Текст книги "Цугцванг по-русски. Книга 1. 96 отделение милиции г. Москвы"

– Будем ждать. – Антон еще раз окинул взглядом место происшествия.

– Мать и отца вызвали?

– Да, скоро будут! – Сухов улыбнулся. – Вот будет спектакль.

– Приметы хоть запомнила? – Шелестов попытался сконцентрироваться на разговоре потерпевшей и своего начальника.

– Да, описала каждого: рост, голос, маска, глаза.

– А пистолет?

– Да, подробно, похож на «ТТ»4343
  ТТ – 7,62 мм пистолет, разработанный советским конструктором оружия Фёдором Васильевичем Токаревым в 1930 году.


[Закрыть].

– Настоящий?

– Откуда двадцатилетней студентке это знать, а?

– Ясно!

Меньшиков, наконец, заметил сыщика.

– Шелестов!

– Я! Вадим Владимирович!

Он встал со стула, и подошёл к нему. Они поздоровались.

– Свирский, Попчук, продолжайте! – отрывисто приказал он. – Пошли, выйдем в коридор.

Они не спеша вышли из кухни, и прошли к выходу из квартиры.

– Я знаю, что у тебя выходной, поэтому заставить тебя сейчас работать я не могу, но и запретить тебе участвовать в раскрытии тоже. Что-то забуксовало ваше знаменитое 96. А?

– Пётр Чумаков переводится на Север, Сашка Волченков – в народное хозяйство. «Дед» стал часто на больничном бывать, – буркнул Антон.

– Это хорошо, что ты всё знаешь!

– А как же! Я же должен чувствовать локоть товарища! – усмехнулся он. – Так что, я пойду работать? Сейчас родители Анны прибудут.

– Давай, Антон, впрягайся! – Меньшиков похлопал его по плечу. – Иди, пни своих участковых, пусть побегают по квартирам, да своих доверенных лиц напрягут.

– Нет, Вадим Владимирович, мои участковые дело знают, повезло мне с ними.

– Это хорошо! Ладно, дождись родителей и начинай их отрабатывать, там посмотрим!

Меньшиков вернулся в квартиру.

…После часового общения с четой Пискарёвых, всё ещё находящихся в ступоре от происшедшего с их дочерью, и которые ничего не смогли пояснить по поводу разбоя, Шелестов аккуратно сложил объяснения, принесённые операми, отработавших подъезд, на предмет кто чего видел или слышал. Антон не стал ждать, пока криминалисты закончат работу, одел куртку, взял папку, и тихонько выскользнул из квартиры. В межквартирном коридоре седьмого этажа было четыре квартиры, две слева и две справа. Квартира 743 была предпоследняя справа от выхода из коридора на лестничную площадку, где был лифт, и располагалась на противоположной стороне от выхода, почти в углу. Окинув блуждающим взглядом коридор, Шелестов открыл дверь выхода на лестничную клетку, но что-то привлекло его внимание. Он медленно пошёл к 742 и 741 квартирам. С жильцами этих квартир сыщики уже беседовали и в папке, что была зажата подмышкой Антона, объяснения имелись. Дверь квартиры 741 была перпендикулярна 743 – ей квартиры. В самом углу, у двери квартиры лежала скатанная в шарик обёртка от жевательной резинки жёлтого цвета. Шелестов нагнулся и поднял её. Развернул. Появилось название – «Tutti – frutti». Прямо перед глазами Антона находился глазок двери и вдруг он остро почувствовал, что сейчас за этой дверью стоит человек и внимательно за ним наблюдает. Прямо наваждение какое-то. Сыщик тряхнул головой, сунул обёртку в карман и повернулся, чтобы уйти.

– А ведь, и, правда, если стоять в этой квартире, то всё происходящее в коридоре прекрасно видно в глазок. Чушь!

Шелестов подошёл к лифту и нажал кнопку вызова.

На следующий день Антон пришел на работу раньше обычного, а именно ровно в восемь утра, рассчитывая, пока никто не мешает, на свежую голову обдумать и систематизировать собранные материалы расследования. Хотя уголовное дело было только что возбуждено, в нем уже, кроме протокола осмотра места происшествия на десяти страницах, набралось около двух десятков страниц первоначальных показаний свидетелей, включая показания самих членов семьи Пискарёвых…

В отделении милиции было многолюдно.

