Текст книги "Цугцванг по-русски. Книга 1. 96 отделение милиции г. Москвы"

– Я же должна выглядеть супер!

– Ты так и выглядишь сногсшибательно, дорогая! – Антон снял ботинки и прошёл в комнату.

– Приятно слышать.

– А что мне за это будет? – он подал голос из большой комнаты, при этом с удовольствием отметил ее игривое настроение.

– А что хочет мой господин?

– Господин хочет в ванную, помыться – побриться, потом теплую постель, стакан виски и Оксану! – Шелестов вышел из комнаты в одних плавках.

– И Оксану?

– И Оксану! Ну, можно ещё пару бутербродов, до кучи и если не сложно, – Антон зажёг свет в ванной, и пустил воду, струя которой, шипя и булькая, стала наполнять ванну.

– Тогда поторопись с помывкой и не заплывай далеко! – хихикнув по – детски, она встала и, сняв верхнюю одежду, прошла на кухню. – Бутерброды с чем будешь?

– Всё равно! – Шелестов прикрыл дверь, но Оксана подкралась и приоткрыла дверь снова, просунув растрепанную голову в проём, промурлыкала:

– Я могу потереть господину спинку! Если он пожелает…

Ему пришлось встать и открыть форточку. В комнате было жарко, топили будь здоров. Оксана ничком лежала поверх одеяла, раскинув руки. Она только порывисто вдохнула, когда холодный ноябрьский воздух коснулся ее тела.

– Сколько времени? – прошептала она, не открывая глаз.

– Уже десять вечера. – ответил Антон сквозь полудрёму.

– Будем спать или…?.

– Не знаю, – повернувшись к ней, поцеловал ее в шею.

– Мурррррр! – ответила девушка. – Выпить хочешь? Я на кухню.

– Сок есть?

– Только томатный.

– Класс! Тащи.

Зашуршало отброшенное одеяло, и послышались лёгкие шаги Оксаны.

Девушка вернулась в халате и с двумя стаканами сока в руках.

– Держи! Я добавила соли и немного чёрного перца.

– Умница! Я обожаю такую смесь! – он сел на кровати по – турецки, подобрав под себя ноги.

Она тоже присела на край кровати и отпила глоточек.

– Очень устал за прошедшую неделю?

– Есть немного.

Она тихо встала и подошла к окну, отдернув штору, заглянула в окно, во влажную ноябрьскую темноту.

– Антон, я знаю, вы мужики, не любите таких душещипательных разговоров. Извини меня, но я устала ждать тебя по вечерам, и ночам. Давай, ты уже определись со мною. Я хочу за за тебя, тогда эти, мои ночные бдения будут иметь хоть какой-то смысл.

– Оксана, извини, но я хочу тебе кое – что рассказать.

– Ладно, давай.

– Вот какая штука. Мне никогда не снились сны, связанные с морем или с океаном. Я служил на Балтике и никогда во сне я не возвращался туда. Только лица друзей – сослуживцев, своих командиров, какие-то обрывки событий, но море – никогда. И представляешь, сегодня утром, мне приснился сон, как будто я голый стою на берегу океана, а потом ныряю в воду и плыву. И мне совсем не тяжело. Я, как бы, даже не дышу совсем…

– Подожди! – Оксана соскочила с постели и взяла с секретера большую тетрадь в пёстрой обложке с надписью «Сонник», открыла её и, водя указательным пальцем по строкам, что-то прочитала про себя, смешно двигая губами.

– Всё плохо, да? – спросил Шелестов, перевернувшись на живот и подперев голову рукой.

– В общем, не очень! Я бы так сказала. Это сон – предупреждение, скорее всего, чтобы ты был просто по осторожнее в своих делах.

– Я не верю в сны.

– Я тоже! Но будь чуточку по внимательнее на работе, хорошо?

– Принято! Так на чём мы остановились? – с улыбкой спросил Антон.

Доклад.

Восемь утра – время бойкое, даже для ноября. Разве что еще темно. Снег, как случалось и в прошлые годы, уже выпал, и там, куда, не достигал свет уличных фонарей и фар, стоял совершеннейший мрак, со свистом продуваемый холодным ветром. В этом мраке довольно густым потоком тянулись к остановке обитатели близлежащих домов, зябко кутаясь в шубы, куртки, пальто и т. д. Везло тем, у кого были головные уборы, в крайнем случае – капюшоны. Троллейбусная остановка не была рассчитана на большое количество пассажиров, поэтому те, кому не повезло вовремя заскочить под её крышу, просто стояли с ней рядом, образовав сплоченную кучку голов в тридцать, притопывали, сжидись под ветром, но продолжали ждать «рогатого». Все, как обычно. И, как всегда бывает, поездка до работы для Антона не обошлась без хохмы.

