Текст книги "Королевская кровь. Медвежье солнце. Темное наследие"

– Люди у нас трудно привыкают к нарушению устоев, – сказала ей после первой пробежки матушка Демьяна, леди Редьяла, когда пришла навестить невестку и осталась на обед. – Ты для них незнакомка, но слухи во дворце расходятся быстро. И ты теперь не просто чужестранка – ты та, кто спасла Бермонт от эпидемии бешенства, та, кто предана королю и борется за него, кто встала за него против всего мира. Они полюбят тебя, девочка. А если ты спасешь его, а я в тебе не сомневаюсь, то вернее не будет у тебя народа. Ты уже принесла нам изменения. Уже заметно, как теплее у нас стало, ведь не бывает в Бермонте в декабре такой погоды. За столицей воют метели, а здесь почти весна. Мягкий снег и солнце. Только бы все получилось у тебя, каждый день об этом молюсь.

Она замолчала, покрасневшими глазами глядя на сына. И как Полине казалось раньше, что королева-мать холодна и высокомерна? Обычная женщина с сердцем, полным печали и тревоги. Рано потерявшая мужа. Опасавшаяся потерять и сына.

После пробежки Полина, запыхавшаяся, мокрая, так и не дождавшаяся озарения, вышла во внешний холодный двор, где располагались казармы, потребовала винтовку. Ей вынесли длинную шинель, шапку, поставили мишени – и под взглядами гвардейцев двух королевств ее величество начала с ожесточением стрелять.

Солнце, действительно неожиданно теплое, светило ей в глаза. Она щурилась, хмурилась из-за бликов, но стреляла, отходила на несколько шагов назад и снова стреляла.

Что толку от этого солнца? «Солнце безумие выжжет», – сказал шаман. Она еще вчера, после посещения часовни, вдруг подскочила: как это она раньше не додумалась попробовать? Выглянула в коридор и приказала гвардейцам зайти в ее покои. Солдаты послушно прошли за ней в спальню и без лишних слов подвинули кровать с Демьяном к окну – так, чтобы на него падал свет. Поля присела на краешек постели, поблагодарила служивых и отпустила их, да так и застыла, наблюдая, как солнечные лучи, едва заметно преломляясь на щитах, косо ложатся на лицо и на тело неподвижного мужа. Долго ждала. Долго. И упрямое, агрессивное выражение на ее лице постепенно тухло, застывая горькой улыбкой, пока она не встряхнула головой и не встала. Решение есть, и она его найдет.

Мужчины, поначалу наблюдавшие за оружейными забавами ее величества с некоторой снисходительностью, по мере удаления королевы от мишени сначала одобрительно гудели, а потом начали встречать каждый выстрел криками и хлопками по бедрам.

Игорь Иванович стоял позади Поли и общался с Люджиной, поглядывая на молодую королеву с удовлетворением. И было от чего.

Она закончила, отдала винтовку подошедшему гвардейцу, обернулась: глаза ее горели, щеки раскраснелись, взгляд был торжествующий, ясный.

– Гордитесь, Игорь Иванович, – проговорила Полина, когда они возвращались обратно в ее покои по длинным коридорам замка Бермонт, а встреченные придворные кланялись и приседали в реверансах, с любопытством глядя на взъерошенную королеву. Она кивала в ответ, принимая эти взгляды с улыбкой и снисходительностью. – Вы же меня научили пользоваться оружием.

– Я горжусь, ваше величество, – мягко ответил полковник. Пол настороженно взглянула на него.

– Вы считаете, что я веду себя не по-королевски, да?

– Вы имеете право вести себя так, как считаете нужным, – легко сказал Стрелковский. – Тем более что я вас понимаю. Я сам в трудных ситуациях в молодости отправлялся бегать. Или стрелять. Или боксировать. Это очень помогает навести порядок в голове.

– Да… – отрешенно протянула Полина. – Жаль, что вы не научили меня метать ножи. Или бою с ножом, Игорь Иванович. Не хватает мне привычных способов сброса энергии. Борьбой я занималась, но с кем мне тут бороться?

– И мне жаль, – согласился он, усмехаясь. – Но, боюсь, ваша мать сослала бы меня куда-нибудь в провинцию, если бы я еще и к ножу вас приучил. И за стрельбу-то гневалась нешуточно.

