Текст книги "Королевская кровь. Медвежье солнце. Темное наследие"

Глава 12

13 января, пятница

Люк Дармоншир

После ухода короля Инляндии Люк подозвал дворецкого, предупредил, что будет обедать в Вейне, поднялся в свои покои, стянул рубашку и развалился на кровати. Нужно было спать, но он не мог: на душе было погано и тревожно.

Не привык он проигрывать, а чем, как не проигрышем, можно назвать ситуацию, когда он узнал, кто преступник, но не узнал почему? И если по поводу покушений на себя он мог сделать предположения – и делал их, – то с мотивацией убийств аристократов было глухо, и даже опереться было не на что.

Черт бы побрал эти темные омуты королевских тайн!

Мозг никак не мог смириться с тем, что перед отгадкой захлопнули дверь. И он, Люк, не полезет туда, хоть и мог бы. Не из чувства самосохранения, нет, – когда это оно было ему свойственно? – а из мрачного понимания, что некоторые двери нужно оставлять закрытыми.

Его светлость то замирал, почти погружаясь в дрему и силой заставляя себя забыться и не задавать вопросов, то поднимался и принимался хмуро, с оттяжкой курить, бросал сигареты, вертел телефон и наливал себе коньяк – напиться было бы лучшим выходом. Но и алкоголь казался пресным и ненужным, и он, сделав пару глотков, отшвыривал бокалы.

Ему хотелось драться, или жадно, безудержно любить женщину, или сесть в машину и погнать на пределе, или прыгнуть со скалы… или совершить еще какое-нибудь безумство. Усталость сменялась настоятельной потребностью выплеснуть куда-нибудь невостребованную энергию, смыть привкус гнили от итога расследования острым вкусом настоящей жизни.

Люк знал это состояние, похожее на лихорадочную ломку от наркотиков. Знал и то, что если его сорвет, то плевать будет на все запреты и правила… Он швырнул телефон куда-то в угол комнаты, разделся донага, ушел в ванную, встал под горячий душ и попытался успокоиться.

Сейчас. Он пообедает, запрется в спальне и напьется. Или вернее будет попросить врача вколоть ему снотворное, чтобы наверняка проспал до завтра.

Сон все вылечит.

Да, точно.

Люк вышел из душа, посмотрел на себя в зеркало – красные глаза, сжатые губы, – потер черную щетину на подбородке.

Точно. Так он и поступит.

Марина

Внезапно в нашем отделении оказалось слишком много хирургов и медсестер – не обошлось, видимо, без вмешательства моей венценосной сестрички – и нагрузка резко снизилась. Главврач настоятельно попросил, а точнее, приказал Эльсену отгулять переработанное время. Не знаю, как он уговорил его – льстил, угрожал, выговаривал, что не может позволить, дабы лучший хирург свалился от переутомления, – но Сергей Витальевич, выйдя из его кабинета, хмуро зыркнул на дожидавшихся его ассистентов (и меня, затесавшуюся между ними) и пробурчал:

– Всем три дня отдыха. В понедельник – плановая операция. Всех срочных у нас отобрали, распределили по коллегам.

И удалился, раздраженно стуча подошвами ботинок.

Мне бы радоваться и благодарить Васю, но эта забота вызвала лишь глухое раздражение. Опять вмешательство в мою жизнь, опять манипулирование. Да и что там делать, во дворце? Месить снег в парке, выгуливая Бобби до состояния замерзшей собаки и чувствуя спиной взгляды охранников? Ныть Марту в трубку, чтобы он вывел погулять уже меня? Не получится выехать ни на ипподром, ни в торговый центр – снять стресс безудержными покупками, – ни встретиться с Катей.

При мысли о Кате сердце заныло.

– С ней все хорошо, – сказал мне Мартин в нашу прошлую встречу, – она в монастыре на побережье, Марин. Вместе с детьми. Жива и здорова. Не переживай, за ней приглядывает Данилыч.

Боги, как хотелось увидеть ее, поболтать, обсудить все, что случилось, пообниматься, поплакать вместе, в конце концов! Но Катин телефон не отвечал, и сама она мне не звонила. У Мартина я не стала просить ее номер – он не откажет, добудет его, но не хватало еще, чтобы мне и с Мартом запретили встречаться.

