Текст книги "Лилианна. Судьбе вопреки"

Ветер перемен

Прозрение

– Дон Айседор! Как я рада вас видеть! Я уже и не чаяла увидеть… – издали затараторила она, но заглянув в прищуренные, полные призрения глаза испанца осеклась.

Дон Карлеоне не сказав ни слова, развернулся и пошел прочь. Несколько минут Лилианна стояла посреди гостиной. Две дамы, сидящие за карточным столом, не сводили с нее насмешливого взгляда. Лилианна покраснела. Какое унижение. Завтра об этом будут судачить на каждом углу.

– Так и надо этой выскочке! – услышала девушка шепоток за спиной.

Она резко обернулась. Но две старые перечницы тут же растянули губы в улыбке. Ах как же Лилианна ненавидела этих надутых разряженных индюков, с приклеенными улыбками и завистливыми сердцами. Больше всего ей хотелось уйти, убежать. Но нет, этого больше не будет! Расправив плечи и подняв нос, девушка медленно и величественно направилась к двери. Она обошла гостиную и несколько комнат, прежде чем увидела знакомую фигуру, в задумчивости стоящую у окна.

– Дон Айседор, нам лучше объясниться! – выпалила Лилианна, чувствуя как от волнения начинают дрожать губы.

– Извольте! – после недолгой паузы согласился испанец.

Устраивать еще одну публичную сцену он не стал. Взяв девушку под руку и обогнув танцующие пары, дон Айседор повел ее на второй этаж. Войдя в первую попавшуюся комнату пожилой мужчина с силой закрыл за собой дверь. Лилианна в недоумении оглянулась. Это была небольшая спальня, наспех прибранная к приходу гостей. И она явно принадлежала мужчине. Подниматься в личные покои хозяев дома и тем более в спальню было верхом неприличия.

– Тут!? – выдохнула Лилианна.

– А что вас смущает, юная леди? Мне кажется в мужской спальне вы должны чувствовать себя намного раскованней, чем в шумной гостиной.

– Как смеете вы так со мной разговаривать!? – не веря своим ушам прошептала девушка.

– А как еще я должен разговаривать с королевской шлюхой и как вы посмели осквернить своим присутствием этот приличный дом?

– Маркиз Санта-Крус всегда меня принимает…

– Вынужден принимать!

– Дон Айседор, я знаю, обо мне ходят разные слухи, но прошу вас, выслушайте меня! Я могу рассказать, в тот день когда я ушла… – начала было Лилианна, но испанец резко ее прервал.

– Не стоит утруждаться! Я и так все знаю. Ты мерзкая маленькая дрянь!

Ты жила в моем доме, охмуряла меня своей полудетской наивностью.

Найдя под моей крышей сытый надежный уголок, ты уверяла меня что ты искренне беспокоишься о муже, поддерживаешь наше общее дело, веришь в наши идеалы. Но как только запахло жареным ты, не дождавшись приговора суда, убежала как мерзкая воришка.

– Не правда! Все было не так. Я не хотела убегать.

– Хотела она, не хотела! Разве мой дом для тебя был тюрьмой, что ты убежала не оставив даже записки? Ты хоть подумала о бедной старой женщине, которая весь день прождала тебя у двери. Когда солдаты ворвались в дом, в нем не было даже слуг, что бы объяснить причины отсутствия хозяина, так как донья Кончита в этот момент в десятый раз обегала окрестности, разыскивая тебя!

– Но я вернулась. Дом был закрыт и солдаты…

– Ах, бедняжка! – скривил губы дон Айседор, – Нагулялась, пришла, а тут закрыли главный вход! И у девочки не хватило мозгов зайти со двора! Можешь не врать, что там тоже было закрыто, донья Кончита всю ночь просидела со свечкой на ступеньках черного хода.

– Поверьте мне, я очень беспокоилась за донью Кончиту.

– А по-моему ты беспокоилась только о том, как поскорее предложить свои недозрелые прелести, этому французскому ублюдку, – с презрением отчеканил испанец. Подобного Лилианна уже снести не смогла.

– Неправда! Жозеф заставил меня. Это только сделка. Ради дона Диего.

