Текст книги "Королевская кровь. Медвежье солнце. Темное наследие"

Глава 10

Среда, 4 января, Инляндия

Люк Дармоншир

– Когда я буду иметь удовольствие видеть вас снова? – с едва заметной усмешкой спросил герцог Дармоншир у невесты, ощущая на поднывающем еще локте твердость ее ладони. Сегодня был запланированный выход в свет – они посещали скучнейшую выставку детских работ из художественных школ герцогства, – и Люк, чтобы не заснуть на ходу, развлекался, наблюдая за спутницей. Напряжение последних недель приучило его мозг к нагрузкам, а бессмысленность текущего занятия почти отправила ум в анабиоз.

Ангелина мыслями явно витала где-то далеко, и настолько несобранной герцог видел ее впервые. Хотя даже в таком состоянии она по самодисциплине могла бы дать фору любому изнуряющему себя аскезой тидусскому монаху.

– К сожалению, – ответила принцесса тем самым ледяным тоном, который, будучи усилен в мегафон, наверняка стал бы причиной похолодания климата, – не могу вам точно сказать. Мой секретарь известит вас не менее чем за три дня до встречи. Чтобы вы распределили время.

– Дела? – поинтересовался его светлость небрежно. Не то чтобы ему это действительно было интересно.

Она не ответила, снова задумавшись о своем, и Люк прибег к запрещенному приему – приблизился, наклонившись почти к ее уху, и понизил голос:

– У вас проблемы, Ангелина? Я могу как-то помочь?

– Если бы требовалась ваша помощь, – сказала она, высокомерно поведя плечом и обжигая его полярным холодом во взгляде, – я бы сказала. Все в порядке, Лукас. Прелестная картина, не правда ли?

– М-м-м-м-да, – иронично подтвердил он, глядя на чудовищную собаку с вылупленными от усердия глазами, и потрепал засиявшего пацана – автора, стоявшего рядом с картинкой, – по макушке. – Шедевр. Хотите, подарю?

Она все-таки дернула губами. И отвернулась.

После этого было награждение победителей и выдача утешительных призов проигравшим, дружный рев непризнанных гениев. По возвращении к автомобилю Люк чувствовал такое облегчение, будто только что покаялся во всех грехах и получил отпущение.

– Мне кажется, – пробормотал его светлость, подождав, пока Ани сядет, и разместившись рядом с ней, – парочка таких посещений способна разрушить самый крепкий брак. – Он откинулся на спинку сиденья, едва сдерживая зевок. – Как вы выдерживаете, ваше высочество?

Она недоуменно пожала плечами.

– Это куда проще, чем копать грядки, Лукас.

– И не поспоришь, – буркнул он с сарказмом. – Останетесь на обед?

– Нет. – Старшая Рудлог посмотрела на часы и покачала головой. – Прошу прощения, Лукас, но через час я должна быть в Йеллоувине. Это частный визит, поэтому вы избавлены от необходимости меня сопровождать.

– Что вы, я бы с удовольствием, – возразил он галантно и не выдержал, усмехнулся. Принцесса снова искоса посмотрела на него.

– Вы стали свободнее в выражении своих чувств, Лукас. Больше не боитесь меня?

– Умираю от ужаса, – легко сказал Люк. – Вы могли бы пощадить мою мужскую гордость и сделать вид, что не замечаете этого.

– Да, – сказала Ангелина медленно, – понимаю, что в вас нашла Марина.

– И что же? – спросил он с любопытством. – Готов выслушать ваш приговор.

– Вы все время играете и оттого непредсказуемы. В попытках избавиться от скуки не брезгуете ничем. И не только любите нарушать правила, эдакий разбойник в тесных одеждах благопристойности, но и обладаете свойством заражать страстью к неповиновению окружающих.

– Помилуйте, – удивился он, – и вас?

– Нет, – теперь пришла ее очередь усмехаться, – меня вам не одолеть. Но оно и к лучшему. Еще месяц, и мы свободны. Забавно: я многое знаю о вас, и тем не менее вы вызываете у меня симпатию. Опасный вы человек, лорд Дармоншир.