Шелестов, как обычно устроился на задней площадке троллейбуса, рядом с кассовым аппаратом, и уставился в окно, за которым ночь медленно уступала светлому дню. Ленинский проспект ещё сверкал жёлтыми огнями вечерних фонарей, и плотный непрерывный поток машин создавал иллюзию сверкающего потока, но небо уже прояснялось прямо на глазах. Ещё час и будет совсем светло. Почему-то вспомнились неприятности, преследовавшие его последний месяц.

На следующей остановке в троллейбус вошло милое создание женского пола лет двадцати пяти: стройная фигурка, длинные локоны рассыпаны по плечам, огромные глаза… Одета прелестница в чрезвычайно романтическом духе: вместо пальто или плаща на ней длинное и очень широкое клетчатое пончо, шейка повязана длинным шелковым шарфом, в ушах длинные серьги-цепочки.

Опустив мелочь в кассу, и оторвав билетик, красавица равнодушно обошла Антона и встала за его спиной, уставившись в заднее окно троллейбуса. Очередная остановка, шипение и лязг открывающихся дверей, торопливые шаги пассажиров, входящих и выходящих, шум закрывающихся дверей.

– Юлька, ты? – экзотическая брюнетка подошла к ней.

– Машка? Обалдеть, какими судьбами?

– Еду в гостиницу «Центральный Дом Туриста».

– А я на Черёмушкинский рынок.

– Отлично, есть время поболтать. Ну, как ты, рассказывай! Сколько мы с тобой не виделись?

– Да, почти два года.

– Ух, ты! Вот время летит…

– Ну, рассказывай, как ты? Замужем?

– А то!

– Ну, и как?

– Как в детстве! Допоздна не гуляй, и с чужими дядьками не знакомься…

От нечего делать, Шелестов ненавязчиво прислушался к весёлой трескотне, давно не видевшихся подружек. Это было, чуть ли не единственное приятное событие за это утро. И хотя подслушивать чужие разговоры нехорошо, как– то запомнилась фраза недавно вошедшей девушки: «Знаешь, – говорила она подруге, – все, что происходит в нашей жизни, не случайно. Значит, так нужно». Антон с этой фразой согласился и подумал о своей работе, о начинающемся новом дне… Значит, так кому-то было нужно? Антон тряхнул головой и стал слушать откровения подружек дальше…

…просто беда! А мой имеет дурацкую привычку тринькать пальцами у меня по ребрам как по стиральной доске, гусляр хренов. А ночью ногами ссучивает всю простынь книзу, даже если я ее на метр заправлю под матрац, к утру у него она на уровне щиколоток собирается, а у меня на уровне талии. Додумалась прикалывать ее концы булавками. Он так сучит, что булавки расстегиваются. Потом уже догадалась и стала уже покупать простыни с резинкой, так и те умудряется засучить. Я не ругаюсь, со временем привыкла. Раздражает, то, что если он открыл шкаф, секретер или тумбочку, к примеру, то гарантированно не закроет. Так и стоит распахнутый, а он в упор не видит.

– А я со своим ругаюсь почти через день. Представляешь, если раньше меня поест, а я еще в кухне сижу, уйдет в комнату, а потом из – за угла свое мужское достоинство выставит и ждет, когда я замечу. Еще любит мне его под нос сунуть со словами «а теперь пару слов для прессы», микрофон типа. Когда спит, одеяло с меня стягивает и заматывается в него, а когда я просыпаюсь, стуча зубами от холода, высвободить одеяло невозможно, он так плотно в нем завернут, как в коконе. Окуклился, вроде как.

Хотя девушки уже начали общаться почти шёпотом, забившись в углу троллейбуса и прикрывшись широкой спиной Шелестова, он слышал всё достаточно ясно. После последних откровений, он плотно сжал зубы, сдерживаясь, чтобы не захохотать во весь голос. Из глаз ручьём потекли слёзы, и началась какая-то икота.

