Текст книги "Королевская кровь. Медвежье солнце. Темное наследие"

На слове «нежный» сзади фыркнул Мартин.

– Я привез несколько луковиц из экспедиции на юг Тидусса, – продолжил Макс.

– Что вы мне говорите, профессор, – пробрюзжал старик, – она не растет нигде, кроме как в одной долине, на единственном склоне. Метр от ареала обитания – и погибает.

– Я сделал так, что не погибает.

Гуго вздохнул.

– Осматривайтесь. Я пойду спать. Волчки вас не тронут. Но, – он погрозил пальцем, – пионы я вам не прощу.

Маг развернулся и ушел, попыхивая трубкой. За ним потекла стая волков, растворяясь в саду. Тройка друзей обалдело смотрела ему вслед.

– Он что, правда ушел спать? – недоверчиво спросила Виктория.

Мартин хохотнул.

– Может, там впереди ловушки и ему не о чем беспокоиться. К утру от нас ничего не останется.

Вики передернулась.

– Хватит болтать, – окликнул их Макс. – Осмотрим тут все для успокоения. И к Чернышу.

Они уже заканчивали, когда у фон Съедентента зазвонил телефон.

– Да, – сказал он в трубку. – Да, господин Тандаджи. Мы сейчас будем, пусть Кляйншвитцер проведет ее высочество Ангелину прямо в мой дом. Он знает ориентиры. Конечно, мы поможем. Если принцесса действительно способна найти сестру, разумно объединить усилия.

Глава 3

Ночь с пятницы на субботу, 30–31 декабря

Катерине Симоновой было страшно до отупения. За тяжелой, черной от старости дверью тихо переговаривались охранники. Было холодно и голодно: еда, которую ей предлагали, не лезла в горло, да и организм требовал другой пищи, пусть и чувствительность к чужой ауре, болезненно обостренная ранее, была притуплена какой-то дрянью, которую Кате вкололи, когда повторно привели сюда. А там, наверху, когда в комнату вошла Марина, Катерине пришлось очень туго. Она выть была готова от голода.

Впервые герцогиня увидела Марину не как человека, подругу, изящную и немного нервную девушку с ехидно или сочувственно поблескивающими глазами – в зависимости от ситуации, – а как живой факел, согревающий особым теплом. К ней было невозможно не тянуться. Катя сдерживалась до боли в скулах и спазмов в диафрагме и почти с облегчением позволила увести себя из помещения, где находилась принцесса Рудлог.

Сейчас, сидя в полутемной пещере – освещалась она только тусклым магическим светильником, – укутанная в шерстяное одеяло, Катерина в сонном отупении размышляла о том, что стало очевидным только теперь. Видимо, она всегда ощущала это тепло. С Мариной рядом она становилась сильнее. Просто сейчас все чувства обострились – и Катя со всей ясностью поняла, что Мари, которую она помнила и смешной зареванной девчонкой, и тревожной неформалкой на своей свадьбе, и яркой дочерью дома Рудлог на балу, не просто человек. А может, и вовсе не человек. Воплощенный огонь, притягательный и абсолютно противоположный ей, Катерине.

В доме похитителей герцогиня ощущала и холодноватые ауры находящихся рядом мужчин. Но они не вызывали никаких чувств – она оставалась равнодушна к их силе, как равнодушна кожа к воде такой же температуры. Разве что освежает немного. Их сила была слабым подобием ослепительной энергии змеептицы, которая в полете подзарядила Катерину не хуже мощного аккумулятора. И еще Симонова точно, совершенно точно ощущала нечто подобное, когда заснула в кабинете Александра. Что это было? Какая-то генетическая память о сильной темной крови? Галлюцинации? Неизвестно. Но присутствие этого неизвестного оживило ее, подпитало: пусть немного, но все же этих сил хватило и на ритуал защиты, и на призыв птиц и змееподобного крылатого духа. И, самое главное, притушило голод в ее крови.

В коридоре за дверью раздались шаги, тихие мужские голоса, и Катя сжалась, подтянула под себя ноги. Хоть бы не сюда. Хватит с нее. И с Саши.

От препарата, который ей ввели, неумолимо клонило в сон. Но она боялась засыпать. Боялась, что потом не проснется и навсегда останется здесь, под землей.