– Не опаснее вас, – сказал Люк с той же легкостью. Эта женщина препарировала его с безжалостностью врача, видимо, в отместку за поведение на выставке, но он лишь улыбнулся уголком рта, принимая упрек.

– Я очень рассчитываю, – продолжила старшая Рудлог, глядя на него в упор, – что у вас хватит ума выдержать срок.

Его светлость ответил абсолютно невинным взглядом, хотя внутри росло раздражение от выговора. Было понятно, что он где-то прокололся и, видимо, о его знаках внимания Марине стало известно и старшей сестре.

– Я уяснил правила игры, ваше высочество. Разве я за время нашего с вами договора чем-то оскорбил вас или дом Рудлог?

«Не стоит усердствовать в попытках прижать меня, ваше высочество», – говорил его тон. И Ангелина, судя по сощурившимся глазам, поняла подтекст. Но не стала принимать вызов. А может, просто не захотела тратить свое время. Только предупреждающе покачала головой.

– Как я уже сказала, вы слишком любите нарушать правила.

Автомобиль доехал до замка Вейн. Люк проводил невесту до телепорта и прошел в свои покои. Память о творчестве юных талантов прямо-таки вопияла, требуя вытравить ее коньяком. Понятливая прислуга заранее выставила на столик графин, бокалы, и Люк плеснул себе алкоголя, поднес бокал ко рту. Но зажужжал телефон – герцог нажал на кнопку, увидел знакомый номер и открыл сообщение.

«Меня не будет».

Дармоншир набрал номер и несколько секунд слушал тягостные длинные гудки. Наконец Марина взяла трубку.

– Не любишь органную музыку, принцесса? – спросил он, скидывая пиджак и разваливаясь в кресле. Поиграл зажигалкой, прикурил.

– Люблю, – проговорила Марина с иронией.

– Не хочешь меня видеть?

Она хмыкнула и не ответила на вопрос.

– Помнится, вам запрещен въезд на территорию Рудлога, ваша светлость.

– Беспокоишься за меня? – Коньяк был невероятно вкусен, играл летом и лесным зноем, и тело начало потряхивать от удовольствия. Пить, курить, слушать ее голос в телефоне – что может быть лучше?

– Увы, – проговорила принцесса мрачно, – я имела несчастье прогневить сестру. Меня охраняет вся армия Рудлога, Люк. И, возможно, пара дивизий из дружественных государств.

– О-о-о-о, – протянул его светлость с удовольствием, запрокинул голову и чему-то совершенно идиотски заулыбался, – детку заперли в клетку? Сильно проштрафилась, Маришка?

– Из десяти баллов тысяча, – со смешком сказала она.

Что же она должна была натворить, чтобы мягкая, как теплый воск, королева решилась на такие жесткие меры?

– Расскажешь?

– Потом, Люк.

– И все же, Марина, – жестко потребовал он и услышал, как она яростно выдохнула.

– Я чуть не погибла. Натворила глупостей. И не жалею об этом. Этого хватит?

«Нет, – хотелось прорычать Дармонширу. – Куда смотрел идиот Байдек, все твои сестры и дражайший Майло в придачу?»

Но он сдержался.

– Тебя прослушивают? – Люк почти воочию увидел, как кривится Тандаджи, проматывая этот вопрос, и с мрачным удовольствием стряхнул пепел в пепельницу. – Наверняка да.

– Не думала об этом. – Голос принцессы стал недоверчивым. – Нет. Не может быть.

А вот теперь в нем звучала злость.

– Нет, Люк, уверена, что нет.

Успокоилась. Доверчивая девочка.

– Видишь ли, – сказал он хрипло, – я слишком хочу тебя увидеть.

Она замолчала. И, кажется, затаила дыхание.

– Но какова будет моя награда, принцесса?

– Разве ты не герой? – невольно настраиваясь на его тон, тихо проговорила Марина. От бархатистых ноток в ее голосе Дармоншир сжал стакан и рассмеялся.

– Нет, детка, я не герой. Я алчный и корыстный тип.

– Да? – провоцирующе продолжила она.

– И хочу быть вознагражден.

Как его заводила эта игра – до сухих губ, до влажных ладоней.

– Ну… – она волнующе вздохнула, – кажется, я знаю, что тебе предложить.