Вместо этого накануне, после в кои-то веки вовремя завершившегося рабочего дня, я вышла из телепорта и направилась прямиком к Тандаджи. Крокодил в звании полковника сидел за заваленным папками столом и пил чай.

– Ваше высочество. – Он встал, увидев меня, поклонился. – Рад видеть вас в добром здравии.

Его лицо выражало что угодно, только не радость.

– Полковник. – Я остановилась у стола, не предложила ему садиться. – Мне совершенно необходимо поговорить и встретиться с герцогиней Симоновой. Дайте мне ее телефон. И я считаю, вам следует сказать ее величеству, что не видите причин препятствовать нашим встречам.

Он бесстрастно смотрел на меня – самодовольная рептилия, понимающая, что чирикающая у его носа птичка ничего ему не сделает. Я, пожалуй, знала ответ, уже когда шла сюда. Не к нему мне нужно было обращаться.

«Но я никогда и ничего больше не попрошу у Василины».

«Правильно, упрись рогом – это так по-взрослому».

– Прошу прощения, моя госпожа, – ответил он ровно, – но я не могу этого сделать. Как и рекомендовать королеве допустить ваши встречи. Герцогиня определенно опасна. Ваша безопасность – основная задача и гвардии, и секретной службы, и, если есть хоть малейший риск, я вынужден ограждать вас от него.

– Я настаиваю, – проговорила я сухо.

Глупая чирикающая птичка.

Он покачал головой, и я мгновенно вскипела, взмахнула рукой – полетели со стола папки, бумаги, посыпались карандаши и ручки. На краю каким-то чудом удержалась, не опрокинувшись, его кружка с чаем.

«Отыгрываешься на тех, кто не может тебе вмазать?»

– Вы можете разнести мой кабинет или все Управление, – почти сочувственно (насколько рептилии вообще могут сочувствовать) произнес тидусс, – но без приказа ее величества я не могу дать вам эту информацию.

– Я знаю, – рявкнула я и швырнула о стену его кружку. Посмотрела на осколки, на стекающую янтарную жидкость и раздраженно влепила ладонями по столу.

В глазах крокодила наконец-то мелькнула эмоция. Кажется, он жаждал меня выпороть. Но вместо этого открыл ящик стола, достал пачку салфеток, отошел к стене и начал вытирать ее.

Боги, какой стыд.

Я сбежала оттуда, хлопнув дверью и струсив даже извиниться. На ужин не пошла – не хотела встречаться с Васей. Ангелина все еще пропадала в Йеллоувине, и тревожно было от ее отсутствия, хотя я злилась и на нее тоже. Заглянула к Алинке, но ребенок, успешно сдававший экзамены и уже почерневший от учебы, не заслуживал нервных излияний старшей сестры. И я просто посидела рядом, молча наблюдая, как она бормочет что-то непонятное над учебниками.

Алина очень повзрослела за то время, пока я ее не видела, пропадая на работе. То ли ее вступление в девичью пору завершило метаморфозы, произошедшие как-то молниеносно, то ли тяжелая учеба наложила свой отпечаток, но сейчас она казалась старше своих лет и была очень напряженной.

Я тихо попрощалась, погладила ее по голове, поцеловала в макушку и ушла.

Совесть и злость за свое поведение в кабинете Тандаджи глодали меня со вчерашнего дня, заставляя кривиться и ругать себя последними словами. Нужно будет извиниться. Поступила я, прямо скажем, недостойно.

Эльсен уже ушел, ушли и его ассистенты, а я все слонялась по отделению. Мне было проще и свободнее здесь. Я прицепилась к старшей медсестре, заставив ее выдать мне задание. В результате она отослала меня сортировать и раскладывать в кладовой прибывшее после обработки белье.

Хоть какое-то дело. И пусть оно не уберегло от ставшей верной спутницей злости за ограничение моей свободы, пусть не исцелило от горечи из-за мыслей, что мне не хочется возвращаться во дворец, что я не чувствую теперь себя в нем комфортно. Зато оно придало смысл начавшемуся дню.

Звонок раздался, когда я, нагруженная целой башней из простыней, пыталась утрамбовать их на полку. Приближалось обеденное время – часы за наведением порядка пролетели быстро. Я, придержав стопку плечом, запихнула ее наконец-то на полку, полезла в карман, прижала трубку к уху.

