Текст книги "Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века"

В годы войны воевали два родных брата Ивана Михайловича Сальникова – Николай и Павел, а также его сын Петр.

Первым на войне оказался Павел Иванович. В 1939 году он был призван в армию одним из военкоматов Москвы, так как с начала 1930-х годов жил в столице, убежав от коллективизации в Ельниках. По воспоминаниям Зинаиды Тюшевой (Юкаевой) и Марии Сальниковой (двоюродных сестер моей бабушки Екатерины Ивановны), зимой 1940 года Павел приезжал в Горький в отпуск навестить родных. К радости родных, Павел приехал с молодой женой. Имени ее не запомнили, потому что были еще школьницами. Она была очень красивая, в шубке и кокетливой белой шапочке. Племянница Павла Татьяна Бредихина (Юкаева) вспоминает, что Павел показался ей очень большим, красивым военным и нежным в обращении с женой. Зима была суровой, лед на Оке был прочным, поэтому когда из Мызы родственники собрались в гости на автозавод к брату Николаю, то Павел всю дорогу нес племянницу Таню на руках по заснеженному льду. Несколько дней побыв у родных, Павел отбыл с женой к месту службы.

Весной 1941 года отец получил от него письмо из Бреста. Эта весточка была последней. Через месяц началась война. И уже в конце лета Михаил Захарович получил известие – его сын пропал без вести в первые дни войны. Родные всегда считали, что погиб он в районе Брестской крепости, но все поиски в архивах ничего не дали – в списках защитников Брестской крепости Павел Михайлович Сальников не значится².

Николай Михайлович Сальников к началу войны работал на Горьковском автозаводе. Когда началась война, он получил бронь. Но Николай ушел добровольцем на фронт. В 1944 году он был тяжело ранен, долго лечился в госпитале и после победы вернулся домой.

Петр, старший сын Ивана Михайловича Сальникова, в 1943 году окончил школу. Учился хорошо, особенно любил математику. Грамотного и сметливого семнадцатилетнего паренька сразу назначили бригадиром и учетчиком в колхозе. Однако Петя мечтал о подвигах, как и многие его сверстники. Втайне от матери, он несколько раз ходил в военкомат, пока не настоял на отправке на фронт. Осенью 1943 года Петр Сальников оказался в войсках. Зимой 1943/44 года он побывал в доме своей тетки Прасковьи в городе Горьком. Его двоюродная сестра Зинаида Ефимовна (дочь Прасковьи), которой было восемь лет, рассказала:

«Был поздний вечер, мы с сестрой Таней уже спали. Вдруг раздался стук в окно. Мама подошла к окну и услышала: „Это я, Петя, теть Паш!“ Плача и причитая, мама открыла дверь. Мы с сестрой проснулись и с любопытством смотрели с печки на вошедших (вместе с Петром пришли еще два солдата). Петя рассказал моим родителям, что они приехали получать танк, который ремонтировали на автозаводе, и рано утром вновь отправятся на фронт. Мама посетовала, что покормить их может только картошкой, достала кастрюльку из печи. Но Петя достал из своего вещмешка настоящий белый хлеб, который мы давно не видели, тушенку и сахар. Ничего вкуснее этого солдатского хлебая в жизни не ела!»

Утром солдаты попрощались и отправились на автозавод. Больше никто из родных живым Петра не видел. Последнее письмо от него пришло в Ельники в марте 1945 года из Венгрии. А в начале мая 1945 года Пелагея получила письмо от сослуживца сына, что ее старшенький Петя пал смертью храбрых, и только через две недели пришла похоронка.

Катя Сальникова(слева)

Дом М. З. Сальникова в настоящее время

Прасковья и Григорий Сальниковы

М.З.Сальников

Война подходила к концу. Екатерина Ивановна так запомнила эти дни:

«2 мая по радио объявили о падении Берлина. Это известие было встречено с таким ликованием измученными войной односельчанами! Все верили и надеялись, что война скоро закончится. И вот 9 мая пришла весть, которую ждали так долго, с самого первого дня войны. Что чувствовали в этот день? Те, у которых солдаты вышли из войны живыми, – радовались, скоро они придут домой. Те же, у кого погибли, – плакали. Мы в этот день пахали огород. Шестеро тянули соху вместо лошади, а один шел за ней – был пахарем. Работали и все плакали, 28 апреля нам пришла похоронка о гибели брата Петра».

