Текст книги "Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века"

У семей Малышевых-Карпик начиналась новая страница жизни. Жизни в эмиграции, для кого-то из них затянувшейся на несколько десятилетий, а для кого-то навсегда.

Эмигрантская беженская волна вынесла в Харбин огромное количество русских. В результате революции и Гражданской войны десятки тысяч белоэмигрантов осели в Харбине. Это были солдаты и офицеры, участвовавшие в Белом движении, члены и служащие правительств Сибири и Дальнего Востока, интеллигенция и самые обычные люди. Русское население Харбина было самым большим за пределами России. Каждый устраивался как мог. Но всех русских объединяло одно: опаленные Гражданской войной, пережившие крушение своего мира, пришедшие по льду Байкала, испытавшие мытарства морского бегства через Корею или перешедшие границу, как наши герои, через сопки, – все пережили большую драму. И это помогло многим семьям сблизиться и поддерживать друг друга. Поселившиеся на чужой земле раньше пускали «на бесплатный постой» вновь прибывших, помогали вещами, продуктами.

К счастью, глава семейства, Петр Семенович Малышев, сразу получил место в одном из приходов в Харбине. В церковном дворе был свободный домик, где и разместились все. Владислав Карпик был принят на работу в газету «Гуньбао». Маргарита Петровна устроилась преподавателем в подготовительную школу при Харбинском коммерческом училище, откуда ушла, когда родила в 1923 году дочь. Назвали новорожденную тем же именем, что носила ее мать, – Маргарита. Теперь в его семье было «две Маргаритки» и старшая дочь Нюся. Маргарита Петровна, занимаясь воспитанием малышки, зарабатывала еще и частными уроками с русскими и китайскими детьми. Кроме этого, она окончила курсы медицинских сестер. Примерно с 1924 года, когда КВЖД стала управляться совместно Китаем и Советским Союзом на паритетных началах, Владислав Карпик вновь вернулся на железную дорогу. Именно железная дорога стала для семьи судьбоносной – по ней Маргарита и Владислав прибыли в Харбин, она позволила продолжительное время безбедно существовать. По железной дороге возвратится через тридцать с лишним лет их дочь (моя прабабушка Маргарита Владиславовна) в СССР с сыном Витей. Не случайно поэтому в альбомах того времени сохранилось немало семейных фотографий на фоне железнодорожных станций, вокзалов и таких непохожих на нынешние деревянных вагонов пассажирских составов.

Уходя в поездку, Владислав отправлял с полустанков открытки-письма своим любимым Маргариткам. Их тоже сохранилось очень много: с видами китайских пейзажей, животных, сценами праздников, или на тематику религиозных праздников: «С Рождеством Христовым», «С Пасхой» и др.

Маленькая Маргарита, бабушка моей мамы, много помнила и хорошего и трудного из своего детства, да и многочисленные фотографии помогли ей сохранить в памяти харбинскую жизнь. О том, что в семье царили мир и любовь, говорят прабабушкины комментарии к фотографиям в старом альбоме, который, видимо, она оформляла в старости.

О том, что Маргарита росла окруженная заботой и вниманием, говорит и то, что до нас, праправнуков, дошла настоящая фотохроника ее взросления: от первых неуверенных шагов, детских шалостей – до очень привлекательной девушки…

Чего стоит одно то, что успешное выступление 10-летней Маргариты на «музыкальных курсах Барановой-Поповой по классу рояля, скрипки и пения», судя по газетным заметкам, проходившее в нескольких гимназиях Харбина, воспринималось в семье как величайшее событие. Сохранилось четыре вырезки из разных газет, извещающих о достижениях девочки: «Позавчера в гимназии Достоевского, по случаю окончания учебного года на Харбинских музыкальных курсах, состоялся праздничный концерт, который прошел с исключительным успехом <…> Концерт прошел двумя отделениями и начался хоровым номером „Приди ты, немощный“, который был исполнен учениками по классу пения Г.Г. Барановой-Поповой. Далее выступила ученица Карпик М., прекрасно исполнившая „Балладу“, муз. Бургмиллера. Все номера были выполнены с большой тщательностью и продуманностью. Остается отметить выступление Лю Сичжена, который исполнил китайские песни».

По воспоминаниям старожилов, культурный уровень русского населения Харбина был очень высок. Здесь насчитывались десятки школ, гимназий, реальных училищ, где, случалось, преподавали приват-доценты и даже профессора. Молодежь стремилась учиться, почти не было юношей и девушек, которые бы не имели среднего образования.