Александр, прикованный к стене за руки, лежал неподвижно. Лицо его было заостренным, полуприкрытые глаза закатились, дыхание вырывалось со свистом, и ей все казалось, что ему ужасно холодно. Но Катя даже не могла подойти и укрыть его. Ее тоже приковали. Свободно, чтобы дать возможность прилечь или сходить в выставленное тут же ведро, но недостаточно для пересечения камеры.

Цепь была ржавой, тяжелой. В пещере, пока Катя привыкала к полумраку, тут и там обнаруживались страшные старые предметы: крюк, вбитый в потолок и почти источенный ржой, кольца на стенах, цепи, какие-то распорки. Пока Катерину конвоировали сюда, она видела в узком коридоре такие же небольшие пещерки и останки ржавых дверей. Были и совсем узкие лазы, похожие на мешки, закрытые рассыпающимися люками, и она холодела, думая о том, с каких времен все это осталось и какие трагедии здесь происходили. Видимо, в истории страны, в которой находилось это место, было много такого, чего знать не хотелось бы. Больше всего эта система переходов и пещер напоминала старые шахты с естественными пустотами, использовавшиеся как страшная тайная тюрьма, из которой нет выхода. Почти все камеры были полузатоплены. Пещера, куда кинули Катю и Александра, находилась чуть выше остальных, и, хотя здесь чувствовалась влажность, воды не было. И дверь сохранилась. Видимо, поэтому их сюда и определили вдвоем.

Шаги приблизились, и Катерина зажмурилась, поспешно растянулась на ложе. Только бы не трогали ее больше.

– Как пленники? – спросил знакомый голос. Голос того, кто ее шантажировал. Теперь она знала его имя – Константин Львовский, – но что это могло ей дать?

– Тихие, – ответил один из охранников. – Женщина сначала плакала, сейчас, похоже, спит.

– Ее можно было оставить наверху, – неуверенно сказал другой мужчина. Голос у него был совсем молодой.

– Брин хочет исключить возможность побега, – сдержанно объяснил Львовский. – Мы не понимаем природы ее силы. С такой мизерной долей темного наследия в крови она вообще не должна была инициироваться. Разве что связь со Свидерским так подействовала… Поэтому перестраховываемся. Здесь их никто не обнаружит, даже если щит разрушится.

– А если она подпитается от Свидерского? – так же неуверенно спросил молодой.

– Невозможно, Дуглас, – резко ответил его спутник. – Мы вкололи блокатор. А для подпитки нужна концентрация. Открывайте дверь!

Завизжала с трудом отодвигаемая щеколда, и у Катерины дыхание перехватило так, что она едва не закашлялась. Герцогиня боялась открыть глаза, только слушала – как зашли в камеру и остановились прямо над ней, постояли, хмыкнули. В голове словно пробежались перышком.

– Не спит, – сказал Львовский. – Боится. Ваша светлость, прекратите сопротивляться. Все равно уйдете в сон, но, если не будете противодействовать препарату, избавите себя от головной боли.

Катя молчала и глаз не открывала, умирая от страха и беспомощности.

– Оставь ее, Костя, – резко проговорил Дуглас. – Брин ждет. Подстрахуй меня. Если вдруг хлебну больше, чем надо, – коли.

– Постарайся не оплошать, – предостерегающе попросил Львовский.

Молодой человек напряженно проворчал что-то себе под нос. И почти сразу громко заскрипел зубами Александр, застонал, заворочался на своем ложе. Катя слушала эти стоны и мелко дрожала под одеялом. Перед глазами плясали пятна, но она слушала и молилась, чтобы они не убили Сашу. В конце она не выдержала, открыла глаза – и с ужасом увидела, как корчится и выгибается напротив Свидерский, а от него к молодому человеку идет поток силы.

– Все, – придушенно простонал Дуглас, – все. Под завязку. Мне надо уходить. Не могу… еще хочу.

Он почти выскочил из камеры. Львовский не спешил уходить. Пощупал у Свидерского пульс, покачал головой, чуть поколебался – и воткнул ему в предплечье очередной шприц.

Катерина не смогла удержаться от вскрика, получившегося похожим на придушенный писк. Константин обернулся к ней, сощурился, сделал несколько шагов и прикоснулся холодными пальцами к виску. И Катя провалилась в сон.

