Текст книги "Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века"

Так летом 1944 года Дора Ивановна оказалась на Урале, в те годы Молотовской области, а ее семья и тысячи других болгар приобрели статус спецпереселенцев.

В поселке Углеуральский жила Дора, как и все высланные, в бараке, а работать ее определили в угольную шахту. Это была тяжелая, мужская работа. Об этих и последующих событиях интересно было прочитать в статье Ираиды Ивановны Родионовой, ученицы Доры Ивановны, в газете «Соликамский рабочий» от 21 января 2005 года. Небольшие цитаты из этой публикации помогут лучше представить события того времени.

«Дора Ивановна стала работать в шахте сначала навалыцицей, а потом навало-отбойщицей. Тяжелый, изнурительный труд по 12 часов за 500 рублей в месяц и литр спирта! За десять месяцев Дора стала передовиком, и ее направили в Кизел на слет стахановцев».

Рядом с болгарами работали узбеки, они оказались здесь в начале войны: «Их появление на Урале связано с тем, что значительная часть мужского населения была призвана в действующую армию, а из западных и центральных районов СССР эвакуированы десятки предприятий, для которых были необходимы рабочие руки».

По словам Доры Ивановны, они плохо знали русский язык, очень тяжело переносили суровый уральский климат.

Дора Ивановна: «Они старались работать, все говорили, что вот заработаем денег и домой вернемся. Один такой узбек с нами рядом работал. А потом погиб – несчастный случай был, они плохо разбирались, как с техникой работать. Им, как и нам, никто не объяснял технику безопасности. Даже не могу понять, почему так было».

Стоит обратить внимание на условия жизни рабочих из Средней Азии, чтобы попытаться только представить, в каких условиях жили рядом с ними, вольными людьми, спецпереселенцы: «Многие рабочие ехали на холодный Урал без зимней одежды и обуви, к прибытию такой массы людей оказались не готовы и предприятия: где-то не были подготовлены общежития, кому-то не хватало одежды и продуктов питания. Например, на строительстве металлургического завода в Челябинске „трудармейцы“ вынуждены были днем и ночью плести из ивняка щиты, которые устанавливались на деревянном каркасе, а пространство между ними заполнялось талой глиной, которую добывали из-под двухметрового слоя мерзлого грунта. А в Орске „трудармейцы“, работавшие на местной ТЭЦ, были размещены в темных, грязных и неотапливаемых землянках. Вообще же подавляющая часть рабочих из Средней Азии в первые годы войны жили в наскоро сколоченных бараках с буржуйкой в центре, которая едва согревала помещение»³.

И хотя речь здесь идет не о Молотовской области, думаю, что и здесь условия жизни и труда для рабочих были те же. Дополняет представление о жизни поселка в те годы и следующая цитата – речь идет о поселке Губаха, рядом с которым была станция Половинка: «Жили губахинцы в войну на одной картошке. Хлеба мало: детям и пенсионерам – 250 граммов в сутки, рабочим – 800 граммов, шахтерам —1200 граммов. Меняли вещи на картошку, таскаясь с санками по деревням, порой за десятки километров. Маленькое ведерко картошки стоило 400 рублей, большое—600. Буханка коммерческого хлеба—200 рублей. Ели лебеду, корни камыша, крапиву, пиканы, стебли молодого хвоща».

А в это время родные Доры Ивановны, оказавшись в Соликамске, не знали ничего об ее судьбе, не знали, что с ее отцом.

Дора Ивановна: «Отца отправили в Рыбинск в трудовую армию. Там он тяжело заболел, после перенесенной операции работать не смог. Чтобы выжить, собирал милостыню, ходил по помойкам. После настойчивых просьб его, измученного, больного, отправили в Соликамск, где жила жена с парализованной матерью.

Бабушка – ее парализовало по дороге из Крыма – в Соликамске заболела тифом, оказалась в тифозном бараке. В этот барак никто не хотел идти ухаживать за больными, по документом начальство разыскало меня на станции Половинка, и так я тоже оказалась здесь, рядом со своими родными. Папа приехал к нам позже. Нас поселили в поселке Карналлитово, в трех километрах от города».

Приезд Доры Ивановны в Соликамск со станции Половинка, скорее всего, не был вызван необходимостью ухаживать за больной тифом бабушкой. Дело в том, что была принята директива НКВД СССР от 9 августа «О соединении разрозненных семей крымских болгар, греков и армян». Так что ошибаются и сегодня Павловы-Вербовы, думая, что Дору Ивановну привезли в город, потому что никто не хотел идти в тифозный барак. Жалости властей здесь нет и в помине.