– Марина, – сказал Люк хрипловато и непривычно резко, – где ты сейчас?

– На работе.

– Во сколько заканчиваешь сегодня?

– В шесть. – Я прислонилась спиной к полке и закрыла глаза.

– Подари мне этот вечер. Я хочу показать тебе что-то красивое.

– Но…

– В шесть ноль пять поднимись на крышу. Или не поднимайся.

– Выход закрыт, Люк.

– Он будет открыт.

– Выкрадешь меня? – спросила я тихо.

Он хмыкнул – и вдруг лопнуло напряжение, в котором я находилась все эти дни, и все снова стало ярким и наполненным смыслом. Я улыбнулась, коснулась пальцами губ.

– Давно нужно было это сделать, – чуть помедлив, проговорил Кембритч своим невозможным голосом. – К черту все. Дай мне увидеть тебя.

Я доделала все дела в совершенно безмятежном и чуть оглушенном состоянии. Выслушала выговор от главврача, сетовавшего на то, что Эльсен отучил нас отдыхать. В пять меня начало потряхивать, а минуты потянулись с вязкостью смолы, в половине шестого я уже захлебывалась от эмоций и ожидания, но все же нашла в себе силы спокойно со всеми попрощаться, переодеться и выйти в шесть на черную лестницу.

Интересно, через какое время охранники сообразят, что я иду не туда, куда надо?

Топот ног на нижних этажах я услышала уже на середине железной лестницы, по перекладинам которой лезла наверх, к задраенному люку, ведущему на крышу.

– Марина Михайловна, пожалуйста, остановитесь!

Я поднялась впритык, попыталась поднять люк, заколотила в него ладонью, и он со скрежетом распахнулся. Сверху порывом ледяного ветра сорвало водопад сухого снега, обжегшего лицо, а меня выдернули в свежесть и сумрак, потянули за собой по крыше – крепкая рука на запястье, не позволяющая проваливаться в сугробы, широкие шаги.

И маленький двухместный листолет с открытыми дверями, к которому мы бежали.

– Марина Михайловна!

Люк помог мне забраться в листолет, прыгнул на сиденье пилота с другой стороны, закрыл двери – аппарат загудел, чуть завибрировал и поднялся в воздух.

На крышу выбрался один из охранников, что-то закричал мне вслед. Тут же достал рацию, начал говорить в нее.

Я отвернулась и посмотрела на Люка – его лицо скрывала полумаска. Он нажал на какие-то кнопки и, потянув руль на себя, отчего мы взмыли почти вертикально, наклонился ко мне и поцеловал, царапая щетиной. Но тут же отстранился, кинул мне на колени тонкую полумаску.

– Надень. Может понадобиться.

Я все же оглянулась – далеко над городом мелькали огоньки патрульных листолетов. Люк тоже увидел их. Выругался весело и послал аппарат вниз, почти к проезжей части.

– Так нас труднее обнаружить, – объяснил он, каким-то чудом сворачивая между домов и сияющих желтым светом фонарей, проносясь над толкающимися в пробках автомобилями.

Ожил приемник на приборной панели.

– Срочно! Всем листолетам, находящимся в воздухе, спуститься на ближайшую посадочную площадку! Всем спуститься! Нарушившие приказ будут оштрафованы и лишены прав! Повторяю…

Люк протянул руку и вырубил звук. Посмотрел на меня, усмехнулся так, что у меня дрожь пробежала по телу, и нырнул в какой-то переулочек. Попетлял и вылетел к небольшому ангару с открытыми дверями.

– Здесь я арендовал листолет, – сказал он хрипло. – Маска, Марин.

Я поспешно надела маску, а он уже приземлялся в ангаре, глушил мотор.

– Я еще могу вернуть тебя обратно, – проговорил Кембритч, перед тем как открыть дверь.

– Правда? – иронично поинтересовалась я.

– Нет, – пробормотал он с веселой безуминкой в глазах и улыбнулся краем рта. – Такую добычу не отпускают, Маришка.

Вышел, приложил к уху трубку, открыл мне дверь. Кивнул подбежавшему удивленному работнику, бросил ему ключи и помог мне выбраться.