«Отправляй Полину прочь, сразу ко мне, – сердито выговаривала Ирина, – не смей потакать ее затеям. Семь лет – рано еще оружие держать. И так няньки с ней справиться не могут. Понятно, Игорь Иванович?»

«Да, моя госпожа», – говорил он примирительно, любуясь ею. И все равно, когда маленькая громкоголосая принцесса ускользала от охранников и нянек, прибегала к нему и требовала, умоляла, чтобы он пустил ее в тир, давал пистолет. Игорь не мог отказать. Правда, боевое оружие не давал. И договаривался. Дает ей стрелять, а она не убегает от сопровождающих. Показывает боевые винтовки, а она прилежно посещает занятия по этикету. Непонятно, как добилась Полина своего, но после очередного совета по безопасности Ирина попросила Стрелковского остаться, сдержанно поблагодарила его за усилия по воспитанию четвертой принцессы и сообщила, что дает свое согласие на занятия.

«Но если случится что, – сказала она ледяным голосом, – я на твои заслуги, Игорь Иванович, не посмотрю. Отвечаешь как за свою, и не дай боги она себя ранит».

Его королева умела быть жестокой.

Стрелковский довел дочь до покоев, поклонился и ушел. Ее величеству нужно было переодеться к обеду. Полковника тоже ждал обед – в столовой гвардейских казарм, в компании капитана Дробжек.

Поля освежилась под душем и, пока служанки накрывали стол в гостиной, бегло просмотрела свежую прессу. Газеты и журналы печатали догадки и размышления о том, где проводят медовый месяц венценосные супруги, и королева, глядя на эти статьи, чувствовала себя как в страшной сказке: будто где-то действительно отдыхают настоящие она и Демьян, любят друг друга, а все происходящее – всего лишь кошмарный сон.

А после обеда, когда Пол лежала под солнцем на кровати у окна, уткнувшись Демьяну в шею, ее отдых и тяжелые мысли прервал тихий стук в дверь. Полина встала, потерла сухие глаза, взглянула на себя в зеркало – нет ли на лице растерянности и страха – и произнесла: «Войдите».

В спальню заглянула горничная.

– Ваше величество, – сказала она почтительно, – к вам подполковник Свенсен.

– Зовите, – с нетерпением проговорила Пол. Внутри в очередной раз расцветала надежда. Обычно подполковник появлялся поздно вечером.

– Есть новости? – встретила она зашедшего и поклонившегося бермана.

– Да, моя госпожа, – сказал он, глядя, как вспыхивает в ее глазах радость и как она бледнеет от волнения. – Нашли шамана. Если прикажете, я подготовлю листолет, и мы можем вылететь через полчаса.

– Конечно! – крикнула она срывающимся голосом. Но тут же поправилась, повторив спокойно: – Конечно. Распорядитесь, подполковник.

Путь до стоянки старого шамана занял более трех часов, и Пол вся извелась за это время. С ней полетели и Свенсен, и Игорь Иванович, и Люджина, навесившая на королеву несколько щитов и очень корректно попросившая не выходить из-за спин сопровождающих, пока не скажут, что на месте безопасно. Поля была готова на все. И мысленно подгоняла листолет. Быстрее же. Быстрее!

Пейзаж внизу сменялся с заснеженных сопок, покрытых хвойными деревьями, на белую равнину с чахлой растительностью, странными красноватыми скалами, облепленными снегом, и периодически попадающимися стоянками кочевников. Олени при стоянках держались стадами и сверху казались похожими на маленьких червячков с рогами – если бы червячки умели улепетывать от проносящегося над ними листолета с такой скоростью и врассыпную.

Земля под листолетом уходила назад, и впереди уже открывалось седое море, и вечерний сумрак быстро окутывал тундру, а они все летели и летели. Но вдруг показались огоньки очередной стоянки, и аппарат замедлился, опускаясь.

Поля терпеливо выждала, пока гвардейцы проверят местность, хотя ей хотелось бежать – только нетерпеливо притоптывала ногой, – и покорно зашагала вслед за своими сопровождающими, кутаясь в шубу и сжимая ворот побелевшими пальцами. Было очень холодно, и хлесткий ледяной ветер выдул из нее все тепло, выстудил до самых костей, выбил слезы из глаз.