– А я – тебе. – Люк затянулся. – Свободу.

Марина молчала, и ее дыхание раскаляло трубку так, что он лизнул край стакана, прежде чем снова выпить.

– Испугалась, принцесса? Лучше останешься в клетке?

– Нет, – едва слышно выдохнула она после долгого, мучительного колебания.

– Я решу эту проблему. Веришь мне?

– Да.

– И сама ни во что не лезь. Дай мне заработать награду. Обещаешь?

– Да, Люк.

– Умница, моя принцесса. Научись ждать. И не делай глупостей, предоставь это мне.

– Пойдешь на международный скандал? – недоверчиво уточнила она.

– Ради тебя, Марина, – ответил он, и имя ее имело вкус коньяка и лета, – я пойду даже на эшафот.

– Вы меня пугаете, ваша светлость, – с непривычной нежностью, от которой он совсем размяк и расслабился, произнесла дочь дома Рудлог.

– Я и сам себя пугаю, Марина, – совершенно искренне признался Люк. – Погубите вы меня когда-нибудь, ваше высочество. Так что, – хрипловато и иронично заключил он, – клади трубку, пока я не плюнул на все и не сорвался к тебе прямо сейчас.

Принцесса усмехнулась и отключилась.

Герцогу Дармонширу пришлось приложить немало усилий, чтобы прогнать совершенно подростковое, щенячье чувство счастья, собраться и вернуться к работе. Требовалось сделать всего несколько шагов, чтобы решить, наконец, загадку смертей аристократов из списка наследования Инландеров. Люк был настроен на триумф, как охотничий пес, загоняющий дичь, – но и в этой азартной гонке необходимость увидеть Марину проскакивала острыми уколами возбуждения и горячими снами.

Его светлость докурил, с наслаждением выдохнул последний дым и поднялся. Нужно было срочно сделать несколько звонков… навестить склон горы в Блакории, съездить в Лесовину… и раскрыть преступление.

Первая декада января, Йеллоувинь

Ангелина

Императорские сады – та часть, в которой поселили старшую принцессу дома Рудлог, – утопали в золоте, купались в алом и желтом, отражаясь в бесконечных каплях прудов, подчеркиваемые строгой прелестью черных резных пагод, медленно двигающихся по водной глади.

Здесь царила осень, овевая бежевый и красный резной павильон под названием «Забвение» сладковатым и чуть зябким ветерком, полным запахов прелой листвы, грибов, мхов и влажной земли. Широкие двери павильона выходили на большую веранду, где можно было посидеть, посмотреть на зеркально расположенный павильон на дальнем берегу огромного длинного пруда, на тихую гладь воды и мигрирующие по ней фонарики и послушать тревожные крики готовящихся к зиме птиц.

Зима в Пьентане была очень короткой – всего месяц снега на границе черного и белого сезонов, после которого начинала вступать в свои права весна, куда более смелая здесь, в вотчине Желтого, чем в любом другом городе Туры.

Ангелину, несмотря на неофициальный статус визита, встретили с такими почестями, будто она собралась замуж за наследника Йеллоувиня. Телепорт, из которого вышла принцесса, находился на залитом солнцем пригорке – и, когда она появилась, сочная трава под ее ногами оказалась покрыта яркими трепещущими цветами. Но стоило сделать шаг, как в руках окруживших телепорт женщин зазвучали перезвоном крошечные ти-сайма́си – полые трубочки на подвеске, по которым проводят палочкой, – а цветы заволновались и вспорхнули вверх тысячами волшебных бабочек, собрались в изображение алого сокола и рассыпались воротами-радугой, в которые и прошла принцесса навстречу встречающим.

Приветствовала ее лично супруга императора, великолепная Ту́и Сой Ши, «Сапфировая бабочка» императорского сада, сохранившая к своим шестидесяти с лишним годам и прямую спину, и нежную кожу цвета топленого молока, и твердый взгляд. Торжественно, в окружении дочерей и внучек, императрица проводила принцессу в павильон, и их процессия по залитому солнцем парку напоминала стаю дивных пташек, двигающихся так слаженно, будто они были сработавшимся боевым отрядом.