Дежурный одной рукой держал трубку у уха, раздражённо отвечая на звонки, другой рукой водил по строчкам журнала.

– Ага. Вот, нашёл, – усталым голосом произнёс он. – Вчера зарегистрировано ваше заявление, так что зря вы волнуетесь.

– Как вчера? Как зря?! Я подавала заявление на соседа ещё неделю назад! – воскликнула пожилая тетка, при этом пытаясь просунуть свою руку унизанную золотыми перстнями в окно «дежурки», и тыча наманикюринным пальцем в журнал.

– Вон, видите! Дата исправлена! Я требую начальника!

– Гражданочка! Руку уберите от моего лица!

– А то что?!…

У стены в коридоре двое милиционеров ППС обыскивали троих парней, которые стояли, опершись руками о стену и молча, искоса, наблюдали как выворачивают им карманы.

– Слышь, начальник? Не брали мы это кольцо! Можете не искать. Нам оно не нужно!

– Заткнись! – ответил капитан Зелинский, – А теперь все трое живо закатали свои рукава и повернулись ко мне лицом! Сейчас посмотрим, что вы за гуси…

Напротив, в кабинете за столом, сидел Гудков и старательно записывал что-то в журнал. Перед ним, на стуле, сидел сильно пьяный мужчина средних лет, в форме армейского подполковника, и при этом бубнивший заплетающимся языком:

– Я вас всех выведу на чистую воду! Ментяры, бля! Не имеете права! Я вас козлов всех уволю! Мусора позорные!

– Всё сказал, защитник Отечества? Отлично, – произнёс Борька, отвлекшись от журнала. – Теперь распишитесь вот здесь. А вещи, изъятые у тебя, товарищ подполковник, получите после, как проспитесь.

– После чего, гад, не понял?

Опер сжал зубы, поиграв желваками, вдруг улыбнулся и выкрикнул в сторону дежурной части:

– Сержант! Иди сюда! Давай этого туда!

– Не имеете права, краснопёрые! – выкрикнул подполковник. – Я до вас доберусь! Я до министра дойду! Я вашу мусарню разгоню…

– Пошёл, давай! – прервал его помдеж, и пнув вояку коленом под зад затолкал его в дежурку.

Занятый своими мыслями, Шелестов проскользнул мимо занятых милицейскими делами товарищей, и, открыв ключом дверь, Шелестов скинул куртку на диван. Чуть пританцовывая, прошелся винтом по своему кабинету, и сел за свой стол. Как всегда, поутру, пол кабинета чисто вымыт, на столе – ни пылинки, только запаралеленный с Сашкой Маркиным городской телефон, да казённый перекидной календаре со страницей сегодняшнего числа.

– Почему мне не даёт покоя это обёртка от жевательной резинки, скатанная в шарик, и брошенная у квартиры? – машинально подумал Антон и принялся перечитывать материалы расследования. Чтение заняло около часа… Отложив последнюю страницу, облокотился на стол, и задумался. Вопросы были, причём серьёзные, и такие, что заболела голова. Помассировав виски, отправился в дежурную часть, где, получив у дежурного зарегистрированное заявление Пискарёва – старшего о совершённом в отношении его дочери разбое, вернулся к себе в кабинет. Первым, лежал список похищенного: деньги в сумме две тысячи рублей, две цепочки жёлтого металла, два женских кольца жёлтого металла, серьги с красными камнями из жёлтого металла, три нательных крестика жёлтого металла, две иконы размером 30х40, с окладом из белого металла (со слов потерпевшего, оклад из серебра, иконы датированы 1812 годом), три женские норковых шубы 44, 46, 48 размеров, не распечатанный блок жевательной резинки «Tutti – frutti», большая спортивная сумка «Adidas», синего цвета с «трилистником» белого цвета (самопал, куплена на Черёмушкинском рынке). Ещё вчера, всё похищенное было поставлено на учёт в ЗИЦ ГУВД. Теперь надо было подготовить материал для возбуждения уголовного дела по ст. 146, ч. 2, УК РСФСР. Потом надо было завести оперативно – розыскное дело. Но, сначала, надо составить план оперативно-розыскных мероприятий по установлению лиц причастных к совершению данного преступления…

Стоп! Бандиты вошли в квартиру около 12.30. Ещё было светло. В деле есть объяснения двух старушек и пожилого пенсионера, которые в это время сидели на улице, на лавочке, прямо напротив подъезда Пискарёвых. Старушки разошлись по домам в час дня, мужик – в два часа дня. В это время из подъезда никто из незнакомых не выходил, тем более с вещами. Бандиты были в квартире минут десять, от силы – пятнадцать. А что, потом? Потом, они исчезли! Нет, так не бывает! – Шелестов оделся, закрыл кабинет и поехал в дом 83, корпус семь…

Совещание по факту совершения разбоя в отношении Анны Пискарёвой началось сразу после возвращения Антона.

