Текст книги "Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века"

У нас обоих прадеды – выходцы из деревни, то есть мы являемся горожанами лишь в третьем поколении. Также как и большинство наших одноклассников.

Возможно, поэтому в России так любят на лето или выходные съездить в деревню, корни дают о себе знать. Но все же мы и наши родители отличаемся от наших бабушек и прабабушек. Мы уже не можем не жить в городе. Мы тут родились, другой жизни не знаем. Нам сейчас трудно понять своих дедов, мы словно с разных планет.

Мы решили выбрать историю жизни именно Лешиной прабабушки, потому что жила она в месте, которое деревенским в принципе не являлось, оно было промежуточным пунктом: не город, не деревня – поселок. Нам это показалось очень интересным.

Леша описал последний день Марии в Шестиозерье по рассказам ее дочерей. Всю жизнь она прожила на этом небольшом разъезде. Мария вынуждена была уехать к дочерям, и она понимала, что едет просто «доживать».

Она как-то сказала: «Я за тот день всю жизнь свою передумала». Марии Федоровны уже не было в живых, и мы не имели возможность записать ее воспоминания, поэтому обратились к ее дочерям и попросили вспомнить, что она рассказывала о себе, о своей жизни, родителях. Они постарались передать ее воспоминания теми словами, в тех выражениях, которые использовала их мама, но все-таки это уже были «вторичные» воспоминания и их ценность для цитирования была утрачена. Поэтому мы и выбрали для их передачи художественную форму. Помимо этого Леша во время своей поездки в Шестиозерье и Архангельск записал воспоминания сестры своей бабушки Александры Федоровны Новиковой и ее подруги Лидии Дятлевой.

Почти всю свою жизнь Мария Федоровна прожила в Шестиозерье. Здесь родились ее дети, здесь она вела свое хозяйство, работала.

Шестиозерье было основано еще в 20-х годах при строительстве железной дороги. Его жители – люди, переехавшие из окрестных деревень Шожмы, Лельмы, Моши и других. Место это деревней никогда не было (изначально оно административно даже относилось не к Шожемскому сельсовету, а к городу Няндома). Но переехавшие туда люди воспроизвели в этом месте привычную им хозяйственную и культурную среду, то есть – деревенскую. Все жители поселка вели свое хозяйство, у всех были огороды, живность. При этом важно не только то, что они вели свое хозяйство, такое случается и в городе, но и как они организовали и жизнь сообщества, по каким принципам. Работали жители поселка на железной дороге, позже, после появления леспромхоза, еще и в леспромхозе, то есть по характеру работы они были рабочими и служащими, что означает, что Шестиозерье не было деревней по типу рабочих мест, народ работал за зарплату, а не за трудодни или «палочки», как обычные колхозники, имел паспорта, жители могли увольняться, менять место работы. Но по образу жизни Шестиозерье – это типичная деревня.

Стрелочники, дежурные по станции, телеграфисты – все они назывались движенцами. Вторая категория – путейцы. Путейцы работали на ремонте путей.

Были ремонтники и путеобходчики. Также был небольшой леспромхоз. Лес рубили и возили на тяжеловозных лошадях. Шестиозерск расположен в 15 километрах от станции Няндома. Няндома – это узловая станция, все конторы движенцев и путейцев, больницы и т. д. находились в Няндоме.

Следует отметить, что Шестиозерье обладало особенностями, отличающими его от обычной деревни и поселка. Как говорилось ранее, Шестиозерье – разъезд, железная дорога разбивала его на две части. Близость железной дороги давала жителям некоторые преимущества. Рабочие вакансии, к примеру.

«Я, четырнадцать-то лет было, четыре класса кончила, и в путь пошла. В колхоз-то брали в 16, надо было еще 2 года отработать, вот я в путь пошла… Мать стрелочником работала, и я стрелочником… С четырнадцати идо скольки лет работали-то мы… пока не прекратили, пока стрелки не закрыли», – вспоминает Лидия Дятлева.