Хотя, может, так оно и было: женщины семьи Ши, по слухам, обучались боевым искусствам наравне с мужчинами и могли себя защитить.

Ани старалась не показывать настороженности от оказанной ей чести. Так могли бы приветствовать королеву или царицу, но не ее – не в том статусе была одна из сестер повелительницы Рудлога, чтобы ее одаривала благосклонными улыбками сама императрица.

Однако Хань Ши никогда не делал ничего просто так. Значит, что-то задумал. Хотя Ани наверняка узнает, что ему нужно. На встрече, только дождаться бы ее.

– Здесь будут только женщины, – сказала императрица, остановившись перед дверью павильона. – Никто не оскорбит вас мужским присутствием. Служанки будут появляться по вашему зову. – Она протянула Ангелине маленький длинный колокольчик. – Позвоните, и вас услышат. Мы счастливы обеспечить вам покой и одиночество, красная принцесса.

– Благодарю, – почтительно ответила старшая Рудлог и, как велел йеллоувиньский этикет, подождала на пороге, пока величественная Туи Сой Ши с сопровождением скроется из виду. Расспрашивать, когда ее примут, было совершенно неприличным, так же как и озвучивать императрице просьбу, с которой принцесса приехала в страну долгой весны.

И потянулись дни томительного ожидания и звенящего одиночества. Осень теплыми руками будила принцессу по утрам, гладя солнечными лучами по лицу и телу, и бархатными сладкими ночами звала в постель. Осень звенела журавлиными криками, парила дымом из маленькой бани на берегу пруда – водопад с крыши лился прямо в водную гладь, создавая прозрачную стену. Осень приносила тысячи мыслей и удивительно выстраивала их в четкую систему, отделяла шелуху, всматривалась в пруды золотым оком солнца и уносила тревоги. Одиночество и золото великолепного леса незаметно и очень легко сняли броню, которой принцесса закрывалась от людей, – здесь не было в ней нужды, – заставили ее всматриваться в окружающий мир и в себя, и с каждым днем взгляд этот становился все пристальнее, все безжалостнее и откровеннее.

Звонки на работу и домой лишь немного отвлекали от молчаливого созерцания, в которое погрузилась принцесса. Не мешали и служанки, тихими тенями проходящие по павильону. Они приносили еду и любимый чай, убирались в покоях, когда Ангелина уходила на прогулки по солнечному, затихающему перед зимой лесу.

Приносили девушки и подарки от императрицы. Шкатулку с мазями, которые тонко пахли древесными и травяными оттенками. «Это для красивых снов, госпожа», – тихо шептала служанка, кланяясь и протягивая дар. Шелковые легкие наряды: холодных синих и огненных красных цветов, оттеняющих бледную красоту Ани. Гребень с бирюзовыми украшениями, от которого голова становилась легкой. Милые и ни к чему не обязывающие вещи, знаки внимания и того, что о гостье не забыли.

Через несколько дней сжатая пружина внутри растаяла в тонкой золотистой дымке над прудом, и Ани перестала дергаться из-за времени, которое она теряет и проводит не с семьей. Принцесса прогуливалась по шелестящим аллеям, расслаблялась в пару бани, читала книги на йеллоувиньском – в павильоне нашлась целая библиотека с легендами и историями из прошлого желтой страны, и старшая Рудлог внезапно увлеклась описаниями правлений хитрых и мудрых императоров, их битв – дипломатических и военных, – рассказами про их жен.

Пустой павильон напротив смотрел черными окнами, поблескивающими на солнце, и Ангелине иногда казалось, что там тоже кто-то гостит. Но дом был слишком далеко, чтобы быть уверенной в этом.

Ленивая огненная осень мягко просила отдохнуть, расслабиться, потеряться, вглядываясь в причудливые корни деревьев или в невозможно прозрачное небо с широкими перьями тонких облаков. Но Ангелине Рудлог было мало движения – в ней копилась нерастраченная энергия, требовала выхода. И принцесса в один из дней после посещения парной, где размякла до невозможности, где служанки промяли ее и вправили все косточки, вышла прямо под водопад и спустилась в пруд – сначала по щиколотки, потом по колени, по бедра – и, наконец, нырнула. Задохнулась от холода, но поплыла дальше, мимо тихих кувшинок и широких листьев водяных лилий, в черной воде, окруженная пенным золотом дубов и каштанов. Сделала несколько кругов до пагоды и обратно и, дрожащая, замерзшая, но приятно уставшая, вернулась на берег, к ожидающим ее девушкам. И с удовольствием снова пошла в горячую бочку с ароматными опилками.