Окинув смеющимся взглядом собравшихся оперов в своём кабинете, и смешно пошевелив кустистыми рыжими бровями, зампорозыску Русиков, взял официальный тон:

– По факту разбоя, нашим следственным отделом возбуждено уголовное дело.

Дело ведет старший следователь Герман Кулаченков, – шеф почесал нос, пряча улыбку. Некоторые опера заулыбались. Шелестов слышал о нём, как о человеке решительном и порядочном. Кроме того, он десять лет проработал земельным опером во втором отделении милиции. Поэтому, иногда, когда требовались решительные действия, он мог и дверь в квартиру вынести, и провести задержание преступника в одиночку, да и в хорошей компании выпить немерено.

Любимой поговоркой его была: «Не бывает не раскрытых преступлений, бывают не внимательные сыщики». Калинов уже позвонил Русикову, и потребовал немедленных результатов.

Раскрыть этот разбой «по – горячим» следам представлялось весьма затруднительным, так что, придется раскрывать силами отделения. Была еще надежда на некую помощь ОУР, но основную работу предстояло совершить самим. Очевидно, что эту мысль зампорозыску и постарался довести до подчиненных. Шелестов тяжело вздохнул.

– Подведем итоги, – стал закруглять разговор Русиков. – Версий много, поэтому

будем копать по связям семьи Пискарёвых. Первая связь – родители, вторая – дочери, третья – всё остальное, на усмотрение Шелестова, в пределах его воображения. Итак, Пискарёвы – родители! Чумаков и Маркин. Дочери – конечно, Шишкин, и Шур. Малышев и Парнов – ранее судимые, нашего района по ст. 145—146 УК. Шелестов – на месте, собирает материал, и пишет план оперативно-розыскных мероприятий. Всем обратить внимание на друзей и знакомых, кто бывал в квартире. Думаю, что есть интерес обратить внимание на связи дочерей в институте. Народу там учиться много, народ – разный. И, – повышая голос, так как все немедленно начали разговаривать, закончил совещание. – Если всем, всё ясно, вопросов нет, за работу! Прошу остаться Павловского и Волченкова.

– Волченкова нет, он после суток! – подал голос Шур.

– Ладно, Сергей Булкин, останься!

– Есть!

Резво шагая к себе в кабинет, Антон углубился в раздумья. Но мысли его

были не о том, как лучше взяться за порученное направление, а о том, куда могли деться бандиты, если из подъезда они не выходили. Дойдя до кабинета, и усевшись за свой стол, Шелестов, ещё немного помучился с этим вопросом, и неожиданно задал себе ещё один:

– А если пистолет, похожий на «ТТ» существует, и он настоящий?

Девчонка ведь уверенно ткнула пальцем в него, когда Борька Гудков притащил альбом с фотографиями и рисунками стрелкового вооружения Красной Армии в период с 1917 – 1945 года.

Антон поднял трубку красного телефона внутренней связи.

– Слушаю, Шуликов! – раздался вальяжный голос начальника паспортного стола отделения.

– Михаил Васильевич, Шелестов!

– А, привет! Чего хотел – то?

– Квартиры номера с 741 по 744, корпус семь, дом 83 по Ленинскому проспекту. Карточки с фотографиями всех прописанных срочно нужны.

– Сделаем! Когда надо?

– Как всегда, вчера!

Квартира 741 представляла собой трёхкомнатную просторную квартиру, в которой было прописаны три человека:

– Рожков Михаил Андреевич, 25.12.26 года рождения, ур. г. Салехарда.

– Рожкова Марина Михайловна, 12.01.49 г.р, ур. г. Пензы.

– Рожкова Юлия Фёдоровна, 30.09.69 г.р., ур. г. Москвы.

