Текст книги "Суверенитет"

В связи с этим необходимо вновь подчеркнуть тесную связь между внутренней и внешней функциями государства, с одной стороны, и принципом суверенитета государства – с другой. Суверенитет есть полновластие и независимость государств в деле осуществления своих функций. Однако из только что сказанного вытекает существенное ограничение: не вся внешняя функция в целом связана непосредственно с суверенитетом. Она связана с суверенитетом лишь в той мере, в какой она сводится к защите территории. Суверенитет не означает права нападать на другие государства и захватывать чужие территории.

Таким образом, Устав Организации Объединенных Наций, запрещая агрессию, тем самым отнюдь не покушается на суверенитет, а наоборот, ограждает его. Он исходит из того, что путь к международному миру лежит не через отрицание суверенитета, а напротив, через взаимное уважение к суверенитету государств и их коллективную гарантию. При этом нельзя не подчеркнуть то обстоятельство, что Устав полностью легализует необходимую самооборону государства от агрессора. В частности, ст. 51 Устава оговаривает, что она «ни в коей мере не затрагивает неотъемлемого права на индивидуальную или коллективную самооборону, если произойдет вооруженное нападение на члена Организации, до тех пор, пока Совет Безопасности не примет мер, необходимых для поддержания международного мира и безопасности. Меры, принятые членами Организации при осуществлении этого права на самооборону, должны быть немедленно сообщены Совету Безопасности и никоим образом не должны затрагивать полномочий и ответственности Совета Безопасности, в соответствии с настоящим Уставом, в отношении принятия в любое время таких действий, какие он сочтет необходимыми для поддержания или восстановления международного мира и безопасности».

Устав не отменяет и не отрицает за государством права легальной самозащиты. Но он предоставляет право Организации принять конкретные меры, необходимые для поддержания мира, уполномочивая Совет Безопасности решить спор, признать правильность или неправильность позиции того или иного государства и вынудить обе стороны к выполнению данного решения.

Этот порядок означает не упразднение суверенитета, а отмену права одностороннего решения самим заинтересованным государством международного спора, в частности путем нападения на другие суверенные государства, права, которое, как мы показали, не связано с суверенитетом необходимой логической связью, хотя в силу исторических причин ассоциируется с суверенитетом. Если же речь идет о действительной самообороне государства, то вмешательство Совета Безопасности по Уставу должно означать в действительности лишь помощь государству в деле защиты им своего суверенитета.

При отсутствии международной организации государство не имело другой возможности оградить свою независимость от агрессора помимо войны. Поэтому право войны до некоторой степени являлось одной из форм осуществления отдельным государством своего суверенитета. Но это право, поскольку оно выходит за пределы самообороны, не имманентно принципу суверенитета и может быть от него отделено без нарушения его существа. С появлением международной организации должны быть созданы новые средства ограждения суверенитета в дополнение к легальной индивидуальной (или коллективной) самообороне государства. Неограниченное право объявления войны отпадает. Право применения силы в отношении суверенного государства присваивается международной организации. Это означает известное ограничение сферы свободной деятельности суверенного государства, но не только не затрагивает самого существа суверенитета, но даже создает более прочную гарантию суверенитета – особенно для слабых государств.

Весьма важно отметить, что развитие международного права в этом направлении предвосхищено величайшим юридическим актом наших дней – сталинской Конституцией, признающей право объявления состояния войны лишь «в случае военного нападения на СССР или в случае необходимости выполнения международных договорных обязательств по взаимной обороне от агрессии» (п. «к» ст. 49). Закон о порядке ратификации и денонсации международных договоров СССР признает подлежащими ратификации мирные договоры, договоры о взаимной обороне от агрессии и договоры о взаимном ненападении.

В настоящее время статьи, содержащие отказ от агрессии, имеются в ряде новейших конституций: в новой Французской конституции, в Японской конституции 1946 г. Разумеется, реальное значение такого отказа буржуазных конституций от войны должно еще быть проверено на деле. Длительная колониальная война в Индокитае находится в явном противоречии с этими декларациями.