Девушки замолчали и подозрительно уставились на его подрагивающую спину. Он даже чувствовал их взгляды. Но потом, видимо, успокоились, и словесный понос продолжился:

… – Аааа… еще у него во сне бывает пятисекундная трясучка, когда бывает выпивши. Ну, как у эпилептиков – ноги руки трясутся, и успокаивается не сразу. Я пугаюсь. Ещё бывает – спим, и вдруг он матом пятиэтажным громко так проорет прямо мне в ухо! И спит себе дальше, спокойненько. Я чуть не описалась, как-то раз.

– А мне для полноценного сна просто необходимо пространство, на котором можно ноги – руки раскинуть. А моему надо обязательно прижаться поближе. Так и получается, что он ко мне, я от него, пока нога в пол не упирается. Так всю ночь и ползаем, а когда я встаю, он моментально на мое место ложится, причем во сне. Так что мне обратно пути нет. Раз уж встала один раз, то будь добра собираться на работу. Вот сейчас и еду.

– А моё чудо частенько снимет один носок, да так в одном носке и сидит: в носках, говорит, жарко. А оба снять, холодно. Это у него термообмен называется. А еще он громко любит чихать. Но он при этом еще и кричит, и ногами топает. Окружающие очень пугаются и прямо отпрыгивают от него. Сколько раз ему замечания делала, а ему нравится, блин. Нет, он закрывается, конечно, но звук такой, что, кажется, у него должны глаза выскочить от такого чиха. Как-то раз он так рявкнул в подземном переходе, что бабка, торговавшая цветами, упала в обморок. Думала – померла. Самое плохое, что он чихает как-то неожиданно для окружающих. Однажды мы ехали по Ленинскому проспекту в автобусе 144 – го маршрута. Так, вот! Мы сидели на втором сиденье от водителя. Впереди нас сидел какой-то студент с книжкой на коленях. Так, вот, подъезжаем к остановке, автобус останавливается, передняя дверь открывается и входит мужчина. И в этот момент чихает так, как – будто толстый сук на дереве ломается. Громко и резко так. Студент как подпрыгнет, книжка взлетает вверх, а он кинулся к выходу с криком «Убивают!», по ходу дела снёс мужика и убежал, размахивая руками.

Выскочив из троллейбуса на своей остановке, Антон долго давился от смеха, вытирая ладонью текущие по щекам слёзы.

А вот начало рабочего дня началось не очень, потому что он всё же опоздал на утреннее совещание у шефа.

– Шелестов, почему ты не дома? – Изверов положил ручку на стол и откинулся в кресле. У нового начальника Шелестова иногда бывал приступ неподдельного сарказма по отношению к его подчинённым, когда, например, сотрудник произвёл задержание преступника по собственной инициативе, не поставив его в известность.

Проявившему себя сотруднику, на совещании, Сергей Сергеевич тогда начинал задавать идиотские вопросы и давать анекдотичные указания. По – другому, назвать эти приступы мелочной дотошности, возникающие у него по аналогичным событиям, было трудно. Он любил, когда к нему его подчинённые приходили за советом, как к старшему товарищу, чтобы ставили его в известность по всем делам, которые у них были в производстве. Хотя, надо сказать, что Изверов не помнил зла и был отходчив, как и все недавно назначенные руководители: в общем, нормальный был мужик.

Антон молчал.

– Или ты думаешь, что только ты можешь работать? – зампорозыску усмехнулся и посмотрел на присутствующих.

Все привычно ждали, когда шеф иссякнет.

– Ладно, проходи, присаживайся.

Сергей Сергеевич открыл лежавшую перед ним папку.

Шелестов посмотрел в окно – бойницу, такое же, как и в его кабинете. За окном внезапно пошёл первый снег.

– В два часа тридцать минут ночи, от дома номер 14 по улице Вавилова, бригадой скорой помощи номер семнадцать, в институт скорой помощи имени Склифосовского был доставлен гражданин Завадский А. О., тридцать восьмого года рождения, главный инженер СМУ – 166 Главмоспромстроя, с признаками сотрясения головного мозга средней тяжести. Со слов потерпевшего, примерно, в ноль часов пятнадцать минут, когда он возвращался домой после работы, неизвестный, применив физическую силу, похитил у него черный кожаный дипломат, часы японские «Ориент» белого металла, шапку скую 55 размера из меха бобра тёмно – коричневого цвета, стоимостью в сто двадцать рублей, портмоне, ское чёрного цвета с месячной зарплатой и отпускными деньгами в сумме восемьсот пятьдесят рублей, обручальное кольцо жёлтого металла стоимостью в восемьдесят рублей… И так далее. Он положил этот лист бумаги в папку. Затем достал другой. Теперь, что было сделано!?

