Текст книги "Цугцванг по-русски. Книга 1. 96 отделение милиции г. Москвы"

В коридоре уже было тихо и пусто. У кабинета начальника подпирали стену Марков и Булкин.

– Вот, – Марков протянул список Меньшикову. – Тридцать две квартиры. В семи так и не открыли. Жильцы четырёх, тут отмечено, которых, видели Киру и Славку возле подъезда, в лифте или на лестнице, когда, сколько раз – все записано. Посторонних людей с ними никто никогда не видел.

– Ясно! Сережа, а ты поезжай в морг, возьми личные вещи Славика. Не одежду, а именно вещички, все, что было в карманах, и проверь одежду заодно – вдруг там что-нибудь завалялось под подкладкой, и привези сюда.

Слава богу, он не вступал в дискуссии и не задавал вопросов – молча, кивнул и направился к выходу.

– Саша, Антон! Мне, конечно, очень хочется верить, что Славик выпал сам, по причине, которой мы не знаем, пока не пообщаемся с Кирой, но надо отработать квартиры, жильцы которых отсутствовали, или просто не открыли дверь, – Меньшиков чуть задумался, – поэтому сегодня вечером и завтра рано утром добить эти семь квартир. Ясно?

– Так точно! – в один голос ответили сыщики.

– Поэтому все остаются в отделении, если хоть одна квартира из семи не будет отработана. Хорошо! Шелестов! Что это у тебя за справка в руке? – поинтересовался Вадим Владимирович.

– Это справка по Кире Шатских!

– А.., молодец, что установил её данные, но за ней уже поехали, скоро она будет здесь. Всё, идите работать.

Минул первый день, отведенный на сыск. Об успехах говорить было рано, но пока об умышленном убийстве сотрудника милиции говорить речь не шла. Ни одного факта или мельком оброненного слова свидетелей, позволившего бы заключить, что Слава был убит. Быстро проведённые обыски у него дома и на работе, ничего не дали.

За поздним временем все столы и стулья в ленинской комнате были уже заняты. На ночлег расположились в служебном кабинете Антона. Разложили знаменитый красный диван: Борька улёгся к стенке, Шелестов – с краю. Чтобы диван не провалился от большого веса, в пяти местах под диваном подложили по три кирпича. Накрылись старыми шинелями, благо у старшины отделения их было полно.

Сашка Трубкин удобно устроился на столе, подложив под голову старые оперотивно – розыскные дела. На долю участкового Алексея Уварова достались три стула, поверх которых он бросил шинель и чей-то милицейский чёрный тулуп. Несмотря на относительное удобство, сон не шел.

– Антон! Ну, и попали мы, да? – начал беседу Уваров. – Мало того, что по горячим следам «мокруха» не раскрылась, так еще и с убойщиками из Главка поцапались. Теперь жди оргвыводов сверху.

– Да уж, – охотно поддержал Гудков беседу. – По убийствам прокуратура

должна работать, а тут, чувствую, на нас все повесят. Да и группу нам из ГУВД

прислали – оторви, да брось! Прислали самых безнадёжных.

– Антоша! Как ты думаешь, его по пьяному делу замочили, или любовницу с кем не поделил? – не унимался участковый.

– Не знаю, Лёша! Если Славка к нам на территорию нырял, потому что девчонку себе завёл, а мы не знали – значит, наша вина. Ещё надо выяснить с кем пил, и где? И пил – ли вообще. Самоубийство? Зачем мальчишке в двадцать пять лет прыгать с восьмого этажа? И у нас на земле к тому же? Прыгай на своей и вешай «висяк» своей канторе. Нам-то, за что?

– Да, удружил, сукин сын, – подытожил Алексей. – Действительно, если решил свести счёты с жизнью, так не создавай проблемы другим. Работал в 114 отделении, жил – в Свиблово. Полно места, чтобы повеситься или застрелиться.

– Верно, – подал голос Трубкин, – если по горячим ничего не нарыли, теперь

повиснет оно у нас как, сопля на стенке.

– Почему сопля, почему на стенке? – спросил Антон.

– Ну, не знаю! – пробормотал засыпая Сашка, – так, к слову пришлось.

