Текст книги "Суверенитет"

Положительное право ряда буржуазных государств прямо предусматривает возможность применения санкций к органам, причастным к суверенитету. Так, неконституционный акт конгресса США может быть отменен Верховным судом (а ведь объявление акта недействительным или его отмена представляют собой некоторый вид санкции как в гражданском, так и в государственном праве); президент США может быть отрешен в порядке «impeachment». Однако надо признать, что этот порядок сам по себе еще не обеспечивает ответственности и санкции, ибо он связывает их с разногласиями между отдельными органами, причастными к суверенитету. Можно себе представить теоретически такой случай, когда Конгресс принял явно антиконституционный акт (например, объявил полномочия президента или своих членов пожизненными), а президент не наложил на это постановление вето и Верховный суд не отменил его (хотя бы потому, что по поводу данного закона не было возбуждено никакого иска). Можно ли считать в таком случае высшие органы государства неответственными и не подлежащими никаким санкциям?

Особенность санкций в отношении этих органов обусловлена тем, что речь идет о высших органах, которым подчинены все органы, которые могли бы решать о санкциях или приводить их в исполнение. Но даже если наделить некоторые органы правом санкций в отношении высших органов, то все же нельзя данные органы обязать к этим санкциям, если не подчинить их другим органам, которые контролировали бы их деятельность. Такое рассуждение могло бы быть продолжено до бесконечности.

Все эти моменты делают невозможным ни определение санкции, ни обязательность санкции, и в этом заключается отличие данных конституционных норм от других норм конституционного права, например норм, регулирующих деятельность органов подчиненной власти или норм гражданского или уголовного права. Этим обусловлено несовершенство санкций. «Leges imperfectae» – это не законы, не предусматривающие санкций, – последнее представляет собой внутреннее противоречие; это законы с несовершенными санкциями.

Для того чтобы разобраться в этом вопросе, необходимо исходить из приведенного ранее различия между политической сущностью и юридической формой суверенитета.

Несовершенство санкций означает, что политический суверен, т. е. господствующий класс, не может заранее предусмотреть ни характера санкций, ни даже необходимости санкции. Более того, он заинтересован в том, чтобы, вообще говоря, презюмировать правильность действий своих высших органов власти, выражающих его классовую волю, даже если эти действия отклоняются от конституции и законов (презумпция правомерности). Предоставление одним органам «способности препятствовать» другим органам должно создавать гарантии не против любого отступления от законности, а против нецелесообразного с точки зрения господствующего класса акта, каким может оказаться акт одного высшего органа, неодобренный или не согласованный с другими высшими органами. Отклонение от конституции, предпринятое в высших интересах власти господствующего класса, фактически гарантировано от санкции в силу ее несовершенства.

Отсюда ясна ошибочность точки зрения формалистов в праве вроде Палиенко или Кельзена, которые считают, что незаконный или неконституционный акт высшего органа власти (например, парламента) юридически не существует, так как люди, издающие тот или иной акт, составляют орган государства лишь постольку и в той мере, поскольку они действуют в порядке и на основании конституции и закона. Это чисто теоретическое построение, ничего общего не имеющее с действительностью, свидетельствующей о том, что любой формально-незаконный акт высшей власти признается политическим сувереном, т. е. господствующим классом, если он воспринимается им как продиктованный его интересами. Сложное функционирование механизма классового господства не может быть уложено в формально-юридические схемы. Иначе обстоит дело в случае действительной узурпации власти тем или иным высшим органом или всеми ими не в общих интересах господствующего класса или вразрез с его волей. Тогда открывается путь для внеюридического действия политического суверена, которое и будет служить санкцией. В случае успеха такого действия нарушившие закон свергнутые высшие органы будут привлечены к ответственности и законно судимы в том или ином порядке, несмотря на «несовершенство» закона. Таким образом, между правонарушением и юридической санкцией лежит политическая акция, исход которой и определяет характер санкции и даже ее осуществимость.

Если во внутригосударственных отношениях можно говорить лишь об ответственности органов государства, но не об ответственности самого государства, то можно ли говорить о неответственности государства за нарушение международного права? И здесь действует правило, что установление объективным правом обязанности предполагает и ответственность за нарушение этой обязанности, иначе обязанность теряет свой юридический характер, хотя может иметь характер обязанности моральной.