Изверов посмотрел на невозмутимо сидевшего в самом конце его кабинета Антона и продолжил:

– Находящийся в группе Шелестов, непонятным образом установил номер и марку машины предполагаемых преступников, вызвал Гудкова и Шишкина, и, съездив в адрес по месту жительства водителя, доставили его в отделение, предварительно отработав по полной программе. Он сейчас даёт показания следователю. Далее, сдав оружие и дежурство, Шелестов организовал задержание подельщицы этой гоп – компании. Ею тоже уже занимаются из нашего ОУР. Эта девушка использовалась преступниками как подставка, она отвлекала внимание жертвы, а третий, по имени Жора, бил по голове и забирал всё ценное.

– Что скажете, а?

Стас Свирский, курировавший от ОУР линию по грабежам и разбоям, пожал плечами:

– Девчонка молодая, глупая, из Смоленска, в голове ветер, рассказала о пяти эпизодах с её участием. Но что-то нам подсказывает, что их было больше. Сейчас она вспоминает, как нам найти этого Жору.

– И долго она будет вспоминать? – Изверов комично нахмурил свои брови.

– Вспомнит, куда ей деваться! – парировал Стас, открывая блокнот с закладкой.

– Она учится, работает? – шеф снова откинулся в кресле.

– Так, Ивушкина Мария Савельевна, 06.12.65 года рождения, уроженка г. Смоленска, студентка третьего курса МАРХИ7272
  МАРХИ – Московский архитектурный институт.


[Закрыть]. – Свирский оставался невозмутимым, – Ни чего необычного! Познакомилась с молодым парнем, влюбилась. Он пристроил её к своим делам. Поработает с ним 5 – 6 месяцев, потом он найдёт другую.

– И что? Этот злодей так и будет девок, как перчатки менять? И нашу территорию бомбить? – Шеф поджал губы.

– Почему только нашу? По всей Москве таких команд много работает. Мы у себя в районе в прошлом году две таких группы посадили! – Стас закрыл блокнот и положил его себе на колени.

– Ладно! Эта группа стараниями Шелестова наполовину отработана – Изверов наконец успокоился. – Студентка, комсомолка! Обыкновенная блядь!

– Значит так! Все дела отставить! Чтобы сегодня вечером этот Жора, сидел у меня в кабине и, обливаясь горючими слезами, рассказывал о своих подвигах! Всё ясно? – вскинул брови шеф.

– Так точно! – ответили опера.

Задвигались стулья, и сыщики потянулись гуськом к выходу.

– Шелестов – Штирлиц! А вас я попрошу остаться! – жизнерадостно сообщил Сергей Сергеевич.

Он указал Антону пальцем на стул напротив себя, и, когда за последним сотрудником закрылась дверь его кабинета, задал вопрос – утверждение:

– Ты уже водилу этого Жоры прокачал, и знаешь, где он дохнет!? – заговорщицким полушепотом поинтересовался шеф.

Антон безразлично пожал плечами, скромно опустив глаза.

– Молодец! – его лицо просияло, и глаза радостно загорелись. Он потёр руки.

– Считай, что ты в приказе на премию!

Шелестов усмехнулся. Изверов это заметил.

– Ты не усмехайся, – голос его снова окреп. Ты мне этого Жору вынь и положь! И развали его до жопы. Если что, я сразу подключусь…

«Кристина» – Мария.

Девушкой – «приманкой» занимались сразу трое оперов в Ленинской комнате.

– Дайте покурить, пожалуйста.

Напротив Марии на стуле сидел Свирский широко расставив ноги, с сигаретой в руке. Он передал ей сигарету и щелкнул зажигалкой.

– Спасибо. – Она глубоко затянулась и выпустила дым через нос. Густая косметика не скрывала ее шелушащейся кожи и темных полукружий под глазами, хотя у девицы и было лицо фотомодели. Свободно ниспадающие русые волосы, огромные глаза, тщательно накрашенные ресницы, уже немного поплывшие, видимо от слёз.

Пока Мария, сидя на стуле, держа дрожащими руками бумагу, пыталась прочесть текст, снабженный необходимыми печатями и подписями, сыщики молча наблюдали за ней.

– Мария! Это, к сожалению, необходимая процедура, – попытался успокоить девушку Стас. – Позвоните кому-нибудь из подруг. Пусть кто-нибудь приедет, поддержит вас, если вы хотите.

– Значит, меня отсюда, после допроса, отвезут в следственный изолятор?