Теперь настало время подробно рассказать о Пелагее Васильевне Сальниковой. Судьба ее так же драматична, как и у ее мужа Ивана Михайловича. Пелагея родилась в семье Анастасии и Василия Хреновых вторым ребенком 17 октября 1905 года. В этот день император Николай II подписал в Петербурге манифест– шла первая русская революция. Родилась моя прабабушка в исторический для России день.

Семья Хреновых занималась земледелием, зимой ткали мочальные рогожи, как и многие ельниковцы. Маленькая Поля уже в три года стала первой помощницей маме. В пять лет она уже была и нянькой младшей сестре, и в доме прибирала, а в семь лет помогала отцу и старшему брату в поле: жала хлеб, вязала снопы. Пелагее не пришлось учиться. Когда наступила пора идти в школу, мать сказала ей: «Тяжело мне, дочка, без тебя дома не справиться, пусть уж Груша учится, а ты мне будешь помогать». Когда Пелагее исполнилось 11 лет, ее мать Анастасия умерла.

Прабабушка сорок лет назад так рассказывала моей тете Елене Васильевне о тех днях:

«Мать тяжело болела, с трудом передвигалась, мало вставала с кровати. Однажды летом соседские девушки собрались в Саров в монастырь молиться. Мне очень захотелось пойти сними, и я сказала об этом матери. Мамушка отговаривала меня: „Не ходи, Поля, плохо мне“. Но я не послушала, пошла с подругами. Рано утром, еще затемно, ушли мы в Саровскую пустынь (километров 20 от Ельников). К вечеру дошли, помолились, переночевали, отстояли утреннюю службу и отправились домой. Когда я зашла домой, то увидела свою мать – нарядная и спокойная, она лежала на лавке под иконами в переднем углу. Не дождалась она меня, умерла…»

Василий долго горевал после смерти жены, тосковал. Через год заразился тифом от путников, ночевавших у них в доме, и слег в горячке. Пелагея не знала, как быть, как жить дальше. Через три дня отца не стало. Дети остались втроем: 17-летний Василий, 12-летняя Пелагея и 9-летняя Аграфена. Вскоре пала корова. Голод пришел в сиротскую семью. Надеяться приходилось только на себя.

Несмотря на все лишения и голод, Вася, Поля и Груша выжили. В 1920 году Василий женился, и Поля с Грушей стали жить в семье брата. В 1923 году в дом Хреновых пришли сваты, предложили Поле стать женой Ивана Сальникова, недавно ставшего вдовцом. Выбора не было. Так Пелагея оказалась в большой семье Сальниковых.

Приходилось много трудиться. В семье кроме нее было девять взрослых, из которых шестеро – мужчины. Потом стали рождаться один за другим дети. Но работы Поля не боялась, вставала затемно, ложилась последней. Семь лет прожила она в семье свекра, обстирывая и ухаживая за всеми.

В 1930 году с помощью родственников Иван и Пелагея построили домик и зажили своей семьей. В феврале 1933 года в семье родилась девочка, которую назвали Марией. Роды у Пелагеи были очень тяжелыми, сказались, наверное, все невзгоды и лишения, которые ей пришлось пережить. После родов Пелагея потеряла сознание, началась «родовая горячка», шли дни, а женщина находилась между жизнью и смертью. Врачи сельской больницы сказали Ивану, что надежды на выздоровление нет. Иван впал в отчаяние, и было отчего: на руках четверо детей, старшему – семь лет, а младшей только несколько дней от роду.

Новорожденную девочку взяла к себе Аграфена, сестра Пелагеи. В ее доме в это время жила на квартире бездетная семья Чичаевых. Петр Леонтьевич Чичаев работал в райисполкоме, а его жена – в райкоме партии. Вера Андреевна Чичаева помогала Аграфене ухаживать за малышкой, быстро привязалась к девочке и предложила Ивану и Аграфене отдать девочку им на воспитание. Обезумевший от горя Иван решил, что девочке будет лучше в обеспеченной семье Чичаевых, и согласился.