Потом принцессе расчесывали волосы перед открытыми дверями на веранду, а по глади озера медленно колотили крупные капли дождя, поднимая высокие фонтанчики, ударяли о крышу пагоды, что находилась на середине пруда. Под шелест капель Ангелина вспоминала добрую и словоохотливую Сурезу, мечтающую о дожде, ее мягкие и добрые руки. Никто никогда не расчесывал Ани так. Разве что мама…

Вспоминались принцессе и совсем другие руки – и не было ни сил, ни желания отгораживаться от этих воспоминаний.

Показалось ей сквозь пелену дождя или в далеком павильоне напротив зажегся свет и кто-то вышел на веранду?

– Еще гости? – спросила она у девушки, закалывающей ей волосы в сложную прическу.

– Не знаю, госпожа, простите, – почтительно сказала служанка. – Но вам не о чем беспокоиться, гости его императорского величества никогда не пересекаются.

– А как называется тот павильон? – поинтересовалась Ани.

– «Воспоминание». – Девушка отошла, поклонилась. – Я закончила, госпожа. Если угодно, я могу почитать вам или поиграть на терисе.

– Нет, – задумчиво проговорила Ани, – не нужно. Я хочу побыть одна.

Потребность в одиночестве, внезапно проявившаяся в ней, крепко связанной с семьей, немного пугала. Но была настойчивой и нужной, как удобная одежда. Это было не то одиночество, что она испытывала в коридорах дворца Рудлог, наполненных людьми; не то, что ощущала, когда была одна среди ненавидящих ее драконов в роскошных владениях Нории.

Тоска тонкой кромкой лезвия провела по сердцу, медленно, безжалостно.

«Не все тебя там ненавидели».

Нет, не все. Но меня ломали и сломали-таки, и до сих пор я не могу ответить на вопрос «кто я теперь?».

Ангелина подождала, пока уйдет служанка, вышла на веранду, выставила руки и лицо под дождь. Тонкий шелк широких рукавов сразу же намок, но она пошла дальше, под удивительно теплые струи воды. И в наступающих сумерках принцесса сбросила на землю драгоценный наряд, ступила в воду. И снова поплыла.

В воде было легче. Вода забирала боль.

Капли шелестели вокруг, стекали по лицу, и принцесса легла на спину, глядя в хмурое вечернее небо, раскинула руки – белая лебедь в черной воде – и застыла. Вода под ней, вода над ней, и сама она вода – спокойная, вечно движущаяся. Воде не нужно думать, куда идти, – путь для нее предопределен, и она не ропщет, но, каким бы ни был путь, любая капля рано или поздно придет в океан.

Очнуться Ангелину заставил слабый всплеск. Будто кто-то подплыл совсем близко и застыл неподалеку, в пелене дождя.

– Кто здесь? – тихо спросила она, принимая вертикальное положение и поднимая светлые намокшие пряди с лица. Всмотрелась в сумерки. Никого. Всего лишь дождь по воде и едва видимая чернеющая пагода в нескольких десятках метров от принцессы. Вдруг стало зябко и страшно, но Ани только сощурилась и нырнула под воду.

Но и там, в черной озерной толще, ничего не было видно. Ани уже двигалась наверх, когда ее подхватило и подняло теплым потоком, мгновенно согревшим. Дождь усилился, снижая видимость почти до нулевой, зашумел грозно, начал сечь по плечам, по спине, словно выгоняя на берег. И Ангелина поплыла обратно, ориентируясь на золотистый, едва видимый свет окон своего павильона. Поплыла, отчетливо чувствуя спиной чей-то внимательный и спокойный взгляд.