– Готов, – сказал в телефон и прижал меня к себе. – Открывай.

Через пару мгновений в ангаре появилось Зеркало, и я с отчаянно бьющимся сердцем шагнула в него, крепко держась за руку его светлости герцога Дармоншира.

Мы вышли у какого-то широкополосного шоссе, на освещенной фонарями парковке. Маг, открывший Зеркало, кинул на меня быстрый взгляд, поклонился Люку и без лишних слов ушел в другой переход. Мимо по расчищенной трассе со свистом проносились редкие машины, где-то далеко позади виднелись облака, подсвеченные сиянием большого города. Вокруг дороги плотной стеной стояли заснеженные ели. Было холодно.

– Где мы?

– В Блакории. Там, куда успели отогнать машину. Садись в салон, Марина, замерзнешь.

Я послушно двинулась в сторону автомобиля… и замерла, не дойдя нескольких шагов. Уставилась на машину. Обернулась к Люку.

– Не может быть!

Он хмыкнул.

– «Колибри» последней модели!

Я прикоснулась к красному крылу с трепетом, погладила и со вздохом признала:

– У тебя хороший вкус.

– У тебя тоже отличный автомобиль, – с намеком отозвался Люк и прислонился спиной к двери. – У меня был такой же.

– Но не «Колибри». – Я умоляюще посмотрела на него. Он со смешком покачал головой.

– Нет, Марина.

– Я хочу ее попробовать.

– Ты уже одну попробовала. Я слишком дорого заплатил за ключи.

Я очень старалась не улыбаться.

– По моему опыту, одна сломанная нога – и ты становишься сговорчивей. Не жадничай, Люк.

– Я подарю тебе потом такую птичку.

– А я, – сказала я с нажимом, – хочу сейчас. Ну же, Кембритч. Обещаю, я буду аккуратной и тебе не придется визжать.

Он захохотал и открыл мне двери.

– У тебя есть пятнадцать минут, детка. Отрывайся. Но сначала дай мне телефон Байдека. Не стоит начинать в Рудлоге широкомасштабную полицейскую операцию.

Я помрачнела, достала свою трубку, нашла контакт и протянула ему. Люк шагнул в сторону, и я уселась на сиденье, оставив ноги на земле, бросила куртку назад, закурила. Он набрал номер на своем телефоне, отдал мне мой, и я отключила его.

Несколько мгновений тишины. Я нервно сжала руки.

– Ваше высочество, – проговорил Люк, – это Дармоншир. Марина со мной. Я пригласил ее на прогулку. Вы старший мужчина в семье, я обязан сообщить это вам.

Я прислушивалась изо всех сил. В трубке почти рычали. Лицо Кембритча оставалось спокойным, лишь губы чуть дергались.

– Я обещаю вернуть ее в целости и сохранности.

Снова низкие, резкие отзвуки слов – как удары.

– Нет, это полностью моя инициатива. Марина не знала, что я планирую. Я попросил просто встретиться. Не стоит винить ее. Позвонил, чтобы уберечь вас и ее родных от беспокойства.

Пауза.

– Да, она не против. Я клянусь вам, что буду оберегать ее не меньше, чем вы супругу.

Послушал еще немного.

– Я дам ей трубку, если вы пообещаете не угрожать и сдерживаться.

В трубке что-то рявкнули. Люк усмехнулся, протянул телефон мне.

– Да, – проговорила я тихо.

– Марина. – В голосе Байдека проскальзывало рычание, он явно пытался успокоиться. – Ты с ним по своей воле?

Я посмотрела на Кембритча – он закурил, прислонившись к автомобилю и поглядывая на меня сверху вниз.

– Да, Мариан.

– У него хотя бы хватило смелости позвонить, – рявкнул Байдек. – Я поговорю с твоей сестрой. Но…

– Я все понимаю, – быстро сказала я. – Я люблю ее, Мариан, но не могу так жить. И, если бы я попросила, она бы отказала. Я вернусь и повторю это ей в лицо. И прости, что поставила тебя на передовую. Я вернусь. Но прошу, – голос все-таки сорвался, – дайте мне немного вздохнуть!

– Марина. – Голос Мариана звучал глухо, и он поколебался, перед тем как продолжить. – Хорошо подумай, прежде чем что-то сделать. Дай мне Дармоншира.