Шелестов разложил веером фото этих жильцов на столе. Потом поднял фото пожилого мужчины, и посмотрел на него более внимательно. Положил фото и достал его объяснение. Опрашивал его Андрей Шишкин. Правильные вопросы, правильные ответы, ничего лишнего. Антон положил объяснение на стол. Снова взял фото. На него смотрел пожилой мужчина, с коротким ежиком седых волос. Нос картошкой, на переносице короткий белый шрам, впалые щёки. Глаза ничего не выражали, в уголках глаз целая путина морщин. Волевой подбородок с легкомысленной ямочкой. Лоб тоже весь в морщинах. У Шелестова сложилось впечатление, что он смотрит в пустоту. Он бросил фото на стол.

– Ладно! Заброшу пока справки на него по судимости, а там посмотрим. А сейчас – связи дочерей. Это важно.

Неделя интенсивной работы по разбою ничего не дали. Раздувшаяся папка всевозможных справок, объяснений, протоколов еле помещалась в сейф. Все опера, входившие в оперативную группу по раскрытию этого разбоя, работали на износ.

Дагаев.

Лёгкий стук в дверь заставил Шелестова поднять голову.

– Да! Что ещё?

В полуоткрытую дверь просунулась кудрявая голова Андрея Шишкина.

– Антон! У кинотеатра «Казахстан», у «терпилы» целый дипломат бабок спёрли! Не хочешь с нами прогуляться, свежим воздухом подышать, а?

– Да, нет, я очень занят.

– Хорошо! Тогда терпилу примешь? Мы уже в курсе, что и как там было, пусть тебе заяву напишет и объяснение, а мы побежали!

– Валяйте! А где «терпила» – то?

Дверь его кабинета захлопнулась и в коридоре загрохотало так, как будто по коридору промчался табун лошадей.

– Чёрт! Не дадут поработать со своими проблемами! Ишь, как помчались, значит, есть раскрытие! Значит, уже знают, кто взял дипломат и куда его заныкали. Это хорошо. На душе потеплело, и появилась гордость за наших оперов.

Шелестов, немного подумав, собрал все документы, открыл сейф, положил их в его железное нутро, закрыл и подёргал за ручку, проверил, закрыто – ли, и пошёл в дежурную часть.

В дежурной части, из угла в угол бегал невысокий тщедушный кавказец, с черными усами и модной модельной стрижкой, одетый в роскошное кашемировое пальто с поясом, костюм, белую рубашку и галстук, при этом, то прижимал руки к груди, то опускал, и постоянно что-то бормотал на не знакомом языке.

– Здравствуйте! Вы Дагаев? – дружелюбно спросил Антон.

– Да, да, это я! – он протянул руку для знакомства. – Скажите, вы уже нашли мой дипломат?

– Я не знаю, но наши сотрудники уже выехали на место. Давайте пройдём ко мне в кабинет и побеседуем!

– Да, да, конечно.

– Прошу, раздевайтесь, вешалка в шкафу.

– Нет, нет, спасибо. Мне холодно здесь, я ещё не привык к московской погоде.

– Тогда прошу присесть, – Шелестов указал на казённый стул слева от себя.

Дагаев со вздохом опустился на стул. Антон же, достав бланк «объяснения» из сейфа и приготовив шариковую ручку, внимательно рассмотрел «терпилу».

Типичная внешность уроженца Кавказа, среднего роста, большие черные глаза, правильные черты лица, тонкая шея, крупные нос и губы, черные густые волосы, короткая стрижка, тонкая черточка усов на верхней губе, с претензией на щеголеватость.

– Паспорт, пожалуйста! – Антон выжидательно посмотрел на Дагаева.

– Так, в дипломате остался!

– Ладно. Тогда, фамилия, имя, отчество, пожалуйста, – будничным голосом Антон начал задавать вопросы и записывать ответы. – Дагаев Омар Аббасович, 1938 года рождения, по национальности аварец, прописан г. Москва, улица Валовая, дом, так – с…, телефон… Так – с! Где работаете?

– Советник военного атташе в Иране. Точнее, бывший. Пять лет отработал и теперь вернулся в Союз, выхожу на пенсию.

– Ясно. Жарко там?

– Есть немного.

– Сначала тяжело привыкали к этой стране? Вы уж простите меня, просто интересно!