Видения во сне были мучительными. Ей не хватало воздуха, и чудилось, что она лежит на куске прозрачного льда, и медленно, непреклонно поднимаются вверх по телу тонкие побеги морозных кружев, приковывая ее к обжигающему холодом ложу, впаивая в лед, и скоро уже закроет замерзшая вода и глаза, и нос – и она совсем не сможет дышать. Двигаться не получалось, позвать на помощь тоже – из груди вырывалось только какое-то мычание, язык не слушался. Сколько она лежала так – непонятно. Казалось, что прошла вечность.

Щеку обожгло теплом, и Катерина рванулась к этому теплу, забилась, не в силах проснуться.

«Катя, – зашуршал в голове едва слышный шепот. – Катя, просыпайся. Нужно проснуться. Ты мне нужна».

Она замычала, чувствуя на щеках горячие слезы, и снова начала дергаться. Лед держал крепко, не пускал.

«Катюш, постарайся. Проснись. Давай. Открой глаза. Ты можешь».

«Не могу!» – хотелось крикнуть ей. Веки были налиты свинцом и будто смерзлись.

«Катя! – В мужском голосе послышалось едва уловимое отчаяние, отдающееся в голове терпкой болью. – Мне тяжело… Кать, постарайся. Попробуй пошевелить пальцем. Я почистил тебя, как смог».

Шепот прерывался, словно говорящий испытывал чудовищные перегрузки. Ей было жалко и его, и себя, и она попробовала сжать кулак.

Но разве лед даст это сделать? Холодные побеги, словно почуяв, что она может ускользнуть, потянулись вверх быстрее, заползая в рот, в нос, затыкая уши.

«Нет никакого льда. Ты спишь. Ты достаточно сильная, чтобы проснуться! Двигайся!»

Окрик подействовал на нее так же, как всегда действовал мужской гнев. Катя дернулась, и пальцы на руках сжались. Сразу ушло ощущение сковавшего ее холода, лопатки ощутили каменную плиту, ноздри судорожно втянули затхлый и влажный воздух пещеры, за веками начало светлеть – и она вспомнила, что сбоку висит магический светильник. Щеку ласкало теплом.

«Еще усилие, Кать. Еще, девочка, давай».

Она со стоном разлепила веки и почти ослепла от сияния светильника – так обострилось зрение. Повернула голову – исхудавший, с ввалившимися глазами Александр смотрел прямо на нее, закусив губу. Белки его глаз были ужасающе красными – будто у него разом полопались все сосуды. Лицо блестело от пота, из носа текла кровь. Зубы были плотно сжаты. И все же после нескольких уколов наркотиков, после того как его пили, он все равно смог как-то выйти из опьянения. Боги, как чудовищно он должен быть силен!

«Молодец. Сядь».

Губы Свидерского не двигались.

«Тихо сядь. Не говори ничего. Я усыпил охранников… но не сильно. Могут очнуться».

Она медленно, заставляя мышцы работать и едва сдерживаясь, чтобы не кричать, села.

«Мне нужно… освободиться. Я вытащу нас. Тихо только. Кать. Тебе нужно от меня подпитаться».

Она всхлипнула.

«Нет!»

«Кать, послушай. Катюш. Просто сделай это. Тогда ты сможешь уничтожить цепь и освободить меня. Не теряй времени».

«Не получится. Я едва чувствую тебя. В голове хаос».

«Сосредоточься на мне».

«Я боюсь, что не смогу остановиться. Я боюсь, что убью тебя».

«Сможешь! Давай! Не думай обо мне!»

Его аура засветилась ярче, и Катерина чуть наклонилась вперед, вглядываясь в нее. Тепло, действительно тепло.

Жалость утихала, заглушаемая голодом, и герцогиня потянулась к источнику энергии. Алекс смотрел на нее красными глазами. Лицо его ничего не выражало.

От Свидерского оторвалась первая светлая нить и потекла к ней, потом вторая, третья, сворачиваясь в толстый канат. И Катерина едва сдержала стон, когда канат этот коснулся ее, а затем уже пила по полной, захлебываясь, чувствуя, как темнеет в голове и как хочется больше, еще больше.

«Остановись».

Она едва слышно застонала. Какое там – тут столько энергии. Пульсирующей, сладкой.