Также «дорога» приносила и продовольствие, обеспечивала медицинское обслуживание, образование. По ней ходили вагоны-лавки; кстати, продукты в лавке продавали только железнодорожникам, были специальные железнодорожные магазины, больницы, школы.

Вспомнить хотя бы общую встречу поезда. Почему все Шестиозерье собиралось, когда приезжал поезд?! Наверное, потому, что не было больше никакого развлечения у народа. А поезд приедет – может, кто-то с новостями интересными пожалует. Можно было и обновки показать, последними новостями обменяться.

Ведь в маленьком населенном пункте, таком как Шестиозерье, не было практически никакой культурной среды. В глубинке не было нормальных условий для образования, отдыха, да и желания приобщаться к культуре.

Вспомним наших деревенских прадедов. Умели ли они писать и читать? А если умели, то кто из них писал заметки, вел дневники, читал книги? Если такие и находились, то слыли чудаками. А их дети?

В семье с целой кучей детей просто не было возможности отправить ребенка учиться, не было возможности покупать книги, не было возможности нормального культурного развития, как у детей из города.

«Жизнь в доме велась размеренно, монотонно. Каждый знал, когда вставать, когда ложиться, когда идти доить корову. И каждый день было так. Не было такой нервотрепки, как сейчас [о 90-х]», – вспоминает прабабушка Насти Клавдия Назарова.

Жили, не вникая в происходящее за пределами дома или родного места. Забивались в своем уголке. Наша героиня – Мария Горних – не запомнила День Победы, говорила «День как день», не помнила о дне смерти Сталина. Рассказывая о том, как у них лошадь увели во время войны, на вопрос «Во время какой?» ответила: «А кто ж ее знает», хотя ясно было, что во время Первой мировой. О создании колхозов сказала только: «Первыми туда лентяи записались», а ведь ее семье тоже пришлось расставаться с имуществом, с землей.

Что лежало в основе этого незнания или нежелания знать? С одной стороны, сама жизнь была настолько тяжелой, что возможности оценить происходившее у нее было мало. Ведь для этого тоже нужны внутренние силы, а все они были направлены на выживание, не до размышлений о том, что происходит в стране, было женщине, пришедшей после суточного дежурства, – надо было успеть и по хозяйству, и по дому. С другой стороны, у нее не было и необходимой культуры для такой оценки. Власти, конечно, такая ситуация была удобна, потому что огромное количество таких малообразованных людей слепо верили всему, что говорилось сверху.

Если брать за пример Шестиозерье, то отметим, что основными каналами информации были железная дорога и железнодорожное начальство. Через них происходило «общение» с миром.

Коснемся темы арестов. Интересно, за что же людей там сажали? Например, был арестован за растрату «госимущества», человек, который выписал лес на строительство дома Марии Федоровны. Сидел и муж Марии, который украл полмешка сахара. Алексей Дятлев, вернувшийся с фронта без ноги, сидел за растрату (растрата, возможно, и была, но не такая, чтобы получить за это несколько лет лагерей). Прадед Насти якобы не уплачивал налоги (со слов соседей) – его увезли без разбирательств, прапрадед якобы совершил «поджог». Подобными «злостными преступниками» и были наполнены лагеря и тюрьмы. Почему государство было столь беспощадно к ним? Ведь некоторые из них, такие как Дятлев, инвалид войны, без ноги, не представляли интереса как рабочая сила. Но… «вор должен сидеть в тюрьме». Вот только многие из них становились «ворами», чтобы выжить, другие попадали по недоразумению и даже, как видим в случае с человеком, который выписал лес на строительство веранды, за свою доброту (пожалел вдову, мать пятерых детей). И нельзя сказать, что жителям глубинки подобные действия со стороны государства казались справедливыми, нет. Но они старались забиться в свой уголок и молча переносить несправедливости и лишения.