Русские и китайцы учились вместе. Делили в 1-м классе по половому признаку: мальчики – девочки. Позже, уже во 2-м классе, стали обучать их вместе.

Маленькая Маргарита запомнила празднование китайцами Нового года, продолжавшееся две недели, яркое, с живописными шествиями, масками, драконами, хлопушками; рикши-велосипедисты, извозчики на улицах, такси; яркий шелк на китаянках благородного происхождения. Уже во втором классе она знала китайский не хуже русского благодаря дружбе с местными ребятишками и совместному с ними обучению. В школе, а затем в гимназии она учила еще и английский.

Русские, как и китайское население, в повседневной жизни питались рисом и рыбой. Рыбы в Сунгари было много, ее продавали на китайских рынках, в лавочках прямо живую, из бочек. Русские охотно покупали, а китайцы предпочитали более дешевую, морскую. Тот факт, что семья Карпик никогда не покупала морскую, свидетельствует, что они не бедствовали. Да и с фотографий на нас смотрят хорошо одетые люди. Совсем иначе выглядят родители по линии папы, сибиряки-крестьяне, жившие в те же годы в России: в грубых дырявых сапогах, в стеганках с клочками ваты, высовывающейся из рукавов. То есть уровень жизни у наших родственников в Харбине был несравним с тем, как жила советская «коллективизированная» деревня.

Специалистам на железной дороге неплохо платили, да и кое-что осталось от родительских украшений, привезенных из России. Был другого характера «голод» – тоска по России, той, дореволюционной. Скучали по природе, по привычному окружению, по родным улицам, где прошли детство и молодость. Здесь, в Харбине, все оставалось чужим, особенно донимали пыльные бури, затягивающиеся на несколько дней. Ветер, бьющий песчинками, был такой силы, что их домик, побеленный по южнорусским традициям, превращался в коричневый. Это песок вбивался в стены, меняя известковую белизну на грязную охру.

Но было много и красоты в харбинских окрестностях. Маргарита Владиславовна тепло вспоминала Сунгари, где летом купались в теплой желтоватой воде, а зимой катались на экзотическом транспорте «тяни-толкай» – сани приводятся в движение за счет силы рук и крюка для отталкивания от гладкой поверхности льда. Из лакомств запомнились ей сладкие яблоки, сваренные в сиропе и нанизанные на прутики, их продавали на всех перекрестках, а еще мороженое «Пенго».

Большие изменения в жизнь харбинцев внесла оккупация японцев и создание в 1932 году государства Маньчжоу-го. Начались репрессии по отношению к недовольным режимом, иногда исчезали знакомые. Тревога и страх не покидали их в продолжение всех лет существования Маньчжоу-го. Семья Карпик также ощутила перемены: ухудшилось материальное положение, потому что Владислав ушел с железной дороги. Как человек принципиальный, он не захотел служить японцам. Несколько лет семья жила за счет частных уроков Маргариты Петровны, она работала в богатых домах русских эмигрантов. Кроме этого обучала китайских граждан русскому языку (в своей автобиографической справке, она пишет, что еще в 1929 году она окончила специальные курсы по преподаванию русского языка китайским гражданам).

Маргарита Владиславовна успешно училась в гимназии, хорошо разговаривала на русском, китайском, английском. От отца знала и польский. Была общительна и всеми любима. А к 17 годам превратилась в красавицу и модницу. Судя по многочисленным фотографиям с надписями: «На память милой Маргаритке», поклонников у нее было достаточно. 14 января 1940 года получила аттестат, подтверждающий, что «предъявительница сего аттестата Карпик Маргарита Владиславововна, состоящая в подданстве Маньчжоу-Ди-Го, родившаяся 4 января 1923 года, закончила в декабре месяце 1939 года при отличном поведении полный курс женской гимназии имени М.А. Оксаковской».

Однако была в ее жизни тайна, которую, не возьмись я за исследование, никто из внуков Маргариты Владиславовны (моя мама, ее сестры Ольга и Рита), а тем более мы, правнуки, так никогда бы и не узнали. Выяснилось, что отец нашего деда был казнен в СССР. Он был на 15–16 лет старше Маргариты. Дед, Виктор Орловский, никогда не хотел говорить о нем. Была страшная печать запрета на эту тему. Мама только от бабушки, Маргариты Владиславовны, слышала его фамилию и то, что он был казнен вместе с атаманом Семеновым. Мне же эта фамилия – Родзаевский – помогла установить и некоторые причины того, почему он был казнен.