Правосознание народов всегда считало государства ответственными за нарушение ими своих международных обязательств. Совершенно ясно, что субъектом этой обязанности является не тот или иной орган, а само государство, от имени которого и действует соответствующий орган. Смена лиц и даже изменение структуры органов государства, ликвидация старых и образование новых само по себе не влияет на обязанности государства.

Если государство может односторонним актом аннулировать свои обязательства перед гражданами или организациями, то иначе обстоит дело с внешними обязательствами, от которых государство (при условий сохранения тождества государства) не может освободиться односторонним актом. Здесь речь идет о безусловных обязательствах государства в силу обычного или конвенционного международного права.

Международное право всегда признавало, что нарушение этих обязательств служит достаточным основанием для репрессий против государства – нарушителя международного права, вплоть до войны. При этом считается бесспорным, что репрессия или война направлена не против того или иного органа государства, нарушившего свои обязательства, а против самого государства, несущего ответственность за правонарушение.

Проблема санкции в международном праве представляет не меньшие как юридические, так и фактические трудности, чем эта же проблема в государственном праве. В государственном праве речь идет об ответственности высших органов, нарушивших конституцию и закон. В международном праве речь идет об ответственности государства, нарушившего норму международного права. В международном праве вполне мыслима юридическая процедура, если таковая установлена международным правом на случай правонарушения, и применение санкции может иметь характер юридически оформленного действия. Однако последнее предполагает наличие компетентного международно-правового органа, констатирующего наличие международно-правового деликта, устанавливающего и проводящего санкции. Логическая возможность такого органа заложена в самом существе международного права. Однако эта возможность начала – в весьма несовершенном еще виде – реализовываться только после Второй мировой войны в лице Организации Объединенных Наций (слабым искаженным намеком на ее реализацию была Лига Наций). За отсутствием таких организаций основным видом санкции против государства, нарушившего свои обязательства, считались различные репрессии со стороны заинтересованного государства, вплоть до войны.

Война против государства-правонарушителя теоретически представляет в области международных отношений политическую акцию, лежащую между правонарушением и юридической санкцией, оформленной в мирном договоре по аналогии с соответствующими отношениями в области внутригосударственного права. Но в качестве санкции война обладала крупными несовершенствами.

Прежде всего, в войне государство выступает судьей в собственном деле. С морально-политической точки зрения должно и необходимо в каждую историческую эпоху различать справедливые и несправедливые войны. Развернутое учение о справедливых и несправедливых войнах в эпоху империализма, отвечающее интересам прогрессивного человечества, разработано Лениным и Сталиным. Однако в действующем международном праве еще сильно влияние сил империализма и реакции. С его точки зрения война против национального гнета может оказаться юридически «неправомерной» как направленная против целостности государства-угнетателя. Еще чаще «справедливой» с юридической точки зрения войной признавалась агрессия, нападение на другое государство. Обе воюющие стороны нередко объявляют себя борцами за «справедливость», попранную противной стороной. Еще Греция, развивая юридическую теорию о справедливых и несправедливых войнах, признала трудность решения вопроса о том, кто прав с юридической точки зрения. Ваттель (в XVIII в.), исходя из равенства и независимости государства, в силу чего государства не могут выступать в роли судей друг друга, вынужден был прийти к выводу, что с международно-правовой точки зрения возможна война, в которой обе стороны на законном основании прибегают к оружию[118]118
  Vattel. Le Droit des Gens. III. § 40.


[Закрыть]. Впрочем, и в настоящее время юридический формализм венской школы доходит до того, что считает возможным «справедливую войну» с обеих сторон. Во всяком случае, международное право до последнего времени отказывалось от какого-либо критерия справедливой или несправедливой войны и фактически санкционировало любую войну, ставя любую сторону под защиту законов войны. С точки зрения международного права нельзя было провести никакого различия между справедливой и несправедливой войной, между войной – санкцией за международный деликт и войной-агрессией. Это представляло собой один из главных пороков международного права, складывавшегося в условиях монопольного господства капитализма.

