Текст книги "Совесть палача. Роман"

Я оглянулся на стену лабиринта и вздрогнул.

Оттуда выпал кирпич и в открывшейся прорехе был виден вскинувший гривастую башку старый мой лев, который открыл один жёлтый удивлённо-рассерженный глаз. «Не буди»! И я тихонько приподнял этот предательский обломок и аккуратно и почти бесшумно вставил обратно. Сейчас не время для сентиментальностей и рефлексий. Сейчас мне нужен цемент воли и уверенности. Размягчаться и плыть тестом я буду после. Когда выйду на пенсию. А теперь – не время для соплей.

У КПП, уже привычно, не вызвав удивления и не став неожиданностью, меня поджидал дежурный смены. Я сам догадался, что случилось, и не ошибся в предположении. Я уже чувствовал его на расстоянии. Его желания, его мысли, его намерения. Я чувствовал моего жемчужного скорпиона, венец коллекции, хитро замахнувшегося на меня жалом со спины и ждущего удобного случая. Теперь он решил, что случай настал.

– Вас опять хочет видеть этот Кузнецов, – с миной, будто у него зуб болел, сообщил дежурный.

Я просто кивнул, проходя мимо. Пусть подождёт. Мне ещё заканчивать бумажную волокиту с казнью богомола. Скорпион, хоть и жемчужный, но такой же артефакт, как и остальные. Подождёт, не развалится. Его посыл я уловил, в свою очередь, понимая, что раз он решился вновь пооткровенничать, долго капризничая и ломаясь, томя меня неизвестностью ожидания, то ему этот разговор гораздо нужнее и важнее. На этом и будем строить нашу финальную партию. Ту, где будут расставлены все точки и устранены все недомолвки, развенчаны все тайны и раскрыты все секреты. Разговор начистоту. Сублимация истины. Постижение правды. Шах и мат.

Апокалипсис.

Откровение от Кузнеца. А за ним – понимание и очищение. Катарсис. Живительное пламя преображения, где порхнут росчерками ускользающей молнии два мотылька. Только я выскочу по краю бровки, а Кузнецову судьба сгореть. Потому что письмо из совета уже лежит у меня в сейфе и день его казни назначен. Потому что рука моя тверда, как никогда, потому что лабиринт достроен, осталось лишь мазнуть последним мастерком раствора по досадной бреши в стене, за которой спит мой лев. И я готов ко всему этому, как никогда раньше.

После завершения формальных процедур я отправил всю команду по домам, сам оставшись сидеть в окружении кожаной брони моего уютного кресла. Теперь это было просто физически приятно. Немного размяться после натуральной схватки с богомолом и перед интеллектуальной дуэлью с жемчужным скорпионом. Хватит ли теперь его красноречия и выдумки, чтобы пошатнуть возведённые им же стены?

Проверим!

И я весело направился обратно в тюремные блоки, к камере, за которой в нетерпении изнывал мой уникальный оппонент. Мой последний живой приговорённый. Рачительный строитель и поразительный собеседник. Тёмная лошадка и человек-скорпион с вывернутым наизнанку панцирем. Детоубийца и философ Олег Адамович Кузнецов. С чёрными дырами матовых глаз. Такими же странными, как и те, что стоят в центрах галактик, где даже законы физики обнуляются под гнётом полной неизвестности. Что ж, пришло время приподнять эту завесу.

– Здравствуй, Глеб Игоревич! – тепло приветствовал меня скорпион.

– Мы уже на «ты»? – я прикрыл дверь за собой и повернулся.

– Теперь это не имеет никакого значения, – уклонился от прямой стычки Кузнецов. – Потому что пришло время поговорить о таких материях, которые не различают наносной шелухи приличий и этикета.

– Теперь ты выбираешь тему разговора? – продолжал настаивать я, бессознательно обороняясь от его выраженного доминирования.

Порядок тут задаю я, и я решаю, какая будет тема, на какие вопросы я хочу получить ответ и как ко мне обращаться. Выходит, как всегда. Стоит чуть обратиться к кому-то лицом, тебе тут же карабкаются на шею. А я этого не люблю.