Из Интернета я узнала, что в мае 1931 года в Харбине был создан учредительный съезд так называемой Русской фашистской партии (РФП), которую он, Константин Родзаевский, и возглавил, став вождем молодого поколения эмиграции. Он бежал из СССР в 1925 году и «вел активную антисоветскую деятельность». В начале 1930-х годов в РФП состояло 4 тысячи членов. Она выпускала свои газеты и журнал.

Факт, возможно, малоприятный, но история – не изложение череды красивых эпизодов. Сын Родзаевского, Виктор, рожденный Маргаритой в 1945 году, отца не знал, его воспитал отчим. Про родного отца Маргарита запретила говорить, хотя уже в зрелом возрасте он как-то, будучи чем-то раздосадован, проговорился, что отец его – «вождь русских фашистов и был повешен вместе с Семеновым».

Никто не воспринял это всерьез, подумали, что тот – пособник фашистов, а может, и просто пострадал, как и многие в те годы, ни за что.

Оказалось, все куда неожиданнее. Константин Родзаевский (а по некоторым другим источникам Родзиевский) был лидером крупнейшей фашистской партии в среде русских эмигрантов. Проходил по одному делу с атаманом Семеновым, который в конце войны попал в плен и повешен в Москве по приговору суда¹.

Например, я нашла о нем следующий текст:

«Ближе к 1945 Родзаевский искренне стал считать, что советский режим эволюционирует в сторону русского национализма. Такое мнение сложилось в силу того, что в высших слоях власти СССР к концу 30-х – началу 40-х в результате проведенных чисток практически не осталось „международных ленинцев“. Кроме того, в годы войны выросла роль Русской Православной Церкви в решении политических вопросов. Его вера в перерождение советского строя дошла до того, что после окончания Второй мировой войны он дал согласие на возвращение в СССР. Однако ожидания Родзаевского не сбылись. Вместо обещанного ему трудоустройства в качестве журналиста в одной из советских газет его арестовали и поместили в камеру на Лубянке. С 26 по 30 августа 1946 года проходило открытое заседание Военной коллегии Верховного суда под председательством В.В. Ульриха. Судьи не стали обременять себя детальным изучением обстоятельств дела, установлением смягчающих вину обстоятельств. Обвинительный приговор в отношении Родзаевского и его ближайшего соратника Л.П. Охотина был заранее предопределен. И уже 30 августа 1946 в 23–00 часа Родзаевский был расстрелян в лубянском подвале»².

То, что в семье Маргариты Владиславовны считали, что Родзаевского повесили, вполне объяснимо: информация о казни Семенова через повешение была широко известна через средства массовой информации. А поскольку Родзаевский проходил по одному с ним делу, им вполне логично было предположить, что и он был казнен тем же способом. Узнавать же что-то о судьбе отца своего ребенка было бы безрассудством: всех эмигрантов, так или иначе связанных, пусть даже косвенно, с фашистами, советские службы преследовали. После этого совершенно понятным становится стремление семьи Карпик вычеркнуть из памяти имя отца родившегося малыша.

Маргарита росла в большой любви

Мой дед появился на свет 5 марта 1945 года, а в метрическую книгу был занесен только в январе 1946 года. Зная большую аккуратность во всем, а особенно в отношении к разного рода документам (ведь удивительно богатый семейный архив был сохранен до наших дней не случайно), можно предположить, почему не торопились засвидетельствовать рождение сына Маргариты Владиславовны, а сделали это почти через год. В графе сведений о родителях фигурирует только мать. В другом документе, в «Свидетельстве об усыновлении» мы нашли еще один интересный факт – изначально сыну Виктору было дано отчество деда Владислава. Назвать его Константиновичем – значило подвергнуть опасности всю семью.

Интересную информацию нам дала Надежда Орловская, сноха Маргариты Владиславовны. Оказалось, что она давно знала о тайне рождения своего мужа. Знала от своей свекрови, которая призналась ей уже в 2000 году, что это действительно был «важная фигура в фашистской партии». Но, конечно, не это ее, молодую и красивую официантку при железнодорожном ресторане, где она работала, пленило.

«Он был удивительно интересным человеком, какие стихи читал, какие розы дарил! Буквально на руках носил. Не полюбить его было нельзя. Льстило, что именно ей он, любимец всех незамужних женщин Харбина, отдал предпочтение. Словом, потеряла голову. Ни о каких политических последствиях просто и подумать не могла. Он рад был предстоящему рождению ребенка, подарил ей дорогую меховую шубу и золотой кулон, был удивительно нежен и заботлив». Могла ли она, безумно влюбленная девочка, задуматься о причинах его популярности, о его газетных статьях, которые шли со страниц газет по поводу будущего России… И еще нам было интересно сравнить фотографии Виктора Орловского уже в зрелом возрасте с фотографией предполагаемого отца, что мы и сделали, найдя снимок Константина Родзаевского в Интернете. (В семейном архиве, по понятным причинам, его нет.)