Этой ночью ей было тепло и легко – то ли вода так расслабила, то ли барабанящий по покатой крыше ливень. И сны снились яркие, теплые, полные цветов и резных арок южных дворцов, осторожных касаний и далекого грома, похожего на приглушенный рокот, драгоценных изумрудов на красных листьях. И тягучего, безмятежного счастья.

На следующий день служанка принесла Ангелине конверт с сообщением, что светлейший император будет счастлив прогуляться с ее высочеством по своим вишневым садам послезавтра в предрассветный час и выслушать ее просьбу. Наконец-то!

От вчерашнего дождя не осталось и следа, и, позавтракав, старшая принцесса дома Рудлог вышла на прогулку в золотой лес. Она шагала медленно, вдыхая свежий и чистый воздух, часто останавливаясь и подолгу любуясь листьями и капельками смолы на хвойных деревьях. И думая о предстоящем ей испытании. О том, какую цену запросит Колодец.

Страшно было идти в неизвестность, страшно, но необходимо. Нужно узнать, есть ли проклятие на ее семье. Если есть – как его снять и кто виновник их несчастий.

Три вопроса, за которые придется заплатить.

Платы она не боялась. Когда готова отдать жизнь за семью, все остальное не важно.

А что дальше?

Земля, покрытая чудесными мхами, пружинила под ногами, и тонкая дымка от нагревающегося озера, вдоль которого Ангелина шла, обнимала кряжистые стволы старых деревьев, поднималась вверх, к их толстым ветвям.

Дипломатическая служба привычна и скучна. И с ней легко справится тот человек, который и должен был ее возглавить. Идти, как и собиралась, в помощь Василине на курирование социальных проектов? Следить, как обеспечиваются сады, школы и больницы, как помогают пострадавшим после землетрясений? Да, это потребует больше сил и времени. И, скорее всего, не наскучит.

В ветвях зашуршал ветерок – Ани подняла голову и потерялась в окружающем великолепии, в отблесках солнца на золоте листьев, в синеве небес, в нежной зелени мхов. Потерялась, задохнулась, застыла, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза и неумолимо яростно бьется сердце.

Кажется, это и называется катарсис. Поглощение красотой. Звуки, цвета и запахи сдирали остатки льда, высвечивая то, что нужно было скрывать.

«Чего ты хочешь?» – спрашивали колышущиеся листья.

«Чего?» – вторили им поскрипывающие деревья.

«Кто ты?» – плескала вода у берега.

– Я Ангелина Рудлог, – прошептала принцесса.

«Кто ты?» – требовательно спросило солнце, вышедшее из-за тонкой тучки.

– Я – Ангелина Рудлог, – сказала принцесса громко. – Рожденная править.

Солнечный луч ласково погладил ее по мокрой щеке, вспыхнул радугой в слезах.

«Ты никогда не будешь удовлетворена своим местом».

Она обхватила себя руками, сжала пальцы на плечах и стала раскачиваться из стороны в сторону. Природа вокруг шумела, гудела истиной, кристальной и раскаленной, как воздух над черными и круглыми валунами, коими изобиловал этот лес.

«Тебе всегда будет не хватать того, для чего ты рождена».

– Но это не моя судьба! – крикнула она. – Не моя! Это судьба Василины!

Звонко расхохоталась сойка – и ей вторили десятки птичьих голосов. И Ани побежала, помчалась прочь из этого страшного леса в покой павильона, называемого «Забвение».

«Ты та, кто ты есть, – шептали ей в спину вековые деревья. – Ты – рожденная править!»

Принцесса просидела на веранде до вечера, не вызывая служанок. Казалось, что вокруг вообще нет людей – только золотые деревья, и пруд, и бесконечный насмешливый лес. Чудовищное место, место горькой правды и странных видений. Снова пошел дождь – теплый, мягкий, – и снова она скинула одежду и направилась в озеро.

В этот раз Ангелина доплыла до пагоды. Подтянулась наверх, встала у резной колонны, глядя на серую хмарь воды, отжала волосы.

Пагода чуть покачнулась – словно кто-то поднялся на нее с другой стороны. Но Ани не стала оборачиваться. Не сейчас, когда над ней висит самый большой долг.

Не было слышно ни шагов, ни голоса – только ощущение, что прямо за спиной стоит мужчина и смотрит на нее. И дыхание его шевелило мокрые волосы, касалось плеч, заставляя ежиться и бояться оглянуться.