В войне каждое государство выступает не только судьей в собственном деле, но и исполнителем правосудия. Другими словами, международное право предоставляет самому пострадавшему (вернее, тому, кто считает себя пострадавшим) привести приговор (им же вынесенный) в исполнение. Но оно не предоставляет в распоряжение потерпевшего ту силу, которая необходима для реализации санкции, и, следовательно, последняя может быть реализована только в том случае, если само потерпевшее государство располагает такой силой. Это означало по существу безнаказанность, нарушение прав слабейшего. Привести в исполнение правомерную санкцию может лишь сильнейший. Право может быть использовано лишь теми, кто обладает силой.

Нельзя рассматривать зависимость права от силы как особенность только международного права. В любой отрасли права соблюдение норм права и санкции против правонарушителя предполагают наличие силы, превосходящей силы правонарушителя, потенциального или действительного. Но в любой отрасли права наличие такой силы обеспечено, как правило, тем, что право устанавливается или санкционируется государством, самой могущественной организацией силы в обществе. Однако международное право создается коллективом государств, который до последнего времени был лишен такой организации силы, которая превосходила бы силу любого потенциального или действительного правонарушителя.

Все это характеризует несовершенство санкции в действовавшем до сих пор международном праве. На этом основании составилось мнение, что только такие несовершенные санкции совместимы с принципом суверенитета. Подобная точка зрения явно несостоятельна. Поскольку признана допустимость санкции в международном праве, а это никогда не вызывало сомнений, и поскольку эти санкции не рассматриваются как противоречащие принципу суверенитета, отсюда можно сделать только один вывод, а именно, что санкции должны быть более совершенными и эффективными, что их несовершенства должны быть устранены, что организация международно-правовых санкций должна развиваться в соответствии с развитием потребностей и общих интересов коллектива государств.

Принцип суверенитета не снимает, а лишь определяет особый характер ответственности государства. Так, из него вытекает невозможность привлечения государства к судебной ответственности в каком-либо национальном суде или по какому-либо чужому национальному праву. Ибо, как мы уже видели, международно-правовое регулирование исключает подчинение какого-либо суверенного государства воле другого государства. Ответственность государства – это ответственность политическая, а не судебная. Однако это правило о неподсудности не распространяется на органы или лица, совершившие преступное нарушение международного права.

Если суверенитет не снимает ответственности государства, то тем менее можно говорить о неответственности органов государства за нарушение международного права. Ведь эти органы для обоснования своей неответственности могут сослаться только на то, что они органы суверенного государства. Суверенитет государства не может спасти от международной уголовной ответственности руководителей государств, злостно нарушивших нормы международного права.

Правда, при подходе к этому вопросу мы наталкиваемся на некоторые юридические трудности, которые, впрочем, являются мнимыми. Довольно распространенной является точка зрения, что поскольку суверенитет означает неподсудность государства национальному суду другого государства, то и акты лиц или органов, являющиеся актами государства, могут подлежать лишь суду данного государства в лице его судебных органов и привлечение их к суду другого государства или к международному суду может иметь место лишь на основании договора, участником которого является само государство, совершившее международный деликт.

Такую концепцию Кельзен считал допустимым развивать в 1944 г., когда встал вопрос о наказании преступников войны за чудовищные злодеяния против мира и человечности, за истребление миллионов невинных людей как гражданского населения, так и военнопленных. Кельзен рассуждает: «Преследование лица судом потерпевшего государства за действия, которые согласно международному праву являются актом другого государства, равносильно отправлению юрисдикции над другим государством и нарушению правила общего международного права, гласящего, что никакое государство не является подчиненным другому государству».

Кельзен считает особенно важным соблюдение этого принципа в военных условиях. «То правило, согласно которому коллективная ответственность государства исключает ответственность лица, совершившего это правонарушение, призвано в силу своей природы играть важную роль не только в мирное время, но и в военное. Этот принцип является необходимой защитой лиц, которые обязаны или уполномочены как органы своего государства выполнять акты, которые считаются необходимыми с точки зрения интересов государства»[119]119
  Все цитаты см.: Kelsen. Peace through Law.


[Закрыть].

Кельзен не отрицает, однако, возможности привлечения к индивидуальной ответственности за акты государства. Он требует лишь, чтобы была соблюдена формальность, а именно, чтобы было любым способом добыто согласие на это самого государства.