– Мария, эту твою жизнь не мы тебе придумали. Ты сама ее выбрала. И ещё я должен еще тебя огорчить: обыск мы у тебя в общаге провели, и нашли там золотую цепочку с кулоном, с настоящим рубином.

– А. Это…

– Это ведь с Кутузовского проспекта, да? Ваша мартовская добыча? Как же так получилось, что Жора не отобрал её у тебя? Он же запрещал брать вещи потерпевших?

– А он не знал! – хихикнула она. – Он, когда ту женщину ударил, она упала, он схватил её сумку и прибежал к машине. Бросил сумку на заднее сиденье, рядом со мною, и пошел в кусты пописать. А я быстро сумку открыла, там, в кармашке была эта цепочка с кулоном и перстень с сережками. Я взяла только цепочку с кулоном. А деньги брать побоялась.

– Хорошо! Ну, так что! Так что ты решила, – Андрей Шишкин расположился на стуле сбоку от неё.

– Какие гарантии? – ответила она вопросом на вопрос, уже по – деловому.

– Какие могут быть гарантии. Гарантии может дать только Господь Бог! – ответил Стас.

Она смотрела на кончик своей сигареты.

– А чем вы тогда можете мне помочь? – девушка продолжала выцыганивать себе снисхождение.

– Ты напишешь явку с повинной, добровольно. Мы подтвердим, что ты сама явилась в отделение и сдалась. Дежурный сделает запись в журнале. Через час будет следователь, и все бумаги передадут ему. Мы напишем рапорта о том, что активно содействовала розыску и изобличению организатора совершения преступлений. Ты никого не била, и не грабила! Так? – Свидерский встал, разминая затёкшие ноги.

– Так.

Помолчали. Ее сигарета догорела почти до фильтра. Стоявший за стулом Свирского, Антон не удержался от шпильки:

– Раньше надо было думать, а то ты сейчас нам условия ставишь.

– Дура была, – она аккуратно загасила окурок в пепельнице, – и поздно поумнела.

Антон усмехнулся. Она подняла голову и посмотрела ему в лицо.

– Мария! Сидеть придётся всё равно, другое дело, сколько сидеть! – продолжал Шелестов. – Чуешь разницу.

– Ой, только не надо, а? Двадцать три года жизни коту под хвост. И три курса института! В Смоленске работала на двух работах. Каждую копейку считала. Десять лет в одном пальто и дырявых сапогах. от меня сбежал, и спился совсем. И ведь не дура я. В институт здесь поступила. Сына у матери оставила, думала вот отучусь, закончу институт, пойду работать и всё у нас будет хорошо. Сын дома растёт без меня как беспризорник. А здесь приползаешь в общагу после работы без задних ног и спать. Я тут тоже на работу устроилась. Думала, может быть, парня нормального найду, москвича, выйду за, нарожаю детей. А тут подвернулся этот Жора. Подарки дарил, красивые слова говорил и всё такое. Даже не заметила, и не сразу сообразила, в каких делах я участвую. Ладно, пишите, всё расскажу. Будем считать, что я с вами договорилась. Может, еще успею чего в жизни, пока молодая.

Шелестов повернулся и пошёл на выход.

– Раньше ты такой не была, – он услышал, как сказал Стас. – На, ручку, лист бумаги и пиши: прокурору города Москвы, товарищу…

– Антон! Засылай теперь запросы на всю эту компашку, во все концы, в ЗИЦ, ИЦ, ГИЦ, – ему в догонку деловым тоном сказал Свирский. – Я загляну к тебе минут через десять!

Вернувшись в свой кабинет, Антон решил заняться текущими делами, пока есть время. Дальнейшее развитие событий предполагало сдачу адресов и телефонов этого Жоры, и мест его возможного местонахождения, со стороны Марии. Затем Изверов объявит о создании оперативной группы, в которую войдёт Шелестов, Гудков и, скорее всего, Серёга Булкин. Шеф и Стас останутся в отделении, как организующий и направляющий центр, а они втроём поедут на задержание. Антон вздохнул: ничего не меняется.

Свирский появился через пол – часа.

– Антон! Давай всё делай по – быстрому! Такую палку срубим по району! Красота! – он довольно потёр ладони, и уселся на диван, закинув ногу на ногу.

– Да? А вы потом раскрытое дело заберёте себе? А нам кукиш с маслом? Да? А не до хрена ты на себя берешь, начальник? – вспылил Шелестов.