– По приезду тяжело было, первое время. Ранее я представлял интересы нашего государства в ФРГ. Там была Европа, а тут, жарко и пыльно. Кислорода в воздухе мало, то ли выгорает он, то ли ещё что, поэтому я и наши сотрудники сначала сонные бродили, как мухи. Вода – обессоленная, после обратного осмоса. Пили воду только из пластиковых бутылок. Везде кондиционеры жужжат, и так весь день в посольстве и ночь дома. С готовкой был отдельный вопрос. Питаться местной пищей можно, но не нужно. Арабы не признают супы, ни в каком виде, а русским без супа – смерть. В нашем посольстве поваром был грузин, всё знал, что и как. А как быть дома? Я приспособился готовить сам: щи, борщ, лапшу. Ещё вот куры там продавались бразильские, рис – иранский, масло растительное – сирийское. Местное мясо покупать можно было, но только не местное: иракская баранина, вонючая и жёсткая, как подмётка. Поэтому европейцы покупали мясо: баранину и говядину – в основном аргентинские и только в больших магазинах, а так, в мелких мясных лавках, смёрзшиеся брикеты мяса иракцы хранят, где ни попадя, они размораживаются, смораживаются, опять размораживаются, беда в общем. Что касается, иранского молока, овечьего сыра и хлеба – просто отличные. Бытовая химия тоже не подкачала. Стиральный порошок «Дарья» и мыло «Марья» – это не шутка, а действительно иранские бренды. При этом аннотации на коробках строго на трёх языках – фарси, английском и русском. Так, что попривыкли, обжились.

– А с водой как?

– Я уже не орал благим матом, когда из накопительного бака в туалете не оказывалось воды. И опытным путём выяснил, что к утру вода охлаждается до приемлемых 40 градусов и можно не отплясывать зажигательный танец дервишей под душем вечером.

– Да, интересно.

– В общем, сложно там было сначала…

– Ну, хорошо! Спасибо за рассказ, но вернёмся к нашим делам! Итак! Вы сошли с самолёта и, что дальше было?

– Мы прилетели в «Внуково», впятером. Кто-то домой, кто-то в отпуск летел из сотрудников посольства, а один как я – на пенсию. В аэропорту нас встретил наш МИДовский микроавтобус и по дороге в Центр, высадил меня у кинотеатра «Казахстан». Я эти места знаю хорошо.

– Устали после перелёта?

– Не то слово. Всё же десять часов в кресле.

– Ясно. Давайте дальше.

– Для меня в Москве, в это время, всё же было прохладно. Весеннее солнце и свежий воздух утомили меня, да и мои ноги устали, и я присел на лавочку, которая стояла самой первой из четырёх, которые была установлены перпендикулярно к кинотеатру, вдоль дорожки, ведущей к его зданию от самого Ленинского проспекта. Там ещё четыре лавочки стояли вдоль здания кинотеатра. Перед самим зданием была площадка, где пацаны, человек десять, и две девочки катались на скейтах. Солнце слепило меня, поэтому я от крыл кейс и достал из него солнцезащитные очки. Потом, я помню, закурил. И задумался о том, как я увижу родную дочь и зятя, а потом ещё, вечером, и внуков. Внезапно у меня за спиной раздался негромкий шорох, я резко обернулся, и увидел пацана, лет тринадцати, который, стоя за моей спиной, что-то пристально рассматривал под моими ногами.

– Лицо, как был одет, запомнили? – поинтересовался Антон.

– Конечно!

– Ладно, что дальше?

– А дальше, пацан неспешно обошел лавочку, все так же продолжая что-то под ней искать, и приблизился ко мне. У меня два внука, чуть старше этого, и поэтому я внимательно отношусь к детям. Одежда его была до ужаса бедная, но вроде чистая. Стрижка под «ноль», нос картошкой, под глазом синяк, на локте джинсовой куртки – грязное пятно. Взгляд, его взгляд меня поразил. Было в нем что-то слишком взрослое, самостоятельное. Думал, что показалось, не может в тринадцать лет быть такого взгляда. Но мальчишка смотрел под лавочку именно так. Я затянулся, вынул изо рта сигарету, и стряхнул пепел на землю. Он на мгновение перевел взгляд на мою сигарету, и тут же опустил глаза на землю, опять.

– Эй, дядя! Ноги подними! – подняв глаза на меня, сказал пацан.

– Я больше от удивления, чем осознанно поднял ноги над землей. Пацан присел, и внимательно посмотрел на место под моими ногами.

– Здесь тоже нет, – пацан вздохнул.

– Что потерял? – спросил я, глядя на него.