Возможно, такое отношение к власти – это их стратегия самосохранения. И видимо, гораздо легче было жить, не осознавая в полной мере происходящего за границами села, деревни, разъезда. Это тоже можно назвать стратегией выживания. Но, не возмущаясь несправедливостью, принимая происходящее как некую данность, не оценивая его, люди замыкались в очень ограниченное пространство, обрекали себя на полную покорность.

В глубинке привыкли отчужденно переносить политические невзгоды, стараясь попросту не вникать в происходящее.

Политика осталась вне жизни Марии Федоровны, она давила извне, задавала направление в жизни, но странным образом не касалась ее внутреннего содержания.

Мария Горних, д. Шожма. Около 1933 года

Мария Горних во дворе дома, разъезд Шестиозерский. Около 1972 года

Стрелочницы

Мария Горниху своего дома. Шестиозерск. Около 1958 года

Мария и Федор Горних со старшими детьми Сергеем и Екатериной. Около 1938 года

Это давление воспринималось как стихийное бедствие. Люди там фактически находились в оцепенении. Страну с начал а столетия буквально лихорадил о: расшатывание самодержавия, Первая мировая война, революция, Гражданская война, коллективизация, репрессии, Отечественная война, научно-техническая революция с «великим переселением» людей. Это-то все было, но как это сказалось на психологии людей? Что в ней изменилось?

Нас удивило отношение к детям и любви.

«Знакомы-то были неделю <…> Он приехал, и мы расписались», – из воспоминаний Дятлевой.

«Моя мать с отцом не были знакомы. Степан увидел Клавдию в окно, а потом пришел свататься к ее отцу, моему деду. Она любила другого, но замуж вышла за него, так как он согласился „выкуп“ сделать – построить родителям дом. Мать была выше отца на 10 сантиметров. Он видел ее в окно, поэтому и не знал, к кому сватается. А потом уже и деваться было некуда», – вспоминала Екатерина Назарова (бабушка Насти).

Вот так вот в деревне и выходили замуж. Скорее всего, это тоже всего лишь один из принципов выживания. Родителям было полезно выдать дочь замуж (это решает многие денежные проблемы), дочери полезно выйти (также решатся проблемы с финансами), мужчине полезна женщина, потому что в деревне у каждого есть хозяйство, а одному с ним трудно справиться.

Рассказ Дятлевой о первом муже: «Нет и нет его, нет и нет… Вернулся пьяный. Ночью пришли двое, у одного топор был… Слышу, хлюпает что-то…»

Мужа Дятлевой убили топором, прямо при ней. И нас поражает та отстраненность, с которой Лидия Дятлева рассказывает про это, как будто и не мужа вовсе убили. Убийца ее мужа после содеянного сам сдался в милицию. Соседка Дятлевой слышала, как в дверь стучали мужчины, а потом и ломали ее. Но ничего не предприняла. Просто укрылась с детьми в сарае. Это обычный материнский инстинкт – страх за детей?

К рождению детей отношение тоже было простое. В семьях рождалось большое количество детей. В среднем в семьях было по пяти детей. Ни о каких особых условиях для беременных тогда в деревне не знали. И относились к детям также просто, хоть это и кажется дикостью в наше время. Нельзя сказать, что мать не любила своих детей. Просто маленький ребенок в семье, пока он не вырос, – это в первую очередь не помощник, а «лишний рот». Детей было много, поэтому старшие автоматически становились няньками младших. Если кому-то и удавалось «походить» в школу, то приходилось сталкиваться с множеством трудностей.

Того, что сейчас мы все называем родительской любовью, детям того времени не удавалось в полной мере ощутить на себе.

Выживанию было подчинено все, и в послевоенные голодные годы люди, как могли, обеспечивали себя. В ход шли и обмен продуктами, и просто воровство. Дятлевы менялись продуктами с приезжими строителями-зэками.

«Так вот они у нас молоко брали, а нам давали овес. Лошадям-то овес всегда давали. Вот этим мы и спасались. Толкли, ступа была».