– Чего ты наезжаешь? – обиделся Свирский. – У тебя только твоя земля и все преступления на них – твои, и злодеи тоже твои. Есть заява – работаешь, нет заявы – сидишь куришь.

– Я не курю! Некогда!

– Да, я образно! Так вот: раскрыл – герой, не раскрыл – плевать! А меня тут и Меньшиков, и Калинов имеют за грабежи по всему району, включая обеспечение оперативного контроля за ранее судимыми. И включая твою территорию, кстати. Вот так!

– Ну, так переходи тогда к нам, в 96 – ое, скоро пара мест освободится!

Стас покрутил у виска и вышел, яростно хлопнув дверью. Шелестов устало опустился на стул и мысленно выругался. И чего психанул на ровном месте? Конечно, Свирский – не гений розыска, и не имеет «семь пядей во лбу», но пашет как все, и должность у него собачья, и постоянно на глазах у руководства, как и все кураторы по оперработе на земле. И достаётся за упущения и промахи как положено от Калинова по полной программе. Антон вздохнул, и попытался сосредоточиться на текущих делах, но чувство досады на собственную невыдержанность продолжало терзать. Нельзя сказать, что Шелестов остро переживал конфликты с разными людьми, но тут другое: Свирский был отличный мужик и коллега. К тому же он с детства не умел долго дуться и всегда первым старался замириться с обидчиком. Особенно, это очень ярко проявилось потом в школе, где большей частью школьников это воспринималось как слабость. Подростки не знают жалости и сострадания. Поэтому иногда приходилось доказывать, что доброта и слабость – две большие разницы…

Антон по привычке откинулся на спинку стула, сцепив поднятые руки на затылке и улыбнулся. Вспомнилось, как он, и его приятель по жизни Гришка Кошкин – всезнайка и баламут, и ещё пять восьмилетних пацанов с его дома, тайком отправились записываться в секцию бокса, которая находилась в Лужниках. Главное – рядом с домом.

Через год Шелестов уверенно держался на ринге. К тому времени в секции они остались с Гришкой вдвоём, остальные пацаны перестали заниматься, ссылаясь на разные причины. Ещё через год – первые ощутимые победы в соревнованиях. Антон боли не боялся, обязательные в этом спорте синяки и шишки сносил без соплей и слёз. Ещё год спустя и Кошкин покинул секцию, занявшись книжными спекуляциями, поменяв место в ринге на «точку» у магазина «Букинист» на Ленинском проспекте. Затем Антон увлёкся самбо. Скоро с ним уже боялись связываться даже старшеклассники. Он стал спокойным и уравновешенным, первым не задирался, но и спуску задирам не давал, и младших по возрасту не обижал. Конфликты старался избегать, если приходилось в выходные дни с компанией отдыхать в Нескучном саду или Парке Культуры им. Горького. Однако твёрдо уяснил себе, исходя из опыта: бей первым, если видишь, что драки не избежать…

Очнувшись от воспоминаний Шелестов начал заполнять необходимые документы.

Дмитрий Марвин, по прозвищу «Бульдозер».

Интересующий Антона дом представлял собой стандартную унылую пятиэтажку, перед которой располагалась детская площадка. На улице было темно, редко возникали и тут же исчезали унылые серые фигурки припозднившихся прохожих, редкие горбатые фонари городского освещения тускло указывали им путь домой. Рядом стояла школа №9, на четвёртом этаже горел красный огонёк сигнализации: кабинет НВП7373
  НВП – начальная военная подготовка.


[Закрыть].

Шелестов посмотрел на часы: ровно час ночи. Улица Новаторов, проходила через «землю» погибшего Жени Малышева и была самая крайняя и самая криминогенная в составе территории 96 отделения милиции. Она плавно переходила в улицу Обручева. Сплошные проходные дворы, почти полное отсутствие освещения, не раз вынуждало руководство отделения официально обращаться к руководителям разных уровней Октябрьского района, с обоснованной просьбой навести порядок. Однако, как говориться: «а воз и ныне там»!

Отделенческий «УАЗ», поскрипывая колесами на снегу, медленно проехал по улице Новаторов и въехал на территорию школы.

– Глуши мотор, осмотримся! – Антон приоткрыл дверь машины.