– Пять рублей, одной монетой, – ответил он.

– Есть десять, но одной бумажкой, – я достал купюру из кармана пальто и протянул ему.

Он, немного помедлив, деньги взял и сунул их в карман куртки. Я увидел его руки, обычные руки пацана, густо покрытые цыпками. Мы посмотрели друг на друга.

– А закурить дашь? – немного подумав, спросил он.

– А не рано ещё?

– Уже поздно! – хохотнул парень.

– Ладно, угощайся! – я достал пачку «Мальборо», открыл, и протянул ему.

– Круто! Из «Березки»? – поинтересовался он.

Он быстро вытащил одну сигарету, и сунул её за ухо.

– Я возьму ещё пару, для пацанов? – он ткнул пальцем в сторону группы подростов у кинотеатра.

– Бери все! – предложил я.

– И ещё богатый?

– Да, нет, просто давно дома не был.

– Значит, добрый?

– Есть немного.

Мальчишка достал бензиновую зажигалку «зиппо» и прикурил.

– Снег давно сошёл? – спросил я.

– Да, нет, и, слава Богу, что он растаял! – задумчиво сказал пацан.

– Мешал?

– Вот ты даёшь, под снегом же ничего не видно, – заметил мальчуган.

Он засунул руки в карманы, посмотрел на меня, и продолжил:

– Ладно, дядя, пойду я, у нас ещё дела! Спасибо за сигареты и разговор. И дипломат свой, покрепче держи, а то раз, и его нет! – он усмехнулся, развернулся и лёгкой походкой направился к своей компании.

– А потом, что? – спросил Шелестов.

– А потом, подъехала дочь с зятем. Они остановились прямо напротив меня. Я встал, и…, и пошёл, вернее, побежал к своим.

– А дипломат?

– А дипломат остался на лавочке. Или, я мог его оставить стоять у лавочки. В общем, я сильно разволновался, и ни о чём думать не мог, как обнять свою дочь. Я так давно её не видел!

– Ясно! А когда хватились дипломата?

– А когда приехали ко мне домой, на Валовую улицу. Стал из машины вылезать, и тут очнулся: нет диплома. Мы вернулись, но никого и ничего не нашли.

– Хорошо! Что было в дипломате?

Дагаев горестно вздохнул, покачал головой.

– В дипломате было пятьдесят тысяч рублей, в чеках «Внешпосылторга» в пачках по десять тысяч, коран, очки солнцезащитные в футляре, паспорт, водительские права, личные документы, пара журналов на «фарси» *, золотая зажигалка «Ronson», и… и … – всё кажется.

– А сам дипломат?

– Дипломат чёрный, кожаный, итальянский. Покупал в Тегеране.

– Хорошо! Пишите заявление на имя начальника нашего отделения.

– Да, конечно. Дайте лист бумаги ручку, а то у меня ничего с собою нет.

Экстренный галопирующий выезд оперов отделения на место происшествия ничего не дал, а дохлая, по размеру, стопочка объяснений, привезенная Русиковым в новой кожаной папке, тоже не содержала ничего интересного. И хотя это обычная ситуация для первого этапа розыска, факт оставался фактом: выполнив все что положено, группа никого не задержала, хотя некоторая информации о возможных «воришках» и была.

Самвел Ишханович Байрамов.

Квартира сожительницы Байрамова находилась на предпоследнем этаже сталинской пятиэтажки у метро «Рязанский проспект».

Шелестов двинулся вверх по лестнице, а Боря Гудков поехал на лифте. Традиционный милицейский приём.

– Как поступим? – невесело произнёс Гудков, смотря на мощную стальную дверь с дверным глазком и обитую чёрным дермантином.

Антон прислонился ухом к краю двери, и закрыл глаза – в квартире отчётливо было слышно работу телевизора.

– Как всегда! Операция «сосед снизу» – ответил Шелестов, снимая куртку, потом тонкий свитер, оставаясь в рубашке, расстёгнутой до пояса. Пара круговых движений рук по волосам на голове и теперь у двери Байрамова стоял типичный разъярённый жилец этой пятиэтажки, слегка нетрезвый, которого залил сосед сверху. Чистый театр!

– Готов?

– Да!

– Тогда начали! – Шелестов пару раз сильно ударил кулаком по стальной двери и встал прямо перед глазком. – Сосед! Мать твою! Залил мне всю кухню! На хрен! Меньше надо водку по вечерам жрать!