– Только потому, что именно эта тема теперь главная. Именно она интересна и не проявлена, не раскрыта и не освещена. Тайны должны выдавать свой секрет, чтобы стать доступными к пониманию. Чтобы иметь пространство для движения вперёд, к новым, не решённым вопросам. К новым интересным и важным загадкам. И этот путь стоит того, чтобы его пройти до конца, – теперь он ухитрился ни разу мне не «тыкнуть».

– Хорошо, – я присел на край кровати. – Но только одно условие. В конце беседы я всё же задам те вопросы, которые хотел задать. И хочу, чтобы ответы на них были просты, доступны и понятны. А не уход в софистику и нагромождение отвлечённых сентенций.

– Это решится в процессе нашей беседы, – чуть улыбнулся Олег Адамович, скрестив пальцы. – Я уверен, те ответы, что так занимают воображение, явятся сами, исподволь и непринуждённо. И тогда отпадёт нужда их вообще задавать.

– Ты так говоришь, будто уже слышал нашу беседу, – его уверенность и игривое настроение немного сбивали меня с настроя.

Умел же он выбрать именно такой момент для своих бесед, когда я находился в возбуждении. Когда спокойствие уже прогнали до него всякие выродки и ублюдки, с которыми приходилось решать довольно щепетильные и неприятные вопросы. Например, убивать их. Конечно, после такого душевное равновесие довольно шатко и легко можно вывести меня на нужную эмоцию. Ведь предварительно меня уже разогрели, и теперь я лёгкая мишень для манипуляций. Старый психологический приём. Придётся подыграть моему хитрому собеседнику. Пусть думает, что смог взнуздать меня.

– Я могу только предположить на основании того, о чём хочу побеседовать, – пожал плечами скорпион. – И для этого есть все основания.

– Так о чём же ты хочешь сегодня со мной побеседовать? – я чуть откинулся на локти, ложась на матрас.

– О, это интересный вопрос! Гамлетовский.

– Про «быть» или «самоубиться»?

– Про жизнь и смерть. Вернее, про смерть. А ещё точнее, про наши представления о ней и фантазии по поводу того, что же будет там, на другой стороне.

– По-моему, – заскучал я, – это бессмысленная тема. Никто, кто туда попадал, не вернулся обратно. Поэтому никто, даже ты, не знает этого точно. Того, что на той стороне. А мусолить мифы и предположения – уволь!

– И всё равно, очевидность, неотвратимость смерти не может не пугать. Именно своей неопределённостью. Враг, о котором ты всё знаешь, не так ужасен своей неизвестностью, чем тот, о котором ты не знаешь ничего, кроме его существования и обязательной встречи с ним.

– А ты про него знаешь? – грубо спросил я напрямик, тоном подчёркивая, что не собираюсь внимать послушно всей будущей галиматье, которую он собирается нести.

– Немного, – наморщил лоб в смущении от собственного невежества и принуждения в том признаться, Кузнецов. – Но времени это тоже займёт немного и будет немного интереснее того, что было известно об этом раньше.

– Ну-ну, – теперь я победоносно улыбался. – Горю от нетерпения!