«У мамы-то не было пайка. Нам-то как иждивенцам давали. Войны не видали, но голодумы хватили. На детей, на иждивенцев давали-то. Корова тоже была. Вот за счет коров-то и жили».

Нам показалось интересным и необычным то, какие праздники праздновали в Шестиозерье. Кпримеру, для жителей равнозначными были выборы и Пасха. Во-первых, почему выборы считались праздником, а во-вторых, почему в атеистической стране все-таки праздновалась Пасха?

Возможно, народу просто ничего не оставалось, кроме того, чтобы верить правительству сквозь закрытые глаза. Поэтому и выборы были важным событием. Вероятно, важности выборам добавляло и полное отсутствие каких-либо иных событий на разъезде. А Пасха праздновалась и по причине того, что государственные руки попросту не всегда доходили до разбирательств на таком мелком уровне.

Мы не заметили в этих рассказах какой-либо тяги к культурной жизни. Понятно, что условия мало этому способствовали. Но в поселке все же была библиотека, его жители иногда ездили в Архангельск, Ленинград. Из всех фильмов, что привозили в клуб, был назван лишь один: фильм-опера «Чио-чио-сан».

Разъезд жил своей привычной поселково-деревенской жизнью. «Поселок» ходил на работу изо дня в день. А «деревня» каждый год с разбирательствами делила покосы, а кто-то кому-то помогал с покосом. Замечательная фраза: «Деревня жалостлива, но не милосердна». Она как раз и объясняет необычность отношений в поселке.

Итак, докопались ли мы до понимания собственных корней?

В какой-то мере да. Мы правнуки выходцев из деревни. И хотим мы того или нет, но наши прадеды передали нам частичку себя, деревенских, со всеми плюсами и минусами, со всеми противоречиями.

Эта работа изменила наши представления о глубинке. Все, что мы знали с детства – из фильмов о поселках, о веселой общественной жизни их жителей, – этот кинообраз разительно отличается от правдивого и настоящего.

В фильмах – веселый народ из села, жизнерадостные трактористы, цветущие доярки… а на деле – люди, которые испытывали в жизни мало радости и много лишений, которые нередко даже и ни разу не повидали ничего, кроме родного местечка. Они просто жили. Точнее – прожили свою жизнь.

В наших семьях в принципе не принято думать о прошлой жизни плохо. Принято даже верить этим сказочным образам деревни, идеальному образу России.

Старшим, наверное, обидно терять этот образ. Но нам, пожалуй, лучше знать правду. Так гораздо понятнее становится многое в нас самих.

Елена из «Славянского дома»
Современная история Абхазии глазами очевидцев

Дарья Ткачева

Школа № 55, г. Астрахань,

научные руководители Е.Д. Жукова и Н.Г. Ткачева

Моя работа – о маленькой стране Абхазии, о людях, живущих на этой земле, обычаях, традициях, о жестокой, бессмысленной войне, о разрушениях, о детях, о погибших, о Елене Дмитриевне Жуковой, пережившей эту войну, волею судьбы оказавшейся в гуще событий.

О поездке в Абхазию я и не мечтала. Все получилось совершенно случайно. Впереди было лето, позади школьные экзамены. Я планировала заняться работой, которую начала писать зимой, – о судьбе семьи Елены Дмитриевны Жуковой. Материала было совсем мало, с Еленой Дмитриевной мы встречались два раза и только привыкали друг другу. Ну никак не могли разговориться, поэтому на летние каникулы я думала вплотную заняться работой, составила даже план своих действий.

Планы изменились, когда Елена Дмитриевна предложила отдохнуть в Абхазии, у ее друзей.

К концу поездки я исписала целые тетради, верный «друг» диктофончик записал четыре кассеты воспоминаний Елены Дмитриевны Жуковой, рассказы соседей, попутчиков, водителей. Часть материала воспоминаний Елена Дмитриевна передала мне по электронной почте уже в Астрахани.

Наш поезд подошел к Адлеру. Мы уже из окон наслаждались видом моря и с волнением высматривали Елену Дмитриевну. Как и обещала, она спешила к нам навстречу в белой шляпке и белых брюках.