Ещё пара мощных ударов.

– Э! А в звонок позвонить нельзя, да? – по ту сторону двери кто-то внимательно рассматривал через глазок перекошенную физиономию Шелестова.

– Нельзя, на хрен! Давай открывай, а то щас всех соседей подниму, участковому позвоню! У меня обои от стен отваливаются, всё промокло, на хрен! Вкалываешь тут на заводе, приходишь домой, а тут воды по колено! Ты что, специально меня из себя выводишь? А?

Ещё пара мощных ударов по двери, гул от которых заполнил всю лестничную клетку.

– Что – ты, что – ты, нет никакой воды у меня, нету! Заходи, сам увидишь!

Пара щелчков и дверь открылась. В проёме стоял невысокий черноволосый мужчина в халате, шлёпанцах и с бокалом красного вина в руке.

– А это мы сейчас проверим! – Антон шагнул вперёд, прямо на хозяина, заставляя его пятиться вглубь коридора.

Щёлк! Гудков свободной рукой закрыл за собой стальную дверь, а затем бережно положил одежду Шелестова на стул, стоящий у входа в большую комнату.

– Самвел Ишханович! Да вы не пугайтесь, мы не соседи ваши, но и не грабители! – Антон аккуратно надел свитер, и теперь стоял перед большим трюмо и тщательно причёсывался.

Закончив эту процедуру, Шелестов положил расчёску в нагрудный карман рубашки.

Мужчина в халате продолжал стоять рядом с Антоном, открыв рот.

– Самвел Ишханович! Ау! Давайте знакомиться! Я – Шелестов Антон Генрихович, уголовный розыск 96 отделения милиции города Москвы. А рядом со мною Гудков Борис Витальевич, мой коллега.

– Но это же, незаконно, вот так, обманным путём врываться в квартиру! – наконец подал голос Байрамов и решительно, одним глотком допил вино.

– Может быть, пригласите нас в комнату, хотим с вами пообщаться! – Антон прошел вперёд и уселся на роскошный кожаный диван. – Борис Витальевич! Раздевайтесь, проходите, и не забудьте папку с документами. У нас с Самвелом Ишхановичем будет долгий разговор.

– На предмет чего? – Байрамов не тронулся с места, продолжая держать пустой бокал в правой руке.

– Перечислить, или на слово поверите?

– Я сейчас по «02» позвоню!

– Понял, не дурак!

Гудков подошёл к Шелестову и передал ему черную папку из кожезаменителя, а сам встал рядом с хозяином квартиры.

– Так, что тут у нас! Ага, вот! Заключение НТО Октябрьского района о составе вот этой безобидной на вид таблетки, с изображением стрекозы. А это фото вашей встречи на Черёмушкинском рынке при передаче денег за наркоту, полученную сотрудником нашего отделения милиции сержантом Эльдаром Габозовым, вот его собственноручно написанное признание, вот фото Ольги Капитоновой, которая вас познакомила с сержантом ещё в прошлом году. А вот фото её с неким Марио Гонгора. Через три часа у меня в кабинете Ольга Капитонова будет давать показания относительно вас лично, Гонгора и Габозова. Вы, Самвел Ишханович, вероятно очень хотите знать, почему же мы тогда не провели задержание вас с поличным при совершении сделки на рынке?

Байрамов тяжело опустился в кожаное кресло, стоящее напротив Антона, и схватился за голову

– Отвечаю! Вы мне не интересны! Мне нужен Марио Гонгора, Иосиф Зинич и Зоран Роганович. Поэтому, вы сейчас берёте чистый лист бумаги, и подробно расписываете график поставок вам для реализации таблеток экстази и кокаина. Сдаёте мне всех ваших «пушеров»4444
  Пушер – (англ. pusher: толкатель) торговец наркотиками в розницу, толкач, дилер.


[Закрыть], то, бишь, сбытчиков, и самое главное, всё, что вам известно о Марио. Югославы меня интересуют также, но они на закуску. Я думаю, что, как и у всякого крупного оптовика, у вас есть записи: кто, сколько взял, и кто, сколько должен. Так вот, эту тетрадку я тоже заберу. У меня всё! Теперь ваш ход!

– Мне надо подумать!

Шелестов собрал бумаги и фото в папку.