– В принципе, сам факт смерти уже пугает человека. Но это происходит от собственного эгоизма и страха неизвестности. С эгоизмом всё понятно, в голове бьётся рыбкой вопрос: «Как же так? Я умру, и меня больше никогда не будет? Я не смогу больше ничего видеть и слышать, ничего чувствовать и влиять на ход событий. Это чудовищно несправедливо». А вот когда он уже смиряется с этим фактом, начинаются новые, более интересные вопросы. В голове не укладывается или не хочет укладываться понимание полного развоплощения. Логика не позволит принять то обстоятельство, что после смерти ничего не будет. Ведь тогда нет смысла и в том, что я жил? Зачем тогда мне дан разум для понимания всего этого? И вступает в действие защитный механизм. Придумывается вера в то, что есть душа, которая бессмертна и она, как «флешка», выдернутая из компьютера, несёт в себе базовый пакет осознания самого себя, как отдельной личности. Что мы, отдав концы, не умираем насовсем. С такой верой (потому что кроме хлипкой веры человек сам себе больше ничего не может предложить в этом важном вопросе) уже становится немного комфортнее существовать, понимая, что есть хоть маленькая надежда на такой благополучный исход. А чтобы продвинуться ещё немного дальше и узнать подробности, надо себе суметь представить тот неведомый таинственный новый чужой мир, куда все уходят безвозвратно и не могут или не хотят возвращаться. Вот тут и выступает на сцену религия. Которая легко и убедительно описывает все прелести нового загробного мира. А прицепом – и все ужасы. В самом деле, описание Рая и Ада есть не что иное, как инструмент сдерживания. К реальному положению дел имеет довольно отдалённое отношение. Примерно, как описание мира плоским, со слонами и черепахами в комплекте. Ведь даже опираясь на тот скудный минимум знаний, накопленный человечеством к этому моменту, можно чётко понять, что Земля – не центр мира, что ванильных облаков, как таковых нигде не видно, как и адской бездны, что человеческая душа – не такой уж ценный ресурс, ради которого стоило бы городить огород с чистилищем, седьмым небом и преисподней. Бесспорно, что из человека после смерти выходит что-то, что принято считать душой. Оно даже имеет физический вес. Учитывая, что в мозге, как хранилище сознания, происходят не только химические, но и электрические процессы, можно предположить, что душа это просто некое сохранение энергии в виде тех же фотонов, существующих одновременно и как атомы, и как свет. Возможно, они даже могут быть упорядочены настолько, что несут собой некую матрицу минимума информации для осознания себя, как личности. Но тогда причём тут божественный промысел? С таким же успехом можно принимать за Бога чёрную дыру. Ведь она в конце концов реально поглощает фотоны света так, что они потом не могут выйти обратно, объясняя хотя бы то, что никто с того света не вернулся. Отсюда вывод – смерти нет! Есть просто переход энергии в другое состояние. В первозданное состояние. В хаос. А значит – в покой. И многие, испытавшие клиническую смерть, но оживлённые расторопными эскулапами, потом утверждали, что в момент смерти чувствовали просто невероятный, всеобъемлющий покой. И ощущали его абсолютно для себя привлекательным. Значит, следуя логике, нет и Рая с Адом. Просто надо перестать быть заложником всех тех представлений, что постоянно вдалбливаются отовсюду. Я не верю в Рай и Ад во всех его олицетворениях, начиная от классики Данте и Босха, и заканчивая модерном современных кинорежиссёров и дизайнеров компьютерных игр. Тем более отвлечённых рассуждений представителей духовенства. А если нет Ада, которого мы все тут так боимся, то нет и того института, который в итоге спросит с тебя за твои земные дела, чтобы по совокупности грехов отправить тебя же на вечное поселение в том самом Аду. Там нет судей и нет палачей. Нет тюрьмы и нет свободы. Есть только первозданный покой упорядоченного хаоса. И бояться этого нет смысла. Но мы всё равно боимся, воспитанные на вдалбливаемых нам в голову или принимаемых добровольно догмах, не имеющих под собой никакого логичного основания. Выходит – боимся зря, стоит только немного воспарить над частоколом догм.

– Убедительно, – серьёзно сказал я. – А вдруг Бог есть? Вопреки всему сказанному?

– Не исключено. Только, если проводить некорректную параллель, для муравьёв мы – те же всесильные и непонятные боги. Но есть ли нам дело до душ умерших муравьёв? Мы не регулируем их деятельность при жизни, тем более, не судим их по поступкам после их кончины.

– Потому что не можем.

– При желании всё можно. Вот только целесообразно ли это?

– Пути Господни неисповедимы.

– Это если сильно верить. А я лишь попробовал облегчить бренное бытие под гнётом мыслей о Страшном суде. Как вариант. Не стоит зацикливаться на своих грехах. Особенно, если ты являешься адекватным человеком и стремишься выполнять заповеди. Богу угоден один раскаявшийся грешник более, чем сотня праведников, так и не познавших греха. Да и при всём этом: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей».

