Текст книги "Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века"

Эту главу я писала, пользуясь подлинными документами городского архива 1920-1930-х годов: протоколами Сымско-Касского национального совета (1924), протоколами заседаний и общих собраний граждан родовых и общих собраний национальных советов, документов северного инспектора Е.С. Савельева по обследованию экономического состояния Севера (1924), обзорами работы национальных Советов (1924).

В этих документах я нашла убедительные примеры того, какие бурные события в этот период разворачивались в таком малонаселенном месте, как фактория Сым.

Дело в том, что я хотела понять, почему коренные жители Енисейского Севера (эвенки и кеты) оказались сегодня в таком бесправном нищенском положении, почему исчезли их традиционные занятия и промыслы.

Территория Сымской тайги до 1940 года относилась к Туруханскому краю. В 1925 году было проведено административно-территориальное деление Сибири, по которому Сымская тайга вошла в состав Восточно-Сибирского края (предшественник Красноярского края).

Отдаленность нашей фактории от городов и административных центров лишь на недолгое время задержала советизацию фактории. Опираясь на архивные материалы 1920-1930-х годов, можно сказать, что большие изменения в жизни коренного населения стали происходить именно в это время. Советская власть начала активно заниматься налаживанием контактов с местным населением. Все население Сымской тайги жило в стойбищах, отдаленных друг от друга на десятки километров, занималось рыбным промыслом, охотой, разводило оленей и менять в своей жизни ничего не хотело. Это подтверждается материалами из «Отчета поездки на Север врачебной экспедиции» Д.А. Кытманова в 1925 году (Кытманов – молодой врач, много времени отдававший обследованию коренного населения, в том числе района Сыма):

«Река Сым совершенно необследованная, устье ее находится в 8 верстах ниже деревни Ярцевой. На протяжении селений нет, и только у Кол окольного Яра [от сегодняшней фактории Сым 6 км] живет русский промышленник, из бывших политических ссыльных. В фактории мы были радушно встречены Сымскими тунгусами. Здесь находится туземное потребительское общество „Монокон-Бологон“, это единственная торговля по всей реке. Тунгусы проявляют в торговле большую инициативу. Председатель Правления, члены ревкомиссии – все тунгусы, только приказчик и счетовод – русские. С точки зрения экономической тунгусы Сымской группы производят впечатление сравнительно обеспеченных. Всех туземцев считают 135 душ».

Началась работа по вовлечению эвенков и кетов в «строительство новой жизни». В район Сыма пришли первые агитаторы, сюда направлялись экспедиции.

Представители новой советской власти хотели наладить быт, переселить всех кочевавших эвенков из традиционных чумов в дома. Что же из этого получилось?

На берегу реки Сым стояло несколько домов (фактория), в которых проживали русские, они продавали и обменивали добытую эвенками пушнину на товары первой необходимости. В 1924 году на месте нынешней фактории Сым был организован первый национальный родовой совет.

Вот выдержка из «Протокола заседаний Сымско-Касского национального совета» с резолюцией, адресованной временному председателю сымского рода Матвею Лапушкину:

«С получением сего предлагается Вам приступить к сбору туземцев, кочующих в районе Большого Порога (это на реке Сым), как сымского рода, так и всех остальных родов, для проведения общего собрания».

Это были первые общие собрания, и эвенки и кеты в то время, почти все говорившие на своем родном языке, вряд ли что-нибудь могли из них понять. Протокол именно этого собрания я в архиве не нашла. Взяла тезисы из другого выступления Е.С. Савельева, потому что могу предположить, что текст его доклада, скорее всего, не менялся и именно с ним он выступал во всех стойбищах и чумах.

«Инородческий тунгусский родовой съезд считает поступки царизма неправильными; русских рабочих и крестьян, свергнувших царя, съезд приветствует. НЭП считает необходимым в создании промышленности и хозяйства в разоренной республике. Что коммунисты – есть действительный защитник трудящегося народа, он стоит на защите пролетариата тунгусов. Он приносит благодарность за ликвидацию войны инструктору Савельеву за его заботливость и внимание к нуждам тунгусов».

Из этого абсурдного постановления 1925 года можно сделать вывод, что коренное население вряд ли понимало политическую обстановку в стране и идеология большевиков навязывалась мало понимающим ситуацию эвенкам и кетам. Жители Сыма ходили на собрания, не осознавая, что происходит, ведь в 1925 году все население Сымской тайги не умело ни читать, ни писать.