Целый месяц Пелагея находилась в больнице в беспамятстве, но, к удивлению врачей, молодой организм победил болезнь. В марте 1933 года еще слабая Пелагея вернулась домой, к детям. Здесь она и узнала, что ее младшенькая доченька отдана на воспитание в семью Чичаевых. Взяв детей Петю, Катю и Васю, Поля пошла в дом своей сестры, плача и молясь за людей, которые помогли ее дочке выжить. «Спасибо вам за помощь, добрые люди, но девочка будет жить в своей семье». Пелагея забрала дочку и вернулась домой. Прабабушка Пелагея рассказывала потом моей маме, что вечер после возвращения домой был самым счастливым в ее жизни. Она победила смерть, ее дети были живы и здоровы, рядом с ней. Но уже на следующий день счастью пришел конец.

Утром в дом Сальниковых пришла В.А. Чичаева и сразу поставила их перед выбором: или отдают малышку ей, или Ивана ждет тюрьма как врага советской власти и сына кулака, а Пелагея с детьми пойдут вместе с ним в Сибирь. Долго плакала Пелагея, молила Бога образумить бездетную женщину, но мольбы ее не были услышаны, девочка осталась в семье Чичаевых. Этот тяжкий крест Пелагея пронесла через всю свою жизнь. Никто никогда не услышал от нее слов осуждения в адрес Чичаевых, винила во всем она только себя. Впоследствии Петр Леонтьевич Чичаев, тоже чувствуя, по-видимому, вину, каждый год привозил подрастающую Марию в Ельники (к этому времени Чичаевы уже жили в Саранске). Он говорил Маше, что приехали к родственникам. Пелагея видела свою девочку, разговаривала с ней, не имея возможности прижать к себе и приласкать.

Надо отдать должное супругам Чичаевым, они очень любили Машу, делали все для того, чтобы она жила в достатке и радости, а когда Маша тяжело заболела, отдали все силы и средства, чтобы девочка выжила и выздоровела. Будучи взрослой девушкой, Мария узнала, кто ее настоящие родители. Отношение к семье своих кровных родителей было неоднозначным, но она всегда охотно общалась со своим братом Василием и сестрой Екатериной. Тепло относится к моей маме, которая доводится ей племянницей.

Много горя было в жизни Пелагеи: схоронила двоих детей, младшая дочь оказалась в чужой семье, старший сын Петр и муж не вернулись с войны. Но двери ее дома всегда были открыты для родственников, соседей и просто знакомых. В 1937 году, когда семья ее двоюродного брата Алексея Голубятникова оказалась раскулаченной, буквально выброшенной в тридцатиградусный мороз на улицу, а все другие родственники отвернулись от них, Пелагея сказала жене Алексея Екатерине (сам Алексей был выслан): «Хлеба с маслом у меня нет, а картошки до весны хватит всем понемногу, идите жить к нам, авось не пропадем». Всю свою жизнь Алексей был благодарен Пелагее за то, что не дала погибнуть его семье. Он всегда советовался с ней и очень считался с ее мнением.

Не пришлось Пелагее учиться, но природная сметка и жизненная мудрость очень помогали ей, а мягкость характера и великое терпение, умение выслушать других принесли ей уважение и любовь окружающих. Последние годы своей жизни прабабушка Пелагея Васильевна прожила в семье дочери Екатерины, моей бабушки. Помогала воспитывать внучку Настю и даже правнука Алешу, те есть меня. Моя мама всегда говорит, что, возможно, Пелагее помогала вера в Бога. В нашей семье она была самым верующим человеком. Очень жалела, что в Ельниках в 30-х годах прошлого столетия разрушили церковь. В каждый церковный праздник прабабушка Пелагея ходила пешком в церковь в село Каменный Брод за 6 километров от Ельников.

Мама рассказывала мне, что прабабушка уходила в церковь после обеда, стояла вечернюю службу, ночевала в церковной сторожке, утром снова молилась и только к вечеру следующего дня возвращалась домой. Даже когда здоровье было слабым и работа по дому стала не под силу, два раза в год, на Пасху и на Троицу, прабабушка собирала все силы и шла в церковь. В последний раз Пелагея Васильевна была в церкви в тот день, когда крестили меня, в августе 1993 года. Не дожила прабабушка Пелагея (ее не стало 26 ноября 1994 года) до того дня, когда в Ельниках был вновь построен храм Божий. Остается только догадываться, как бы она радовалась этому…

Много лет Пелагея Васильевна работала в колхозе. Что же она заработала? Первая ее пенсия составляла 12 рублей, потом ее увеличили до 29, затем до 33. Мама рассказывала мне, что буханка черного хлеба стоила тогда 14 копеек, а белого 25, то есть голодной смертью и на эту нищенскую пенсию не умрешь. Но все равно я поражаюсь, как низко государство ценило труд тех, кто его кормил. А ведь моей прабабушке досталось самое тяжелое время. В первые годы существования колхозов техники в них было мало, женщинам приходилось вручную косить и жать, возить на санках дрова, а в военные годы впрягаться в плуг и на себе пахать огороды.