У яранги шамана, на которую указал Свенсен, королева остановилась, унимая зачастившее сердце. Вздохнула и зашла внутрь, оставив охрану снаружи.

Тайкахе снова был пьян и снова походил на кучу шкур, среди которых виднелось коричневое сморщенное лицо. Внутри сильно пахло сивухой и травами, и дымилась в его руках длинная трубка, наполняя жилище табачным дымом, и так же, как и в прошлый раз, земля была устлана несколькими слоями шкур, а посреди тлел очаг, дым от которого собирался в подвешенную к потолку широкую трубу и уходил наружу.

– Здравствуй, старый Тайкахе, – сказала Полина, садясь. – Знаешь, зачем я пришла?

Старик разглядывал ее мутными от алкоголя глазами. Молчал. Затянулся трубкой, глотнул чего-то из фляжки.

– Я подарок тебе принесла, – проговорила Пол. Расстегнула шубу, достала сверток и протянула шаману свой свадебный полог. – С себя, Тайкахе.

Он поцокал языком, наклонился вперед и ловко подхватил ткань. Провел коричневыми сухими пальцами по ней, принюхался.

– Богатый дар. И не жалко тебе?

– Мне ничего не жалко, – сказала она сухо. – Как мне спасти мужа, Тайкахе?

Шаман пьяно засмеялся-закрякал и тут же закашлялся, снова приложился к фляжке.

– Выкупить у смерти такого заложника дорого стоит. Что ты готова отдать за его жизнь, женщина-солнце?

– Все, – ответила она не задумываясь. – Все.

Он смотрел на нее узкими глазами-щелками. Встал, сбросил шкуры; оказался под ними сухощавый и невысокий старик с длинными космами и крепкими руками. Подошел к сидящей Поле и начал ее обнюхивать – волосы, шею, губы, грудь. Пахло от него травой и алкоголем, табаком и, на удивление, сухой чистотой. Ничего старческого.

– Мужа приняла, – сказал он удовлетворенно и вернулся на место, – дала ему, что просил. Правильная женщина. Связь есть, связью держишь. Храбрая женщина. Великий Медведь доволен тобой. Теплее стало у нас, еще теплее станет.

– Что мне делать, Тайкахе? – повторила она настойчиво.

– И-и-и, быстрая какая, – покачал головой старик. – Жди. Смотреть буду. Что увижу – скажу. А полог твой, – он снова погладил плотную ткань, – оставлю. Привезешь ко мне сына, если родишь, проведу обряд и закутаю, чтоб беды стороной обходили. А пока пусть у меня побудет. Сиди и молчи, женщина-солнце, не мешай мне с духами говорить.

Он бормотал что-то, сыпал в огонь травы – и запах пошел сладковатый, вязкий, и Полину вдруг повело, глаза налились тяжестью, а в руках шамана появились широкий барабан и колотушка, и он поставил инструмент меж своих скрещенных ног и начал бить в него. Гулкий звук учащался, старик что-то пел странным горловым голосом, что-то вскрикивал, а дурман туманил разум, и Полина сама не заметила, как стала раскачиваться вместе с шаманом, то откидываясь назад, то склоняясь вперед, почти к очагу, чувствуя, как огонь ласково окутывает лицо, гладит по шее. Гулкие удары проникали в тело, вибрировали внутри, разносились далеко за пределы яранги, и то ли от трав, то ли от песни этой казалось ей, что нет больше стен, что летит она вместе с заклинаниями над промерзшей тундрой и видит далеко вокруг: и тяжелое море, скованное на горизонте высокими льдами, и изгибающуюся поверхность Туры, и множество огоньков-поселений, и столицу с лежащим у окна Демьяном, и далекий свет сестер. И еще выше поднималась молодая королева, и видела уже все столицы, связанные плетениями владык, держащих Туру, и хрустальный холод небосвода чувствовала, и дыхание пульсирующих звезд – и чьи-то внимательные взгляды, строго ожидающие от нее чего-то. Сможет ли, постигнет ли?