– Не смей даже имя его произносить! Признаю, что сделка и в самом деле могла быть. Даже ты вряд ли сразу влюбилась в этого французского пьяницу, да только не надо свою алчность и низость прикрывать самопожертвованием, на которое ты не способна! Да ты хоть раз была у него в тюрьме? Хоть раз узнала как он там, как его здоровье? Зачем тебе старый инвалид, когда подвернулся богатенький Жозеф.

Лилианна молчала. Что тут можно было сказать? Как ни крути, она везде виновата. И пусть все было не совсем так, но разве поймет этот гордый испанец ее мотивы. Девушка опустила голову, пряча глаза. Плечи вдруг вздрогнули от беззвучного рыдания. Ее жест тронул пожилого мужчину. Дон Айседор выплеснув на ее все обвинения казалось, успокоился. Он устало опустился на кровать.

– Я ведь все понимаю. Ты никогда не любила мужа и просто испугалась и оказалась слаба. Но почему ты не уехала домой в Англию? Не нашла меня, не попросила помощи?

– Но вас не было!

– А ты пыталась меня найти?

– Нет. Я побоялась, – прошептала девушка.

– Искать помощи у друзей она побоялась, а затоптать в грязь светлое имя своего мужа – это пустяк!

– Я была вынуждена.

– У человека всегда есть выбор! И дело даже не в том, что ты стала его любовницей, не в том, что вы выставили эту связь на показ. А в том как ты вела себя после этого!

– После этого!? А что я сделала плохого? – изумилась девушка.

– А что хорошего ты сделала?

– Я – хозяйка солона! Что в нем плохого?

– Ты французская мотовка! У тебя была свобода, хорошие средства. Но кому они помогли? Может заключенным, которые после визита в дом твоего мужа, попали под подозрение? Или может быть голодным детям, оставшимся без отцов?

– Я помогала художникам, покупала работы.

– Какое благородство, накормить два десятка обнаглевших бездельников! Ах, искусство, ах мы такие утонченные! Выйди хоть раз на улицу, Лилианна. Одна, без своры лизоблюдов! Испания разоренная войной, едва пережила зиму. Жаркое, засушливое лето этого года уже сейчас погубило большую часть урожая! В провинции целые деревни умирают с голоду. Толпы голодающих обезумевших людей заполонили города. Дети умирают прямо на улицах, так как у матерей нет возможности купить ни еды, ни воды!

– Но что я могу сделать? Не я же должна их кормить!

– Кормить должен король. Но видимо он слишком много денег тратит на своих любовниц, что бы что-то осталось для народа.

– Я этого не знала. А знает ли король? – прошептала девушка. Разговор вымотал их обоих. Но его надо было закончить.

– Как ему не знать о голодных крестьянах, если он собственным чиновникам и солдатам не может выплатить деньги. Французские солдаты месяцами не видели жалования, да они изо рта вынимают последние крохи у голодающих людей.

– Почему вы нападаете на меня? Я и в самом деле ничего не знала.

– Или не хотела знать? В то время как ты скупала шляпки и чулки, да заказывала итальянские стулья для гостиной, жена дона Дуразе, распродавала фамильные драгоценности и собирала в своем доме сирот, чьи отцы, как и ее муж попали на каторгу. А благородные женщины семьи де Суаре, ночами шили для арестованных белье из трех десятков простыней, единственного что удалось спасти из их дома. Ты-то сама ни в чем не нуждались! Театры, ужины, оперы. Сколько ты заплатила за мазню этого выскочки Хоссе? Сколько голодных ртов можно было бы прокормить на этот «шедевр»? Ты ни чуть не лучше своего любовника!

– Я никогда не была любовницей Бонапарта, – воскликнула Лилианна, – даже если вы в это не верите!

– Ну, спала ты с ним или нет, это уже никого не волнует. Беда в том, что не только ты его не любишь, но и он тебя никогда не любил. Уже почти год Жозеф домогается одну знатную испанскую девушку. Но в отличие от тебя у нее есть гордость, есть упрямство! Даже арест отца не сломил дух женщин в этой семье.

– Это опасно.

– Кто не рискует, тот не выигрывает, а у них пока получается водить французского болвана на коротком поводке. Когда она подпускает его поближе, он с презрением от тебя отворачивается. Когда дает отпор, он снова возвращается к тебе и прикрывается тобой как ширмой.