Зачем мы пытаемся установить истину? Дед Витя до сегодняшнего дня не хочет об этом говорить. Но семейную историю, настоящую, не придумывают по своему усмотрению. Независимо от наших предпочтений и оценок, она была и остается пройденной дорогой…

В 1951 году Маргарита Владиславовна после своей, изначально обреченной первой любви вышла замуж за Виктора Матеушевича Орловского, инженера по образованию. Сразу же было оформлено усыновление. Мальчик больших изменений в своей жизни не почувствовал, кроме того, что его воспитанием теперь занималась больше бабушка, Маргарита Петровна. В 1950 году умер дед, Владислав Иванович Карпик, который определял, по сути, весь уклад жизни семьи. Маргарите Петровне надо было решать, как жить дальше. Дочь работала в меховом отделе магазина «Витензон» при Железнодорожном кооперативе, зять на железной дороге, семья не бедствовала. Но ситуация в городе серьезно изменилась. Эмигранты покидали Харбин. К началу пятидесятых весь Китай уже стал коммунистическим. Кто-то определил для себя местом жительства Америку (так решила сестра Маргариты Петровны – Конкордия), кто-то – Австралию (сестра Раиса).

А Маргарита Петровна решила возвращаться на свою историческую родину. Именно она определила, где жить семье дальше.

Харбин ей был дорог, но он отнял у нее любимого и очень надежного спутника жизни, Владислава Карпика. Даже рядом с дочерью и внуком стало тоскливо на чужой земле. В альбомах между фотографиями появляются стихи о смысле жизни, о России, выписанные, видимо, из сборников харбинских поэтов разных лет:

 
Я живала под крышами разными:
Черепичной, железной, бамбуковой,
Жизнь текла не обычными фазами,
А контрастными – счастьем и муками.
 
 
В разных бегствах и эвакуациях
Научилась бросать все любимое,
Научилась с людьми расставаться,
Постигать с полуслова незримое… ³
 

Кроме этих стихов для комментариев к фотографиям в альбомах она использует стихи Арсения Несмелова, Нины Завадской и других поэтов. Нам немало пришлось потрудиться, чтобы найти этих авторов. Потому что мы сначала думали, что это ее стихи. Тем не менее очевидно, что Маргарита Петровна была человеком, любящим литературу. А обращение к эмигрантской поэзии свидетельствует о жившей в ее душе тоске.

И она решила вернуться в Россию, домой… Собрала документы на выезд в СССР. Маршрут возвращения был выбран, как и многими русскими харбинцами, один – через освоение целинных земель.

Привыкшая жить в хороших условиях, Маргарита Петровна понимала, что вся семья подвергается серьезным испытаниям. Что могло ее остановить? Орловские не очень стремились в неизвестную им Россию, но возражать матери было трудно. И вот, получив визу, 9 июня 1955 года, в теплушках с надписью «Люди» они выехали из Китая. Виктор Орловский, который к этому времени завершил первый год обучения в харбинской гимназии, хорошо помнит свои впечатления от дороги. Рассказывает, что было очень красиво, кругом сопки, покрытые лесом. Поезд шел медленно, подолгу стоял. На больших станциях задерживался на день-два. Успевали сходить в баню и даже в кино. Никто не знал о точном времени отправления. Несколько раз родители, большие любители кино, отставали, догоняли своих на других поездах. Бабушка возмущалась, но потом все повторялось снова.

Запомнился Вите эпизод, когда проезжали мимо стада коров, пасущихся близ железнодорожного полотна, один из пассажиров успел подоить корову и догнать с бидончиком состав. Питались в пути сухой копченой колбасой, на остановках покупали картошку. Горячая вода была бесплатной. На станциях продавали пирожки с ливером.

В вагоне были наскоро сколоченные дощатые нары в два этажа. Половина вагона занята вещами, в другой половине размещались люди.

В конце июля прибыли к месту назначения. Согласно удостоверению № 4697, «Министерство совхозов СССР направляет Орловского Виктора Матвеевича [вместо Матеушевича в документе уже значится «Матвеевича», так, видимо, светским чиновникам было привычнее и удобнее] с семьей в распоряжение Калмык-Кульского совхоза Акмолинской области Молотовского района».

