная тема-то. Читателя утомишь, замучаешь…

И всё же, чтобы понять, что такое Юл Пална, надобно знать, как правильно утверждают психологи, в какой такой среде обитания она воспитывалась, кто такие её папа с мамой, братец с сестрицею… вот надо знать и всё тут. А иначе не в коня корм.

Кто-то из мэтров литературных сказал – не без умысла, очевидно: разбей, дескать, текст на главки поменьше и, таким вот образом, позволяй своему читателю отдыхать. Я бы здесь прибавил: читатель волен попросту бросить книжку, да и всё…

Но попробуем-таки последовать рекомендации мастера.

3.

Лозунг Юл Палны: «Сплошное критиканство и никакой самокритики!»

Однако это уже само по себе самокритика, не так ли?

У Васи болят суставы к погоде. И надо бы помазаться мазью. Но он не хочет этого делать сию минуту, так как это будет выглядеть напоминанием о его нездоровье, а напоминать об этом он не желает, поскольку и без него достаточно желающих поморочить своими болячками… Охи и вздохи, театральные жалобы – надоело ему всё это хуже горькой редьки… Так потерпим же! А когда все разбредутся по своим углам, он намажется хоть до ушей, укроется одеялом и немного постонет тихонечко – для себя, в предощущении скорого облегчения от тянущей и ревматической… Да ещё жалобно поскрипит: «Моя боль – моя печаль. А вам проявить свои соболезнования не дам! Не достойны потому что…»

Весь день Вася копошился в слякоти – ладони зашершавели даже. Вскапывал грядку в паузы дождя.

Приходит Пиня, ложится на ноющие Васины колени, он гладит её за это. Спустя время, Пиня мурлычет: «Ну хватит, полечили. Давай теперь молока», – и трогает Васю лапкой за подбородок: довольно придуриваться.

– Вот те раз! Баш на баш, что ли?

– Мяу.

4.

– Эй, матрешка, новость слыхала? Твой сынок-то в гости набивается. Да, самый шустрый который. Сколько их у тебя было?.. И дочки, говоришь?.. А он, между прочим, парашютист – с девятого этажа два раза сигал. Как ты на это смотришь? Никак? Знай себе, помалкиваешь? Одна ты у нас умница-разумница – молчишь и молчишь. Небось, хочешь, чтоб тебе организовали комфортную жизнь?

– Да! Да! Да! – откликается Пиня.

(Естественно, в переводе на русский «мяу-мяу». )

Но чаще Василий ворчит:

– Слушай, ты – Меннипея!.. Тартила непробиваемая!

Никто мимо Юль Палны не может так просто и пройти, чтобы она не дала какого-либо поручения.

– Я твой порученец, – говорит Вася, козыряя. Добавляет: – Нет, порученцами тебе служат все без исключения. Одни – некоторое время, пока не разберутся в твоём характере. Другие, вроде меня, обречены на вечный испуг.

Юль Пална вполне осознанно надёргивает на себя Васю (это совсем не то, как если, допустим, надёрнуть ткань на что-то). Здесь смысл термина иной: так борец дёргает на себя противника и даёт ему подножку, используя инерцию. Юль Пална надёргивает Васю и тот летит по инерции выполнять её поручение… Не всегда, правда. Но всякий раз, как ей удаётся это проделать на контрасте: я слабая – ты сильный, я болезненная – ты здоровый, я глупая – ты умный… Такое тоже не всегда проходит гладко. Всё же Вася ботаник неглупый, приучен анализировать. И тактику жены своей он раскусил давно (забывчив попросту – оттого и попадается на крючок), а новой Юл Пална пока не придумала.

Иногда в превентивном плане Вася осмеливается сделать и свой выпад:

– Умеешь ты уклониться от дел посредством своих излюбленных занятий…

– А зато ты внимания на меня совсем не обращаешь!

– А, по-моему, ты им избалована. Потому и помыкаешь всеми беспрерывно!

– Кто – я?! Помыкаю?! Да вы молиться на меня должны, раз я все заботы ваши на себя взвалила?

– Какие такие заботы? И кто тебя просил – взваливать? Разрешаю свалить обратно и больше не тужиться.

(Впрочем, уточним: все эти препирательства Васи с Юл Палной опять же мысленные, а не превентивные. И то есть ничто не изменилось в подлунном мире).

Итак, продолжим разговор о Юл Палне. Погодите-ка… я же хотел о Тасе. Ну ладно, знать, инерция не угомонилась. Что там Тася за забором, когда рядом – по эту сторону – Юл Пална покою не даёт.

Её натура поначалу нуждается в героизации этих самых близких (Вася с нами не вполне согласен, но его точку зрения мы изложим попозже… хотя можно запутаться. Поглядим, короче, как выдержит столкновение мнений наш своевольный сюжет… ну да, порой и не совладаешь – повернёт, куда и не думал сворачивать). Однако эта черта – возвеличивание, похвальба ими… вернее, их профессиями и прочими достоинствами, как в детстве, – чтобы придать и себе самой достаточного весу в глазах окружающих, – всегда в неразрывном сочетании с неистощимой жаждой жертвовать собой, собственной чуть ли не жизнью за них, перегрызть горло хулителям со стороны… Можно и перевернуть: не дать в обиду другим, но сам съем с потрохами. Если кто покатит бочку – как порох вспыхнет и испепелит до тла. Так и о друзьях только лишь в превосходной степени, пока не придёт разочарование…

Дальше. Она всовывается во все дела без разбору, в коих даже если и не смыслит ничего. Мотивируя при этом идеалами высшей гармонии мироздания. Вася назвал этот феномен: паранойя чистоплюйства. «Кто у нас дизайнер?! – спрашивает она у Васи, и это означает: кто тут главный вообще? И потому помалкивай! Сама могла разве что только одно, зато наверняка – оставить свои туфли на высоком каблуке где-нибудь на проходе, дабы кто-нибудь на них наступил и сломал себе шею.

Нет, ещё могла – рвать травку на клумбах.

Другими словами, Юл Пална предпочитает манипулировать тихо и незаметно – мужем ли, остальными… страсть к господству в ней неистребима. Недаром же Фёдор Михайлович Достоевский говаривал о таких: «Вся Россия заражена в известном смысле страшною мнительностью, во всех сословиях и во всех занятиях и именно насчёт власти». Каково? Классика за уши сумел притянуть. Как вам это понравилось? Противостояние, к примеру, с братом или сестрой способно перерасти в противостояние мировоззренческое – то есть опять же глобальное, – то есть упираться подряд со всеми: за власть. Вот откуда пресловутый глобализм. А вы думали откуда? Мы тоже поначалу ошибались, не переживайте.

И ещё таким особам нужен противник. Обязательно. Без него им скучно. Они хиреют. Хотя по-первости и робеют перед неизвестным. Зато потом, освоившись, на полную катушку… свой талант раскручивают.