Мы не компетентны здесь решать проблемы международного уголовного права по существу. Нас интересует в данной работе лишь вопрос: может ли суверенитет быть истолкован как иммунитет лиц, совершающих акты государства, до тех пор, пока государство само не лишило их этого иммунитета?

Прежде всего, надо отметить, что с точки зрения признававшегося до сих пор международного права в войне одно государство выступало как носитель права санкции в отношении другого суверенного государства. Если принцип суверенитета не исключал права государства на такую серьезную и всеобщую санкцию, как война, то можно ли исключить в условиях войны и право государства на менее серьезную и более ограниченную санкцию?

Конечно, война не узаконяет полного игнорирования суверенитета противника. Воюющие государства, по современному праву войны, рассматривают друг друга как суверенные государства. Однако война неизбежно влечет за собой серьезные модификации осуществления суверенитета. Ведь взаимное признание суверенитета не препятствует одному государству оккупировать территорию другого государства, вводить там – с соблюдением международного права – свою администрацию, военные суды и т. д., что отнюдь не совместимо с суверенитетом в его нормальном, обычном функционировании. Таким образом, нельзя утверждать полную несовместимость суверенитета в военное время с отправлением правосудия над военными преступниками, осуществлявшими противоправные акты вражеского государства.

Мы видели, что и сам Кельзен не отрицает возможности такой юрисдикции. Он, однако, ставит ее в зависимость от согласия самого государства, выраженного при заключении перемирия или мирного договора. Причем Кельзен признает чисто формальный характер этого согласия. «Ведь получить такое согласие в акте перемирия или мирном договоре, заключенном с побежденным государством, не так-то трудно», – говорит он.

Можно согласиться с тем, что с момента заключения мирного договора и тем самым восстановления нормального функционирования суверенитета государства и взаимного признания этого факта юрисдикция одного государства над военными преступниками, совершившими акты бывшего вражеского государства, возможна лишь в том случае, если это оговорено в мирном договоре. Но значит ли это, что пока государства находятся в состоянии войны, они обязаны признавать иммунитет преступников, совершивших самые вопиющие преступления против международного права, только потому, что они с ними еще воюют? А как быть в непредвиденном Кельзеном случае окончания военных действий не договором, а безоговорочной капитуляцией? К тому же и теория, и практика международного права признают уголовную ответственность военнопленных за преступления, совершенные до сдачи в плен, независимо от мирного договора. Кельзен считает, что подобная юрисдикция возможна лишь на основе конвенционного международного права, а не на основе обычного международного права. Выходит, что обычное международное право не признает санкций в отношении лиц, виновных в нарушении всех принципов и начал как обычного, так и конвенционного международного права. Верно, что обычное международное право не формулирует прямо соответствующих полномочий, но это не может быть истолковано в смысле их непризнания. В данном случае это право остается верным себе, не формулируя ни определенной санкции, ни определенной процедуры привлечения к ответственности. Это вытекает из природы тех реальных условий, в которых возможны такое привлечение к ответственности и санкции (см. выше), условий, которые не могут быть заранее предусмотрены так же, как не может быть предусмотрена заранее целесообразность или самая реальная возможность привлечения к ответственности и осуществления санкции. Можно сказать, что в практике войн вплоть до Первой мировой войны этот вопрос не был актуален. Но чудовищные, неслыханные злодеяния германского империализма, особенно в период Второй мировой войны, так же как и преступления японского милитаризма, не могли быть оставлены безнаказанными, если только международное право и понятия справедливости и человечности не превратились в пустышку, «в медь звенящую и кимвал бряцающий».

Исходя из этих соображений, решается и вопрос о том материальном праве, которым должны руководствоваться в этих случаях органы правосудия. Нормы обычного международного права, как «leges imperfectae», не содержат определенных санкций. Однако поскольку основанием для осуждения является именно поведение, противоречащее прежде всего обычному международному праву, постольку необходимо считать, что именно это право лежит в основе осуждения военных преступников. Что же касается источника для определения санкции, то таковым может быть конвенционное международное уголовное право, или национальное право, или даже правосознание судей. Это вопрос, от которого мы в данной работе можем отвлечься. Нам было лишь важно установить, что суверенитет не есть иммунитет. Суверенитет осуществляется в рамках международного права, а понятия суверенитета и международного права – понятия коррелятивные, необходимо друг друга предполагающие.