Скоро кабинет наполнился вздохами и похрапыванием спящих мужчин в застоявшемся воздухе…

Утро началось не очень. За окнами слегка посветлело. Сквозь металлическую дымку уже можно было разглядеть очертания здания напротив. Потускнели уличные фонари. Небо постепенно принимало дневной темно-серый оттенок. Низкие плотные тучи почти не пропускали света. Воздух в кабинете оставался тяжёлым и спертым. Шелестову было трудно дышать. Он ослабил галстук, и расстегнул верхнюю пуговку на рубашке. Мучительно хотелось на улицу – вдохнуть тяжелой утренней прохлады, постоять расстегнутым на ледяном ветру, потом выпить горячего чая с парой бутербродов и идти к ребятам думать, что же случилось их коллегой.

В шесть утра, кряхтя и постанывая, милиционеры встали и начали приводить себя и кабинет в порядок. Затем всей толпой направились на троллейбусную остановку. В нужном доме были уже через пятнадцать минут. Ещё раз, обойдя квартиры, ранее не открывшие на звонки, вернулись в отделение, в кабинет Антона.

– Ну, что расселись? – раздался сзади недовольный голос Изверова.

Сидевшие обернулись. В дверях стоял, засунув руки в карманы, недавно назначенный зампорозыску.

– Свидетелей оставшихся опросили? Обход сделали? – продолжал он. – Вас что, все время подгонять надо?

– Да, мы только пришли, ещё две квартиры остались, там никто не открывает, ни вчера, ни сегодня! – пробурчал Марков.

– Заключение судебного медика привезли? Время наступления смерти и причину уже знаете? – не дождавшись ответа, начальник ушёл, хлопнув дверью.

– С чего он такой злой сегодня? – спросил Сашка.

– А, – махнул рукой Шишкин, – сам подумай! Без году неделя как назначен, а уже труп нашего сотрудника повис на нём.

– Мне место предложили в Управлении собственной безопасности ГУВД. Думаю, пора отсюда валить, – немного помявшись, сообщил Марков.

– Я бы тоже свалил, только некуда! – опустив голову, сказал Андрей.

– А мне и думать не надо, выгонят наверно! – задумчиво произнёс Антон, глядя в окно.

Из дежурной части вернулся Борька Гудков.

– Телефоны двух квартир установили. Один записан на какого-то Саламандра Вячеслава Викторовича, второй – Машкин Павел Сергеевич.

– Ладно. Боря и Саша, вы оставайся здесь, начинайте им звонить, пока трубку не поднимут, а мы – в адрес, хотя вряд ли мы там что-нибудь новое выясним, но всё же. Приказ Меньшикова надо выполнить!

Через пол – часа Шелестов, Уваров, Шишкин и Трубкин уже в третий раз приехали на троллейбусе к нужному дому, благо остановка как раз, напротив. Войдя в подъезд, разделились: Шелестов и Уваров пошли в нужную квартиру на втором этаже, остальные поехали на лифте на пятый этаж.

Звонить долго не пришлось, дверь открылась сразу с первого звонка, и перед Антоном возникла хозяйка в строгом, темно – синем женском костюме со светлой блузкой с небольшим бантиком под горлом, лет пятидесяти пяти, обесцвеченные волосы которой были уложены в дорогую прическу. Шелестову, вдруг вспомнилась, что так, когда-то одевалась его директор школы, облик которой сохранился в его памяти.

– Доброе утро! Антон Шелестов, уголовный розыск! – раскрыв красные корочки перед глазами строгой хозяйки и представившись, как положено, произнёс Антон.

– С чего это вы взяли молодой человек, что оно доброе? – она усмехнулась краешками губ. – Ладно, проходите, коли пришли! – она сделала взмах рукой в сторону большой прихожей.

Их впустили, не задавая лишних вопросов. А вот милиционеры неловко затоптались – на полу красовался круглый роскошный ковер, по – видимому, совсем новый, чтобы шастать по нему в грязной обуви, а разуваться не хотелось. Поэтому Антон быстро соорентировался, и они и остались в прихожей, благо её размеры позволяли.

Из комнаты выглянул здоровенный ротвейлер, настороженно принюхался, мотнул головой слегка обнажив мощные клыки и уселся на полу, внимательно разглядывая гостей чёрными блестящими глазами. В прихожую так и не вышел, видимо, собака была отлично дрессирована. Двери во вторую и третью комнату были также открыты.