Снова трубка перекочевала из рук в руки. Люк выслушал то, что ему говорили, очень спокойно.

– Не нужно озвучивать мне это, ваше высочество. – Он взглянул на меня и отошел, выбросил сигарету. – Да, – снова усмехнулся. – Как всегда, в любое время сочту за честь, ваше высочество.

Люк сунул телефон в карман, хлопнул дверью с пассажирской стороны, вывернул регулятор громкости на радио – и зарычала, заорала музыка, застучали в ушах ритмы.

Я закрыла дверь и дрожащими руками взялась за руль.

– Успокойся, – хрипло сказал герцог, – с капризными механизмами нужно сохранять спокойствие. Вдохни.

Я хищно втянула в себя воздух – запах табака и чуть горьковатой туалетной воды, кожи и металла.

Газ.

Машина завибрировала, отзываясь, и понеслась вперед, к трассе. И через несколько секунд я с головой отдалась божеству по имени «скорость».

То самое ощущение, когда летишь так быстро, что не чувствуешь ускорения, когда машина словно парит над землей. Когда слушается движения пальцев и почти предугадывает мысли.

Мне кажется, я забыла дышать, растворившись в черной ленте дороги и смазанных, остающихся далеко позади огнях других авто. Фонари у шоссе превратились в единую светящуюся линию, а я ускорялась и ускорялась, пока не почувствовала предел – еще немного, и я не смогла бы справиться с управлением. Задохнулась от адреналина, который шумел в ушах, и медленно стала отпускать газ, пока плавно не остановилась у обочины.

Сердце стучало так громко, что заглушало музыку. Я повернулась к Люку – он смотрел на меня с выражением «Ну как, поигралась?».

– Как тебе моя скорость? – спросила сипло.

Он усмехнулся и выключил радио. И как он понял, что я люблю нестись по трассе под громкую музыку?

– Неплохо. Вылезай.

Я молча вышла – слишком много счастья было сейчас во мне, слишком слабы были ноги. Пересела на пассажирское сиденье, достала сигарету. Люк поправил кресло, ласкающим движением погладил руль.

– Сейчас я покажу тебе, что такое скорость, детка, – сказал он мне хрипло, и от этого тона, и от предвкушения у меня холодок пробежал по телу.

Я щелкнула зажигалкой. «Колибри» завизжала, заныла от восторга и полетела вперед. А я, вжавшись в кресло, так и не подожгла сигарету.

За пару минут Люк достиг моего предела, и преодолел его, и разгонялся все сильнее, пока я не вцепилась свободной рукой в дверную ручку, глядя, как шоссе превращается в черный космический тоннель, изредка освещаемый вспышками проносящихся навстречу метеоров-машин, и понимая, что по сравнению с Кембритчем я просто неумелый ребенок.

Холодок разливался по коже, собирая мои мышцы дрожащими струнами, потек по венам покалывающими разрядами, прокатился по затылку и спине волнами страха, делая тело слабым, отозвался внизу живота и в груди тянущим возбуждением – я смотрела вперед, задыхаясь от удовольствия и кусая пересохшие губы, и, кажется, кричала и смеялась оттого, что могу чувствовать весь этот невозможный и невыносимый коктейль эмоций и оставаться в живых.

Люк был богом, гением скорости, и дорога с готовностью покоренной женщины подчинялась ему, укладываясь на землю и сжимая в объятиях. Выгибалась поворотами, низко стонала под шинами, сотрясалась холмами и напряженно застывала прямыми участками – чтобы снова вздохнуть, уходя вверх, лукаво блеснуть неожиданным изгибом или извернуться, попробовать вырваться из-под контроля. Но сжимались на руле крепкие руки, чуть сужались темные глаза на спокойном лице, и она опять признавала мужское превосходство.

Боги, он был прекрасен. И, похоже, чувствовал мои взгляды, исполненные священного ужаса, – потому что губы его дергались в усмешке. А я выдыхала раскаленный воздух, и ревновала Люка к машине, и желала запрыгнуть на него, впиться, поцеловать до боли, до крови – так сжималось все внутри от этих кривых улыбок.