Адлер мне запомнился большим количеством машин, людей, магазинов, вывесок, жарой и грязью. Все это промелькнуло по дороге. Мы торопились быстрее доехать до границы – Псоу, так как там могли быть длинные очереди. Нам повезло, перейти российско-абхазскую границу оказалось проще простого (я проходила границу впервые). Для этого не нужна виза и даже загранпаспорт. Нужно лишь показать российскому пограничнику свой паспорт. А на абхазской стороне документы даже не спрашивают – очевидно, немногочисленные русские туристы теряются в потоке сотен абхазов, которые приезжают торговать на приграничный Казачий рынок.

Мы оглядывались по сторонам. Вокруг проволока, длинный мост. Было немного страшновато.

Выполнив все, как положено, мы быстро пересели в другую «газель», которая должна была доставить нас до места – в Гудауту. Трасса от границы до Сухуми – главная дорога страны. Первые впечатления об Абхазии начались именно на этой трассе. Природа – волшебная! Порой хотелось остановиться – сосновые и кипарисовые аллеи, утопающие в зелени дома, огромные, толстые пальмы, море. И вот Гагры – и шок, какой может испытать человек, столкнувшись воочию с последствиями такого чудовищного явления, как война. О грузино-абхазской войне мы что-то слышали, но масштаба разрушений и представить себе не могли. Огромное количество сгоревших зданий – целые жилые кварталы, если бы не люди на улицах, можно подумать, что мы попали в мертвый город. Елена Дмитриевна объяснила, что республика восстанавливается и жизнь идет своим чередом.

Дом, где мы жили в Абхазии, был необычным. Большие комнаты, в одной из них стоял огромный книжный шкаф, а в другой немецкое пианино с канделябрами. В просторной кухне в центре – большой круглый стол, который располагал к длительным беседам за чашкой чая, а на веранде стояла кровать Елены Дмитриевны, на которую мы часто залезали, чтобы лучше рассматривать звездное ночное небо, слушать астрологические истории и шум дождя.

Иногда к нам приходила на чашку чая баба Маня, она рассказывала о своей жизни, о новостях с базара (базар – это ее жизнь с 12 лет), о пряных специях, которыми она торговала, о мандариновом соке и чаче (виноградной водке), лучшей, чем у Этериии Жужанны, с которыми тоже познакомились. Ночью мы обсуждали накопившиеся за день впечатления, гадали – откуда в доме появился такой немецкий трофей, как пианино, и кто читал до нас старинные книги из огромного шкафа. А рядом с домом находилось старинное кладбище, на котором, по словам бабы Мани, были захоронены представители древних грузинских родов.

Так начались наши «абхазские вечера». Доброжелательная атмосфера, древняя культура, восхитительная природа, вкусная грузинская и абхазская еда располагали к беседам.

Мы попросили Елену Дмитриевну рассказать, как она попала из Магадана в Гудауту. Вот что она ответила: «Я долго жила в Магадане. Заработки в Магадане хорошие, а выжить там трудно из-за климатических условий. Кроме того, это изолированный громадными расстояниями суши и моря район России. Получив магаданскую пенсию, многие жители Северо-Востока уезжают оттуда навсегда.

Мой третий ребенок – дочь – в Магадане постоянно болела. Ее детский организм не мог приспособиться к жесткому климату Крайнего Севера.

Было принято решение уехать из Магадана. Прежде всего, нужно было заработать деньги на переезд. Самой выгодной оказалась работа в кооперативе надомницей: шить меховые головные уборы, горжеты, меховые воротники из любого меха. Этому ремеслу я научилась в молодости до замужества, до получения двух высших образований.