Реальной основой нового регулирования проблемы самообороны государств является то, что в новой обстановке, вскрытой с особой наглядностью Второй мировой войной, в условиях современной техники уничтожения, каждое миролюбивое государство заинтересовано в том, чтобы в деле защиты своей независимости опереться на организацию коллективной безопасности. Вместе с тем переплетение экономических и политических интересов государств делает маловероятной локализацию военного столкновения или его пагубных последствий. Таким образом, самое осуществление государством функции военной защиты в ряде случаев уже не может представлять собой изолированную военную акцию отдельного непосредственно заинтересованного государства. Функция военной защиты и связанные с этим государственные права, в частности право создания своей оборонной организации, не отпадают, но дополняются и подкрепляются коллективной взаимопомощью миролюбивых государств.

Но из этого вытекает новый момент, наиболее непосредственно, по видимости, затрагивающий традиционную концепцию суверенитета, – государство лишается права быть единственным судьей в своем споре с другими государствами и должно признать право участия в разрешении спора международной организации в лице ее органа.

Запрещение агрессии звучало бы издевательством, если бы самому агрессору предоставлялось судить о том, является ли он агрессором или обороняющейся стороной. Но и тут надо иметь в виду, что право решения спора с другим государством тесно связано с правом применения силы к другому государству, т. е. с правом покушения на суверенитет другого государства.

Из Устава выводимо как материальное, так и формальное определение агрессора. По смыслу ст. 2 и 4, агрессором является государство, применяющее силу против территориальной неприкосновенности и политической независимости любого государства, формально агрессором с точки зрения Устава признается государство, прибегающее к оружию вопреки решению Совета Безопасности. Однако при этом презюмируются, что решения Совета Безопасности соответствуют принципам Устава – принципам суверенного равенства государств, невмешательства в их внутренние дела, уважения к обязательствам, вытекающим из договора и других источников международного права, равноправия и самоопределения народов и т. д. Принцип единогласия великих держав, несомненно, является важнейшей гарантией реальности такой презумпции.

Разумеется, этот момент вносит существенные изменения в круг правомерных действий суверенных государств, заменяя прежний упрощенный порядок объявления войны или проведения других репрессий более сложным порядком обращения к Организации Объединенных Наций. Однако, как вытекает из сказанного выше, он не затрагивает существа суверенитета.

Эти принципы находят свое воплощение и в статуте международного суда при Организации Объединенных Наций. Статут отвергает делавшиеся предложения о том, чтобы любой спор между государствами был предметом судебного разбирательства, и относит к компетенции суда лишь вопросы правового характера. Учреждение суда не вносит каких-либо дополнительных модификаций в осуществление суверенитета государств. Если дело передается суду Советом Безопасности, то судебное рассмотрение является частью общего прохождения данного дела в Совете Безопасности. Помимо же Совета Безопасности или других органов Организации Объединенных Наций дела передаются суду лишь с согласия стороны или на основании договоров и конвенций, заключенных ими. Устанавливается обязательность решения суда, вплоть до принудительного исполнения или санкций, осуществляемых Советом Безопасности по просьбе одной из сторон (п. 2 ст. 94 Устава). В этом находит свое выражение тот общий принцип, в силу которого право легальной самопомощи подкрепляется (и соответственно модифицируется) принципом коллективных действий международной организации. Только при нарушении этих принципов Устава ООН и Статута Международного Суда в сторону расширения компетенции суда последний мог бы действительно стать угрозой для суверенитета государств. Недаром именно те силы, которые предприняли поход против принципа суверенитета, выступают с предложениями об установлении обязательной юрисдикции Международного Суда и весьма усиленно притягивают Международный Суд к решениям любых вопросов, вовсе не имеющих по существу юридического характера. Эти попытки нарушения Устава встречают, однако, решительное сопротивление СССР. Направленные против суверенитета государств, они в то же время подрывают и авторитет Международного Суда, превращая его из органа, решающего вопросы права, в орудие политической игры[271]271
  Советская концепция по вопросу о компетенции Международного Суда, как и по вопросу о праве вето и по другим вопросам Устава, блестяще обоснована в выступлениях А. Я. Вышинского на Второй Генеральной Ассамблее 1947 г. (Правда. 1947. № 308).