– …Беда, беда… – завывал шаман, и Полина одновременно и растекалась ветрами над Турой, чувствуя игру гигантских стихийных духов, и четко видела Тайкахе: старик изменился, словно став выше ростом, и лицо у него было молодое, красивое – только глаза были слепы, и смотрели эти глаза в суть вещей. – Чую беду, рядом смерть, рядом…

Огонь трещал, и в отсветах этих мелькали перед Полиной смутные картины то ли прошлого, то ли будущего, и маленькие снежные духи, сбежавшиеся в ярангу, сверкающие, как льдистые ежики, кололи ей ноги и руки, вытягивая силу, и плясали огненные бабочки в очаге, и далекое море рокотало, ударяясь о край земли, как огромное живое существо, старое и мудрое…

– …Слушай, – выл шаман, и дикий ветер с мерзлого моря шумел в его словах, – смерть не уходит, не взяв то, за чем пришла… Слушай, жена мужа своего… – голос его был гортанный, мощный, – боги все видят, все знают… Будет у тебя в три дня возможность его спасти, но смотри, не отступись, не дрогни… Дрогнешь – умрет! Умрет! – Изо рта Тайкахе пошла пена, он забился в судорогах, крепко сжимая барабан. Пол вдруг рухнула вниз, в свое тело, протянула руки к старику через огонь, и пламя игриво куснуло ее, потекло по пальцам, собралось в горсти – и королева умылась этим огнем, чувствуя, как уходит раздвоенность сознания, как возвращаются силы и уверенность и все сомнения сгорают, осыпаются пеплом.

Шаман со стоном повалился на бок, тяжело дыша, и Полина, шатаясь, встала, нашла в углу чашку, ведро с ледяной водой, набрала воды и направилась к старику. Смыла с морщинистого лица пену, снова сходила за водой, взяла голову шамана на колени, попыталась напоить. Тайкахе сделал глоток, другой – жалкий, слабый старик, – поднял руку и неожиданно нежно коснулся ее лица.

– У меня была невеста, – проскрипел он, с сочувствием глядя на нее, и в уголках его глаз собирались слезы, катились по темным сморщенным щекам, – красивая и сильная, как ты. Но духи позвали меня служить, и я не отказался, женщина-солнце. Хотя мог отречься от долга, рожать с ней детей, воспитывать внуков. Но есть то, что можем сделать только мы, хоть и есть у нас выбор. И у тебя будет. Не ошибись.

– Спасибо тебе за надежду, Тайкахе, – тихо сказала Полина и поцеловала его в лоб. Встала и пошла наружу, не оглядываясь и не спрашивая, что он имел в виду. А за ее спиной, скорчившись на шкурах, плакал от жалости старый шаман, видящий больше, чем мог бы сказать.

После возвращения в замок молодая королева набралась смелости и, несмотря на поздний час, позвонила Луциусу Инландеру. И уверенно попросила его завтра с утра выделить время и посетить Бермонт, чтобы под его присмотром Поля смогла напоить мужа своей кровью. Сказала, что позвонит королю Гюнтеру и сообщит своей семье. И Луциус не отказал. И Гюнтер серьезно ответил, что обязательно прибудет в назначенный час. И ее сестра, Василина, только вздохнула и спросила:

– Почему не моей, Поль?

– Ты сильнее, Васюш, – объяснила Полина, – но шаман сказал, что я сумею помочь из-за брачной связи между нами. Думаю, все-таки дело в крови. Я попробую. Не могу больше ждать. Если и это не сработает, буду думать дальше.

– Я приду, – пообещала Василина. – Обязательно приду, Полин. До завтра, сестричка.

– До завтра. – Пол положила трубку и прижала руку к груди: сердце колотилось от страха, и пальцы холодели. Поскорее бы уже утро. – Поскорее бы, – прошептала она. Надела тонкую красивую сорочку – сколько их было в приданом! – и легла рядом с Демьяном, обнимая его крепко, укрывая их обоих одеялом. Будто он просто спит. Будто все у них хорошо.