– Это место сводит меня с ума, – проговорила она тихо, сделала шаг вперед и с головой рухнула в воду. Поплыла в черной воде, дальше, быстрее, почувствовала, как снова обволакивают, поднимают тело на поверхность теплые потоки, – и показалось, что она уловила приглушенный толщей озера всплеск.

Ани доплыла до берега в наполненной шуршанием дождя тишине. Вышла на берег, прислушиваясь. Остановилась и закрыла глаза.

Капли дождя превратились в осторожные пальцы, касающиеся ее щеки, губ, плеч и груди. Обернулись горячим телом, прижавшимся сзади. Наполнились силой, обхватив крепкими руками. И она обмякла, чувствуя, как ее подбородок поворачивают в сторону и к губам приникают поцелуем со вкусом сладкой сухой травы и мандариновой горечи. Настоящим. Живым. Очень знакомым.

«Чего тебе хочется, принцесса?»

Она ответила – то ли про себя, то ли вслух.

«Тебя. Но я не могу. Не могу простить, не могу вернуться».

Тихий, понимающий и рокочущий смех на грани слышимости – и пальцы, касающиеся виска. Ангелина открыла глаза и вздрогнула. Она, обнаженная, расслабленная, сонная, лежала на своей постели. Волосы ее были влажными – а вокруг, на кровати и на полу спальни, белым снегом рассыпался пахнущий нежностью вишневый цвет.

Следующий день уже клонился к закату, когда принцесса вышла на веранду с чайничком и чашкой горячего вкуснейшего чая с тонким ароматом дыма и жасмина. Немного сладкого, немного горького – лучшая приправа к ее смятенному состоянию. Ани лениво разглядывала кувшинки, слушала пение птиц, а павильон напротив снова окутывался тонкой дымкой дождя, который совсем скоро придет и сюда, на ее сторону.

Первый мелодичный звук пронесся над водной гладью, когда она почти задремала. Чистый, струнный – струна вибрировала, рождая в душе тревогу. Звук затихал, и, когда осталось только тонкое воспоминание о нем, раздался новый, а затем еще один, и полились над зеркалом озера восточные переливы тоскливой мелодии. Полились, окружили, проникли в сердце, завели его до бешеного стука – и тут же сменились чарующей, бархатной и нежной песней: так поет жаркая ночь, так звенят травы, окружающие ложе любви, так касается тела любимый, так загораешься ты от его взгляда и голоса.

Ани дрожащими руками налила себе еще чаю, всмотрелась в пелену дождя.

Напротив – у павильона, что носил имя «Воспоминание», – она видела мужчину – или то была причудливая игра сознания? Нет, у воды точно сидел мужчина, красноволосый, белокожий, со светящимися линиями на теле, сидел, скрестив ноги, опустив голову – пряди волос почти касались инструмента, что лежал у него на ногах.

Дракон, дракон, откуда ты здесь?

Нории поднял голову, чуть склонил ее. Ани заморгала, перед глазами все расплылось – и снова перестала его видеть, и снова возникла мысль, что она сходит с ума.

Но мелодия – льющаяся хрусталем и болью, любовью и смирением – была реальна. Как реален был тот, кто играл ее.

Уйди, Ани, уйди. Не слушай.

Но она слушала песнь-признание, песнь-прощание и смотрела сквозь дождь на того, кто поступился гордостью, чтобы еще раз увидеть ее. Чтобы найти возможность сказать то, что важно, не нарушив при этом дистанцию, созданную ее словами, чтобы позвать ее снова – или попрощаться? И он тоже смотрел на нее, и пальцы его ласкали струны – и не было ничего в мире прекраснее той песни, что звучала сейчас над темной водой.

Двое сидели напротив – далеко, по разные стороны Туры, – а вокруг них стелилась, медленно осыпалась золотым лиственным дождем теплая и дымчатая солнечная осень.

Ангелина все же нашла в себе силы уйти, как раз тогда, когда поняла, что еще минута – и она пойдет вперед. Струны зазвенели, когда она встала, струны заплакали, когда она отвернулась и шагнула в двери. Легла на кровать, уставившись в потолок, замирая от пронзительного и затихающего шепота песни.