– Но Евгений Онегин не отменяет Страшного суда.

– Но он хотя бы предполагает оптимистичный ход мысли. Ведь и уныние – смертный грех.

– Вот мы и скатились в софистику.

– Это всего лишь попытка облегчить муки совести, замешанные на тесте страха и неизвестности с приправой неотвратимости прихода неведомого. Ни одно животное не переживает по поводу загробного мира. Даже высшие приматы и дельфины. Чем же человек их лучше?

– Тем, что он создан по образу и подобию…

– С таким же успехом это может быть плодом эволюции.

– Хорошо, – я остался доволен тем, что у нас возникла хотя бы патовая ситуация. – Теперь я спрошу свой вопрос. Про совесть. Неужели она ни разу не шевельнулась в тебе, когда ты убивал детей? Только честно.

– Совесть не физическое понятие. Она не волоски на коже, которые встают при определённых условиях. Совесть – понятие нравственное. И моральное. А я полностью в этом понимании аморален. Поэтому скажу честно – нет, не шевельнулась.

– Врёшь, шельма! – воскликнул я опереточно.

– Для того чтобы понять это, ты должен выслушать мою настоящую историю, – почти с шахерезадовым апломбом сообщил Кузнецов.

Вот оно! Начинается! Как говорится, самый «охмурёж» пошёл! Сейчас он попытается опровергнуть все мои представления о жизни, чтобы я убедился в их полной несостоятельности и ошибочности, и донести до меня свет сокровенного нового совершенного знания. Чтобы я искренне в это поверил и стал его полноценным добровольным новым адептом. Юным падаваном. Не представляю, что для этого надо сочинить.

– Прежде всего, скажу, – начал новый монолог Кузнецов, – что я, как и все, являюсь плодом системы. Системы моральных и нравственных ценностей, системы табу и запретов. Системы правил и понятий, законов и заповедей. Я простой человек. Но ко всему прочему, у меня есть и некоторые специфические отличия. Отличия от большинства. Не физические, не умственные. Даже не знаю, как их назвать. В общем, я могу видеть варианты будущего. Я ясновидец, как таких называют.

– Экстрасенс? – огорчился я такому банальному повороту.

– Ты не веришь в экстрасенсорику? – не стушевался Олег Адамович.

– Не очень. У меня в жизни не случилось ни одного убедительного примера, чтобы я смог укрепиться в своей вере в существование такого феномена.

– И правильно. Девяносто девять процентов из тех, кто называет себя магами, чародеями, экстрасенсами, колдунами, ведьмами, провидцами и предсказателями – есть обманщики, авантюристы, мошенники и шарлатаны. Но есть и один процент настоящих «видящих». Вернее, видеть могут многие. При должном усилии даже у тебя получится. Например, во снах часто случается непроизвольный скачок по временному вектору, а потом уже сами собой подходят те самые события, и ты говоришь: «Где-то я уже это видел!», а потом списываешь всё на «дежавю». А это было ясновидение. Маленькое, никчёмное, короткое, но было. Ты скакнул недалеко и чисто по своей личной ветке. Это всё, на что ты способен. При тренировке это можно немного развить, прокачать. А при наличии дара, таланта, это происходит само, легко и свободно, щедро и открыто. Но во многих знаниях много и горя. Об этом позже, потому что я вижу, что ты всё ещё сомневаешься в наличии такого парадокса. Тут надо понять одну простую вещь. Все события, прошлые, настоящие и будущие, уже имеются в каждой точке временного вектора. Они уже прописаны все целиком от начала до конца. Просто всё это происходит в четырёх, а то и больше измерениях, а человек имеет возможность видеть только три. Потому, как сам он всего лишь трёхмерен, как и весь ему доступный к созерцанию мир. Остальные измерения для него как бы не существуют, хоть он и признаёт их наличие. Всё уже случилось. Просто мы преодолеваем пространство времени так же, как сама наша планета преодолевает межзвёздное пространство. Мы все, вся вселенная летит в океане времени, каждый миг попадая в ту матрицу, что уже прописана. Вернее, одну из бесконечного числа вариаций. Потому что тут начинаются сложности. Может быть выбрана та или иная матрица в зависимости от совокупности предыдущих. И это как раз зависит от совокупной вариативности событий внутри вселенной. Вплоть до молекулярного уровня. Проще говоря, если ты утром встал и начал раздумывать, что выпить, чай или кофе, а потом выбрал чай, то это легло в копилку вселенной и опосредованно повлияло на ту матрицу, которую ей придётся пройти через какой-то промежуток времени. А если бы ты выбрал кофе, она бы прошла по почти неотличимой, но немного другой матрице. Разница была бы только в составе напитка. Грубо и примерно говоря.