– Неправда! – не слишком уверенно проговорила Лилианна.

– Конечно правда. И не такая уж ты полная дура, что бы не догадываться об этом.

– Я никогда не была любовницей короля. Это лишь сделка!

– Что бы ты ни сказала ты никогда уже не сможешь исправить содеянного. Стоя у алтаря ты получила не просто фамилию мужа. Ты носишь одну из древнейших и благороднейших имен этой страны. В течение сотен лет мужчины этой семьи прославляли память о ней в своих подвигах и деяниях, ни единожды их благородные дочери и жены предпочитали бесчестию смерть. Ты же за несколько месяцев втоптала в грязь светлое имя этих людей, осквернила память о них, опозорила древний королевский герб. Если бы я знал что это так кончиться, я бы никогда не пустил тебя на порог своего дома, – сказав это пожилой мужчина отвернулся к окну.

Его плечи были опущены, прямая спина согнута. Он казался таким старым, таким одиноким. Лилианне больше всего на свете хотелось подойти к нему, положить руку на плечо. Девушка не чувствовала к дону Айседору ни обиды ни ненависти, только боль и сожаление. Не осмелившись нарушить молчание, она пошла к двери и тихонько проскользнула в темный коридор. Звуки музыки и женский смех были как насмешка над ее тоскою. Выйдя в общую залу, Лилианна остановилась. Видимо их длительное отсутствие было замечено, так как со всех сторон на нее были устремлены любопытные взгляды. Вот бы сейчас подхватив длинные юбки, убежать прочь из этого дома, этого города, этой страны. Но тут что-то екнуло в сердце девушки. Перед ее глазами пронеслась целая вереница фамильных портретов, вывешенных в галерее гасьенды. Казалось, лица этих гордых мужчин с презрением отворачиваются от нее. Нет, уж! Своих слез она никому больше не покажет. Натянув на лицо дежурную улыбку, девушка стала медленно спускаться по лестнице. Подойдя к первой же группе людей Лилианна с наигранным энтузиазмом втянулась в разговор, благо ей на выручку пришел лорд Эдуард Мортье, герцог де Тревиз, давний поклонник девушки.

Лилианна надолго запомнила этот вечер. Ужин, казалось, длился бесконечно. За первой переменой блюд последовала вторая, третья, пятая, девятая. Слова дона Айседора не выходили из головы. Дорогие вина, шампанское, пунши, сладкие ликеры для дам, крепкая выпивка для мужчин лились рекой. Легкие закуски, горячие блюда, десерты, фрукты сменяли друг друга с неимоверной быстротой. Целая армия слуг сновали по большому залу, обслуживая три десятка привередливых гостей. Жаркий летний вечер не способствовал аппетиту и большинство шедевров французского повара уносили со стола едва попробовав или нетронутыми вовсе. Как хозяйка солона, Лилианна знала, что количество заказанной и приготовленной еды должно быть в два, три раза больше того, что могут съесть гости. Даже редкие деликатесные блюда заказывались с очень большим запасом. Представить, что один из гостей может захотеть, но не успеть что-то попробовать было просто немыслимо. Раньше Лилианне даже в голову не приходила подумать о судьбе оставшейся после званого ужина пищи. Куда она девается? Кто доедает остатки с «барского стола»? Слуги? Но их не так много. Как и куда распределяют остальное, ведь в такую жару уже на следующий день половина будет негодной. Узнав о том сколько сейчас людей голодают и представив худые изможденные лица маленьких детей Лилианна подавилась первым же куском и весь вечер проковырялась вилкой в тарелке. Неужели все эти важные, набивающие живот люди не знают о том, что твориться в их собственной стране? На те деньги, что хозяйка потратила на этот вечер можно было накормить целую деревню. А король? Знает ли он обо всем этом? И волнуют ли его судьба простых людей в этой завоеванной стране, если даже его собственным чиновникам и офицерам нечем платить жалование?

На следующий вечер к Лилианне пожаловал король. Лишь четыре дня назад он вернулся из очередного похода с частью армии в столицу. Его лицо было черно от загара, губы обветрены, глаза запали и покраснели. Сейчас, откинувшись в кресле, он казался старым уставшим от жизни человеком. Последняя партия в шахматы шла вяло. Оба думали о своем. Наконец Лилианна решилась.