«Умоляю тебя, приди».

Кто это говорит – он или она?

«Не могу без тебя».

Струны вибрировали – а на низкой постели под резным куполом павильона навзрыд, до судорог в горле и боли в сердце рыдала железная роза Рудлогов, принцесса Ангелина, рожденная править.

«Не могу…»

Долг крепкими гвоздями удерживал ее на ложе, рвал ногтями ладони, ранил зубами губы. Музыка терзала хуже самой страшной пытки, и Ани почти возненавидела того, кто никак не хотел остановиться. Перевернулась на живот, впилась зубами в подушку и застонала от злости, от боли, от соленых слез, от того, что опять нужно делать выбор – и прямо сейчас, потому что больше он шанса не даст.

Она подумает об этом после Колодца. Если вернется оттуда. Подумает. Обязательно.

«Прощай, принцесса».

Музыка стихла, оставив после себя страшную оглушающую тишину. Потускнел последний оранжевый солнечный луч на стене спальни – и исчез. А Ани, вытерев слезы, медленно встала через десять минут тишины, еще медленнее побрела к распахнутым дверям – чтобы увидеть, как над павильоном «Воспоминание» поднимается вверх, улетая прочь, огромный белый дракон с красным гребнем на спине.

Она, не в состоянии успокоиться и чувствуя, как растет, расширяется внутри пламя, долго смотрела Владыке вслед, прислонившись к створке распахнутых дверей и сжимая кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Смотрела, тяжело, прерывисто вздыхая, ощущая себя очень старой и уставшей, словно за спиной ее лежало не тридцать лет, а сотни тысячелетий, или будто она опять почти прошла пустыню и остался последний рывок к цели. Но теперь не было того, кто остановит ее.

Ангелина попыталась вдохнуть – но получалось только хватать ртом воздух, цепляясь за дверь.

Ей дали свободу.

Думала ли она, что свобода может быть столь невыносимой?

Небо уходило в ночь, опрокидываясь чернильной звездной чашей в озеро, шелестели пышные деревья, теряя цвет и превращаясь в резную кружевную кромку между водой и воздухом, а на груди старшей Рудлог накалялся, нагревая тонкую кожу, подарок Нории – драгоценная ситория, раскрываясь отчетливо видимым призрачным цветком. Ани из последних сил сжала ее в ладони.

Опять, опять разбередил, разбил ее, растревожил. Опять показал, как она слаба и как шаток ее мир.

Потянуло холодом – по озеру, стремительно приближаясь, потекли к красной принцессе кружева льда, и воздух вдруг схватился мириадами хрусталиков инея, засверкавших в свете из распахнутых дверей.

Она справится. Справится.

Ани открыла рот, пытаясь вдохнуть еще раз, – и не смогла.

«Не лги мне!» – орала ей в лицо Василина.

«Не лги себе!» – выл морозный ветер, секущий ее кожу, заставляя согнуться, признать еще одну истину.

И принцесса закричала, не в силах справиться с тем безумием, что творилось внутри, – а лед на замерзшем озере пошел волной, трескаясь в водяную пыль и нагреваясь до пара, а лес вокруг затрещал и полыхнул огнем, мгновенно осветив небо красным заревом. Дочь Красного сжимала ситорию и стонала сквозь зубы, пытаясь обуздать свою силу, – а над озером с гулом крутились водяные и огненные смерчи, сплетаясь и танцуя, поднимая столбы пара. В этом пару вдруг вспыхнула фигура большого золотистого тигра – голова выше леса, лапы размером с дом, – хозяин согнулся, заурчал тихо, пронизывающе, и тут же улегся огонь, встала на место вода, и только с щелканьем продолжали рассыпаться красные угольки, оставшиеся от прибрежных деревьев.

Большой зверь в несколько прыжков, уменьшаясь, достиг берега, опрокинул принцессу на пол, склонил морду к ее лицу и снова зарычал. Вибрация распустила напряжение внутри нее мягкой куделью, желтые глаза-точечки принесли покой и безмятежность, позволили вдохнуть полной грудью и прийти в себя.