Люк затормозил перед каким-то крупным поселением, взглянул на меня и свернул к обочине. Я хотела сказать что-то остроумное, но мысли остались далеко на трассе, разметанные скоростью. Он открыл окно, закурил, снова обжег меня взглядом темных глаз, и я дернула ремень и сделала то, что так хотела, – перебралась к нему на колени, оседлала, оказавшись мучительно близко. Люк с низким смешком откинулся на кресле, чуть отодвинул его назад и потерся об меня бедрами. Я облизнула губы, забрала сигарету и вдохнула терпкий дым. И наконец-то смогла говорить.

– Умеешь ты ухаживать за девушками. – Я провела большим пальцем по его щеке, нажала на уголок рта – и Люк лизнул мой палец, забрав сигарету обратно.

– Так – только за тобой, – сказал он хрипло, делая затяжку, надавил большой ладонью мне на поясницу, прижимая к своим бедрам еще сильнее, – так что я изогнулась, застонала, сжала пальцы в черных волосах, притянула его к себе и поцеловала. Все напряжение, скопившееся в моих жилах, вылилось в этот поцелуй – и это было лучше, чем лететь по трассе, потому что Люк покорял дорогу, а я сейчас покоряла его, и он, со своими жесткими губами, смелыми руками и терпким вкусом, принадлежал мне.

– Нам еще около двух часов ехать, – проговорил Кембритч мне на ухо тихо, когда я уткнулась лицом в его плечо, стараясь успокоиться и прислушиваясь к своему тяжелому, сиплому дыханию. Губы его, касающиеся моей кожи, были горячими, и дышал он так же прерывисто, пытаясь отстранить руки, и снова гладил по спине под блузкой, сжимал ягодицы. – Мы могли бы перенестись туда телепортом, но я не мог отказаться от возможности опробовать сквозную трассу Блакории вместе с тобой.

– Куда мы едем? – спросила я только ради того, чтобы отвлечься.

– Тебе понравится. – Люк провел носом по моей шее и со вздохом отстранился, закинул руки за голову. – Теперь я в этом абсолютно уверен.

Два часа пролетели как один миг. Мы то молчали, стараясь не смотреть друг на друга, то обменивались колкостями, то болтали как старые друзья и хохотали как безумные. Машина ровно гудела, оставляя позади сотни километров, разговор начинался и прерывался, и это казалось уместным и комфортным.

– Хочешь есть?

– Да.

– На заднем сиденье посмотри, мне должны были положить бутерброды и термос.

Я отстегнулась, перевалилась назад, светя попой в лобовое стекло, достала пакет и следующие несколько минут ухаживала за водителем, подавая ему бутерброды и наливая содержимое термоса в стаканчик. В салоне пахло кофе и хлебом, Люк ел, откусывая огромные куски с такой жадностью, будто голодал несколько суток, а я любовалась им и улыбалась.

После, сытые и довольные, мы отряхивались от крошек и ехали дальше – к цели, ведомой одному Люку.

– Я смотрела записи твоих гонок.

Хмыканье.

– Честно! Не все, конечно. Чемпионские заезды.

– Это было давно, Мариш.

Немного горечи в хриплом голосе, и хочется, чтобы он усмехнулся.

– У тебя были длинные волосы. А еще ты носил чудовищно огромные темные очки.

– Я вообще был стильным парнем, – наконец-то улыбка.

– И проколотые уши. Хотела бы я быть знакома с тобой тогда.

– Я бы тебе не понравился. Я был чудовищно самоуверенным сукиным сыном. Считал, что весь мир лежит у моих ног.

– Почему был?

Опять смешок.

– Впрочем, я в то время была младенцем семи лет от роду. Куклы меня интересовали больше, чем плохие мальчики.

Он повернул голову и сверкнул глазами.

– Хорошо, – сказал он медленно, – что сейчас это не так.

Снега вокруг все прибавлялось, впереди поднимались горы – с темнеющими ущельями, с пятнами поселений и курортов. Дорога тоже шла вверх.

– Ответишь на вопрос?

– Да?..

– Откуда у тебя машина? Та, на которой вы подвозили меня летом. Как я понял, вы очень бедно жили.

Я усмехнулась.

– Не можешь оставить без ответа ни одной тайны?

– Люблю, когда все понятно.

Потянулась, потерлась щекой о свое плечо.