[Закрыть].

Из проблем, затронутых в Уставе Организации Объединенных Наций, прямое отношение к теме нашего исследования имеет также вопрос о носителе суверенитета при системе опеки. Такой вопрос поднимался и в отношении подмандатных территорий в период существования Лиги Наций, породив большую литературу. Некоторые авторы (например, Ролен) считали, что независимо от условий мандатов суверенитет принадлежит мандатарию. При этом режим мандатов группы А отождествляется с протекторатом. Другие авторы (например, Редслоб), утверждали, что суверенитет принадлежит Лиге Наций, которая поручает мандатарию лишь его осуществление. Третьи (например, Пелисье) считали, что суверенитет принадлежит самому народу мандатных территорий, однако он является, пока существует мандатная система, «суспензивным». С точки зрения Милью, самой мандатной территории принадлежит «виртуальный» или «эминентный» суверенитет, тогда как действительный суверенитет осуществляется от имени и под контролем Лиги Наций державой-мандатарием[272]272
  Обзор литературы по вопросу о суверенитете в мандатных территориях см. в нашей статье «Средиземноморские противоречия и эволюция ближневосточных мандатов» // Советское государство и право. 1937. № 3–4.


[Закрыть].

Более ясным и менее двусмысленным было определение, данное мандатной системе государственными деятелями, в той или иной мере причастными к ее созданию. Так, лорд Бальфур утверждал, что мандат – это «согласно своему определению ограничение, накладываемое победителем на себя в осуществлении своего суверенитета над завоеванными территориями». Асквит полагал, что мандат – это лишь переходный режим к полной «ассимиляции» (т. е. к полному переводу на положение колоний), обусловленный действием «неудачных выражений», вроде «мир без аннексий», «самоопределение» и т. п.[273]273
  Обзор литературы по вопросу о суверенитете в мандатных территориях см. в нашей статье «Средиземноморские противоречия и эволюция ближневосточных мандатов» // Советское государство и право. 1937. С. 85.


[Закрыть]

Можно не сомневаться в том, что и сейчас известные реакционные и империалистические круги попытаются свести систему опеки к колониальному режиму, прикрываемому «неудачными выражениями», которых так много в Уставе Организации Объединенных Наций. Система опеки не представляет собой воплощения идеалов свободы и самоопределения наций. Однако она является шагом вперед по сравнению с системой мандатов. Было бы лицемерием объявлять, что система опеки утверждает суверенитет народа подопечной территории. Но она, по крайней мере в потенции (п. «б» ст. 76), исходит из права этих территорий на суверенитет и ставит самую систему опеки на службу реализации этого права с течением времени. До реализации данного права суверенитет подопечной территории принадлежит самой Организации Объединенных Наций. Управляющему государству этот суверенитет не делегируется, ему поручается лишь управление на определенных условиях данной территорией под контролем Организации.

Только такое понимание международной системы опеки согласно с буквой и духом Устава Организации Объединенных Наций, всякое же иное толкование означало бы превращение системы опеки в прикрытие колониального господства, несовместимое с принципами Организации. Именно в этом смысле и высказалась советская делегация на Ассамблее 1946 г., заявив, что «советская делегация исходила из того основного принципа, что подопечные территории не являются собственностью управляющей власти, а должны находиться под международной юрисдикцией, именно под юрисдикцией Объединенных Наций, осуществляющих международную систему опеки»[274]274
  Правда. 12 дек. 1946.


[Закрыть].

Поэтому решения Ассамблеи 1946 г. об утверждении соглашений об опеке с Великобританией, Францией, Бельгией, Австралией, Новой Зеландией, соглашений, не соответствующих принципам Устава, не могут не рассматриваться как нарушение Устава Организации.

Новые моменты в развитии международного права, если их развитие не будет сорвано агрессивными силами, внесут серьезные изменения в порядок урегулирования суверенными государствами своих международных споров. Однако, как мы пытались здесь показать, речь идет отнюдь не об отрицании или упразднении суверенитета государств или об его вытеснении из международного и государственного права.