Поселили в здании школы, где уже было размещено несколько таких же, прибывших из Харбина семей. В.М. Орловский был определен бригадиром строителей, собирающих щитовые домики. Женщины не работали. Было трудно – удобств никаких, вода привозная. Да и изначально целина была выбрана семьей как трамплин для возвращения на родину, а не как способ «искупления эмигрантами своей вины».

Уже к сентябрю семья переехала в Новосибирск, где жили родственники В.М. Орловского. Ютились первое время в землянке, потом построили насыпной домик (стены из двух слоев досок, между которыми навалена земля). В зимнее время в Сибири такое жилье плохо удерживает тепло. Было тяжело. Но через несколько лет построили вполне приличный дом. Из школьной жизни этого периода Виктор Орловский-младший помнит, что первое время его дразнили одноклассники, правда, для него совсем не обидным словом «гимназист». Причиной была его гимназическая форма, в которой он обучался еще в Харбине. Кличка отлипла после того, как он парировал: «А Ленин тоже был гимназистом». Тут уж, действительно, не подразнишь – так и Ленина можно обидеть! Закончил Виктор среднюю школу, затем сельскохозяйственный институт – образование в семье всегда было ценностью. В.М. Орловский работал на заводе Чкалова, но его не допускали в секретные цеха, подвергали различным проверкам. Маргарита Владиславовна работала в школе, в детском доме. Скончалась в 2001 году. С приездом в СССР прервалась связь семьи и с зарубежными родственниками.

Завершая работу, почти с сожалением расстаюсь с героями своего повествования, такими теперь родными, а вчера еще совсем незнакомыми… В этом и есть, думаю, главный смысл всех моих усилий. Более того, мама твердо решила начать поиски родственников (теперь уже детей и внуков Конкордии и Раисы) за рубежом, уехавших в свое время в разные страны.

¹ Жарова Л.Н., Мишина И.А. История Отечества. М., 1992. С. 325.

² По материалам сайта «Большая энциклопедия русского народа»: http://www.rusinst.ru.

³ Стихи Виктории Янковской цит. по: Харбин: Ветка русского дерева: Проза. Стихи. Новосибирск, 1991.

Фактория Сым – территория жизни?

Антонина Вахрушева

Школа № 47, г. Енисейск, Красноярский край,

научный руководитель Н.В. Ившина

Моя фактория Сым – национальное село. Здесь живут эвенки и кеты, представители коренных народов Севера, оказавшиеся в нынешних экономических условиях самой незащищенной частью населения Енисейского Севера. Общая численность населения в 2007 году 138 человек, из них кеты – 23 человека, эвенки – 17 человек, русских – 98, из них староверов – 80 человек. Редкие приезжающие иногда называют местных жителей «аборигенами». Мне за них обидно, но по большому счету это так, они отличаются от других людей своим поведением, характером, нормами жизни, ведь цивилизация больших городов нам недоступна по разным, в том числе социально-экономическим, причинам.

Я – русская и коренная жительница фактории (прожила здесь 16 лет). Наша фактория является в буквальном смысле «рогом изобилия». Здесь можно заниматься сельским хозяйством, охотой, рыбалкой, сбором ягод и грибов, кедровых орехов. Можно заготавливать дрова на зиму, не имея специальных средств для передвижения – машин, мотоциклов, – все эти природные богатства находятся рядом, под боком.

Но здесь, в этом маленьком пространстве, остро стоят проблемы демографии, здравоохранения, миграции, здорового образа жизни, правопорядка, образования. Везде вроде налаживается жизнь, но у нас она замерла и течет по своим неписаным законам. Здесь мы оказались затерянными во времени.

Самые ранние сведения о Сыме я нашла в исследованиях и описаниях Г.Ф. Миллера, относящихся к XVIII веку. «Кроме них к Енисейску уже были приписаны две другие остятские волости, расположенные на реке Енисей и впадающих реках Касе и Сыме, которые впоследствии также были слиты в одну волость под названием Касовской и Сымской»¹.

Что же получило коренное население взамен интенсивного вторжения в свои исконно обжитые земли?

– коренные народы Севера сделали скачок из каменного века в более развитое общество, таким образом происходило взаимопроникновение двух культур;

– стала развиваться меновая торговля, хотя коренное население меняло в основном товары на пушнину;

– были переняты у русских вредные привычки, пьянство, курение;

– на сегодняшний день произошла почти полная потеря собственных традиций и национальной культуры.

Все вышеперечисленные факторы сказываются на жизни нашей фактории.