Ее рука вдруг стала свободной: Катя посмотрела на запястье – кандалы рассыпались ржавым прахом. Теперь можно подойти и взять столько, сколько хочется.

Она мягко, как кошка, пригибаясь к полу, подползла к Алексу, прижалась щекой к груди, почти урча от жажды. Он снова тяжело дышал и напрягал мышцы, стараясь не стонать. Его выгибало – а ее руки суетливо искали свободную от одежды кожу, чтобы впиться, чтобы ближе был источник, и одежда расползалась под ее прикосновениями.

«Остановись. Прошу. Ты можешь».

Ладонь мазнула по мокрому, теплому, и тут же обострилось обоняние – в нос шибануло запахом крови. Кровью пахли ее роды и выкидыши, кровью и страхом воняла она после побоев мужа – и такими же липкими, красными были ее ладони, когда она умывала лицо и рассматривала наливающиеся чернотой синяки. Катерина отшатнулась, в ужасе глядя на свои пальцы, и начала суетливо вытирать их о камень. Приподнялась, вгляделась – Александр спокойно смотрел на нее. Под его щекой уже натекла целая лужа, отливающая багровым, и кровь не останавливалась. Руки, посиневшие, сжатые, поднятые вверх, были скованы цепью, прикрепленной к крюку в стене.

Эти руки и спасли ее. И его. Вспомнилось, как крепки и нежны они могут быть, как ласково он гладил ее по плечам и спине, как обнимал. Что-то полыхнуло в голове, и в сознании установилась абсолютная ясность.

Это свой. Нельзя.

Свой же. Свой. Нельзя.

Удерживая эту мысль, Катерина коснулась пальцами цепи. Та мгновенно расползлась темными хлопьями, как и тяжелые кандалы.

Герцогиня тут же отползла обратно, тяжело дыша.

«Что теперь?»

«Теперь тебе нужно открыть дверь. И найти мне молоко. Или хотя бы ключевую воду. Растопленный снег тоже подойдет».

Она едва не рассмеялась.

«Вода, Кать. В ней много силы. Тебе нужно отпереть дверь камеры и найти мне чистую воду. Чистую. Я не могу сосредоточиться. Не встану. Еще немного – и отключусь. Сделай это. И я вытащу тебя отсюда».

Александр закрыл глаза и замолчал. И Катерина, чувствуя ладонями холодный камень пола, оттолкнулась от него, поднялась и неуверенно пошла к двери. Провела рукой по месту, где с другой стороны была щеколда, собирая в кулак ржавую пыль и отбрасывая ее. Потом еще раз. Старое, пережившее столетия железо рассыпалось мгновенно, но с каждой попыткой поддавалось все неохотнее, словно часть своей разрушительной силы Катя тратила на его уничтожение. Наконец герцогиня смогла просунуть пальцы в образовавшуюся дыру, кое-как подцепила щеколду и сжала ее. По коже сыпалась крошка, щеколда таяла невообразимо медленно – а герцогиня уже чувствовала снова подступающий голод и ровное сияние лежащего позади Александра.

Еще немножечко, чуть-чуть. И поскорее – потому что тепло манило, тепло звало ее обратно.

Железо сжималось в ладони куском сыпучего льда – но в конце концов дверь скрипнула, приоткрылась, и Катерина осторожно толкнула ее наружу. Осторожно – Симонова прекрасно помнила жуткий скрип, с которым створка двигалась ранее.

То ли боги обратили сейчас в эту сторону Туры свои взгляды, то ли судьба решила, что хватит неудач отдельно взятой женщине, но дверь открылась почти бесшумно, не потревожив охранников.

Двое мужчин стояли с открытыми глазами, и Катерина испугалась, что они видят ее. Но они не шевелились, смотрели прямо, и зрачки были большие, расслабленные, и дыхание ровное.

Она оглядела их – нет ли где-то бутылки с водой, – но ничего не нашла. Прикрыла пострадавшую дверь и, поправив дырявую юбку, пошла по темнеющему коридору – света много было только у их со Свидерским камеры.

Лишь бы никто не решил сейчас проведать пленников!

Вода была в затопленных камерах, но Катя сомневалась, что ее можно пить, – такой неприятный запах от нее шел. Вода точно есть в доме. Но там – похитители. А еще за окнами Катерина видела снег – значит, надо постараться не заблудиться в коридорах и найти выход наружу.