Шелестов и Уваров переглянулись.

Закрыв дверь на защёлку, она повернулась к визитёрам.

– Мы, пожалуй, здесь постоим. – быстро сообщил ей Алексей Уваров.

– Что ж, – с царственной непринужденностью кивнула хозяйка. – Как хотите…

– Итак! Я, Саламандра Любовь Михайловна, слушаю вас! – почти торжественно сообщила она, скрестив руки на поясе.

– Любовь Михайловна! Вчера рано утром здесь, у вашего подъезда разбился насмерть молодой человек, наш сотрудник. Он выпал из окна, но есть много неясного в этом происшествии.

– Понятно! Я знаю этого молодого человека. Я, правда, не знаю, как его зовут, и для меня новость, что он был сотрудником милиции, но я знаю, что он дружил с Кирочкой Шатских.

– Любовь Михайловна, так расскажите нам, что вы знаете!

– Пожалуй, – кивнула хозяйка. – Простите, а этот молодой человек в форме, кажется наш участковый? – она с улыбкой показала пальцем на Алексея.

– Да, так точно! Уваров Алексей Казимирович! – это я, ваш участковый.

– Отлично, вот вы мне как раз и нужны! – радостно сообщила Любовь Михайловна.

– Любовь Михайловна! – взмолился Антон, – нам нужна ваша помощь, а Уваров никуда от вас не денется, обещаю!

– Даже так? – дама приподняла бровь, похоже, одобрительно. – Прекрасно, я, поняла. Мне, как я понимаю, придется что-то подписывать?

– Ничего, это все потом можно у нас, в удобное для вас время, – вежливо сказал Шелестов.

– Хорошо! С чего мне начать? Ага! Примерно, недели две назад, мы с ем поздно вечером выгуливали нашего Гарри, это ротвейлер. В нашем подъезде таких собак две: у нас и у Соболевых, там брат с сестрой, Олеся и Николай. Время было что-то около одиннадцати, начала двенадцатого. Мы, обычно, просто делаем круг по всему двору, слева направо, пока собака делает свои необходимые дела, а потом возвращаемся домой. Собака, знаете ли, привыкает к определенному маршруту. Это занимает около тридцати – сорока минут, в зависимости от настроения нашего, или Гарри. Естественно, настроение Гарри преобладает. У нас во дворе, если вы заметили, полно лавочек вдоль дорожек и у одной их них, в самом центре двора, где большая цветочная клумба, стояли Кира и ваш молодой человек.

– Его звали Слава.

– Хорошо, пусть будет так! Вячеслав, – хозяйка согласно склонила голову.

– И что вы услышали? – нетерпеливо спросил Уваров.

– Позвольте, я расскажу по порядку, – она оборвала его. – Дела сердечные, знаете ли, требуют внимания и терпения… Итак, мы шли к этой клумбе, держась под ручку, как сначала я услышала молодой ской голос. Было уже поздно, других людей во дворе не было, стояла тишина, и голос слышался вполне отчетливо. Я бы сказала, довольно возбужденный голос. И отнюдь не тихий. Он очень волновался, я уверена. А говорил…, говорил про измену, и про смерть. Говорил, что он любит Киру, и что он предлагает ей в третий раз выйти за него за, и что если она не расстанется с этим «Гоголем», то он покончит жизнь самоубийством. Молодежь, одним словом, все максималисты! Сначала мы думали, что это какой-то розыгрыш, но потом увидели этого Славу, он стоял на коленях и держал руку Киры, а она сидела на лавочке и плакала. Он, должно быть, нас увидел и замолчал. Пока мы проходили мимо, они молчали. Конечно, если бы девочка стала звать на помощь, мы непременно вмешалась бы: терпеть не могу в нашем дворе непорядок и скандалы. И пусть это будет даже милиционер!

Антон заметил, что, говоря это, хозяйка специально повысила голос и посмотрела прямо Уварову в глаза.

– Понятно, – сказал Шелестов. – А внешность? Это точно был Слава?

– Абсолютно!

– Как они стояли?

– Я же сказала…

– Я понял, – терпеливо произнес Антон. – Она сидела, он – к ней лицом на коленях… Я о другом. Он ее удерживал? Тащил к себе? Как он держал её руки?