С первых дней советской власти на территории Сыма эвенков и кетов, объединенных общей формулировкой «тунгусы» (во всех документах и приказах их просто называют «тунгусы», не вдаваясь в тонкости), новые власти обложили массой налогов. Брали с охотников за добытого зверя на охоте, за дрова, налогом облагались даже собаки и олени. Советские сборщики могли отловить любого эвенка и взять с него все, что только можно было. И все это объяснялось нуждами молодой Страны Советов.

Следующая кампания развернулась за переселение эвенков из чумов в деревянные дома. Из обзора работы национальных советов Туруханского РИКа по протоколам обследования быта туземцев:

«Данные Сымско-Касского родового совета. Несмотря на сильные морозы, доходящие до 60 градусов и выше, несмотря на кочевой образ жизни, туземцы не имеют, абсолютно никто, хорошего зимнего чума, печей нет, обогреваются туземцы у костра, разложенного посередине чума. Бороться со всем перечисленным можно только путем переселения населения и постройки им домов».

Эвенки долго не могли отвыкнуть от кочевого образа жизни, не признавали кроватей, мебели. Старожилы Сыма вспоминают, что рассказывали об этом их родители. Старики жили в настоящих чумах. Многие видели, как один такой столетний эвенк сидел в чуме, курил длинную трубку и пел что-то вроде: «У-у-у». Переселение проходило очень тяжело, привыкшие к жизни в чуме разбирали печи, чтобы развести привычный для них костер, на котором можно было сварить мясо. Вся жизнь в чуме сотни лет проходила возле огня.

Вот сведения о жизни Сыма середины 1980-х годов из статьи «Тайны фактории Сым»: «Эвенки обитали не только на факториях, но и на стойбищах – сооружали для себя что-то наподобие хат из „разнокалиберных“ досок. Избы делались из досок разной толщины, потому что бревна не пилили (электричества не было), а „расщепывали“ с помощью клиньев и молотка. Возможно, эти „пиломатериалы“—то, что называется тес. Сквозь стены из этого теса всегда хорошо видно небо».

Так разруха, начавшаяся в головах первых революционеров, и применявшаяся политика советизации Севера в отношении коренных народов произвели свое действие. Людей вырвали из привычной среды обитания, и они до сегодняшнего дня так и не оправились от этого.

В дореволюционный период медицинская помощь коренному населению почти не оказывалась, на Енисейском Севере не было ни одной больницы, ни одного врача. Только в 1904 году в селе Туруханске была открыта участковая больница на пять кроватей. Об охране здоровья коренного населения говорить не приходилось, эпидемии оспы, тифа, кори, гриппа уносили большое количество людей. В отчете врача Мельникова можно прочитать:

«Наиболее губительными для них (туземцев) болезнями являются тиф и особенно оспа, при появлении которой инородец, обезумевший от ужаса, бросает чум с больными, имущество и бежит, спасаясь от нее, но смерть и тут преследует его, они умирают по дороге, сидя на санках, брошенные же больные гибнут от голода и стужи». Другой доктор, Кривошапкин, об этом сказал так: «В далекой, холодной, сумрачной стране гибнет человечество, не возбуждая ни в ком сострадания».

Приведу небольшую статистику, взятую из журнала «Сибирская Азия»: «В 1906 году умерло от заразных болезней 174 человека, в 1907 году—212 человек (главным образом от оспы), умерло от оспы ²/₃ всех жителей всего Севера».

Первая врачебная экспедиция по обследованию туземного населения состоялась в 1925 году. Она была организована по инициативе Совета Севера и началась 19 июня на пароходе «Кооператор».

Документы по поводу этой экспедиции, с которыми я столкнулась в Енисейском городском архиве в начале работы, поставили передо мной одни загадки. Возник вопрос: экспедиция была, но кто ею руководил?

В этих отчетах не было ни имени, ни фамилии врача, проводившего обследования жителей Сыма. Ответ на этот вопрос я получила только в Краевом архиве.

Оказалось, что руководил экспедицией врач Дмитрий Александрович Кытманов, сын директора Енисейского краеведческого музея. Он был предан Северу до самопожертвования. Он много времени проводил в тайге, в тунгусских стойбищах, и многие коренные жители были обязаны ему здоровьем, а то и жизнью. В его отчете главное – привязанность к суровому таежному краю, любовь и уважение к туземному населению.

«Цель экспедиции: оказание медпомощи местному туземному населению, обследование, ревакцинация, кроме того экспедиции поручено оказывать помощь русскому населению, которые будут встречаться на пути следования.