На первой развилке герцогиня поколебалась, выбрала одно из ответвлений и пошла дальше, бормоча шепотом причетки из бабушкиной тетрадки – вдруг пригодятся? Эхо подхватывало шепот, откликалось насмешливым и настойчивым шелестом в уголках и провалах. Как назло, из головы вылетела причетка-потеряшка, хотя она была первой, что бабушка заставила заучить. Как же там?..

«Узелок, узелок, раскрутись, развяжись, дорогу верную покажи, заклинаю…» А что дальше?

Снова развилка – и ни одного светильника. Катя, постукивая каблуками – чудо, что они уцелели! – пошла в темноте. Глаза снова перестроились, стены каменного коридора стали объемными, бархатными.

«Узелок, узелок…»

Опять разветвление. Никаких пометок, никаких следов. Откуда-то потянуло табачным дымом, но Катя, как ни принюхивалась, не могла определить, из какого рукава тянет. Пошла туда, где запах показался сильнее.

Ну как же звучит причетка?! Еще две фразы она точно помнила. Как так, как она могла забыть?!

Катерина уперлась в тупик. Пошарила руками по стене – здесь был обвал, и Катя поспешила обратно. Если ее засыплет, Саша умрет там, в камере. И девочек своих она больше не увидит.

От воспоминаний о дочерях перехватило дыхание, и герцогиня застонала чуть слышно. Издевательское эхо тут же подхватило этот стон, усилило, сделав похожим на вой умирающего зверя, и она насторожилась, прислушалась. Сердце забилось чаще и успокоилось, только когда стих вой.

«Узелок, узелок…»

Здесь сворачивала? Или не здесь?

Катя поняла, что заблудилась, минут через десять. Проклятая причетка не давалась, и герцогиня прислонилась лбом к каменной стене, пытаясь понять, что делать дальше. Затем решительно дернула себя за волосы. Дергала и дергала, ойкая от боли, пока в руках не оказался целый пук из ее шевелюры. Скатала его в ладонях – плотно, крепко.

Если не помнишь, остается только придумать, не правда ли?

Она пошла дальше, касаясь пальцами стены, и через несколько минут нащупала остренькую кромку камня. Ладонь резать не решилась – руки могли еще пригодиться, – прислонилась плечом, так, чтобы кромка впилась в кожу и, выдохнув, рванулась по ней вперед.

Из глаз брызнули слезы, плечо сразу защипало, по нему потекла горячая кровь. Осталось только вымазать в ней клубок из волос, положить на землю, очертить верным знаком – и прошептать:

– Узелок, узелок, развяжись, раскрутись, дорогу верную покажи, заклинаю, к воде покажи, к чистой, свежей, заклинаю, кровью своей заклинаю…

Мокрый клубочек лежал неподвижно, и Катерина смочила палец кровью, обвела ею контуры знака и упрямо зашептала снова. И сработало – самодельный артефакт поднялся в воздух, вращаясь, снова шлепнулся на землю, обрастая мохнатыми тенями, словно пылью, и расширяясь до размера детского мяча… Засветился и быстро-быстро покатился куда-то в обратную сторону, откуда она пришла. Катя бросилась за ним – и тут не выдержал каблук. Она схватила туфли в руку, сразу чувствуя холодный камень под ногами, и побежала, мгновенно ударившись обо что-то, оцарапавшись, порвав чулки…

Клубочек катился и катился вниз, протискивался в какие-то щели, притормаживал, когда она отставала, и начинал нетерпеливо подпрыгивать на месте. Катя бежала, стараясь не думать о том, что он, очевидно, увел ее куда-то очень далеко от обитаемых коридоров. Несколько раз наступала на острые камни, и ноги кровоточили, и плечо болело, и так гнетуще было в этих подземных ходах, так страшно, что ей казалось: еще немного – и она потеряет сознание.

А волшебный проводник все катился вперед. Внезапно на стенах начали появляться светящиеся мхи, и сами ходы расширились: теперь это была система пещер, одна больше другой, и пол Катерине показался теплым – шла она час или два, и в какие неизведанные глубины спустил ее артефакт, лучше было не думать. С потолков свисали причудливые сталактиты, ноги скользили по буграм на полу, и Катя старалась идти тихо, как мышка, чтобы, не дай боги, какой-нибудь из наростов не решил упасть. Появились уже и целые белые колонны, похожие на высокие стопки блинов, облитых застывшим маслом, и вскоре Катерина шла среди настоящего известнякового леса, иногда встававшего так плотно, что протискиваться приходилось с большим трудом.