– Сир, а это правда что в стране тысячи людей голодают? Вы знаете об этом?

Жозеф, который видимо успел задремать вздрогнул от ее голоса и с изумлением уставился на девушку.

Лилианна стояла у окна, прислушиваясь к удаляющемуся стуку копыт. Король ушел громко хлопнув дверью. Разговора не получилось. Вот и первая ссора. Нет, все таки с ним нельзя идти на пролом. В следующий раз девушка пообещала себе быть умнее. По крайне мере кое-чего она добилась. В кармане платья лежало разрешение на посещение тюрьмы.

Дон Айседор был прав, прошлого не изменишь, однако можно постараться изменить будущее.

Узник

Уже утром донья Сальваро робко стучалась в ворота мадридской тюрьмы. Старинное кирпичное здание навивало ужас. Бумага с подписью короля открыла перед девушкой дверь, однако что делать дальше Лилианна не знала. Она уже полчаса разыскивала коменданта, но ей попадались лишь солдаты или младшие офицеры, которые не могли сказать где он и что ей делать дальше. Постучавшись еще в одну закрытую дверь, Лилианна даже ногой топнула от злости. Что за проклятое место!

– Донна Сальваро!? – вдруг окликнул ее мужчина. – Что за приятный сюрприз! Вернее приятный для меня. Надеюсь у вас все в порядке?

Да уж, что могло быть приятней чем встретить в этом неприятном месте этого малоприятного человека. Жак Пьер Ромен Дени де Кередерн де Тробриан был ставленником Наполеона. Этот морской офицер, служивший под начальством генерала Леклерка и генерала Даву был не слишком любим Жозефом. Не смотря на то, что матерью де Тробриана была знатная испанка, Жак Пьер ненавидел эту страну, в чем не боялся признаваться в свете. Впрочем, для него испанская компания была скорее высылкой из Франции. Этот высокий, без сомнения красивый мужчина, с породистым лицом и роскошными кудрявыми бакенбардами не пропускал ни одной юбки. Но даже заступничества генерала Даву не хватило, что бы охладить гнев Бонапарта, после громкого романа Жак Пьера с сестрой Наполеона Гортензией. Возможно, Лилианна и не стала бы обращать внимание на этого расфуфыренного щеголя, но за последние месяцы Жак Пьер стал оказывать девушке слишком уж явное предпочтение. От его нагловатого, раздевающего взгляда у Лилианы мурашки бежали по спине. Лишь статус фаворитки короля останавливал его от более решительных действий. Вот и сейчас он смотрел на нее как кот на сметану, облизывая тонкие губы. Натянув на лицо улыбку Лилианна пошла к нему. Девушка быстро изложила ему свою просьбу и уже через несколько минут в сопровождении капитана и тюремщика она робко продвигалась по темным коридорам тюрьмы.

Небольшая, застеленная соломой камера, с маленьким окошком, поднятым к потолку, едва освещалась солнечным светом. Лилианна обвела взглядом убогую обстановку: прикрученная к стене деревянная скамья, маленький прибитый к полу столик. Как все это было похоже на ту камеру, в которой когда-то держали саму девушку. Лишь еще не старое коричневое кресло в котором закутавшись в какое-то серое одеяло, неподвижно сидел дон Диего, не вписывалось в общую картину. Пожилой мужчина внимательно наблюдал за девушкой. Ни удивление, ни раздражение, ни радости не отразилось на его лице. Несколько долгих минут они просто смотрели друг на друга.

– Доброе утро, милорд, – наконец произнесла Лилианна.

– Здравствуй.

– Я… я вот принесла кое-чего. И сыр и окорок и… позвольте я где-нибудь разложу? – спросила девушка и не дождавшись ответа стала раскладывать на маленьком столе принесенную с собой провизию, что бы хоть как то успокоить нервы.