– Это или гениальное открытие, или ты откровенно «втираешь» тут мне какую-то дичь! – улыбнулся я.

– Это проверяется на наглядном пояснении. Во-первых, ты же не станешь отрицать, что во все времена существовали той или иной степени известности и популярности ясновидцы. От мифической Кассандры, до пресловутого Нострадамуса и вполне реальной Ванги?

– Это факт, – покладисто согласился я. – Вещь упрямая. Не поспоришь.

– И они совершали некие предсказания, как правило, туманные, которые потом сбывались?

Я кивнул.

– Тогда два вопроса. Первый: почему же они сбывались, если об этом было известно заранее и можно было попытаться что-то изменить? И второй: почему некоторые не сбывались?

– Ты же сам сказал, что предсказания были туманными. Поэтому все до последнего сомневались и не знали точной времени и предпосылок, чтобы их своевременно устранить. А те, что не сбывались – как знать, возможно, ещё и сбудутся.

– Отлично! Ясновидцы, понимая ответственность тех событий, что им довелось предвидеть, нарочно страховались, облекая всё в туман недомолвок и утаивая точные координаты и детали.

– Зачем бы им это делать?

– Чтобы троянцы не забили камнями преждевременно, чтобы король не отрубил голову, чтобы КГБ не захватило в плен и не поставило себе на службу. Прагматизм.

– И всего-то? Мелковато для великих предсказателей.

– Поставь себя на их место. И ещё скажу тебе, как тот, кто умеет видеть такие события, чем оно дальше по времени, тем труднее установить точное время, место и предпосылки. Это как в современном «три-дэ» кино – середина чёткая, а к краям всё расплывается. Да и мало ли ещё причин? Характер человека, его внутренняя степень порядочности и ответственности. Масса внешних неблагоприятных факторов. Отрицание очевидного теми, кому исход предсказания кажется неприятным. Я и сам в своё время подрабатывал предсказанием будущего. Старался не выделяться, нарочно замалчивал кое-что, а то и откровенно халтурил. Чтобы слава не слишком росла. Чтобы известность не опережала. Чтобы не попадать в поле зрения и орбиту интересов сильных мира сего. Всех, начиная с селебрити и толстосумов, и заканчивая силовиками и гангстерами. Неосторожно предсказав что-то одному, ты можешь попасть в немилость ко второму, испортив ему планы. И тогда появляется молчаливый незаметный человек с ружьём или просто с монтировкой. И твои предсказания больше не станут для кого-то проблемой, потому что ты выбываешь из игры. Как «отсталая» пешка в играх, которые ты не можешь контролировать, если не отдашь им всё своё время целиком. А зачем тебе чужие игры? Мысль ясна?

– Более чем. Лучше быть живым трусом, чем мёртвым героем.