Только бы вернуться обратно. Только бы выжить. Только бы снова увидеть дочерей.

Клубочек замедлился, свернул куда-то за зубья сталагмитов… и исчез в клубах пара.

Катя, чувствуя, как хлюпает под ногами теплая вода, осторожно двинулась вперед. И открылась перед ней темная огромная пещера, похожая на дворец подземного великана. Словно тысячи люстр, свисали с потолка свечи сталактитов, упираясь в широкий козырек, опоясывающий пещеру до половины на уровне ее глаз. Светили мхи, карабкающиеся под потолок, но все равно большая часть пустоты была заполнена тьмой. А внизу лениво ворочалось и булькало, исходило паром гигантское озеро. Такое большое, что видны были на его поверхности течения и водовороты, и волны бились о берег, хотя не было тут ни ветра, ни иного движения, способного вызвать волнение.

По ноге что-то ползло – Катя вскрикнула и тут же зажала себе рот рукой: эхо тут было оглушающее. Усиливающийся звук бесновался несколько минут, срывая с потолка известняковые столбы и обрушивая их в озеро, а Катерина забилась под козырек и молчала, вздрагивая от очередного оглушительного падения и вызванных уже им обвалов поменьше. Наконец цепная реакция закончилась. Герцогиня зажала в ладони мокрый клубочек – именно он напугал ее до крика – и пошла искать, во что набрать воды.

Тьма вокруг шевелилась, успешно съедая едва брезжущий свет, а от переживаний, от всего случившегося на Катерину напала банальная икота. Она присела, чтобы попить.

Вода была вкусная. Сильная. И как это она сразу не почувствовала?

Катя зашла в озеро по грудь и закрыла глаза. И тут же хлынула в нее стихия Синей Богини, питая и успокаивая, делая чувствительнее, залечивая раны. Оторваться было невозможно.

А когда она таки привычно уже остановила себя и обернулась, из темных клубов пара на нее смотрели десятки змеептиц-сомнарисов. Скалили острозубые пасти, били хвостами, шептались о чем-то: большие и маленькие, совсем крошечные, старые – серебристые – и молодые, цвета темной тины.

– Кровьссс… Жссссживаааяссс кроооовьсссс…

– Нассссшшшааа кроооовввввссссь…

– Вкуссссснаяяяяссссс…

– Меня нельзя есть, – жалобно сказала Катя. От испуга икота сразу прошла. – Не дам согласия!

– Чссселоввеек одииинсссс, никхтоооо не уссссзнаааетссссс…

– Зссссапрещеноооосссс безсс ссссоглассссия…

– Я невкусная, – вспомнила Катя, отступая в глубь озера и невольно пригибая голову – сверху висел огромный сталактит. – Меня уже один из ваших пробовал.

Они словно не слышали ее.

– Кровьюсссс паххссснеееетссссс…

– Вкусссснооооо…

Шипение заполонило пещеру. Катя двигалась в темной воде вдоль берега, страшась упасть в какую-нибудь яму, а сомнарисы вытягивали шеи, принюхивались, но отчего-то не нападали. Если пройти чуть дальше, то там лежит разбитый сталактит, расслоившийся на изогнутые лепестки известняка. Может, получится набрать в один такой воды и принести обратно Саше…

Катерина вышла на берег – сразу стало зябко. Как могла, отжала одежду и потянулась к груде известняка.

Удалось отыскать что-то похожее на широкую тарелку, но она была такой тяжелой, что тащить обратно ее придется очень долго. Однако герцогиня все равно зачерпнула воды. Поморщилась, поднимая, – туда поместилось литра два. Спина сразу заныла, заболели плечи. Осталось пройти сквозь клубок сомнарисов, выйти на сухую землю, снова начертить знак кровью – и тогда волосяной проводник, примостившийся на плече, отведет ее обратно, к Саше.