– Руки… руки… Да нет, вы знаете, кажется, не удерживал. Скорее уж держал руки как-то осторожно, так, сказать, нежно, как…, как драгоценность, да!

– И она не позвала на помощь, не бросилась в вашу сторону?

– Ничего такого. Покосилась на меня мельком, кивнула головой нам с ем, как приветствие и опять уставилась на него. Не думаю, чтобы она порывалась позвать на помощь.

– Вы его видели прежде?

– Да, и не раз, и с Кирой, и без неё.

– Ясно! А с другими мужчинами вы Киру видели?

– Нет, не видела! – дама явственно стала проявлять нетерпение, но Антон, притворяясь, будто не замечает, продолжал:

– А этот «Гоголь», не знаете кто это!

– Нет, не знаю!

– И последний вопрос. Скажите, Саламандра Вячеслав Викторович, это ваш?

– Да, уже тридцать лет.

– А вчера вас никого не было дома, почему?

– Потому – что мы были в гостях у сына, неделю назад у нас второй внук родился! – сказала она, счастливо улыбаясь.

– Поздравляю! – улыбнулся Шелестов. – Ну, что, тогда мы пошли! Ваш телефон у нас есть, следователь прокуратуры тогда с вами свяжется, и вы договоритесь насчет приемлемого для вас времени…! Хорошо!

В дальнейшем, участие Антона в этом деле закончилось. Допрошенная в прокуратуре города в качестве свидетеля Кира Шатских, подтвердила, что Вячеслав Андреевич Акимушкин, оперуполномоченный уголовного розыска 114 отд. милиции г. Москвы, лейтенант милиции, её знакомый, действительно предлагал ей руку и сердце, и обещал покончить жизнь самоубийством, в случае отказа. Кроме того, у Киры на работе начался роман с коллегой, сыном известного дипломата. Вскрытие же тела лейтенанта показало, что наличие алкоголя в крови превышает три промилле, что с учётом его веса тела, соответствовали тяжёлой степени опьянения. Чёрт! Грустно всё это и неправильно.

Мероприятия же по организации похорон Жени Малышева и Виктора Павловского лишь на пару дней приостановили кипучую жизнь оперов 96 отделения милиции, а затем все опять вернулось в прежнее русло.

Конец второй части

Часть 3

Фанис.

Домой Антон приехал под утро. Он тихонько вошёл в квартиру, раздеваться в прихожей не стал, а прошёл к себе в комнату.

«А то разбужу родителей, – подумал он. – Пусть отдыхают…»

– Антоша, – раздался сзади тихий голос мамы, – небось, голодный?

Она стояла на пороге его комнаты, кутаясь в свой тёплый халат, и улыбалась. Очки съехали на кончик носа, подмышкой правой руки зажата книжка, с торчащей между страниц какой-то закладкой. Антон знал – раз мама не расстается с книжкой в такое позднее время, значит, это детектив, и он очень интересный.

Шелестов обернулся, подошёл к матери и обнял её.

– А ты что не спишь, мамуль? – ласково спросил он.

– Ой, да какой тут сон? – тяжело вздохнула мать. – Хотела бы я посмотреть, как бы ты спал, если бы твои дети дома не ночевали. На время взгляни. Пятый час. Утро уже. Господи, и когда ты уже с этой работой разделаешься? Но это разве мыслимо, уходить в восемь утра, и возвращаться на следующий день утром. Не удивлюсь, если и сегодня помчишься спозаранку. А когда же отдыхать? Ты хоть бы о здоровье своём подумал…

– Мама, – виновато улыбнулся Шелестов, – зачем ты драматизируешь? Это же не каждый день. Что поделаешь, сегодня вот так получилось. К тому же, у меня нет детей! Я даже не женат! Разве ты не знаешь?

– Ой, Антоша, прекрати ты ради Бога, – махнула рукой мама, – «не каждый день». Я уже и забыла, когда ты вовремя домой возвращался. Нужно здесь в коридоре хоть портрет твой повесить! – она махнула рукой на стену рядом с дверью в его комнату, и улыбнулась. – А вот по поводу женитьбы, я с тобой завтра серьёзно поговорю.

– Это ещё зачем? – удивился Шелестов.

– Ну, как это зачем? – съязвила мать. – Чтобы мой сын не забыл, что его мать и отец внуков хотят. А то вымрем, как динозавры.