Глава 10

10 декабря, суббота, Бермонт

Капитан Люджина Дробжек методично обходила этажи замка Бермонт, проверяя ночные караулы, а берманы, которых на страже и в патрулях было куда больше, чем рудложских гвардейцев, провожали ее неприязненными взглядами. Да, королева потрясла и удивила их своей ловкостью и способностью к стрельбе, но это легко приняли, объяснив иноземным воспитанием и силой божественной крови, которую все чувствовали. Да и замуж она уже вышла, и муж, если Хозяин лесов смилостивится и разбудит его, обязательно призовет ее к порядку. А вот незамужняя, крупная, фигуристая Люджина в офицерском мундире и с короткими волосами вызывала у них недоумение, смешанное с презрением.

В лицо ей, конечно, ничего не говорили. Свенсен достаточно четко объяснил, что капитан Дробжек – боевой офицер и маг и во многом благодаря ее вмешательству события на Хартовой сопке не закончились трагедией. И что голову ей обрили из-за серьезнейших ранений, которые она получила, защищая молодую королеву, и относиться к северянке необходимо со всем уважением. Но за спиной берманы шептались почище иных дам. И смотрели на нее как на ошибку природы.

– Стыд какой. Неужто в Рудлоге недостаточно мужчин, раз они женщин в армию берут?

– Да что она может? Ее даже новобранец заломает. Смех, да и только.

– Да вы посмотрите на нее! Кто из мужчин такую жену захочет? Только и остается идти в армию себе мужика искать.

– Так спит она с этим, с полковником-то… живут вдвоем.

– Молчи, дурень, ты над их постелью не стоял. Не распускай язык, как баба. Офицерские комнаты на двоих, вот и поселили вместе.

– А не скажите, девка ладная, красивая. Дурные вы, молодые еще. Вы ее в платье представьте да с волосами. Я бы женился.

– Да-а-а-а, сиськи у нее ничего… и задница…

Дробжек, всю жизнь учившаяся, а потом служившая в компании мужчин, относилась к этому бубнению равнодушно. Ее больше беспокоило то, что боевых магов в карауле было очень мало и, случись нападение, все эти балаболки будут вырублены одним Тараном. Их слова ее не задевали, и она болтунов не трогала.

Но не сегодня. Возвращаясь с обхода, капитан издалека увидела группу офицеров. Мужчины были в штатском – видимо, пришли из увольнительной. И то ли свобода вскружила головы, то ли на грудь приняли, но дорогу ей перегородили очень недвусмысленно. Дробжек остановилась у корпуса казарм, в котором светились редкие огни – почти все уже легли спать, – окинула берманов спокойным взглядом.

– Уезжала бы ты отсюда, женщина, – сказал один из них почти добродушно. – Не вноси смуту. Баба в казарме, как на корабле, – к беде. Мужики скоро из-за тебя передерутся. Мы же запахи чуем, невмоготу нам.

– Поте́рпите, – ответила она спокойно, – я вам не женщина, а офицер. И не вам решать, когда мне уезжать. У меня свои задачи, у вас свои, так что, мужики, дайте дорогу.

– А если не пустим? – спросил второй. Говорили они без агрессии, скорее снисходительно и со смешками, как с ребенком общались.

– Переночую здесь, – не отреагировала на вызов Люджина, – а завтра рапорт напишу о противодействии. Если свои звания и имена не побоитесь назвать.

– Вот-вот, – пробурчал еще один, обращаясь к товарищам. – Баба всегда за спины мужиков прячется, и эта туда же. А еще воевать собралась.

Люджина вздохнула. Драться не хотелось, да и не было в ней злости. Такие проверки и в Рудлоге почти на каждом новом месте службы проводили. Это потом уже прикрывали друг другу спины, а поначалу на крепость испытывали, как любого новичка, вне зависимости от пола.

Из-за спин берманов показались несколько рудложских гвардейцев, видимо услышавших разговор, и она сделала им успокаивающий знак рукой. Не вмешивайтесь.

– Так и будем стоять? – спросила она. На улице было тихо, ночной морозец пощипывал щеки, но холода капитан не боялась.

– А что? – хохотнул заводила. – Торопиться нам некуда.

– Согреться бы, – задумчиво проговорила Люджина. – Да и вам дурь из голов повыветрить не помешает, служивые. На гауптвахту захотелось?

– А ты не грозись, – смурно ответил другой, – мы тебя подобру просим, уезжай. Не дело это. У себя в Рудлоге хоть бабские батальоны создавайте, а нам этого стыда не надо.