Катя осторожно, замирая от страха, ступила меж шелестящих змеептиц. Сделала шаг, другой, с трудом удерживая тяжелую каменную «тарелку». Прикоснулась к одному из них бедром – кожу тут же закололо знакомой энергией. Духи шептались, переговаривались, раскрывали зубастые пасти. Катерина вертела головой, приказывая себе не бояться.

Но как тут не бояться, если того и гляди набросятся на тебя и выпьют всю кровь?

– Подожсссдиии, – прошелестел один из серебристых сомнарисов, когда она уже дошла до середины. – Дайссс нам кровисссс… Мы поможсссеемммссс…

– Вы же меня убьете, – дрожащим голосом ответила Катя. Темные тела перед ней сомкнулись, закрывая проход.

– Капляяясссссс… кажсссдомууу… большссеее не возссссьмемсссссс… дайсссссс… дайссссс… оссссвободииии насссс… Нам не выбратьссссяаааа отссссюда безсссс темнойссс кровисссс…

– Почему? Вы же можете проходить сквозь пространство?

– Ссссилаааа изссначальнаяссс сссслабееет… и мы сссс неюссс…

– А если дам крови, сможете меня с еще одним человеком вынести наружу? Сквозь гору? – заинтересовалась Катерина.

– Нетссс, – тревожно зашептал серебристый, – не пройдетессс ссссквозьссс каменьсссс… но я покажуссс выход…

Тяжелый известняк оттягивал руки, и Катя решилась, положила его под ноги, протянула ладонь.

– Только немного. По капле!

Зашипел, засуетился клубок – каждый стремился успеть первым, и Симонова испугалась, что ее сейчас затопчут. Но нет – первым коснулся ладони тот, кто говорил с ней, проколол клыком и лизнул совсем немного. И чудовищные духи по очереди, как дошколята к вазе с конфетами, подходили к герцогине, касались ледяными языками немеющей руки, слизывая выступающую кровь и отходя. И сразу исчезали, истаивая черным туманом.

Долго длилось это странное пиршество. Было тихо, иногда только Катя со шлепаньем переступала затекшими ногами и несколько раз с грохотом падали в воду сталактиты. Наконец Катерина осталась один на один со старым серебристым сомнарисом. Он посмотрел на нее, склонил голову на длинной шее.

– Сссслабаяяяя… носсс нам хватилосссс…

– Ты обещал! – напомнила она. – Помоги! Мне нужно отнести воды моему… мужчине. Он в пещере где-то наверху.

– Посссмотрюсссс, – прошелестел дух и тоже истаял.

Вернулся он через несколько секунд. Молча проскользил в озеро, раскрывая широкие крылья, – вокруг него теплую воду сковывало ледяным узором, – нырнул и вынырнул с большим куском льда в зубах. Размером с немаленькую кастрюлю.

– Садиссссь, – прошелестело у Симоновой в голове. – Отвезуссс… Тамссс раньшессс былиссс людиссс… мы сссслушалисссс… училиссс говоритьсссс…

И снова Катя обхватила холодное тело полузмея руками и ногами, и замелькали мимо нее пещеры и стены коридора. Сомнарис словно скользил над полом, сужаясь и расширяясь, но ни разу не пришлось ей подтягивать ноги, чтобы не удариться о камень. Он несся так быстро, что стал полупрозрачным, и опять в нее втекала родная, знакомая сила, оставляя Катерину сытой и сонной.

Остановился дух смерти в освещенном коридоре – в нескольких метрах от них стояли застывшие охранники. Повернул голову, аккуратно положил лед на пол.

– Подождуссс… дашссс еще кровисссс?

– Бери, – согласилась Катя. И протянула руку.

Свидерский так и лежал на боку, в почерневшей уже луже, и Катя, испугавшись, что он умер, прикоснулась к нему, не подумав о последствиях. Нет, дышит. На удивление, не шибануло голодом, и она на всякий случай приложила руку к своей одежде. Юбка не расползалась. Черт знает что за сила! Как она действует?

Александр вздохнул, открыл красные глаза.

– Вовремя, Катюш… я еле держал охрану уже.

– Сейчас, сейчас, – засуетилась она, – потерпи еще немного, Саш, хороший мой, потерпи…

Нашла какой-то камень, застучала по глыбе льда и стала вкладывать откалывающиеся кусочки Алексу в рот. Он тяжело вздыхал, глотал с видимым усилием. Но дыхание становилось легче, и глаза, когда он открывал их, светлели – уходила краснота. Наконец смог сесть. Протянул руки.