– Ну, мамочка, – рассмеялся Антон. – Что ты сочиняешь? Успеется!

– Я не сочиняю, – не довольно буркнула мамуля. – Пойдём на кухню, я там пельмешек приготовила. Разогрею… Давай я куртку повешу, а ты раздевайся и иди руки мыть!

– Я перекусил, мама, давай просто чайку фруктового выпьем, да я пойду, лягу уже, отдохну немного.

– «Перекусил» он. Как же! Испортишь желудок. Всё на ходу, да на ходу. Нельзя же так. Прежде всего, человеку необходимо нормальное питание. А у вас в милиции одни перекусы, да беготня целыми днями… Не бережёшь ты себя, совсем не бережёшь. Ты же говорил, отпуск у тебя скоро. Что, перенесли? – не унималась мать.

– Да нет, – ответил Шелестов, – сейчас одно дело доведём до конца и – отдыхать.

– Господи, сколько раз я уже это слышала, – проворчала мать, – одно дело доводишь до конца, следом другое и так до бесконечности. Тебе чай с сахаром?

– Одну ложечку, – он кивнул и отправился мыть руки.

– Что там у тебя ещё? Опять наркоманов ловишь? – спросила мама.

– И их тоже, – уклончиво ответил Антон.

– Чего их искать? – усмехнулась старушка. – Вон, возьмите восточные страны, Китай например. Поймали с наркотиками, сразу голову долой. Сто раз подумает, связываться с ними или нет.

– В Китае расстреливают, а голову отрубают в Саудовской Аравии6666
  Смертная казнь применяется в 58 странах мира.


[Закрыть]. Если бы всё это было так просто!

– Значит надо смертную казнь чаще применять у нас в стране! – вдруг заявила мать.

– Ты что, мама? – удивился Шелестов. – Ты такая кровожадная, раньше я такого за тобой не замечал. Ты действительно думаешь, что смертная казнь это решение проблем преступности?

– Конечно!

– Нет, мам, я тут готов поспорить. Эффективность наказания заключается вовсе не в жестокости…

– А в чём же ещё? – удивлённо спросила мать.

– … в его неотвратимости. Проблема в раскрываемости преступлений и в доверии населения милиции. Ты понимаешь, когда власть даёт повод преступнику думать, что он может остаться безнаказанным, тогда и растёт количество преступлений. А если ещё и граждане не доверяют правоохранительным органам, и не помогают, тогда вообще беда!

– Нет, – замотала головой мама, – я не согласна. Одно дело, когда человек думает: а, ерунда. Подумаешь, поймают, отсижу год-два в тюрьме и выйду. А другое дело, когда он понимает, что, совершив преступление, лишится головы, он, возможно, и не станет ничего плохого делать. А населению, как ты говоришь, давно уже наплевать на всё. Все заботятся о своей шкуре.

– Ладно, мама, спасибо за чай, давай отложим эту дискуссию до моего отпуска. Может, ты и права…

– Конечно, я права! Так что с женитьбой?

– Пойду в отпуск, я этим займусь. Обещаю. Ладно, мам, спокойной ночи…

– Спокойного утра, – поправила мать. – На часы взгляни.

– Тогда спокойного утра. Разбуди меня часиков в десять. Хорошо?

– Хорошо, хорошо, сынок, иди, отдыхай.

Антон, едва прикоснувшись к кровати, мгновенно провалился в сладкие объятия предрассветного сна.

Новый рабочий день Антон встретил во всеоружии: интенсивная зарядка, контрастный душ, завтрак, обязательный поцелуй матери в щёку, прогулка на свежем воздухе до остановки троллейбуса.

Появились первые пассажиры. Кивнув водителю, они располагаются у окон и, рассеяно смотрят на улицу, изредка бросая взгляды на соседей по салону. Некоторые потягиваются и зевают. Часть из них уже давно утром ездит по этому маршруту, поэтому они уже узнают друг друга.

Сегодня Шелестов ехал на работу как всегда, стоя в конце салона, и сегодняшняя поездка получилась тоже не скучной…

На остановке «Рыболов – охотник» в троллейбус тяжело дыша, как паровоз, входит большая полная женщина с большой сумкой. Перед Антоном на заднем сиденье лицом к нему, сидел молодой парень, лет двадцати трёх, худенький и стройный, и с упоением читал книгу. Женщина, взявшись за вертикальную стойку, с шумом садится на свободную половину, просто сметая парня и прижимая его к стенке салона.