Люджина снова вздохнула и начала раздеваться. Сняла теплую шинель, шапку, отдала молчащим, насупленным гвардейцам. Берманы поглядывали на нее не без интереса.

– Вот что, – сказала она. – Вы мужики крепкие, право на свою традицию имеете, да вот только я не кошка приблудная, чтобы меня гнать. Сделаем по чести. Если я хуже вас, то завтра уеду. А если нет, то больше чтобы я этой дури не слышала. Начнем с отжиманий – кто больше. А там можно и поподтягиваться. Согласны?

– С женщиной соревноваться? – заводила презрительно плюнул на плац.

– Пока вы только языками мелете, – жестко произнесла капитан, – а в деле я вас не видела. Разве только кисель языком взбить способны.

Офицеры заворчали. Из казарм один за другим выходили еще берманы и гвардейцы и останавливались, разделяясь на две кучки и уже агрессивно поглядывая друг на друга.

– Тягаться с женщиной – себя марать, – уверенно заявил еще один. Его поддержали дружным гулом. Гвардейцы набычились, готовые лезть в драку, но строгий взгляд синих глаз Люджины обещал: если дернется кто – гауптвахтой не отделается.

И неизвестно, чем кончилось бы это противостояние – потому что шум нарастал и уже начали обмениваться колкостями, – если бы из казармы не вышел берманский подполковник Хиль Свенсен. Осмотрел толпу, оценил стойку капитана Дробжек, готовой к драке, все верно понял, коротко рыкнул, блеснув клыками, но вопрос задал ровно:

– Что здесь, капитан?

– Да вот общаемся, господин подполковник, – невозмутимо ответила Люджина. – Объясняю вашим ребятам преимущество ночных тренировок и командных отжиманий до последнего вытерпевшего.

– Хорошая методика, капитан, – с порыкиванием согласился Свенсен. Повернулся к своим подчиненным. – Приступайте. На плац, бегом марш! Леверхофт, присмотришь, чтобы тренировка… в рамках прошла. Кто в первой десятке отвалится – неделю наряды вне очереди. Всем понятно?

– Так точно, подполковник! – рявкнули подчиненные. Люджина оглядела распалившихся мужиков, покачала головой и тихо попросила одного из гвардейцев принести перчатки для занятий – с обрезанными пальцами, кожаные. Зашагала к плацу, сбросила шинель в общую кучу и легко побежала за Леверхофтом по кругу. Соревнования соревнованиями, а разогрев никто не отменял.

В комнату, отведенную полковнику Стрелковскому, постучались. Игорь Иванович стоял у окна и смотрел на плац.

– Да, – сказал, оглянувшись. К нему зашел Свенсен. Подошел к коллеге, встал рядом.

– Любуешься? – спросил он.

Там, под светом прожекторов, завершали пробежку почти сотня мужиков – гвардейцев и берманов – и одна Люджина. Раздался крик Леверхофта – и вся компания упала на плац и под обратный счет начала отжиматься. Двести… сто девяносто девять… сто девяносто восемь…

– Любуюсь, – сухо проговорил Игорь. – Слышал их разговор. Что за дерьмо, подполковник? Развлечься решили? Мало ты их выматываешь.

– Они бы никогда не тронули женщину, Игорь Иванович. Но я прослежу, чтобы больше рты не раскрывали, обещаю.

– Дробжек не сильно-то тронешь, – усмехнулся Игорь, наблюдая, как напарница легко двигается вверх-вниз от земли. – Но дисциплина хромает у тебя, подполковник.

– Остановить? – сдержанно спросил Свенсен.

– Зачем? – отозвался Стрелковский. – Оно рано или поздно бы случилось. Не с Дробжек, так с моими гвардейцами. Вы вообще чужаков не очень любите, так что столкнулись бы в любом случае. Капитан правильно все сделала. И ты верно решил. Сейчас вместе попотеют, вымотаются, и уже точно будем знать, что прикроют друг друга, если нужно будет.

– Да, – сумрачно согласился берман, – тем более это скоро понадобится.

Игорь Иванович остро взглянул на него.

– Что-то серьезное, подполковник?

Свенсен помолчал. Сел на стул.