– Лучше быть умным и никому не известным героем, – поправил Кузнецов. – Так вот, я зарабатывал достаточно, чтобы скромно жить и копить на своё личное будущее. Не выделялся из толпы таких же гадалок с некоторыми способностями и откровенных жуликов от эзотерики. На эти средства я потом и путешествовал по всей стране. Но мы отвлеклись. Предсказания потому сбывались, что они именно прописаны. Они уже произошли в определённой матрице. И противостоять этому очень сложно. Как пытаться сдвинуть катящийся под откос состав в сторону. Энтропия гораздо жёстче рельсов. Тем не менее, её можно переиграть. Именно, если знать предпосылки. И чем они дальше от события, тем легче пустить состав по другой ветке. Если ты пропустил основной узел, проехал стрелку, состав ещё можно попытаться свернуть, например, ломом или динамитом, но, согласись, это будет проблематично, не говоря о том, что повреждения могут стать не менее фатальными. А если вовремя просечь ту детальку, от которой идёт разветвление на параллельные векторы матриц, то процесс проходит почти незаметно и почти безболезненно. И тогда событие не происходит. И это ответ на второй вопрос. По поводу несбывшихся предсказаний. Это напоминает большую постройку из конструктора «Лего». Некоторые детали насмерть прижаты рядом стоящими, но некоторые можно заменить. Тогда общий рисунок останется, а маленькие пиксели станут другими. Просто тот, дефектный пиксель от которого потом вырастает прецедент, в данном случае некое событие, например, катастрофа самолёта, просто не произойдут. И этот мир хоть на один пиксель станет лучше. А то и на целую горсть.

– А если это событие повлечёт за собой цепь новых, не таких радужных?

– Тут эффект бабочки работает избирательно. Надо смотреть. Но включается естественная страховка. Вектор матриц сменился, всё то, что могло случиться после катастрофы, но не случилось, имеет, как правило, положительный оттенок. Иначе это было бы сразу видно. Дальняя перспектива поменяла бы окрас. И твоя задача проверить этот дальний окрас настолько, насколько распространяется твоё ясновидение. А после уже не важно. Тот отрезок лежит после твоей физической жизни, а значит – это задача для следующих поколений ясновидцев.

– Так ты хочешь сказать, что в какой-то момент нашёл своё призвание в улучшении всеобщего будущего? – догадался я о том, к чему меня так ненавязчиво и издалека подводил Кузнецов.

– Да. К сожалению, я не увидел никакого другого способа менять нашу реальность к лучшему, чем убирать те объекты, которые непосредственно влияют на локальную цепь, приводящую к негативному исходу. В силу своей специфичности в процессе ясновидения. Ведь тут, как с вирусом. Легче предупредить, чем потом лечить.

– То есть, те дети, которых ты убивал, как всем казалось, без причины, и были теми самыми дремлющими вирусами, теми пикселями, теми детальками «Лего», которые, повзрослев, вызывали бы реальное заболевание общества?

– Лучше и не скажешь! – Олег Адамович просиял, оставшись доволен уровнем моей догадливости и понимания. – Они – болезнь, я – лекарство.

– А что так? – всё равно огорчился я. – Фантазии не хватило проворачивать улучшение реальности бескровными способами?

– В том-то и дело, что всё завязано на человеческом факторе. И тут не кино, где можно послать письмо в будущее или оставить «капсулу времени» с предупреждением или просьбой не делать то или иное действие. Тут приходилось обрывать целые каскады событий, целые совокупности процессов, целые клубки последовательных действий и цепочки связей. Не всегда, конечно. Были и простые варианты. Просто, зачем искать сложный путь, если можно обойтись простым и надёжным. Стопроцентно надёжным.

– Понимаю. Убийство предтечи катастрофы, даже если она всего лишь маленькая двухлетняя девочка, это самый простой способ устранить ту самую катастрофу, – саркастически съязвил я.