Лишь в 1980-х годах прабабушке увеличили пенсию до 45 рублей, как матери погибшего на войне солдата. А при Хрущеве Пелагея Васильевна получила первый в своей жизни паспорт.

¹ Воспоминания А.А. Трушиной записаны 14 апреля 2007 года.

² По воспоминаниям З.В.Тюшевой, Нижний Новгород, записанным в мае 2008 года.

«Лишь бы не было войны»
Жизнь северной глубинки после войны

Ольга Онучина

Школа № 2, г. Няндома, Архангельская область,

научный руководитель Г.Н. Сошнева

Герои моего исследования родились и выросли в северной глубинке, а детство их пришлось на Великую Отечественную войну. Ида Алексеевна Лис (в девичестве Мартемьянова) родилась 2 июня 1935 года в деревне Лельма Няндомского района Архангельской области. Всего в семье было шесть детей.

Отца, Алексея Филипповича Мартемьянова, Ида Алексеевна помнит плохо, так как он ушел на фронт почти сразу после начала войны и в 1943 году погиб под Ленинградом. Но Ида Алексеевна помнит проводы на фронт. Позднее на фронт ушел и старший брат Иды Михаил. Сначала его отправили в Архангельск на полугодовые курсы по обучению военному делу, а затем – на фронт. Получилось так, что поезд, на котором везли военнослужащих, проходил через станцию Лельма. Таким образом Ида Алексеевна еще раз увидела своего брата.

Письма-треугольники… Их писали на любой бумаге, какую только можно было найти, писали чернилами, химическими и другими карандашами. Такие письма получала и семья Мартемьяновых от своего сына Михаила; также письма-треугольники с фронта регулярно получала и семья Владимира Павловича Онучина от отца и старшего брата.

В основном эти письма содержали самые простые сведения о себе: жив, здоров, служу так же, все хорошо, вопросы о том, как поживают близкие. Но были и такие, которые, несмотря на военную цензуру, содержали прямые сведения, где и в каких боях принимал участие автор. Иногда это делалось иносказательно (текст песни, где указывалось наименование города или местности). Весточку от отца семья Иды Алексеевны получила необычным способом. Когда состав проходил мимо станции, он выбросил записку, привязав ее к железной кружке. Кто-то подобрал и передал семье.

Жила семья Иды в казенном двухэтажном доме. Из мебели в квартире лишь полати из досок, устроенные под потолком между печью и стеной (чтобы было теплее), обычный деревянный стол и железная кровать. Матрацы и подушки для удобства набивали соломой.

Мама, Серафима Владимировна, чтобы прокормить семью, работала в Шожме на вывозке сена. Как говорит Ида Алексеевна, она в то время уходила на работу около 5 утра, а приходила ближе к полуночи. Работа эта сильно изматывала, но что было делать, ведь семью как-то надо было кормить. Хлеба было очень мало, на всех не хватало, ведь по карточкам выдавали всего около 200 г на человека.

Ни сахара, ни каких-либо других сладостей не было. На обед в семье было лишь немного картошки да небольшой кусочек хлеба. Трудно было купить соль, муку, спички, керосин.

22 августа 1941 года было принято постановление о введении карточек на хлеб, сахар и кондитерские изделия. Позднее были введены карточки на мясо, крупу и другие товары, но постоянно проходило снижение продовольственных норм по карточкам.

Карточная система централизованного снабжения нередко «недодавала» 70–80 % от положенного по норме. Люди, пережившие войну, вспоминают голод, черный рынок и скудное снабжение продовольствием, помнят это и почти все герои моего исследования. Моя прабабушка зимой, чтобы прокормить семью, покупала на гончарном заводе, находившемся неподалеку, горшки, блюдца и т. п. и ходила по ближним деревням, обменивала эти изделия на хлеб и муку. У старшего брата деда был фотоаппарат, который был обменян на три буханки хлеба. Также на хлеб обменяли и патефон.