– Садись, Игорь Иванович. Поговорим.

И он рассказал о донесении, которое получил сегодня, – о том, что кланы собираются идти на захват столицы и отстранять королеву. О том, что по тревоге подняты все части. Что завтра к замку подтянутся те, что остались верными и не живому и не мертвому королю. И что, скорее всего, придется воевать. Стрелковский слушал и мрачнел.

– Королеве нужно сказать, Хиль. Нельзя держать ее в неведении.

– Убрать бы ее отсюда, – хмуро высказался Свенсен, – так не поедет же никуда, останется с Демьяном. Проклятие какое-то. Хочу жену в замок перевезти, полковник. Сейчас она одна, а у меня душа не на месте. Если захватят – заставят выбирать между женой и долгом… Ее охраняют, но все равно не по себе мне. У ребят вон тоже семьи в городе, всех не убережешь.

– И что выберешь? – поинтересовался Игорь.

Берман сжал зубы, тряхнул головой и зарычал.

– Не рычи, подполковник, – примирительно сказал Игорь. – Я тоже не знаю, что бы выбрал в таком случае. А семьи перевози сюда, это верное решение.

– Да я узнал о заговоре всего полчаса назад. Распорядился уже, – проворчал берман. – Завтра с утра все и прибудут. Оно защищать надежнее, если за спиной не только король, но и родные. Зубами замок держать будем, не сдадим, Игорь. Ночью припасы подвезут, оружие. Но все равно хреново. Надеюсь я, что не рискнут, охолонут, но, зная Ольрена…

– Хиль, дай разрешение на дополнительное присутствие нашей гвардии, – предложил Игорь. – Я боевых магов у королевы попрошу, не помешают они в случае нападения. Мало их у вас. Да и нужно нашим знать: пусть держат телепорт готовым, в крайнем случае все в Рудлог уйдем.

– Дам, – согласился Хиль неохотно. – Люди нужны.

За окнами слышались хлопки, возгласы – и коллеги синхронно поднялись, подошли к окну. На плацу оставалось несколько отжимающихся, и среди них – Дробжек. Остальные стояли кругом и дружно считали. Девяносто девять… девяносто восемь… Стрелковский усмехнулся, хлопнул коллегу по плечу.

– Не видали твои ребята северянок, подполковник.

– Вот чертова девка, – пробурчал Свенсен, – мои от позора не скоро отойдут.

– Спесь сбивать полезно, Хиль, – невозмутимо произнес Игорь. – Пусть балуются.

На плацу тем временем остались двое – и окружающие орали, подбадривая каждый своего сослуживца. Люджина отжималась уже с видимым усилием, и Игорь вдруг ощутил такой прилив нежности, что даже дыхание перехватило.

– Твоя женщина? – спросил наблюдательный Свенсен. – Женился бы, тогда никто слова бы ей не сказал.

– Она моя напарница, – с непроницаемым лицом ответил Стрелковский. – Ничего более. Достойный офицер и друг.

Берман хмыкнул.

– Что с поисками подвески? – привычно ушел от темы Игорь Иванович.

Свенсен посмурнел.

– Глухо, Игорь. Переход не отследить, соседи колдуна ничего не знают. Тупик.

– Я бы, – деликатно, чтобы не обидеть, начал Стрелковский, – прошерстил тех темных, о которых вам известно. Вдруг кто что скажет? Или узнаете, что кто-то из них жил-жил на одном месте и вдруг пропал. Не в пустоту же Рибер подвеску отправил. И менталиста я бы к темным с собой взял – понять, врут или нет. И боевых магов пару десятков. И убедительно попросил бы допрашиваемых блоки на память не ставить.

– Да куда сейчас людей отправлять, если на нас войной идут? – с досадой сказал Свенсен. – Прав ты, Игорь, подвеска нужна, но жизнь нужнее. Разведка сейчас по кланам работает, начальник, Ульсен, на работе днюет и ночует. Я ему скажу, но эта задача пока что не первостепенная.

На улице снова раздались крики – то ли обратный отсчет закончился, то ли победил кто.

– Вот что, Хиль, – сказал Игорь, прислушиваясь, – все равно у нас спать не получится, пока эти герои не угомонятся. Так что покажи-ка мне защитные укрепления и план обороны замка. Клянусь, что от меня и моих ребят никуда не уйдет. А знать нам полезно – вдруг пригодится.