Сердце глухо билось в груди, руки не слушались. Льняной платок, в котором был завернут окорок, никак не хотел развязываться. Лилианна понимала как глупо выглядят ее торопливые неуклюжие попытки, но продолжала дергать за углы, еще сильнее затягивая узелок платка. Она так хотела войти сюда с высоко поднятой головой, выглядеть сильной, уверенной в себе взрослой женщиной. Девушка даже отрепетировала речь, которую скажет дону Диего при встрече. Но войдя в камеру, поглядев на этого старого осунувшегося усталого человека, она вдруг снова оробела под его взглядом. Какая там дама? Она просто несмелая девчонка, которая надела кучу глупостей и вконец запуталась. Сев на жесткую кровать Лилианна вдруг закрыла руками лицо и горько разрыдалась. Лишь почувствовав на своем плече теплую, по-прежнему сильную руку, девушка подняла глаза. Впервые в жизни дон Диего смотрел на нее с легкой, грустной улыбкой.

– Не плачь, девочка. Все наладиться.

– Я должна была прийти раньше. Я так виновата!

– Ты никому ничего не должна, тем более мне. Запомни! Вперед не уйти, если постоянно оглядываться назад. Живи сегодняшним днем, предвидя за втрашний.

– Вы знаете, ходя разные слухи обо мне и короле.

– Я обо всем знаю. Но не осуждаю тебя. Ты ненароком попала в круговерть событий тебя не касающихся, в том числе и по моей вине. Однако умудрилась не только выжить, но и преуспеть.

– Я столько сделала ошибок!

– Ну, не ошибается тот, кто ничего не делает.

– Но мне так стыдно за них! – всхлипнула Лилианна.

– То что нас не убивает, делает нас сильней. Ошибки королей приводят к гибели государств, а ты всего лишь маленькая девочка, неожиданно получившая свободу.

– Но дон Айседор…

– Он идеалист. Я смотрю на вещи более здраво.

– Как вы себя чувствуете? – вдруг спросила Лилианна. Ей стало стыдно за свою слабость и слезы.

– Не так уж и плохо.

– Может вам что-то нужно? Я могла бы…

– Не стоит. Я увидел что хотел. Это место не для тебя.

– Но я могла бы помочь!

– Не надо. Друзья достаточно мне помогают. Да и много ли мне надо? – грустно улыбнулся дон Диего, обводя рукой камеру. Повисла пауза. Лилианна снова взяла в руки завернутый в платок окорок и вдруг без труда развязала узел.

– Я помогу вам поесть?

– Я наслажусь трапезой позже, когда ты уйдешь. Это единственное удовольствие, которое у меня осталось.

– Хорошо, – согласилась девушка.

Она встала. Намек был слишком прозрачен. Ей так многое хотелось сказать. Но слова не шли с языка. Пора уходить. Визит стал тяготить их обоих.

– Можно я еще приду? – спросила Лилианна, хотя знала точно, что вряд ли еще раз переступит порог этого места.

– Приходи, – кивнул дон Диего.

Он тоже понимал что просьба, это только дань вежливости. Пожилой мужчина молча смотрел как девушка подходит к двери.

– Дочка! – вдруг с каким-то надрывам окликнул он Лилианну.

От этого короткого слова у девушки екнуло сердце. Она вдруг опрометью кинулась к старику и упав на колени обняла руками его недвижимые ноги.

– Девочка моя, я знаю что не стал тебе ни хорошим отцом, ни мужем, прости уж старика. Не научила меня жизнь красивым словам. У меня ведь никого нет кроме тебя на этом свете. Хотел старый дурак помочь, обеспечить, а вон как вышло!

– Нет, нет я ни о чем не жалею! – отчаянно замотала головой Лилианна.

– И на том спасибо! Ты сейчас хорошо устроена, но грядут перемены. Даже приложив желание и усердие Жозеф не сможет поднять страну. Да и вряд ли кто-то сейчас сможет. Отчаявшаяся, голодная толпа – страшная сила. Как только будет тяжело, бросай все и уезжай в Англию! Обещай мне!

– Хорошо. Но у меня там ничего нет!

– Почему же нет? – поднял брови дон Диего. – Лондонский дом, поместье – все это по праву принадлежит тебе.

– Но все ваше имущество конфисковано в козну!

– В Испании возможно. Но что бы дотянуться до Англии у Наполеона слишком короткие руки. К тому же вся английская собственность после свадьбы перешла к тебе.