– Сама бы я никогда не скопила, конечно. Это подарок. Эльсен – хирург, с которым я работаю, – оперировал мужика, попавшего в аварию. У него вместо ног было месиво. Уж на что я привычная, а смотреть было страшно.

– У меня после аварии на ралли прошлой зимой тоже была отбивная вместо ноги. Мясо с осколками костей. Врачи и виталисты сотворили чудо. Очень долго хромал.

– Вот-вот. И тут не думала, что ноги можно спасти, – удивительно, что он в живых-то остался. А Эльсен спас. Конечно, и виталисты работали, да и несколько повторных операций было. Пациент после выписки пришел к Сергею Витальевичу и сказал, что больше за руль не сядет. И что хочет подарить вторую машину, старую, ему. А Эльсен ответил, что всю жизнь не водил и сейчас не собирается. Посмотрел на меня – я карты заполняла – и говорит: «А вот отдайте Марине Станиславовне. Ей нужнее». Вот так. Я не смогла отказаться. На бензин почти всегда хватало, а времени мне это экономило очень много.

– Один раз не хватило.

– Да, – немного едко проговорила я. – Я только недавно перестала считать это несчастливой случайностью.

Он задумчиво улыбался, глядя на дорогу, и я протянула руку, погладила его по плечу.

– Сколько всего произошло, Люк. А меньше полугода, как мы встретились. Как меняет жизнь случай.

– Я бы все равно нашел тебя. Вас, – проговорил он с небрежной уверенностью, рассмешившей и разозлившей меня одновременно. – Но да, даже с моей удачливостью не могу не признать, что на случайность наша встреча не тянет. Ты знаешь, что мне дали задание найти вас через день после того, как ты остановилась рядом на парковке торгового центра?

В груди что-то сжалось, как всегда со мной бывало, когда речь заходила о вещах, неподвластных людям.

– А что ты там делал, кстати?

– Заскучал, решил присмотреть себе новый автомобиль. – Он постучал пальцами по рулю. – И купил, но мне собрали и доставили его из Блакории только к концу сентября. На нем я и поехал в Лесовину.

– Мой «Птенец»?

– Да.

– Вот черт, – несколько нервно заключила я.

– Вот и я так же думаю.

Окончательно стемнело, и небо рассыпалось острыми белыми звездами, налилось голубоватым лунным сиянием – полнолуние, месяц яркий, огромный. Мы въехали в какую-то долину – то тут, то там на склонах светились редкие огоньки домиков. Вскоре пошел снег, и я вовсе перестала понимать, куда мы движемся, а Люк спокойно рулил, поглядывая на меня, и обнимающая наш великий побег тишина, приправленная влажной дробью бьющего в стекла бурана, становилась все напряженнее и громче. Уже не хотелось ни курить, ни разговаривать – только поскорее приехать бы, и будь что будет.

Люк свернул – и как только увидел поворот в этой метели? – и через несколько минут оказался перед светящимся шлагбаумом. Нажал какую-то кнопку на брелоке, и штанга поднялась вверх, а мы, проехав во все усиливающемся снегопаде еще сотню метров, оказались в ярко освещенном тоннеле под горой.

Еще несколько минут, и еще поворот в тоннель, отходящий от основного, – и машина остановилась.

– Почти приехали, – сказал Люк. – Теперь нужно выйти.

Здесь было светло и очень холодно – искусственная пещера глубоко под горой, – и я мгновенно замерзла, задрожала, несмотря на то что надела куртку. Сразу вспомнились недавние приключения после другого тоннеля под другой горой, и стало совсем не по себе. Кембритч взял меня за руку и повел к стене, где находилось нечто, больше всего напоминающее двери лифта.

Это и был лифт. Зазвенел сигнал, открылись створки, мы вошли внутрь – здесь было чуть теплее, но пар изо рта все равно шел. Люк нажал на кнопку, привлек меня к себе, и мы понеслись наверх, сквозь гору, вдоль проложенных вертикально светящихся полос.

Я сунула руки ему под куртку, греясь, прижалась щекой. Горячий, какой же горячий.

Стен у «лифта» не было – просто площадка, возносящаяся в будто бы выплавленной каменной трубе.