На улице легкомысленно и весело гулял ветер, кружа в воздухе мелкую белую пыль. Вытянув руку, Шелестов несколько раз безуспешно попытался схватить ее рукой. Одна попытка удалась, но раскрыв кулак, на ладони осталось лишь несколько капель влаги. Тучи мрачно нависали над городом настолько низко, что казалось, что до них можно дотянуться рукой. Лобовое стекло остывающего «УАЗа» медленно, но верно, покрывалось тонким слоем льда.

Стояла холодная тишина.

Хлопнув дверями машины, опера вышли на мороз. Колючий ветер моментально обжог лица. Боря Гудков, и Сергей Булкин с фонарем выдвинулись из – за угла школы в направлении нужного дома. Шелестов, накрыв голову капюшоном «аляски» потрусил за ними.

– Вот этот подъезд! Второй этаж, – Сергей остановился у дверей. В кого в это раз сыграем? В почтальона или водопроводчика?

– В электрика! – весело заржал Гудков.

– В электрика? – переспросил Сергей, подозрительно посматривая то Антона, то на Бориса.

– В электрика, подтвердил Шелестов.

Опера осторожно поднялись на второй этаж. Гудков приложил ухо к двери.

– Телевизор работает.

Дверь пришлось изучать в свете фонаря Сергея – лампочка на этаже не горела.

Судя по количеству звонков, прибитых к наличнику, в коммуналке было три комнаты. Стандарт для этого рабочего района.

Антон и Гудков встали перед дверью. За ними Булкин.

– Отлично! Серега! Вон щиток с пробками в стене, открой дверцы и выверни восьмую квартиру, – скомандовал Шелестов.

– Нашел, – отозвался Булкин. – Выворачиваю!

– Час ночи. Ни туда, ни сюда, спят не все! – подумал Шелестов.

Антон уверенно надавил кнопочку под табличкой «Марвины». Внутри квартиры была тишина. Телевизор замолчал. От жильцов – никакой реакции.

– Боря, твой выход! – он уступил дорогу другу.

Стук здоровенным кулаком в дверь вспорол темноту. В квартире обозначалось движение: где-то в глубине скрипнули полы, послышался шорох открываемой двери. В коридоре мужской голос отчётливо произнёс: «Что за чёрт! Где свет! Эти е… ные пробки за… бали в конец! Звякнули ключи и дверь открылась.

– Кто? – рявкнул лысый мужичок, подслеповато рассматривая незнакомых гостей.

Имя каждого из сотрудников уголовного розыска, кто изобретает новый способ быстро, тихо и без крови войти в нужный адрес, должно быть занесено в книгу почёта МВД навечно!

– Электрики мы из ДЭЗа! – громко подал голос Булкин. – Опять вы жучки на пробки поставили, а? Весь дом отключился! Сколько можно говорить, чтобы не ставили! – наседал на растерянного мужика в черных ситцевых трусах Сергей!

– Вася! Кто там? – раздался писклявый женский голос из ближайшей комнаты, дверь в которую была чуть приоткрыта.

– Маша, не волнуйся, пробки в доме перегорели, вот электрики и пришли.

– Тихо! – Гудков, показав удостоверение, мощным плечом аккуратно оттеснил внутрь квартиры полуголого мужика, и приложил к своим губам палец. – Тихо, милиция! Где комната Марвиных?

– Мужичок затрясся и сдавленно произнёс: это налёт?

– Какой налёт, дядя, мы из милиции, вот удостоверение, видишь? – Гудков сделал страшное лицо.

Остальные просочились следом. Хозяин прислонился к стенке коридора.

– Нет! Я без очков…

– Тихо! – угрожающе повторил Борис и показал пистолет. – Уголовный розыск. Дима где, мать твою?

– У себя, спит! – мужичок был здорово напуган, и старался по – быстрее заползти в свою комнату, осторожно двигаясь по направлению к ней вдоль стены. Было очевидно, что он ничего не понимает в происходящем.

– Где его комната?

– Последняя.

– Пошли с нами!

Опера гуськом двинулись по темному коридору, боясь налететь на тумбочки, столики, велосипеды. Сергей осторожно освещал дорогу. Шелестов считал двери и прислушивался. Вот вторая. Тишина. Вот третья! Все замерли.

Изнутри послышался кашель.

– Спит, злодей? – подумалось Антону. – Боря, давай!

Гудков подтащил к искомой двери упирающегося ичка.

– Стучи!

– Зачем?

– Стучи, говорю, мать твою! – свистящим шёпотом прямо ему в ухо прошипел Гудков.

– Мужичок вжал голову в плечи, и осторожно постучал костяшками пальцев в дверь.