– Ко мне!? – изумилась девушка. – Но почему я никогда об этом не знала?

– Ну, до ареста я наверное просто боялся что ты убежишь от меня, если узнаешь правду. А потом… разве дон Айседор ничего тебе не говорил?

– Нет, он не стал или не успел, – потупилась Лилианна.

– Бог, с ним. Теперь ты все знаешь. Только никому не рассказывай о нашем родстве. Даже близким людям. Если аннулируют наш брак, ты потеряешь все!

– Хорошо. Я никому не скажу!

– Ну ступай. Мне тяжело долго сидеть.

– Вам помочь лечь?

– Нет, ступай моя девочка, пожалей мою гордость.

– Хорошо, отец. Я никогда тебя не забуду! – прошептала Лилианна, тяжело вставая с колен.

«Отец». Как тяжело было произнести это простое слово. И как легко стало на сердце после него. Девушка чувствовала, что никогда больше не увидит отца, но знала, что он всегда будет занимать в ее сердце особое место. Разговор с доном Диего и доном Айседором сильно впечатлил Лилианну. Она поклялась себе хоть в чем-то изменить свою жизнь. Начать помогать людям.

Уже утром донья Сальваро серьезно поговорила с экономкой. Сеньора Валенсия не стала упираться и рассказала хозяйке о том, что всю оставшуюся пищу слуги разбирают для себя. Кто-то отдает родственникам, кто-то продает знакомым. Узнав, что с черного входа любого богатого дома стоит очередь из дельцов, которые перекупают у слуг объедки со стола и зарабатывают на этом хорошие деньги, Лилианна пришла в ярость. Она не могла понять, как можно наживаться на чужой беде и приказала ежедневно выносить продукты и раздавать нуждающимся. Слух об этом сразу облетел город и теперь толпы нищих, измученных голодом людей заполонили тихую некогда улицу. Уже не раз хозяева соседних особняков высказывали ей свои претензии. Лишь когда ее собственная карета несколько часов не могла подъехать к дому, девушка отменила свои распоряжения. Однако этот необдуманный поступок дорого обошелся.

Весть о том, что еда больше не будет раздаваться, вызвала такую ярость голодной толпы, что для ее успокоения пришлось вызывать солдат. После этой нелицеприятной акции и жестокого разгона Лилианна несколько недель боялась выходить из дома. Она отменила пешие и конные прогулки по городу, а выезжала только в закрытой карете в сопровождении верховых. Даже сеньор Лаццаро после нападения каких-то совсем юных мальчишек старался лишний раз не выходить из дома. Впрочем, его затворничество было весьма продуктивным уже к концу осени мастер представил на суд изысканной публике парадный портрет доньи Сальваро. Не смотря на лестные восхищенные отклики сама Лилианна не считала эту работу удачной. Нет, конечно роскошное платье, тонкая вырисовка кружева и прически было великолепно, но вот лицо было не слишком похоже с оригиналом. Ну разве можно было сравнить модную, изящную донну Сальваро с этим испуганным ребенком?

– Я нарисовал тебя такой, какая ты есть, а не такой, какой ты хочешь казаться, – с улыбкой произнес сеньор Лаццаро.

Не смотря на все сказанное Лилианна приказала повесить портрет не в гостиной, а в одной из комнат второго этажа, не подозревая что нанесла сильную обиду своему другу. Впрочем, им было не до личных обид. Зимой по стране прокатилась целая волна голодных бунтов. Чернь без разбору убивала и французских солдат и испанских грандов. Мадрид шумел как закипающий котел. Лилианна не раз и не два умоляла короля хоть что-то сделать. Сама она уже давно не устраивала вечеров, не появлялась в театрах и опере. Лишь изредка принимала приглашения друзей. Показывать достаток было очень опасно. Переполненные некогда залы театра стояли полупустыми. Дважды в неделю Лилианна переодевшись в простое платье, в сопровождении сеньоры Валенсии и нескольких лакеев посещала сиротский приют и дом инвалидов, оставляя еду, вещи и деньги. Щедрый некогда поток финансовой помощи короля постепенно пошел на убыль и окончательно иссяк к осени. Содержать дом приходилось на те средства, что успела накопить Лилианна. Даже стол хозяйки теперь не удивлял разнообразием. Единственное, на что отказывалась идти девушка это урезать жалование слуг.