Зимой Серафима Владимировна сторожила склады у магазина. Приходила она под утро вся замерзшая, особенно сильно мерзли ноги, ведь морозы были лютые, а одежда плохая: новой было взять негде, вот и приходилось ставить заплатки, перешивать да перекраивать поношенные вещи. Дети были одеты ничуть не лучше: младшие донашивали вещи старших, а старшие – перешитые вещи родителей. Валенки были одни на двоих, но и они были все в заплатах.

Младший брат Иды Алексеевны Евгений ходил в детсад. Вместе с сестрой Ида носила ему на обед ломоть хлеба и немного молока, но получалось так, что по пути голодные девочки отламывали небольшие кусочки от хлеба. Поэтому до садика доносилась лишь половина ломтя хлеба. Воспитательница, конечно, замечала это, но ничего не говорила, ведь Женя еще маленький – ему хватало и кусочка поменьше.

Анастасия Федоровна Тихомирова жила в деревне Макаров Двор Кофкольского сельсовета Няндомского района. В школу она пошла с 10 лет (почти все ребята в то время начинали учиться с 9-10 лет) как раз перед войной и закончила всего три класса. Учились в деревне Котовская, до которой приходилось идти пешком. Уже в первом классе дети после уроков ходили рвать лен, а еще до учебы они помогали родителям по хозяйству, ходили на сенокос. В 1943 году в возрасте 53 лет умерла мать, Пелагея Ефремовна, и Настя осталась с сестрой Нюрой. Третий класс пришлось заканчивать в деревне Заболотье. Анна, работавшая трактористом, запрещала ходить младшей сестре в школу, а она делала это тайно. Уйдет как будто гулять, а сама в школу. Из школы – к подруге. Там сделает уроки, оставит тетради и домой.

В деревне Макаровской был детский дом, и Насте казалось, что и одеты детдомовские были лучше, чем дети из семей, и в эти голодные годы лучше бы там жить, даже просилась в детдом. Но не взяли, сказали, что не полная сирота – сестра есть.

Уже с малых лет Насте приходилось самой заботиться о пропитании. Надо было возить навоз, рвать лен, а вечером в колхозе выдавали по 200 г зерна на трудодни. Из него можно было сварить кашу. Также собирали и различную траву: кислицу, клевер, щавель – их сначала сушили, потом толкли в ступке и пекли лепешки. Моя бабушка, Вера Николаевна Онучина (в девичестве Курочкина), из поселка Норменга Коношского района, тоже вспоминает, как пекли пироги из клевера. Собирали головки клевера, их сушили, а потом ели как конфеты. Весной, как только сходил снег, дети собирали гнилую и мороженую картошку на колхозном поле – из нее в основном делали лепешки. Несмотря на все запреты (в 1932 году появился закон о борьбе с хищением колхозной собственности, прозванный народом «законом о трех колосках» – за сбор даже нескольких колосьев предусматривалось наказание от 10 лет), люди все равно подбирали оставшиеся колоски на колхозном поле.

Вся тяжесть воспитания детей из многодетных семей легла на матерей, которые очень тяжело работали. Мама Нины Васильевны Громцевой – Александра Яковлевна из Моши работала в рыболовецкой артели бригадиром; там были одни женщины, ведь почти все мужчины ушли на войну. Дети тоже ловили рыбу. Обычно они к концу рабочего дня заходили в камыши и ждали, когда пройдет лодка с уловом и матери побросают им по несколько рыб. Потом они и с другими ребятишками делились, чтобы те «не заложили».

Дом своего детства все женщины описывают почти одинаково. Убранство его было бедным: стол, скамьи вокруг стен, большой сундук; чтобы было удобнее спать, к скамьям добавляли доски, клали их на табуреты, в некоторых домах были железные кровати. Ни простыней, ни пододеяльников не было, одеяла – домотканые, их набивали ватой, купленной в магазине; матрацы набивали соломой.

Большие проблемы в войну были с одеждой и обувью. В деревне обходились обычно изделиями местных мастеров, которые катали валенки. Но и валенки с калошами были все равно роскошью – одни на троих, вспоминает Нина Васильевна. Когда наступала осень – шили сапоги из овчинных шкур, но они были очень тонкие, поэтому на зиму не годились.