– Послушай, Самвел! Если бы я тебя взял с поличным на рынке, где были и деньги, и наркота, и наш сержант, ты был бы уже в СИЗО4545
  СИЗО – следственный изолятор.


[Закрыть] и впереди тебя ждал бы суд и лесоповал лет на семь. А ты сидишь у себя дома, в упакованной хате своей тёлки, пьёшь дорогое вино, и в фуй не дуешь. Так не бывает! Или мы начинаем договариваться, или мы начнём с обыска.

– Права не имеете! Сейчас уже поздно, время уже, вон, десять вечера!

– А мне плевать! Мне родители детей, которых ты этой заразой травишь, спасибо скажут, когда я покажу им тебя в наручниках и твою наркоту. А? Хочешь, поспорим?

Байрамов резко вскочил с кресла, но мгновенно среагировавший Гудков, тут же оказался рядом с ним и наступил ему зимним ботинком 46 размера на его ступню в домашнем тапочке. Самвел взвизгнул.

– Слышь, Ишакович, или как там тебя, ты с нами шутки не шути! – схватив слегка подвывающего от боли Байрамова за роскошный воротник халата, Борис слегка его встряхнул, и бережно усадил опять в кресло.

– Марио страшный человек! Вам его не достать!

– Ой, Самвел, не надо! Всех достанем и упакуем! Хватит скулить! Давай, показывай, где тут у тебя наркота, бабки и тетрадка заветная запрятана.

Через час, оформив как положено, протокол добровольной выдачи наркосодержащих веществ, небольшой суммы денег, и замызганной тетрадки в линеечку с непонятными записями, да ещё на родном языке Байрамова, в присутствии двух понятых, соседей по этажу, опера с задержанным, выехали в отделение.

Хрюкин.

Телефон внутренней связи взорвался истерическим звоном.

– Слушаю, Шелестов.

– Антон, Ленинский проспект, дом 85, коммуналка. Позвонила женщина, и сказала, что её и сосед собираются устроить фехтовальный турнир на шампурах для приготовления шашлыка. Кричит, что они поубивают друг друга, потому, что сильно выпивши, и на ногах еле стоят. Алексей Уваров уже здесь и готов с тобой выехать!

– А где Сашка Марков, он же в группе?

– Он на краже. Колёса сняли ночью с «Волги» на Новаторов, все четыре, хозяин в истерике.

– Машину дашь?

– Дам, «москвич» начальника подойдёт?

– Годится, уже иду!

Судя по голосу, дежурный Александр Ахметзянов нервничал. Ясное дело, кому охота во время своего дежурства регистрировать криминальный труп?

Участковый Алексей Уваров ждал Антона у машины.

– Привет, Алексей!

– Здравствуй, Антон!

– Кто этот коммунальный террорист? Дом то вроде спокойный.

– Да, это Мишка Хрюкин буянит, слесарь «Метростроя», а раньше проходчиком был, уважаемым человеком, но пять лет назад у них там что-то обвалилось, и его слегка присыпало. Провалялся почти пол – года в больнице, с головой у него что-то, вот с того раза у него и началось: чуть алкоголя выпьет – всё! Жена его бросила с того раза, детей у них не было. Я у врачей интересовался, говорят пить нельзя ни в коем случае.

– Судим?

– Да, нет, я же говорю, работяга. Пару раз в прошлом году пытался вены вскрыть себе, но каждый раз сам себе вызывал скорую. Жить-то, оказывается, хочется.

– Здравствуй, Василий! – Шелестов открыл дверь «москвича» и уселся на сиденье рядом с водителем, держа под мышкой «тревожную» папку.

– Здравия желаю, Антон Генрихович! – ответил Василий Коронкин, молодой двадцати двухлетний парень, водитель начальника отделения.

– Прокатимся, что ли? А, Василий?

– А то!

– Тогда едем!

Машина лихо взяла с места, и с включённой сиреной помчалась в адрес.

– А что соседи по коммуналке? – продолжил Шелестов.

– Рядом в большой комнате живёт мужик, не помню имя, отставной военный с женой, тихий алкоголик, а в третьей, самой маленькой, Вера Сысоева, штукатурщица, нормальная баба, одинокая, – с сожалением произнёс Алексей.

Отделенческий «москвич» с цифрой «96» на борту въехал в арку дома и резко затормозил у подъезда №4.

– Антон Генрихович! А можно с вами? – водитель явно хотел подвигов.