Поздним вечером 6 декабря дом сотряс глухой звук сильных настойчивых ударов кулаком по входной двери. Лилианна сидевшая в гостиной у камина поспешила открыть дверь. Девушке не хотелось тревожить уставших за день слуг. Даже в это тяжелое время день Непорочной девы отмечали в каждом доме. Рано утром девушка вместе с домочадцами и слугами отстояла праздничную службу в церкви Сан-Хинес. Сказать по чести пройти улицу Ареналь берущую начало от Пуэрта-дель-Соль оказалось делом не простым. По улице, запруженной нищими до самого входа в церковь невозможно было проехать в экипаже, лакеям пришлось кулаками и локтями прочищать дорогу. Несмотря на это Лилианна, впрочем и не только она, сильно опоздала к службе. Даже важные сановники предпочитали спешиваться и идти пешком, дабы не провоцировать толпу. Недалеко от церкви находился августинский монастырь Энкарнасьон, в котором девушка неизменно оставляла пожертвования. Для Лилианны это было одним из любимейших мест в Мадриде. Энкарнасьон был основан женой Филиппа III, королевой Маргаритой Австрийской в 1611 г. Подходя к этому уникальному по своей архитектуре зданию, девушка чувствовала покой и умиротворение. Монастырь был не просто местом обитания святых сестер, большая часть из которых в миру были знатными дамами. Он так же славился на всю Испанию изумительной коллекцией скульптур и картин известных испанских и европейских художников, а так же старинных и более поздних изображений святых и интересным собранием литургических предметов и прочих церковных принадлежностей. Немного отдохнув после обеда, донья Сальваро вместе с несколькими служанками и под охраной двух лакеев обходила сиротские приюты. В этот праздничный день народу на улицах было столько, что лишь к вечеру Лилианна вернулась домой. Большая часть слуг разошлись по домам, дабы справить праздник в кругу семьи. Отужинав в компании сеньора Лаццаро, девушка осталась в гостиной. Вынужденная прогулка по городу потрясла ее до глубины души. Почувствовав на улице Ареналь мощь возбужденной толпы Лилианна не на шутку испугалась. Неужели Жозеф не понимал что играет с огнем. Огнем, который может спалить все и вся на своем пути. Девушка в задумчивости сидела у камина, когда глухой стук в дверь нарушил тишину задремавшего дома. Уже через несколько минут Лилианна держала в дрожащих руках небольшое письмо. На дешевой желтой бумаге официальные лица уведомляли сеньору Сальваро о смерти мужа. Ни извинений, ни соболезнований, только несколько скупых строк. Сев на диван, Лилианна долго смотрела на пляшущие в камине языки пламени. Она ожидала подобных новостей, ее предупреждали о плохом самочувствии дона Диего. Не было ни слез, ни рыданий. Лишь тоска и одиночество поселились в глубине ее души.

Рано утром Лилианна подъехала к небольшому особняку. Она знала что часть первого этажа снимает Жак Пьер де Тробриан. Он занимал высокий государственный пост в новом правительстве и занимался надзором тюрем, казарм и многого другого. Лилианна не менее получаса ожидала молодого человека в просторном холле. Наконец Жак Пьер спустился. В этом опухшем, заросшем, хмуром человеке с грязными волосами и красными глазами, девушка с трудом узнала всегда элегантного, одетого с иголочки Тробриана. Видимо Жак Пьер хорошо отметил вчерашний праздник и не ожидал гостей. Несколько секунд он с раздражением поглядывал на девушку, но потом воспитание взяло верх. Он улыбнулся и предложил даме сесть, наскоро застегивая пуговицы сюртука.

Уже через час, благодаря настойчивости и стараниями Жак Пьера донья Сальваро робко входила в маленькую часовню, расположенную на территории тюрьмы. Священнослужитель уже закончил последний обряд, но Лилианне все таки позволили попрощаться с телом усопшего. Почему то раньше девушка думала что мертвый человек по внешнему виду в первый день после смерти не сильно отличается от самого себя живого. Но приоткрыв кончик льняной простони, закрывающей тело, Лилианна в ужасе отскочила назад. Нет, холодный, обтянутый кожей мертвец, с желтым лицом и впалыми глазницами был совсем не похож на дона Диего, хотя все таки это был он. Лилианна поспешно прикрыла тело простыней.