Парень охнул, выронил книжку и заорал на весь салон:

– Алё! Женщина!!! Вы такая огромная, что чуть меня не раздавили!!!

На что, толстуха спокойно, и даже как-то буднично, так же громко отвечает:

– Сынок! Как только своих глистов выведешь, и сразу таким же станешь, как я!

Пассажиры приобрели хорошее настроение на весь день.

Через сорок минут, Шелестов уже подходил к своей работе. У входа в отделение стоял Шишкин, держа руки в карманах и крутя по сторонам кудрявой головой.

– Привет, Антон!

– Здравствуй, Андрей! Чего стоишь?

– Жду Парнова, пошептаться надо.

– Ясно.

Подошёл Сергей Булкин.

После церемониального обмена рукопожатиями Сергей сказал:

– Антон! У меня на «земле» вчера две залётные подружки «лопатник»6767
  «Лопатник» (слэнг) – бумажник, портмоне, кошелёк.


[Закрыть] с зарплатой у работяги увели. Заяву я не регистрировал. Возьмёшь для информации?

– Ну, ты даешь! У меня своих материалов выше крыши, а там знаешь, сколько карточек надо будет предъявить для опознания? На целый день. Поэтому, давай выберем время и вместе с «терпилой» посмотрим фотки. И только у меня в кабинете.

– Хорошо, уговорил. Посмотрим вместе. Назначь время, когда будешь готов, а «терпилу» я вызову сам.

– Договорились.

Со стороны остановки, с Ленинского проспекта, появился «Дед». Не высокий, плотненький, руки в карманах, в легкомысленной замшевой кепочке, он больше напоминал какого-нибудь бухгалтера на пенсии, чем матёрого сыскаря.

– Чего собрались то, митинг что ли? – с улыбкой спросил он.

– Тебя ждали! – парировал Булкин.

– Молодцы! Тогда ответьте по-быстрому: у кого на «земле» японские часы «Seiko» с браслетом из нержавейки уплыли, примерно неделю назад?

– У меня! – Шелестов озадаченно уставился на «Деда».

– Пошли ко мне, я тебе наводку дам.

– Пошли.

– Значит так! – сказал Парнов, когда Антон уселся на стул в кабинете «Деда», – на Черёмушкинском рынке есть у меня человек, когда-то я помог ему на рынок устроиться, это было почти двадцать лет назад. Этот человек очень не простой, в прошлом был самым настоящим бандитом. Он входил в банду Хасухи Магомадова, абрека, начавшего борьбу со Сталиным ещё в 30-е годы и действовавшего на территории Чечено-Ингушской АССР. Правда, потом был убит в 1976 году. Эта банда вела своё начало ещё от немецких диверсантов. Мой человек осознал – раскаялся – сдался властям, получил пятнадцать лет лагерей, отсидел и приехал в Москву. Иногда к нему приносят различные вещи на продажу. Репутация у него серьёзная, потому что я ему обеспечил прикрытие. Я решил тебе отдать на связь, без вербовки, потому что он мне обязан. Что-то я в последнее время болеть начал, думаю, скоро на пенсию пора собираться. Не известно, кто придёт на моё место, а молодому с таким «зубром» не справиться. Ты – сможешь!

«Дед» достал ручку и на листке бумаги написал имя и фамилию человека, его адрес и телефон.

– Езжай к нему, я его вчера предупредил. Всё! Свободен!

Антон поехал на Черемушкинский рынок. Как всегда, самыми красивыми цветами торговали кавказцы, палатки которых плотными рядами покрывали почти всю открытую территорию рынка. Но Шелестов прошел мимо «детей гор» и направился в один магазинов с вывеской «Живая рыба», находящихся справа от крытого рынка.