Переход от системы самопомощи отдельных государств к системе коллективного подавления агрессии с помощью международной организации не только не ослабляет, но еще больше подкрепляет силу приведенных здесь соображений об ответственности государств и их руководителей за агрессию, за международные преступления.

Суверенитет не означает права на нарушение международного права. Ибо откуда может взяться такое право на правонарушение? Если оно опирается на внутреннее право данного государства, то оно необязательно для другого суверенного государства. Но оно не может опираться и на международное право, ибо никакое право не может само санкционировать его же нарушения. Если государство ссылается на суверенитет в целях нарушения международного права, то оно тем самым теряет право ссылаться на международное право для утверждения своего суверенитета.

Вместе с тем необходимо решительно отвергнуть довольно распространенную в современной зарубежной литературе концепцию о том, что якобы развитие принципа ответственности государства в международном праве привело к упразднению принципа суверенитета государства. На деле мы видим иное: защита суверенитета всех государств – больших и малых – вплоть до ответственности государства за поругание суверенитета другого государства становится во все большей мере и степени определяющим моментом современного международного права. Такое развитие международного права немало обязано вкладу Советского государства в строительство современного международного правопорядка. Новое заключается в выдвижении того принципа, что эта защита, согласно международному праву наших дней, не должна осуществляться путем произвольной игры сил на международной арене, путем индивидуального неограниченного использования каждым государством «права» войны, либо путем акта концерна держав, действующих в своих узких эгоистических интересах, либо путем использования таких отживших свое время принципов, как принцип равновесия сил и т. п. И ранее такой порядок оказывался весьма несовершенным средством защиты суверенитета государств и нередко использовался как раз для обратной цели. Об этом свидетельствовали захваты империалистических государств, устанавливавших в различных формах свое господство над ранее суверенными государствами, неравноправные договоры, мандаты и т. п. Мировая агрессия держав оси неопровержимо доказала полную негодность старых средств, которые оказались неспособными предотвратить страшный мировой катаклизм и временное порабощение народов Европы гитлеровским чудовищем. Для защиты суверенитета государств в новых условиях существенную роль призвана сыграть международная организация коллективной безопасности. Становится все более и более ясным, что защита суверенитета всех миролюбивых государств требует укрепления и демократического развития международного права. С другой стороны, некоторые политические события послевоенного времени показывают, что и, наоборот, подлинное укрепление международного права возможно лишь путем обеспечения подлинного суверенитета государств и признания суверенитета наций, до сих пор лишенных или находящихся под угрозой утраты своего национального суверенитета.

Конечно, развитие международного права приводит и к некоторому правовому ограничению суверенитета. Но тут имеет силу диалектическая формула, выражающая современный этап развития международной жизни: ограничение для укрепления. Только при диалектическом подходе возможно разрешение проблемы соотношения международного права и суверенитета.

Разумеется, речь не идет об увековечении суверенитета. Не исключается, что дальнейшее развитие международной жизни приведет к расширению организационных форм международного сотрудничества. Но такое развитие возможно лишь при осуществлении определенных социально-экономических и политических предпосылок. К этому может привести развитие народов по пути демократии и социализма, способствующих устранению международных противоречий и межгосударственных конфликтов и антагонизмов, ныне разжигаемых монополистическим капиталом и милитаристическими кликами империалистических государств, являющимися главным препятствием на пути демократического развития международной жизни. И тут же необходимо указать на то, что одной из политических предпосылок такого развития является установление суверенного равенства государств как условие для подрыва сил империализма и установления тех отношений доверия между народами, без которого невозможно подлинное сближение народов и расширение форм международного сотрудничества. Поэтому и в этом процессе будет действовать диалектическая формула: укрепление суверенитета отдельных государств для того, чтобы подготовить в будущем – когда созреют для этого социальные и экономические условия во всем мире – новые формы международного сотрудничества. На настоящем этапе развития международных отношений именно задача упрочения и охраны суверенитета государств имеет первостепенное значение в деле борьбы за прочный и справедливый мир.