Свенсен колебался недолго. Кивнул, встал, и Стрелковский зашагал за ним. Коллеги вышли из казармы, прошли по плацу, где Люджина и ее соперники уже вовсю подтягивались на брусьях, и от них пар валил – так они были разгорячены. Не заболела бы.

Долго командиры осматривали спящий замок: Свенсен тихо объяснял пути отступления, показывал схроны оружия, припасы, колодцы, и видно было, что говорит он неохотно и что только нужда заставляет делиться сведениями с начальником внешней разведки другого государства. Вряд ли показал все, конечно, – ну так Игорь и сам бы все секреты не раскрыл.

Плац на обратном пути встретил их тишиной – перед казармами уже никого не было. Зато светились окошки в полуподвале, где находился тренировочный зал. И возбужденный мужской ор был слышен издалека.

Свенсен и Игорь спустились в зал, остановились у дверей. Там за столом напротив друг друга сидели крепкий берман и капитан Дробжек в одной военной майке и штанах. Они сцепили ладони в замок, уперлись локтями в стол и пытались прижать к нему руку соперника. Было жарко, сильно пахло адреналином, по́том и возбуждением, и на Люджину теперь смотрели не просто с любопытством – с откровенным мужским интересом, и в криках одобрения уже слышалось порыкивание, и принюхивались берманы очевидно с удовольствием. Ор стоял невозможный. Увидев начальство, солдаты и офицеры притихли, но два командира спокойно наблюдали за происходящим, не вмешиваясь, и шум снова возобновился. Пока берман, борющийся с Люджиной, не закряхтел – на лице его надувались жилы – и не припечатал кулак Дробжек к столу с довольным рычанием. Она зашипела от боли, дернулась, сжала руку. И к ней обеспокоенно бросилась вся толпа мужиков, загомонила, заорала.

– Ты бы полегче бы, Ве́рьин!

– Все в порядке, капитан?

– Да не квохчите, мужики, – раздраженно сказала Люджина, – как куры, ей-богу.

– Говорил я, хватит! Уж сколько она положила и в отжиманиях нас сделала, устала небось!

Свенсен глянул на Стрелковского – тот задумчиво и немного раздраженно смотрел на спину напарницы. К ней подошел виталист, предложил осмотреть ладонь и через пару минут вынес вердикт: ушиб снял, все нормально. Победивший берман подал Люджине бутылку с водой, подождал, пока она напьется, пожал сопернице руку, одобрительно хлопнул по плечу.

– Женюсь, – провозгласил он громогласно, и раздражение Стрелковского только усилилось. – Деву-воительницу в женах иметь любому за честь!

Стены зала огласились мощным и дружным мужским хохотом, и со всех сторон посыпались аналогичные предложения. Люджина отшучивалась, и каждое ее хлесткое слово встречалось новым взрывом хохота.

– Уведут твою напарницу, полковник, – с насмешкой сказал Свенсен. – Перестаралась она, уела парней. Сейчас каждый думает, что победить ее можно только на супружеском ложе. Есть у нас легенды о вире́нах – девах-воительницах, что в полном доспехе наравне с мужчинами сражались. И дети от них крепкие получались, здоровые, если на кого обращали они свой взгляд и соглашались идти в жены. Так что смотри в оба.

Игорь коротко взглянул на бермана и сам чуть не оскалился.

Капитан наконец-то обернулась, увидела начальника, улыбнулась ему. Лицо ее было раскрасневшимся, уставшим и довольным.

– Так, – громко проговорил Свенсен, и служивые притихли, – закончили развлечение. Десять минут, и чтобы я даже шуршания не слышал. Завтра всех подниму по распорядку. Расходимся!

Мужчины потянулись на выход. Вышла и капитан, и Игорь пошел за ней – на офицерский этаж, к их комнате.

Волосы у напарницы были влажными, и плечи, и шея тоже, и тонкая майка липла к телу, и пахло от нее остро, чуть сладко. Полковник пытался вспомнить Ирину – но образ тускнел, и почему-то казалось ему, что королева смотрит на него с укоризной.