Вербовы оказались в Карналлитове. Поселок Карналлитово имеет такое название по минералу; как и сильвинит, оба используются для производства минеральных удобрений. Месторождение калийных солей осваивалось в Соликамске с конца 20-х годов прошлого столетия. Начиная с этого времени поселок – место, где располагались бараки для спецпереселенцев, закрытые зоны. В 30-х годах прошлого века деревня Чувашино, что была на этом месте, была «поглощена» бараками для сосланных. Украинцы, белорусы, русские, поляки, немцы – все они прошли Караналлитово. И сегодня многие из горожан, дети сосланных, говорят: «Мы, карналлитовские…»

Место здесь болотистое, близко вода, малопригодно оно для огородов. Прямо в поселке раньше собирали клюкву, но спецпереселенцы и эту землю «облагородили» – выращивали овощи. От них местные научились выращивать на Урале огурцы, помидоры, лук, капусту.

Здесь была начальная школа, амбулатория, детсад. В этом плане Вербовым все же повезло, многие из их земляков оказались в лесных поселках за сотни километров от Соликамска.

Дора Ивановна: «Мы должны были отмечаться в комендатуре. Очень строго за нами следили. Однажды мне надо было нужно поехать в Пермь по работе, на курсы, просила у коменданта, фамилия его была Анкушин, он был местный, соликамский, меня отпустить. Он не разрешил, потом специально меня проверял, уехала я или нет».

Начало жизни Вербовых на Урале похоже на истории и других болгарских спецпереселенцев.

Вспоминает Екатерина Петровна Падерова: «Нашу семью разделили, мой папа оказался в Соликамске, в Боровске его мать, наша бабушка, брат папы – в Перми, на станции Половинка. Когда бабушка умерла, папу комендант не отпустил ее хоронить. Очень его просили! Но тот не отпустил. Это был комендант Белов, мои родные так его плохо вспоминали, много он их обижал и унижал, называл врагами, упрекал, что они немцам помогали, не считал за людей».

Дора Ивановна: «Местные по-разному к нам относились, и плохо тоже, обзывали врагами, даже в школе некоторые учителя, сами из раскулаченных, нас врагами считали: „Вы кто? Спецпереселенцы!“ Кто-то просто боялся нас жалеть, помогать нам».

Екатерина Петровна Падерова: «Плохо нас местные встречали. У папы был брат, на пять лет младше папы, у него было высшее образование, он был учитель истории, он так говорил, что местных специально настраивали: это привезли врагов. Когда болгар высаживали из вагонов, в них местные бросали камни, комья земли, грязь… Дядя это очень тяжело переживал, позже, когда можно было идти в школу преподавать историю, он принципиально не пошел работать по специальности, ушел работать на железную дорогу. А еще я сама помню, как было в годы моей учебы в школе (послевоенные годы. – Н.К.), со мной училась девочка-немка – Адель Марбах, в ее семье было трое детей, отца у них не было, жили они в страшной бедности. А подруга у нее была русская – Надя Ершова, у нее отец на фронте погиб. Как они немного поссорятся, Надя кричала девочке-немке, что она фашистка… А та что? Ничего ответить не могла…»

Дора Ивановна: «Жили мы в бараках, очень бедно, голодно, в страшной тесноте. Многие из наших работали на заготовке торфа, была такая организация – Гортоп, так вот она занималась заготовкой торфа. Торфяники были недалеко от города, вырезали торф из болота, сушили, зимой он шел на топку. Платили мизерную зарплату, чтобы только от голода не умереть. А меня отправили работать на пимокатную фабрику, там катали валенки. Она была напротив городской колокольни, за рекой. Очень тяжело там было работать, там же кислота была в чанах, она испарялась, мы в обмороки падали, травились этими испарениями». Сохранилась справка о работе Доры Ивановны на пимокатной фабрике.

Питание было очень плохое, картошки у нас не было, покупали не картошку у местных, на нее денег не было, покупали картофельные очистки по 90 рублей ведро. Вроде и лес недалеко, а там грибы, ягоды, но мы же лес не знаем, грибы тоже не знаем».