Татарин Фанис Юлдашев вовсю торговал свежей рыбой. В магазине было много народа, и он был занят. Шелестов это видел. Когда он вошёл вместе с остальными покупателями, то сразу увидел рослого, абсолютно лысого мужчину, лет шестидесяти, с азиатскими чертами лица. Широкие скулы, низкий покатый лоб, чёрные густые брови, из – под которых смотрели пронзительно – внимательные глаза. На Юлдашеве была одета белая куртка и поверх её длинный чёрный прорезиненный фартук. Во владения продавца входил большой мраморный прилавок, весь в многочисленных порезах от огромного острого тесака, для разделки рыбы, по просьбе покупателя. Там же стояли весы, пачка обёрточной бумаги и обычный чернильный карандаш для записи веса рыбины. Пока Фанис взвешивал очередного большого карпа, рядом с ним, из аквариума вылавливал рыбу сачком его помощник, обычный русский парень, лет двадцати, одетый, как и Юлдашев в специальную одежду.

Во владения Фаниса также входило небольшое подсобное помещение, где хранились всяческие приспособления для обработки рыбных пород – ножи для соскабливания особо прочной чешуи, кованые крюки, на которые подвешивались рыбьи туши особо крупных размеров. Юлдашев относился к своему труду по-хозяйски, ухаживал за прилавком, словно за собственным, и вымывал его после работы чистой ветошью с особой тщательностью, чтобы рыбный дух к следующему утру не отпугнул покупателя ощущением несвежести продукта.

В огромный аквариум, в котором дожидался своей участи сонный товар, слабо всплескивающий разномастными хвостами, Фанис сам провел толстую резиновую трубку, подсоединенную к небольшому компрессору. Нагнетаемый в водный резервуар воздух позволял товару сохранять живой вид и не засыпать до продажи.

Фанис имел постоянного покупателя, который приплачивал «своему» продавцу за всякого рода услуги, как то: убить мощным ударом деревянного молотка по голове какого-нибудь могучего карпа или сазана, рвущегося из сачка, выловившего его из аквариума. Обычно Юлдашев глушил рыбу с первого удара… Затем срезать в два движения эту драгоценную чешую, воткнуть острый тесак под хвост и протащить бритвенным лезвием до самой отбитой башки, вываливая на белый мрамор еще трепыхающиеся в агонии внутренности… Через минуту готовое филе было упаковано в обёрточную бумагу и передано заказчику. За что и приплачивал копеечки постоянный покупатель татарину Фанису.

Юлдашева на рынке уважали и боялись. Очень сильный, с большими мозолистыми руками все в порезах, он, молча, выслушивал претензии, если были, спокойно поигрывая тяжёлым острым тесаком с почти пятидесятисантиметровым лезвием. Соседние магазины, кондитерский, бакалейный, мясной, точнее их персонал, и состав грузчиков испытывали необъяснимую неприязнь к рыбному прилавку, и иногда коллектив вяло переговаривался между собой об этом, строя каверзные планы по выживанию татарина из магазина. Как работник Юлдашев был хороший, работящий, не скандальный, завмаг им дорожил, и поэтому всякие попытки недоброжелателей скомпрометировать его в глазах руководства, пресекал быстро и беспощадно.

Много лет назад, когда татарин появился на рынке, кто его нанимал, молчаливого и нелюдимого, никто уже не помнил. Куда делась трудовая книжка, которая должна была лежать в сейфе отдела кадров рынка-тоже всё было покрыто неизвестностью. Создавалось впечатление, что Фанис был всегда. Он мог часами наблюдать за шевелением серебряных тел в аквариуме, смотреть, как рыбины аккуратно сталкиваются телами, словно чешутся друг о друга или ласкаются. Ему нравилось, как дышат жабры, равномерно раскрываясь, будто раковины, открывая на обозрение алую внутренность, и как они бьют хвостами. Но, это пристрастие, распространялась лишь на рыб больших, могучих, чьи тела несли в себе килограммы здорового мяса, наросшего на мощных костях, чьи лобастые головы периодически ударяли в стекло аквариума. И не известно было, кто кого рассматривает, человек рыбу или наоборот. Всякая же мелочь, как плотва, окунь или карась, не вызывали в Юлдашеве никаких чувств.

Шелестов подошёл к аквариуму и немного постоял, наблюдая, как помощник Фаниса ловко управлялся с садком, вылавливая рыбу, указанную покупателем. Потом Антон повернулся и сразу встретился глазами со взглядом Юлдашева. Тот, слегка кивнул головой и подозвал помощника. Сказав ему пару фраз, он повесил на крючок фартук и вышел в дверь, ведущую, по-видимому в подсобку, сразу за аквариумом.