– Возможно, ты не до конца понимаешь все сложности и нюансы этого процесса. Я имею в виду устранение нежелательного вектора и изменение его направления. Да! Я уничтожал этих детей! Но другого способа просто не было! Пойми, эти дети – конченые! Они проклятые! Большинство из них – будущие губители и лютые нелюди. А остальные – неотъемлемое звено, плоть от плоти таких же губителей и нелюдей. Ты же сам стреляешь простых убийц и разбойников. Тебя для этого сюда и поставили! Тебе дали в руки оружие и разрешили: «Убивай!». Я делал то же самое, только без санкции Верховного совета. Нет пока у нас совета по вопросам ещё не произошедших преступлений и катастроф. Вот и приходилось импровизировать. Ты мучаешься совестью только потому, что не видел воочию тех ужасов, что натворили твои жертвы. А я видел это чётко. И да, поначалу я тоже сомневался в правильности метода. А потом взглянул на проблему под новым углом. И всё встало на свои места. Прошли сомнения, потому что исчез сам корень сомнений. Мораль – это миф. Очередной утконос. Это химера, призванная держать общество в узде. Не дать ему скатиться в анархию и беспредел. В хаос неправильного понимания сути самого хаоса. Я не обвиняю никого в своих преступлениях. Они вам, простым слепцам, кажутся ужасными. Но если бы каждый умел видеть будущее, то современный миропорядок рухнул бы в первые десять часов. И ему на смену пришёл бы жестокий, но новый и правильный порядок. Истинный.

– Увы, – я пожал плечами. – Не всё в мире происходит только по личному хотению. И по закону большинства, удобному этому большинству, приходится расплачиваться даже за самые благие дела. Только потому, что они всё равно преступления.

– Это как высечь море за то, что из него приходят цунами, – скривился Кузнецов. – Они всё равно придут. А я – вообще лишь капля, которая скоро испарится в дульном пламени твоего пистолета. Кто меня вспомнит? Кто обо мне заплачет? Да это меня и не волнует. Я исполнил то, что хотел. Я сделал этот мир гораздо счастливее. И всё счастье тех, кого я спас, в разы и на порядок перекрывает весь ужас тех, кому я принёс горе. И меня это радует и успокаивает.

Да-а-а… Вот уж действительно, неожиданный поворот! Интересно, как это выглядит в натуре? Просто в голове не укладывается. Я потряс ей, чтобы прогнать рой мыслей, мелким назойливым гнусом клубящихся внутри и на подходе. Они толкались, сбивались, путались. И мне было необходимо срочное просвещение, прояснение и просветление, чтобы уложить их в стройную непротиворечивую картину. Поэтому я сказал:

– Я тебя услышал, Олег Адамович. Твоё видение проблемы и твоё отношение к этому имеют место быть. Только всё равно я не до конца понимаю, как это всё может вообще уместиться и гармонично расположиться в голове? Объясни мне, как можно убить ребёнка, чтобы ни один нерв не дрогнул?

– Хочешь знать детали? – усмехнулся скорпион. – Правильно. Дьявол прячется в мелочах. Спрашиваешь – как? Да вот так. Начнём с того, что я сильно прокололся на последнем. Проткнул ему сердце спицей. Я нагнал его в подземном переходе, когда он шёл домой. Просто догнал, позвал, прихватил за плечо и вставил спицу в грудь. А он выпучил на меня глаза и смотрел, не моргая. А я не смог увидеть очевидного. Я не понял, что он выживет и запомнит меня. Это и послужило мне сигналом, что моя миссия закончена. Пора выходить из игры. Я и раньше видел, что плохо кончу, но конкретики не было. И я был готов к тому, что меня возьмут. Так вот, я не увидел, что у мальчика редкая аномалия. Сердце справа. И оставил спицу в теле. Это его и спасло. Заткнуло рану в лёгком, и оно не так быстро наполнилось кровью, чтобы задушить его. Да и в переход уже входили прохожие зеваки. Так что остальное было нехитрым делом техники. Теперь он будет жить. Возможно, он изменит уготованную ему судьбу. А может – и нет. Он должен был стать водителем. У него была бы большая мощная машина с цистерной. И он возил бы горючие и взрывчатые материалы. А потом, в один прекрасный день, его грузовик пересекал бы большую реку по возведённой поперёк неё плотиной. И так вышло, что намедни он не проверил заземление, от чего возникло бы статическое электричество внутри ёмкости, и, как следствие – искра. Взрыв, разрушение части плотины, а через малое время прорыв воды и последующий крах всего сооружения. Вода затапливает прилежащие берега с городом и посёлками по берегу. Гибнут сотни людей. Ещё тысячи остаются без крова. Экологическая катастрофа и прочие составляющие. Вот такой проклятый мальчик, который виноват лишь в халатности, в мелочи, из которой спиралью развернулась массовая гибель и смертельный разгул стихии. Плотина – упорядоченное сооружение, оно противоречит хаосу. Вода старалась вернуться в покой. Всего-то и делов. Понимаешь?