Экспедиция была из 3 человек. Что касается средств экспедиции, то они были распределены так: 347.19 к. на передвижение экспедиции, 371.50 к. на медикаменты и инструментарий. Снабжение экспедиции было из рук плохое»².

Кытманов выехал из Енисейска по реке Енисей, дальше маршрут пролегал по реке Сым, Подкаменной Тунгуске, и за четыре месяца им было обследовано все тунгусское население этих мест.

«Тунгусы были очень рады нашему приезду, с большим вниманием рассматривали расставленные на полках медикаменты – спрашивали их назначение и охотно давали себя осматривать. Тунгусы передавали, что давно просят об открытии у них больницы»³.

Действительно, фельдшерских пунктов, а тем более больниц в тайге не было.

Работа экспедиции выражалась в следующем: тунгусов приводили в амбулаторию, там им делался полный медицинский осмотр по выработанному плану. После назначения лечения лекарство им сейчас же делалось и вручалось.

С юмором описывает Кытманов встречи с тунгусами, происходившие во время экспедиции: «Надо сказать, что тунгусы большие любители покурить и знают толк в табаке. Покупают они дорогие папиросы и так называемый легкий табак, которого покупают большими партиями фунтов 10–15, а то и 20 фунтов. Большей частью курят трубку, постоянно держат ее во рту и выкуривают за день невероятное количество табаку. Так курят все мужчины, женщины и дети. Мы видели детей всех возрастов, начиная с 2-х лет, которые получали трубки от родителей. Вреда от курения в их представлении нет».

Ничего не изменилось и сегодня: все курят начиная со школы, считая это занятие нормой.

Для сравнения приведу данные, полученные через 9 лет, после экспедиции Кытманова, где можно увидеть, как быстро поменялся быт населения Сыма в худшую сторону.

Из обзора работы национальных советов Туруханского РИКа по протоколам обследования быта туземцев за 1934 год:

«Быт туземцев Туруханского района находится в неудовлетворительном состоянии, кочевой образ жизни не дает возможности жить туземцам в более лучших условиях, чем они находятся. Для примера можно привести данные Сымско-Касского родового совета. Из 20 семей в 59 человек, из них зрелого возраста мужчин 19 человек, трудоспособных только 14 <…> Из 16 человек женщин – 5 хронически больны, 4 обременены детьми, и только 7 женщин могут заниматься физическим трудом. Основными болезнями туземного населения являются туберкулез костей, легких, трахома и головные боли».

Прошло 74 года, и как же сегодня обстоит дело в фактории Сым с медицинским обслуживанием?

На территории фактории имеется фельдшерско-акушерский пункт, есть один фельдшер, очень плохо с лекарствами, так как аптека пополняется нерегулярно и только очень дешевыми лекарствами, жители сами имеют запас на случай болезни. Бывают серьезные заболевания, требующие консультации врача, или экстренные случаи, тогда прилетает вертолет и забирает больного, но случалось так, что не успевали.

В маленькой фактории ничего не утаишь, здесь все про всех знают. Со слов жителей известно, что здесь болеют туберкулезом (даже со смертельным исходом), сахарным диабетом, глаукомой, циррозом печени и др. Но главное заболевание большинства жителей эвенков и кетов – это поголовное пьянство, которое досталось нашим жителям в наследство.

Из отчета Д.А. Кытманова: «Как только задаешь вопрос тунгусу – пьет ли он водку, лицо его вдруг озаряется улыбкой, и всегда получаешь стереотипный ответ: „Как, друг, не пьешь, пью я, тунгус век пьет“, было бы только чего. Да действительно, тунгус век пьет, эта вековая наследственность еще по сие время тяготеет над ним».

Пьянство сегодня – это трудноразрешимая проблема для фактории, многие слоняются по поселку в поисках спиртного, и это очень страшно. Оно наблюдается даже среди детей и подростков. Отсюда очень высокая смертность (и в молодом возрасте), бедность, плохое питание, малообразованность.

Мне сегодня трудно представить себе, как жили в глухой тайге, при жутких морозах предки сегодняшних наших жителей, не знавшие, что такое электричество, моторные лодки, огнестрельное оружие.

Главным занятием населения Сымской тайги на начало XX века было разведение оленей, это подтверждают фотографии, сделанные в 1926 году во время Туруханской переписи коренного населения. Что же произошло и почему никто больше этим не занимается в Сыме?