Екатерина Петровна Падерова: «Очень тяжело мои родные привыкали жить на Урале. Климат не тот, они же не видели таких холодов, очень страдали от морозов. Был у нас дедушка, красавец, высокий, с такими усами черными, настоящий болгарин. Он на Урале очень тосковал, зима суровая, долгая, солнца мало. Рано умер, просто от тоски по родине.

Маму вначале отправили работать на разгрузку вагонов с углем, это на бумком-бинате. Рядом с ними работали пленные немцы. Морозы были страшные, немцы в такие дни не работали, это по конвенции какой-то им разрешалось. А наших никто от работы не освобождал, в любой мороз работали… Потом для мамы такое счастье было, когда устроилась работать в детский сад нянечкой, очень дорожила этой работой».

Дора Ивановна пришла работать в школу 1 октября 1945 года. Когда она оказалась в Соликамске, то комендант, Анкушин его фамилия была, по документам узнал, что у нее есть педагогическое образование, что она знает немецкий язык. И так она оказалась в нашей школе.

Дора Ивановна: «Привели меня под конвоем в школу, иду по коридору, с милиционером, дети смотрят… Зашла в кабинет директора, а директором в те годы была Нина Ивановна Белых – такая хорошая женщина! Она говорит охраннику, чтобы он вышел, стала со мной разговаривать. Она меня очень жалела, помогала, подкармливала, хотя и у самой не очень с продуктами было. Мне надо было ходить на работу из поселка Карналлитово. А зимы тогда такие холодные были – 40–50 градусов мороза! Учились же во вторую смену, уроки, совещания – до 11 часов вечера. Один раз иду и встретила волка, он овечку тащил на спине, а я не поняла сразу, что это волк. Директор Нина Ивановна Белых, она за речкой жила, меня иногда в морозы у себя оставляла ночевать, а когда сама в Пермь по работе уезжала, я с ее детьми оставалась, печку топила, кормила их.

В те годы в школе был прекрасный коллектив учителей. Здесь работали местные, соликамские, но были и те, кто был выслан как политический. Конечно, мне было трудно начинать работать, но мне помогали. И очень многому я научилась в своей работе от Софьи Михайловны Плотниковой. Она была выслана из Ленинграда, точнее, ее муж был выслан в Соликамск как политический, а она приехала к нему. Была выпускницей института благородных девиц, хорошо знала языки – пять языков, музыку. И была редкой души человеком. Меня учила преподавать немецкий язык, помогала готовить уроки. В школе всегда требовали проводить открытые уроки, в те годы тоже так было. Один раз было так, я веду открытый урок, а она у меня на уроке была, сидит на последней парте, смотрю, она плачет. А испугалась, может, что не так делаю, ошиблась, урок закончился, я – к ней! Спрашиваю, что случилось, почему вы плачете, что я не так сделала? А она мне отвечает: „Я плачу, потому что я сама бы так урок провела, как ты, так бы все сделала…“»

Дора Ивановна (в центре)

Дора Ивановна

Дора Ивановна с классом

Дора Ивановна Вербова

Вот как вспоминает о молодой учительнице немецкого языка ее первая ученица: «Прошло почти 60 лет, а я до сих пор помню свою учительницу немецкого языка и первую встречу с ней. В класс вошла красивая девушка. В то время в школе работали в основном пожилые учительницы, и мы обрадовались, что новенькая – такая молодая! Внимательно осмотрев нас, девушка сказала: „Давайте знакомиться: я – Дора Ивановна Вербова, ваш классный руководитель. Буду учить вас немецкому языку“. Добрый взгляд, спокойный голос, сдержанность покорили нас. Мы, озорные, непоседливые, влюбились в нашу Дору Ивановну. А как интересно было на ее уроках! Она сумела увлечь нас, показать, как интересен иностранный язык, который мы, дети войны, ненавидели, потому что это был язык фашистов.

Мы с удовольствием принимали все ее предложения. Дора Ивановна была молода, энергична. И хотя старалась казаться строгой и сдержанной, мы порой замечали в ней желание попрыгать вместе с нами, поиграть, иногда не сдерживалась и смеялась от души.

Мы с удовольствием учили стихи, песни, а в 7-м классе поставили спектакль „Красная шапочка“ на немецком языке. Это был настоящий праздник! Дора Ивановна договорилась с директором мясокомбината, и нам выписали на ужин печень, легкие и даже кишки. Мы отоварили свои талоны на продукты, картошку принесли из дому. Ужин после спектакля был шикарный!»