Ей отчаянно захотелось запечатлеть в своей душе совсем другой, дорогой сердцу облик. Подойдя к статуэтке Святой девы Марии девушка встала на колени. Небольшая белая фигурка, после праздника щедро украшенная цветами и подношениями, казалось, излучала тепло. Лилианна вдруг вспомнила как на гасиенде украшали дом и церковь к этому дню, как сама она исполняя роль хозяйки, одаривала слуг подарками. В Испании количество религиозных праздников было огромным. Они с радостью отмечали дни рождения и смерти всех святых и мучеников, почитаемых старцев и монахинь и многое другое. В декабре происходили два самых главных праздника года это день Непорочной девы Марии и рождество. И пусть в Англии рождественскую ночь тоже отмечали, но разве могло это сравниться с шумными веселыми праздниками этой обуреваемой страстями страны. И все таки милее сердцу было другое. Лилианна с тоской вспоминала торжественные проповеди отца, тихие рождественские ужины с родителями, шумные застолья в тетином доме, на которые съезжались все дети с семьями. Неизменные английские традиции. Елку, пряничный домик, индейку, чулок для подарков, веселые сценки из сказок, разыгранные детьми или шуточные рождественские песни. Нет, пожалуй, Лилианна ни за что не поменяла бы свое детство в Йоркшире на обеспеченную жизнь в доме настоящего отца. Хотя как знать, если бы время повернулось вспять и не было той дуэли, возможно дон Диего с мамой были бы самой счастливой парой на свете. Мысли девушки снова обратились к отцу. Если бы в первую встречу он повел бы себя по-другому, проявил бы терпение, душевную чуткость, рассказал об их родстве, намекнул на взаимные чувства все могло бы сложиться иначе.

Пилар

Лилианна очнулась, почувствовав что затекли ноги. Она с трудом встала с колен. Поясница болела, пальцы ног стало покалывать иголками, видимо девушка провела в такой позе не менее получаса. Оглянувшись, Лилианна с удивлением заметила небольшую фигурку, склонившуюся у алтаря. Она так сильно была погружена в свои невеселые мысли, что не услышала приход этой женщины. Оставаться в часовне больше не хотелось и девушка поспешно приложившись к холодному лбу дона Диего губами пошла к выходу. Вдруг женщина в черной потрепанной накидке охнула и без сознания распростерлась на полу. Лилианна тут же подбежала к незнакомке и положив ее голову себе на колени, попыталась привести ее в чувства.

– Что с вами? Вам чем-нибудь помочь?

– Нет, спасибо. Такое бывает, – тихо прошептала женщина, опустив глаза.

Такое бывает. От голода, поняла Лилианна. Но в слух обе этого не сказали. Девушка помогла своей спутнице подняться и пересесть на скамью.

– У вас что-то случилось? Может я смогу помочь? – тихо спросила Лилианна. Женщина всхлипнула, закрыв лицо руками. Уже через несколько минут Пилар, рассказала молчаливой слушательнице свою невеселую историю.

– Я родилась в поселке Гарнитьера, недалеко от окрестностей Мадрида. В отличие от большинства девушек я вышла замуж по любви за кузнеца. Ах, как красив был Идальго! Высокий, сильный, веселый. Он был хорошим мастером и мы ни в чем не нуждались. Нет, богато мы конечно не жили, да и кто жил в достатке при короле Карле и Годое? Но на столе всегда была еда и мои малыши, а их было уже трое, имели и обувку и одежду. Как же мы любили друг друга и наших мальчиков! Идальго мог часами возиться с ними во дворе или брал в кузню, обучал ремеслу. Когда пришли французы, мы выжидали. Мне так, что Бурбоны, что не Бурбоны все едино, был бы мир, да лад. Но Идальго с его горячей кровью быстро принял идею освобождения. Господи, с каким жаром я молила его не уходить из дому, как цеплялись мальчишки за его куртку… – воскликнула Пилар. Она снова закрыла руками лицо, но уже не рыдала, а сидела молча раскачиваясь из стороны в сторону.