– Дай мне.

Она подтащила к нему лед, и Александр почти без усилий поднял его, запрокинул голову – под ладонями мага он таял, вода так и лилась – и начал жадно пить. Сияние вокруг Свидерского уплотнялось и становилось ярче.

– А теперь, – сказал он уже привычно твердо, – пойдем наверх.

– Меня есть кому отвести, – прошептала герцогиня. Алекс нахмурился, глядя на что-то за ее спиной, выдернул из воздуха светящуюся цепь, приподнялся. Катя оглянулась и прыгнула на Свидерского, повиснув у него на руке.

Из двери выглядывала длинная шея любопытного сомнариса.

– Это помощник, – сказала она быстро, – не надо. Он мне помог. Он выведет нас, Саш. Не трать силы.

– Егосссс не возсссьму… – укоризненно прошелестел дух, – выпьюссс…

– Уходи, – велел ему ректор, и Катя даже немного обиделась за змеептицу. Но та ничуть не расстроилась. Отступила в коридор и растаяла клочьями тумана. – Пойдем, – повторил Свидерский и попытался открыть Зеркало. Нахмурился. – Слишком глубоко, горы искажают, а я не в полной силе. Придется подняться наверх.

– Саш, – сбиваясь, позвала Катерина, – там, наверху, моя Марина, принцесса. Надо ее спасти.

– Я вернусь за ней, – отозвался он. – Но сначала выведу тебя.

Свидерский оживал на глазах. Вышел из камеры, прикоснулся по очереди к охранникам – те засияли тонкой дымкой стазиса. Оглянулся на Катю – она стягивала с себя чулки, разорванные и грязные, – и снял с одного из охранников рубашку.

– Что ты делаешь? – от удивления Екатерина застыла с не до конца спущенным чулком.

– Тебе нужно накинуть что-то сверху, – пояснил Александр, – юбка совсем дырявая. И на ноги необходимо что-то надеть.

– Я его вещи не возьму, – сказала Симонова поспешно, – не могу, Саш, противно. Лучше свою мне отдай.

Он внимательно посмотрел на нее. Покосился на собственную рубашку – заляпанную кровью, потрепанную, испачканную землей.

– А мои не противно?

– Нет, – твердо ответила Катерина и посмотрела ему в глаза.

Через минуту она уже красовалась в рубашке, полы которой закрывали юбку, а Алекс драл рукава у конфискованной.

– Не надо, – попросила Катя неуверенно, когда он направился к ней, сжимая в руках то, что раньше было рукавами. – Саш, я боюсь прикосновений.

– Смогла сдержаться ранее, сдержишься и сейчас. – Свидерский опустился перед ней на корточки, и она задохнулась от близости его тепла. – Потерпи. Нужно поскорее уходить, а ты не сможешь быстро идти босой. По моим ощущениям, сюда уже должны идти, чтобы проверить нас и с дозой для меня. Не хочется вступать в бой в закрытом пространстве.

Он говорил, уверенно обматывая кусками ткани ее ноги, – Катерина сжала зубы и смотрела в потолок, и от напряжения по щекам текли слезы. Алекс отодвинулся, заметил ее мокрые щеки и отошел на несколько шагов назад.

– Встань, походи. Нигде не давит, не натирает?

– Нет, – поспешно всхлипнула она и буквально выбежала из пещеры. Свидерский пошел следом, обогнал ее, запустил несколько Светлячков, осветивших коридор, и быстро направился вперед. Он оставил Катю за спиной, словно совсем не боялся, что она может снова присосаться к нему.

– Как ты понимаешь, куда идти? – спросила Катерина через несколько минут, когда Александр остановился у одной из развилок, принюхался и уверенно свернул в левый коридор, потом поднялся вверх по крутому естественному пандусу, который она в своих блужданиях парой часов ранее не заметила и прошла мимо.

– Я же охотник, – усмехнулся Алекс, – много лет проработал боевым магом. Нас этому еще в университете учили. По воздуху определяешь, где есть выход на открытое пространство. В таких катакомбах приходилось работать, что если не уметь найти выход или издалека почуять нежить – погибнешь.