А ведь ученики в те годы – это, можно сказать, тоже были дети своего времени. Вот только три судьбы:

Антонида Васильевна Жуланова (Бирина), 1925 года рождения. Закончила семь классов школы № 1. Из семьи высланного из Чернушенского района (юг Пермского края) кулака. По доносу близкого родственника отца их семья была раскулачена. В четыре года Тоня лишилась родного дома. После долгих мытарств семью несколько раз переселяли с места на место, они оказались в Соликамске. Благодаря крестьянской хватке отца жили скромно, но не голодали: огород, позже – корова, отец работал и здесь председателем сельхозартели.

Надежда Андреевна Пантелеева (Мичкова), 1933 года рождения, из учительской семьи. Мама учительница начальных классов в школе № 1. Отец преподавал в учительском институте (сегодня педколледж Соликамска), в 1943 году был призван на фронт. Погиб в первом же бою в 45 лет. Старший брат, Борис, выпускник школы 1941 года, был на фронте. Младший – Глеб не попал на войну по возрасту. Его одноклассник Степанов был рожден в декабре, Глеб – в январе. Один месяц разницы. Он определил судьбы ребят. Глеб остался учиться, а его одноклассники ушли на фронт прямо из 10-го класса. Призвали в армию еще учеников, они учились в 10-м классе. Как жила эта семья? На зарплату матери, пенсию за погибшего отца, которую давали на двоих детей, которым не было 15 лет.

Я думаю, что краткое знакомство с бывшими учениками убеждает – они имели не простые судьбы, знали и голод, и страх за родных, и потери близких. Были среди них и эвакуированные дети из Ленинграда. Они уехали из города только в 1946 году.

В те годы школа еще располагалась в нескольких зданиях: здание самой школы было госпиталем всю войну. Дети учились в 2 смены, сидели по трое за партами, не было тетрадей, не хватало учебников.

И не каждый учитель мог тогда стать любимым, как Дора Ивановна.

В 1945 году в школу пришел молодой офицер – Сергей Павлович Павлов. Это был высокий, статный, чернобровый красавец. После ранения на фронте он лечился в госпитале в Перми, тогда в Молотове, а потом для окончательного восстановления здоровья Сергея Павловича отправили в Соликамск, на работу в школу. В те годы в школах велось военное дело, дали ему еще уроки физкультуры.

Дора Ивановна: «В войну в школах вели военное дело, и часто учителя были из военных, раненые офицеры. Прислали и к нам в школу офицера – молодой, красивый, он был ранен, контужен, лечился от ран в госпитале в Перми. Пришел в нашу школу, а у нас были учительницы – молодые девушки. А женихов тогда было мало, все же на фронте, а сколько погибло… Вот эти девушки забегали, ему внимание стали оказывать, а у них же дома свои, картошка, стали его приглашать домой, на вечеринки, просто в карты вечером поиграть. А он на меня обратил внимание, стал за мной ухаживать, все меня просил разрешить до дома проводить. А куда моя дорога домой? В барак, я же спецпереселенка. Я его, наоборот, стала избегать, прятаться, чтобы домой одной идти. Убегу через заднее крыльцо из школы и одна домой иду. Но раз он меня подкараулил у этого крыльца. Деваться некуда, пошли вместе. Стал меня провожать, так мы и поженились. Хотя ему это грозило неприятностями, предупреждали, что могут отобрать партбилет. Я ведь тогда такая худенькая была, из одежды ничего хорошего не было. Я от голода в обморок падала, Сергей меня стал подкармливать, он же офицерские карточки имел, хлеб получал на него, еще какие-то продукты. Но пришлось ему за нас постоять, чтобы пожениться. „Не связывайся с спецпереселенкой!“ – так ему тоже говорили. И уже потом, перед регистрацией брака, было так, что в Усольлаге, куда он перешел работать, чтобы побольше получать, денег-то у нас обоих не было, говорили начальники, что ему лучше на мне, спецпереселенке, не жениться, будут неприятности, придется ему уйти с работы в спецучреждении. Поженились мы только после того, как из Усольлага сделали официальный запрос в Крым, выясняли, состояла ли я на службе у немцев. Ответ пришел, конечно, отрицательный, не помогала я немцам. Счастливая я, такой муж мне достался – ничем не обидел, на меня голоса не повысил».