– Примерно. И что, никак нельзя было его предупредить? Или иным способом остановить?

– Нет. Энтропия не позволит. Чем ближе к точке бифуркации, тем сильнее сопротивление энтропии. Это как ружьё, которое повесили на сцене и раз его повесили, оно должно выстрелить в конце. Я просто снимал ружьё в самом начале представления. И пьеса становилась совершенно с другим финалом. Смысла в том, чтобы пытаться решить вопрос иначе – не было. Да и проблематично следить за каждым таким проклятым, ждать, когда он вырастет и бегать по пятам, заботливо подтирая сопли, без уверенности, что событие отменится. Простая статистика. Сотни жизней за одну. Сурово, но выхода нет. И нет причин менять схему, которая не подводит.

– Выходит, подвела! – я всё ещё не был убеждён.

– Потому что я израсходовал отпущенный мне судьбой лимит. Вышел в свой личный, персональный тупиковый вектор. Такое случается. Я же и сам постоянно загонял своих проклятых в тупик. Искал нити, связи, выбирал и проверял варианты. А потом находил тупиковый, после которого горизонт событий оставался чист, и исполнял свою роковую волю. А то, что за горизонтом, сие никому неведомо. Это тебе любой физик и астроном скажет. Чёрная дыра неизвестности. Довлеет над нами дневи злоба её.

– Некорректное выражение в применении к чёрной дыре, ну ладно. Не важно это сейчас. Ты мне рассказал о том, кто выжил. А ведь ему было одиннадцать лет. А как же с младенцами?

– Постепенно мы дойдём и до них. А теперь послушай меня внимательно и не перебивай. Я расскажу тебе всё. Вот тогда ты и поймёшь, что ничтожные сомнения есть лишь досадное и ненужное недоразумение в том нелёгком деле.

Он смотрел на меня опять своими чёрными бархатными безднами, и тьма пульсировала вокруг его фигуры, играя иглистым ртутно-подвижным нимбом. Или короной, как принято у астрономов. Воздух плотнел, сгущался, нагревался. Мы приближались к горизонту событий двух его чёрных дыр. Давай, капитан космолёта, Глеб Людолюб, проходи точку невозвращения, загляни за этот неизвестный горизонт, попробуй возлюбить ближнего твоего, детоубийцу, аморального иного и бесноватого анчихриста. Найди лукавство и открестись. Отдели зёрна истины от плевел бреда и обмана. Или просветлись и вними. Воспари над всем прежним и пересмотри весь свой уклад.

Ход за жемчужным скорпионом. Ему и слово. И Кузнецов продолжил свой чудной страшный и увлекательный монолог, свои сокровенные воспоминания, явившиеся для меня открытиями и крушением столпов и основ.

Он продолжил от следующего эпизода, подобного тому, что подвёл его. Про того мальчишку, которого удалось заколоть спицей насмерть в пустом школьном дворе. Оказывается, через время тот превратится в очень хитрого и коварного маньяка, который зверски убьёт почти сотню человек. И мужчин, и женщин, и детей. Он не станет избирательно зацикливаться на каком-то определённом предпочтении, потому что ему будет неважен пол и возраст. Он, как вампир кровью, будет наслаждаться процессом сакрального перехода из состояния жизни в состояние смерти, но с одним условием. Смерть должна прийти через боль. И его жертвы будут кричать и агонизировать часами. Его так и не найдут. Попадётся несколько непричастных или причастных мало, только сам виновник разгула этой жути мирно умрёт от инсульта в почтенном возрасте. Такой вот поворот судьбы. Впрочем, не только разного рода выродки интересовали нашего охотника на творцов зла.