Следующая проблема: куда ехать, если в Магадане прожила 36 лет? Те, у кого, как у меня, были репрессированы родители, связь с родственниками, живущими за пределами Магаданской области, утрачивают. Но один из двоюродных братьев, Владимир Мефодьевич Суров, из Магадана уехал на „материк“ и поселился в Абхазии в городе Гудаута. Во время отпусков я неоднократно приезжала к нему. Он был часовым мастером, работал вместе с женой около гудаутского рынка в маленькой мастерской. Они приглашали меня переселиться из Магадана в Гудауту.

И я приняла решение переехать в Гудауту».

Попробую провести небольшое исследование исторического пути «маленького государства».

Абхазия – маленькое государство в западной части Кавказа. На севере оно граничит с Россией, на юге и востоке – с Грузией, на западе омывается Черным морем. На черноморском побережье сосредоточены основные города и население страны.

В годы революции власть в Абхазии постоянно менялась – от меньшевиков переходила к большевикам, и советская власть здесь была установлена в 1921 году. Почти десятилетие Абхазия существовала как союзная республика и только в 1931 году вошла в состав Грузии в качестве автономной республики. В 1990-м Абхазия была провозглашена суверенной Абхазской Советской Социалистической Республикой.

14 августа 1992 года правительство Грузии ввело войска на территорию республики. Так начался грузино-абхазский конфликт. С чисто военной точки зрения он чем-то напоминал первую чеченскую войну. Общая схема приблизительно такая же: вначале войска «метрополии» входят на территорию мятежного региона и занимают основные города, недовольное этим коренное население уходит в неоккупированные регионы (а также на территорию соседней страны), там формирует отряды ополчения и при помощи иностранных добровольцев начинает контрнаступление. Его кульминация – битва за столицу. В Чечне это был штурм Грозного под руководством Аслана Масхадова (операция «Джихад»), в Абхазии – «битва за Сухум».

Взяв в октябре 1992 года город Гагры, абхазские войска подступили к Сухуми. Почти целый год они пытались взять город, однако решающее сражение началось 16 сентября 1993 года. После кровопролитных боев абхазские и северо-кавказские отряды (среди них, в частности, был знаменитый «абхазский батальон» Шамиля Басаева) 27 сентября взяли город. 30 сентября 1993 года абхазы вышли к грузино-абхазской границе на реке Ингури, установив таким образом контроль над всей территорией республики. С тех пор эту дату отмечают как День независимости Абхазии.

26 ноября 1994 года Верховный совет Абхазии провозгласил независимость республики. После войны 1992–1993 годов и окончательного разрыва государственно-правовых отношений между Республикой Абхазией и Грузией Абхазия была провозглашена ее гражданами на внутреннем референдуме независимым государством с президентской формой правления.

«Четыре года тому назад в Абхазии жили абхазы», – сообщалось в 1881 году в популярном грузинском журнале «Иверия». А газета «Дроеба» двумя годами позже констатировала, что «Абхазия, как подсказывает само название местности, принадлежала и принадлежит абхазам»¹. Однако начавшаяся после депортации абхазов переселенческая волна грузин по освоению абхазских земель изменила и этнический состав Абхазии, и представление грузинского населения об истории этой страны.

Как при царизме, так и в советское время в Абхазию охотно переселялись представители разных народов– русские, армяне, греки, украинцы, татары и другие. Однако сталинским режимом в 40-х годах немцы, турки, татары, греки и лазы были высланы из Абхазии в Среднюю Азию, Казахстан и сибирские регионы. Их дома, квартиры и другое имущество безвозмездно были переданы новым переселенцам из Грузии. И после реабилитации репрессированных народов (1956) грузинские власти всячески препятствовали их возвращению в Абхазию. Фактически запретили вернуться в Абхазию всем репрессированным немцам, туркам и татарам, а из лазов вернулись лишь те, кто переписались грузинами. Еще раньше, то есть в конце 30-х годов, более 40 тысяч самурзаканских абхазов, а также мегрелы и сваны без их ведома были записаны грузинами. Таким образом, в отличие от переписей 1886,1897 и 1926 годов, в материалах последующих Всесоюзных переписей отсутствуют данные о мегрелах, сванах и лазах.