Из бесед со старожилами удалось выяснить, что фактория Сым образовалась примерно в 1930-х годах, тогда здесь начали строить деревянные дома и поселение приобрело вид небольшого поселка. До этого каждая семья жила традиционно, дом – это берестяной чум, покрытый шкурами оленей. Жили отдельно, имея свои родовые участки и большое количество оленей, а кроме этого занимались традиционными промыслами – охотой, рыболовством, собирательством. Семьи вместе с детьми кочевали по всей Сымской тайге, перевозя с собой с места на место все свое имущество. Верными помощниками и кормильцами были северные олени.

Массовая кампания вторжения в Сым скую тайгу началась в 1924 году. В молодой Советской стране это было время НЭПа, а в Енисейской тайге решили организовать общий «олений фонд», куда отнятые олени собирались со всех северных стойбищ.

Первое, что стали делать представители власти, – это насильно отбирать оленей в общий «олений фонд».

«В силу того, что в олений фонд в 1924 году олени принимались председателем и членами и распределялись разным пастухам, каковыми полный учет не был произведен вовремя, в настоящее время учесть этот фонд не представляется возможным». Дальше удалось выяснить из следующего приказа: «В силу отсутствия продуктов питания для бедного населения и острого ощущения голодовки, обложить имущих тунгусов, выделить оленей для снабжения бедного населения, Удигиров-5, Ельдогоров-5, Хукочир-3»⁴. Здесь применялось общее правило того времени отобрать и поделить. Как мы видим из этих приказов, даже отобранное имущество в виде оленей не могли сохранить, потому что это не свое, а за чужое отвечать еще было непривычно.

В неурожайный из-за суровой зимы год, зверя не было, и люди забивали своих оленей, чтобы не умереть с голоду. Может, это и послужило предпосылкой к резкому уменьшению численности оленьего стада, которое и в дальнейшем только сокращалось.

В 30-х годах, как везде по стране, стали организовываться колхозы. Сам колхоз не был организован, но попытки были. Я думаю, они не удались по причине малочисленности оленей в сымских стойбищах и из-за нежелания эвенков и кетов отдавать свое.

Любопытен еще один архивный документ того времени, касающийся оленеводства: «Вопросу об оленьем хозяйстве уделено недостаточно внимания, из года в год потеря колхозных оленей. На 8 декабря в колхозном стаде не собрано 157 оленей, отсюда и рост оленьего поголовья слабеет». Здесь приведу цифры, из которых хорошо видно, как резко уменьшилось поголовье и почему:

Глядя на эту таблицу, можно сказать следующее: в колхозе в 1933 году олени есть, но где олени единоличников? Думаю, что коренное население не хотело идти в колхоз, тем более отдавать своих оленей, может быть, их прятали в тайге, а может просто пустили под нож; такие данные отсутствуют. Резкое сокращение поголовья у единоличников наводит на мысль, что именно попытка организовать колхоз послужила толчком к резкому уменьшению оленей у коренного населения. Теперь остается лишь догадываться, как это было. Человек приспосабливается ко всему, приспособились и наши сымские жители тем, что просто перестали разводить оленей. Так олений промысел перестал существовать в Сымской тайге. Мой дедушка Кузьма Иванович Килин, который 70 лет прожил в Сыме, говорит: «Эвенки совсем обленились, и возиться с оленями больше никто не хотел».

В фактории не осталось и следов от традиционного занятия оленеводством.

Развитие цивилизации в фактории затронуло все стороны жизни коренного населения. В 70-х годах был построен аэродром, каждую неделю садились самолеты, цены на билеты были доступны всем (билет стоил 12 рублей).

Населявшие Сымскую тайгу эвенки и кеты жили традиционно в стойбищах родовыми общинами, были совершенно неграмотны, и попытки их образовывать коренным образом изменили их привычный уклад жизни и создавали множество труднорешаемых проблем. Кытманов в своем отчете пишет: «Грамотных же среди них не оказалось ни одного. Если тунгусу надо запомнить, сколько он должен в магазин, то он, уходя, оставляет в знакомом месте в лесу особую бирку, где отмечен долг зарубками каждая, большая зарубка соответствует сотне, малая десяткам. Когда он на будущий год возвращается, он отыскивает бирку и потом уже идет в магазин. Если ему надо где-нибудь расписаться, он чертит так называемое „тамго“, это своего рода личная печать».