Вспоминает Вера Сергеевна Анашкина: «Вообще эти истории о любви в те годы особые. В школе были девушки, которые влюблялись в политических, встречались с ними, и в городе же такие были еще до войны, на поселении, в ссылке, можно сказать. Были среди них образованные, интересные люди – как не влюбиться! И кто как поступал в этих случаях, потому что не одобряли эти встречи, тем более браки. Парторганизация грозила исключить из партии – партбилет положишь! Так было с учительницей молодой Е.П. Македоновой (участница Великой Отечественной войны, училась в сельскохозяйственной академии в Ленинграде, добровольцем ушла с 3-го курса на фронт, была ранена, вернулась на родину в Соликамск, работала в школе № 1. —Н.К.), хоть и был у нее жених – хороший человек, но политический. Так, кроме парторганизации, ее мама тоже воспротивилась этому браку. Не разрешила дочери выходить за него замуж. А была еще просто потрясающая история, это когда одна учительница, Ананьева, вышла замуж до войны швейцарца, „инспециалиста“ калийного комбината, а потом они вынуждены были расстаться, хоть и брак зарегистрировали, дети у них родились. Она такая умница, такая красавица была!»

Дора Ивановна: «Стали за речкой у одной учительницы квартиру снимать. Муж старался денег заработать, брался дрова людям пилить, колоть, да у него плохо получалось. Он же из Саратовской области, там печи соломой топили. Где ему научиться дрова колоть? Родились у нас близнецы – мальчики Глеб и Игорь. Только умерли они сразу, в роддоме тогда очень холодно было, морозы стояли, котельная не работала. Так наших деток и не уберегли. А потом сын Женя родился, дочка Вера, позже – двойняшки Галя и Володя. Все эти годы мы жили вместе с родителями, сестрой мамы – большая семья – девять человек! Как жили? Работали. Заочно я закончила Можайский педагогический институт. Мне и диплом выслали по почте, потому что как раз родились двойняшки.

Я каждое лето в лагерь ездила, трудовой, пионерский, отпуск не брала. Такзале-то уставала! Очень мне нравилась моя работа, никогда старалась не повышать голоса, ребята меня любили, и не было у меня плохих учеников».

Конечно, за столько лет работы в школе у Доры Ивановны очень много было учеников. Одна из ее учениц, выпускница 1959 года, даже живет с ней в подъезде.

Очень приятно было мне встретить еще одну ученицу Доры Ивановны – сотрудницу архива Любовь МихайловнуТравникову. Она оживилась, когда узнала, что мы пишем о Доре Ивановне, ее классном руководителе. Учась в параллельном классе со старшей дочерью Павловых – Верой, она тоже ничего не знала о том, что ее классный руководитель – высланная из Крыма болгарка. «Вот почему у нее такой легкий акцент, почему она говорит не так, как мы…» И продолжает: «Мы так любили Дору Ивановну, помню, как я сама для нее вышивала салфетку, тогда же подарки все делали своими руками. Очень она добрая была, никогда на нас голоса не повысила…»

Дора Ивановна: «Очень жалко папу, его никуда не брали работать, последние годы своей жизни он работал истопником в Сбербанке, топил котельную. Никак не мог он оправиться от тюрьмы, высылки, здоровье пошатнулось сильно. Они с мамой мальчика в войну спасли, еврейского мальчика, сына знакомого сапожника. Евреев во рву расстреливали немцы, а мальчик, ему было шесть лет, спасся, наверное, его просто люди повалили в ров. Вот он ночью выбрался из-под тел убитых, стал у села нашего прятаться, а потом к нашим пришел… Папа его спрятал, но это же ребенок, все равно на улицу стал выходить, папа его за болгарина стал выдавать. Соседи знали, кто это, но молчали. А раз он с соседским мальчиком Колей поехал на мельницу – кукурузу тот ехал молоть. Как его папа не отпускал! А мальчик говорит, что ничего, я просто прокачусь на лошади, вернусь быстро. Только обратно они стали возвращаться, наткнулись на полицейский патруль, там из района русский полицейский был, мальчика этого узнал, стал к себе звать, а он побежал… Полицейский – стрелять, убил его. Как папа плакал, когда его уже здесь вспоминал, он ему так часто снился…

И раз пришла я с работы, папа вернулся тоже из кочегарки, прилег и умер… Было ему всего 67 лет».