Антон вышел на улицу и подошёл к углу магазина. Внезапно с боку его открылась дверь, и Фанис приглашающее махнул рукой. Сыщик быстро прошёл внутрь небольшого помещения, используемого хозяином как место отдыха. Небольшой диван, пара стульев, чёрно-белый телевизор, электрочайник, набор разномастной посуды. Но всё чисто и аккуратно расставлено на полках. На вешалке, среди белых халатов, висела цивильная одежда Юлдашева, очень даже приличная.

– Здравствуй, Фанис!

– Здравствуй, Антон Генрихович! Присаживайся на диванчик и давай к делу.

– Конечно.

– На той неделе, во вторник, приходила Люся Савельева, живёт на Гарибальди, вот телефон.

Юлдашев резво поднялся, подошёл к вешалке, и из бокового кармана пиджака вынул вчетверо сложенную бумажку.

– На, держи, – он передал её Антону.

Он вернулся на свой стул.

– Вот часы, – он выдвинул верхний ящик стола и достал свёрток из цветной материи. Развернул. Вот, японские «Seiko», новые, с браслетом. Забирай. Мы с ней знакомы давно и периодически я её помогал разные вещи скидывать. Парнов в курсе. Происхождением вещей я не интересуюсь и вопросы не задаю. Сразу спрашиваю цену товара. Часы она оставила с просьбой продать, подороже, и не спешить. Сказала, подруга подарила.

– Ясно. Я пойду тогда, Фанис.

– Да, мне тоже надо работать.

Юлдашев встал, открыл дверь, вышел, покрутил головой, осматривая всё вокруг. Потом подал знак Антону, который быстро выскользнул из помещения и направился на выход с рынка.

Шелестов вошёл в своё отделение. В это время где-то в коридоре послышался шум, возбужденные, до крика, голоса.

– Что за чёрт? – недовольно нахмурился Антон, спускаясь в коридор и направляясь в дежурную часть. Навстречу ему шёл Шишкин с тревожной папкой под мышкой.

– Привет, Антон!

– Привет, Андрюха.

Они завернули к дежурному.

Перед окном дежурной части сцепились трое: плотный мужик лет пятидесяти, коротко стриженый парень, и высокий, худощавый парнишка лет девятнадцати. По внешнему виду студент, какого-нибудь гуманитарного факультета, или консерватории. Тонкие длинные волосы, стянутые в хвостик резинкой. Немного потертая старенькая кожаная куртка, джинсики, так себе, скорее всего китайские. Из-под куртки торчит воротник свитера неимоверно насыщенного зеленого цвета.

Он очень технично отбивался от рук обоих своих противников, приводя в бешенство нападавших. На пороге дежурной части, у открытой двери стоял помдеж Дима Лагутин, сунув руки в карманы форменных брюк и подняв брови домиком, с интересом наблюдал за всем происходящим. Дежурный Александр Ахметдзянов что говорил в телефонную трубку, сдвинув фуражку на самую макушку.

– Что, другого места не нашли? – строго спросил Шишкин.

– А чего, этот козёл нарывается? За проезд не платит, сволочь! – мужик, обернувшись к нему распаренным лицом, и стараясь схватить молодого парня за руку – да еще и обзывается, грозится!

Шелестов поморщился, но тут заговорил коротко стриженый парень.

– Я линейный контролёр, а вот он, – парень указал кивком головы на мужика, – водитель троллейбуса тридцать третьего маршрута Иван Иванович, а вот этот гражданин, это «заяц», который над нами издевается. Я его уже давно заприметил. А тут, подъезжаем мы к конечной, а снова он заходит. Мы его ссаживать, а он в драку.

Антон устроился на деревянной лавке и стал смотреть продолжение спектакля. В происходящее он не вмешивался, поскольку в группе был Андрей, значит, он командовал.

– И что вы хотите от нас? – спросил Лагутин.

– Как что?! – возмутилась водитель. – Арестуйте его на пятнадцать суток.

– Обломись?! Почему только на пятнадцать? – парнишка, ловко увернувшись от рук мужика, шутливо, но качественно обозначил удар в печень, а потом выступил вперед. – Они обознались, это не я!

Шишкин повернулся в сторону наглого «зайца». Шофер и контролёр замолкли.