Конечно, развитие международного права наносит удар догматическому, неисторическому, антинаучному пониманию суверенитета. Суверенитет – это не неизменная метафизическая сущность. Суверенитет – это, прежде всего, политический, а также юридический принцип. Как юридический принцип суверенитет не диктует праву, а сам строится в соответствии с положительным правом данной эпохи, в первую очередь – с государственным и международным правом, и изменяется вместе с самим положительным правом, изменения которого, в свою очередь, определяются изменением социально-экономических и политических условий.

Как политический принцип суверенитет предъявляет свои требования самому праву. Но и любой политический принцип в области как международной, так и внутригосударственной, выражает меняющиеся и развивающиеся социально-экономические и морально-политические условия поступательного развития человечества.

Исторически принцип суверенитета был впервые выдвинут в условиях феодально-абсолютистского государства как принцип неограниченного государственного интереса, воплощаемого в политике монархов крупных абсолютистских государств. Но даже в этой форме принцип суверенитета имел прогрессивное значение в период складывания крупных централизованных государств и ликвидации феодальной раздробленности.

Буржуазные революции и либеральное буржуазное государство XIX в. обогатили новым содержанием принцип суверенитета, оплодотворив его зародышами более прогрессивного развития (идея народного суверенитета, принцип равноправия государств, принцип национальности, принцип невмешательства, невыдача политических преступников и т. д.). Но этот принцип суверенитета был поражен ограниченностью буржуазной демократии, концепцией узкого круга «цивилизованных государств» как членов международного общения, концепцией права войны (включая и агрессивную войну) как права, якобы вытекающего с необходимостью из принципа суверенитета. Это служило узаконением антидемократических институтов государственного права, а также колониального гнета и агрессии в международном праве.

В настоящее время принцип суверенитета вступил в новый этап своего развития. Важнейшим фактором такого развития является политика Советского государства. С первых дней своего существования Советское государство построило свои отношения со всеми государствами, в том числе и с восточными государствами, на началах полного равенства, отказавшись от неравноправных договоров, ограничивавших суверенитет восточных государств. Вместе с тем Советское государство с первых дней своего существования последовательно проводило политику отказа от агрессии и захватов.

Важными факторами развития международного права становятся в наши дни демократическое движение народных масс, международное рабочее движение, появление народных демократий в ряде европейских стран, национально-освободительные движения в колониях.

Выше было показано, как под воздействием всех этих факторов происходит расширение пространственной сферы применения принципа суверенитета; теперь признана – по крайней мере, формально – применимость принципа суверенитета и к государствам, ранее трактовавшимся как неравноправные. Эти государства участвуют на началах суверенного равенства в Организации Объединенных Наций. В этом находит свое выражение глубокий кризис колониальной системы. С другой стороны, происходит сужение функциональной сферы применения принципа суверенитета: агрессия исключается из круга правомерных действий суверенных государств. Суверенитет миролюбивых народов не нуждается для своей полноты в праве на агрессию. Он не только не противоречит, но адекватно соответствует принципам международного права, поскольку они регулируют отношения между народами на началах равенства, справедливости и мира. Однако такое развитие не имеет ничего общего с отрицанием или ревизией принципа суверенитета, а скорее знаменует создание и укрепление более прочных гарантий суверенитета.

Основные новые моменты содержания принципа суверенитета уже воплощены в целом ряде важнейших актов международного права современности и, в частности, в Уставе Организации Объединенных Наций 1945 г., декларациях Тегеранской и Ялтинской конференций и в актах государственного права – в первую очередь в сталинской Конституции – Конституции самого передового в мире государства. Но реализация этих моментов в практике международной жизни наталкивается на упорное сопротивление империалистических сил, заинтересованных не в сочетании, а в противопоставлении международного права и суверенитета, в ущерб как одному, так и другому. Путь к подлинной реализации этих принципов – это путь длительной и неослабевающей борьбы сил демократии и мира с силами реакции и агрессии.