Щёлкнул замок, дверь открылась, и на пороге возник рослый парень в майке с длинным рукавом и плавках.

– Э, сосед! Что случилось? – он щурился от пучка света, направленного ему прямо в глаза Сергеем и закрывал лицо ладонями рук.

Гудков незаметно просочился ему за спину.

– Дмитрий Марвин?

– Да, а чё?

– Милиция. Поедешь снами.

– Да? А зачем? – лицо парня оставалось невозмутимым.

Раз! И мускулистые руки Марвина сковали наручники. Гудков и Булкин профессионально сработали на «пять»!

– Серега, вверни пробки обратно, Борис, разберись с понятыми и сделай осмотр комнаты.

Из первой комнаты выплыла дородная дама в цветастом халате и тапочках на босу ногу.

– Вася, Васечка! Какие электрики в два часа ночи? Ты же никому не звонил!

До своего отделения доехали быстро. Стиснутый на заднем сиденье операми Марвин молчал. Закрыв голову скованными руками, закрыв глаза и сжав зубы, он что-то бормотал про себя. Его не интересовало задержание, он ничего не спрашивал и ничего не просил.

Шелестов сидел у себя в кабинете и разглядывал скованного наручниками Дмитрия Марвина, плотного, коротко стриженным парня. Из справки, лежащей у Антона на столе, было видно, Дмитрий рос в нормальной семье, в квартире на Комсомольском проспекте. Выбранная его родителями школа была со спортивным уклоном, поэтому с шести лет Марвин начал заниматься боксом. Был чемпионом МАДИ7474
  МАДИ – Московский автодорожный институт.


[Закрыть], потом чемпионом района. Институт не окончил, поскольку с третьего курса начал заниматься ночным разбоем и теперь уже удары отрабатывал на потерпевших. Схема «работы» у Дмитрия была проста и жестока. Всегда работали втроём. Обязательно водитель с машиной, и обязательно красивая, молодая девушка, в качестве приманки. Основную «работу» Дмитрий выполнял сам: с подельниками засекали у автомобильных стоянок, в дорогих ресторанах, у ювелирных магазинов и т. д. хорошо одетых мужчин или женщин. Далее, доводили до подъездов их дома, там его девушка отвлекала жертву каким – либо пустячным вопросом, а он нападал стремительно, бил, как правило, один раз и брал с уже вырубленного тела все ценное. Долгие «разработки» предполагаемых жертв, выяснения их образа жизни, маршрутов движения домой или на работу, были не в его стиле. Он искренне считал, что быстрота и натиск, вместе с выбором жертвы в каком – либо районе просто «наудачу» не позволит милиции выйти на его след. О будущем, далее одного дня вперёд, он не задумывался. Ему было скучно мечтать. На разбой Марвин ходил, когда хотел и в зависимости от размера добычи, полученной накануне. Трудность разработки его «команды» милицией, определялась вечерним временем, и ещё, потерпевшие, как правило, очнувшись в больнице, уже никого не могли ни вспомнить, ни опознать. Длинная и безнаказанная череда налетов закончилась неожиданно и трагично. Молодая красивая девушка – подельник, по имени Инга, забеременела от него и решила Дмитрия на себе женить. Она была с Украины, училась в институте и очень хотела в Москве остаться. Живот стал виден уже в три месяца беременности, и она сообщила об этом Дмитрию. Он безразлично пожал крутыми плечами, выдал ей денег на аборт и о ней забыл, сказав, что «давай по – быстрому решай свои вопросы, дел полно, „богатеньких буратино“ тоже и выходи на работу». В её молодую красивую головку, с мозгом размером с грецкий орех, даже не могла прийти мысль, что детство и юность уже закончились с первым грабежом. Что такому парню, как Дмитрий, нельзя ставить условия, предъявлять претензии, предъявлять ультиматум и т. д. Бандит, он и есть бандит. Короче говоря, Инга была жестока избита за отказ сделать аборт, и ребёнка она потеряла, не смотря на все усилия ей врачей. Выйдя из больницы, больная и морально убитая, она снова вернулась в общагу… А через неделю, она уже сидела на Петровке, 38, где муровские опера внимательно читали её чистосердечное признание. Факт задержания был для Дмитрия полной неожиданностью: он уже подобрал другую красавицу, по – моложе, и продолжал «бомбить» с удвоенной энергией. Итог: «заслуги» перед обществом Москворецкий народный суд оценил в 9 лет общего режима, водитель получил пять лет, Инга – два года в колонии – поселении.