Из Доклада северного инспектора Е.С. Савельева за 1924 год:

«Жажда туземцев к образованию велика. Без всякого намека на это, они сами поднимают вопросы об обучении детей и просят открывать туземные школы. Некоторые инородцы просят у меня бумагу, карандаш и книжку и начинают копировать слова. Возможность выполнения этих вопросов, по моему соображению, является следующая: каждая фактория, имеющая торговлю, должна содержать за свой счет учителя, т. е. за счет той организации, которая открывает факторию».

Вместе со строительством фактории была построена школа, называлась она Сымско-Касская туземная школа первой ступени. Несколько раз школу переводили из одного дома в другой, так как дети учились в неприспособленных избушках.

Из архивного документа: «Имеется полная безграмотность населения».

Для меня было новостью узнать, что рядом со школой был интернат, где размещались дети, чьи родители вели кочевую жизнь и занимались охотой. Вывоз детей из тайги в интернат, это одна из жестоких мер государства, которую помнят до сих пор старейшие жители Сыма. Организаторы этой акции думали, что это принесет огромную пользу в плане образования коренного населения и обучения их грамотности.

Детей охотников и оленеводов стали принудительно свозить в интернат, где их содержали, воспитывали, обучали за государственный счет.

В 30-х годах обучение велось на эвенкийском языке, но русский стал вводиться в школьную программу и вскоре стал им родным, что привело сначала к утрате своего национального языка, а впоследствии и к утрате национальной культуры.

Из воспоминаний моего дедушки Кузьмы Ивановича Килина (ему 77 лет): «В 37-м году в Сымской школе было 20 человек. Родители были против вывоза детей в интернат, прятали их в лесу, приезжали на оленях забирать их назад, но им не давали, иногда родители их просто воровали. Отношение самих детей к обучению было отрицательным, очень хотелось домой к родителям в тайгу, к привычному образу жизни. Они так и не смогли приспособиться к этой среде. Были такие случаи, когда учителя снимали с деревьев детей, сбежавших из школы и не хотевших учиться».

Здесь текли реки слез. Можно предположить, что, если бы это делалось по согласию родителей, дети бы так сильно не страдали.

К тому же получилось так: открыли интернат, собрали детей для обучения за счет государства, а денег на одежду, питание, учебники – нет.

Олени в личных хозяйствах.

30-е годы

Килин Кузьма Иванович, старовер, житель фактории Сым (мой дедушка)

Из протокола проверки интерната фактории Сым: «Одежды верхней зимней и катанок в интернате нет. На пошивку польт не имеется ваты. Меню питания составляется на каждый день с перестановкой». Прошло время, и интернатское обучение для детей Сыма стало основным, с ним давно смирились и родители и дети. Дети обучались в разных интернатах, в Ярцеве, Назимове, а с 1999 года – в Енисейске.

На протяжении многих десятилетий совершалась ошибка – массовый вывоз детей из привычной среды обитания, их отрывали от родителей, природы, традиционных занятий охотой, рыбалкой, передавая на воспитание в интернаты, к людям совсем другой культуры.

Проведя анкетирование среди наших жителей, могу сказать:

– население Сыма осталось малообразованным, в среднем 8 классов (есть и начальное образование);

– каждый опрошенный считает полученное образование достаточным, стремления к продолжению образования нет;

– высшего образования нет ни у кого.

Сегодня всем известно, что, какие бы хорошие условия ни были созданы в интернатах, они никогда не заменят нормальной семьи и никогда не создадут из ребенка полноценную личность для жизни в обществе. Здесь хочу уточнить: сымские школьники в своем большинстве учиться не любят, и если куда-либо поступают, то многие бросают. Возвращаясь в поселок, они пополняют ряды безработных.

Получается, что долгие годы власть разрушала семейный уклад жизни коренных народов Сыма. Мои наблюдения показывают, что первые годы жизни в интернате даются эвенкам и кетам очень трудно, привыкание к цивилизации происходит тяжело, плохо отвечают на уроках, чувствуют, что они не похожи на других детей, отсюда клички Чукча, Узкоглазый, Тундра, Тунгус. Они теряются в магазинах, боятся мест, где много народу, не могут привыкнуть к городу и очень скучают по Сыму.

Я думаю, что если бы раньше дети не отправлялись в интернаты, а учились и росли рядом с домом, с родителями, то молодежь говорила бы на родном языке, знала свои традиции, обычаи, занималась традиционными промыслами, но и вопрос «Фактория Сым – территория жизни?» не стоял бы так остро.