Над нами распахнулись створки – и мы, как пробка из бутылки, выскочили в узком помещении, облицованном зеркалами. Я посмотрела на наши отражения – двое бледных, обнявших друг друга людей с горящими голодными глазами.

Здесь было теплее, и я прижалась сильнее – как только за несколько минут ухитрилась промерзнуть насквозь?

– Сейчас согреешься. – Голос Люка звучал тихо и глухо. Наконец-то звенькнула дверь «лифта», и мы вышли наружу.

– Вот это да. – Я остановилась, огляделась. Огромная квадратная комната со сферическим сверкающим потолком и стеклянной стеной, за которой разворачивался во всю мощь снежный буран, рисуя на стекле узоры сухим снегом. Здесь царил мрак, только по углам горели светильники. Я прошла дальше: мимо огромной ванны в полу – почти бассейна, – подсвеченной синим и зеленым, мимо широкой кровати, застеленной черным бельем. Повернулась – Люк наблюдал за мной, прислонившись к стене, и взгляд у него был тяжелым, пугающим.

– Где мы?

– В моей холостяцкой берлоге, Марина.

– Впечатляет, – сказала я тихо. – Идеальное место для одиночества.

– Поэтому и купил. – Он подошел к ванне, присел, нажал на какие-то кнопки, и с ровным гулом полилась в нее толстая, размером с руку, струя горячей воды – аж пар шел от нее. – Раздевайся, согреешься. Я принесу халат. Потом накормлю тебя ужином. – Он кивнул в сторону огороженной стойкой бара кухни, перед которой стоял роскошно накрытый стол – со свечами, двумя скатертями, полной выкладкой приборов. – Слуги постарались.

Я беспомощно переступила с ноги на ногу.

– А где они сейчас?

Люк остро взглянул на меня, и я, как загипнотизированная, медленно расстегнула куртку, бросила ее в кресло. Потянулась к тонкой блузке – и он отвернулся, давая мне еще немного времени подышать.

– Они нас не побеспокоят, – ответил Кембритч, открывая какую-то дверь и скрываясь в комнате. И уже оттуда донеслось: – Сейчас вокруг на километры нет ни одного человека. Только ты и я.

Я успела раздеться и забраться в ванну – боги, как же хорошо, когда тепло! – и лежала в темноте, в подсвеченной чаше, смотрела на бьющийся в стену снег и лениво шевелилась, чтобы не уснуть от блаженства. Люк все отсутствовал, а мне было страшно и захватывающе, и предвкушение заставляло прислушиваться, осаживать сотни мечущихся мыслей, сжимать руки на бортиках, останавливая паническое желание выскочить, спуститься вниз и угнать еще одну машину.

Буран все усиливался, и я заморгала, присматриваясь. Показалось, что там, за стеной, в гуще снега, полыхнула белая вспышка. Только я решила, что разыгралось воображение, как дом завибрировал от оглушительного раската грома. А когда наступила тишина, я услышала шаги. Рядом со мной лег аккуратно сложенный халат, звякнул ножкой бокал с красным вином.

Люк стоял у ванны и смотрел на меня, а я не поднимала на него глаз, даже чуть отвернулась, чувствуя, как воздух холодит шею. Нервно перевела дыхание – Кембритч дернулся то ли вперед, то ли назад – и отошел во мрак. Краем глаза я увидела, как он подошел к креслу у стены, сел сбоку от меня, взял пульт.

Вздохнула аудиосистема – и полилась по дому тихая органная музыка. Низкие вибрации, неистовые волны высоких звуков, все убыстряющиеся, торжественные, пронизывающие. Расслабляющие своим нервом и эмоцией, они дарили ощущение полета.

Я знала эту композицию. «Великий шторм» маэстро Олиерина.

Снаружи снова полыхнуло, и опять загремел гром, вплетая свой рокот в божественную мелодию бури, воплощенной в музыке.

– Началось, – раздался хриплый голос. – Смотри, Марина.

Люк говорил тихо, так что я едва слышала его – он будто ушел далеко-далеко, чтобы не трогать меня. Я закрыла глаза и провела под водой кончиками пальцев по коже – от груди к бедру.

Глупый. Я давно заклеймила себя им, и даже великая музыка не заставляла так дрожать и вибрировать мое тело, как звук его голоса, идеально резонирующего со мной.