Текст книги "Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века"

Эвакуация

«08.02.42 г.

Утром встала в 6 часов, не спится, начала собираться, к 9 часам поехали в райком, а оттуда отправились пешком к Бадаевским складам. Шли километров 7, у меня отнялись ноги и руки, дорога плохая, сил нет. Ждали состава до 5-ти вечера. Сели в телячьи вагоны, так холодно было, всю ночь дрожали. Приехали к Ладожскому озеру, все перемерзли, наняли машину через Ладожское озеро по 50 рублей с человека <…> Озеро переехали быстро, доехали до Войбисково. Здесь нас покормили обедом: суп хороший, на второе колбасы 200 гр.

И сухарей 5 75 гр. Пообедали хорошо, и вечером мы сели на поезд и поехали до станции Жихорево. Приехали ночью и простояли там день. Вечером поехали в наш край. Опять приехали в Войбисково, все без обеда, почти голодная. Потом доехали до станции Бабаево, здесь хорошо пообедали: суп – лапша, густой и гречневая каша, 200 гр. хлеба к обеду и еще 200 гр. дали к вечеру. Тут устроил наш спутник, вписал нас в эвакуационное удостоверение. И благодаря ему мы едем и питаемся. В Бабаево нам удалось два раза пообедать, и кушала суп пшенный, густой и гречневая каша, 200 гр. хлеба. Так пока все идет благополучно. День простояли, и в 2 часа 20 мин. мы тронулись из Бабаева в Череповец. Я так рада, пусть я еду, половина голодная, но зато я знаю, что я еду домой к своей милой мамочке. Так проходят 5-ые сутки в дороге, не знаю, сколько пройдет еще. В вагоне такое мучение: жарко, душно, с детьми, много народу, переполнено. Но все равно я ни на что не обращаю внимания. Прибыли в Череповец, пообедали. Простояли до ночи, почти сутки и тронулись в Вологду».

«14.02.42 г.

Тут меня настигло несчастье, по прибытии в Вологду, т. е. сегодня сошла с эшелона, с трудом дошла до столовой, на пути встретили женщину, сняли квартиру за 1 кг хлеба на ночь.

Повезли вещи, Настя везла, а я пустая шла, три раза упала и плакала, но помощи просить не у кого. Родных нет, на улице оставаться невозможно. С трудом дошла до дома, как села, так не встать. Ночью не спится, повернуться не могу и поплачу, но расстраивать себя боюсь, как бы не отразилось на нервной почве».

«15.02.42.

Сегодня Ефим Ипполитович спрашивает про здоровье и посылает меня на вокзал Вологда 1-ую. Отказаться я не посмела, так как знаю, под лежачий камень вода не течет. Ходила целый день, измучилась, обратно шла с помощью людей, наплакалась, и пришлось ночевать еще ночь».

«16.02.42 г.

Сегодня я отдыхаю, хожу только по стенке. Руки и ноги сводит судорога. Ложусь спать со слезами, предложили лечь в больницу».

«17.02.42 г.

Сегодня Ефим Ипполитович идет узнавать насчет поезда. Пришел с результатом в мою пользу, что вечером мы можем отъехать. Мне стало повеселее <…> И в 6 часов мы выехали в Вологду 2ую. Меня посадили на санки, повезли. Сели мы в товарные вагоны. Зараза кругом: лежат дети больные с поносом, и у меня положение скверное, с трудом дохожу до ведра. Поезд тронулся. В часов 11 днем приехали в Буй. Ефим Ипполитович ушел за обедом, я лежу. С обеда все пришли, его нет. Говорят, скоро поезд отходит, но вот он успел сесть, и мы поехали. Проезжаем Галич, и опять на мою голову несчастье: поезд в Антропове не остановили. Ефим Ипполитович встал, меня ругает, как раз разъезд. Мы сходим с поезда, хорошо, что недалеко стоит товарный, он договорился, и мы на тормозе доехали до Антропова в 5 часов утра».

«18.02.42 г.

У меня ноги стали понемногу идти, дошли до вокзала. С утра соснули, купили молока, сходили в буфет, поели ухи <…> Я душеньку отвела, купили масло, яиц, свинины. Хорошо поели и поехали домой. Мне не верится!

Доехали до Скирдово, покушали, отдохнули и двинулись в Лучкино. 18.02.42 г. вечером в 10 часов приехала в родной дом. Встретили очень хорошо, много было слез, и я целовала свою милую мамочку, бабушку и не верю своим глазам».

Долгожданная встреча с мамой, с родным домом. Трудно представить, какую радость пережила прабабушка от встречи с родными людьми.

«19–24.02.42 г.

И так проходят дни за днями в родном доме. Время проходит совершенно незаметно. Мне так не верится, что я дома. Хотя лежу больная, но все-таки мне приятно дома лежать. Ничего еще не могу делать, ноги не ходят и сильная ломота в костях, собираюсь в больницу, не знаю, как мой результат».

Но вот прошел месяц, и прабабушка стала тосковать:

«22.03.42 г.

Пребывание в Лучкине меня совершенно не устраивает. Все надоело, ни на что смотреть не хочется. Хочется чего-то нового, наиболее интересного, но ничего не предвидится. Погода стоит не совсем благоприятная, с очень тупым потеплением, весна не привлекательная, хочется в Ленинград, но условия не предоставляют возможности».

Снова на фронте

Как сложилась судьба прабабушки после тяжелых дней в блокадном Ленинграде?

От своей бабушки я слышала, что Ефим Ипполитович предлагал прабабушке заключить фиктивный брак и тогда ее бы не призвали в армию. Но она была комсомолкой и не могла принять его предложения.

Она поступила в ветеринарный техникум, и ее сразу мобилизовали на фронт.

У меня в руках красноармейская книжка. В начале первой страницы строгая надпись: «Красноармейскую книжку иметь всегда при себе. Не имеющих книжек – задерживать». Далее данные о моей бабушке: «Шустова Надежда Михайловна. Звание и должность – ефрейтор, радист. Наименование части—861 Зенитный Арт. полк ПВО. 5 дивизион. Образование 8 классов. Год рождения – 1921». В книжке можно найти ответ на вопрос, когда бабушка была призвана в армию: «ноябрь 281942—по мобилизации, Чухломским РВК Ярославской области. Специальность до призыва – учащаяся. Домашний адрес – д. Лучкино Ярославской области».

Судя по записям в книжке, прабабушка прослужила в дивизионе до мая 1945 года. Демобилизована на основании закона Верховного Совета СССР от 23 мая 1945 года. А в разделе «Участие в походах» сделана важная запись: «Участвовала в боях за освобождение Минска».

Сухие строчки в разделе «Вещевое имущество» дает небольшое представление о фронтовом быте прабабушки. Выданы следующие вещи:

«Шапка (шлем) зимняя, берет, шинель, гимнастерка, шаровары ватные, полотенце, портянки зимние, перчатки теплые, трико, чулки, сапоги, ботинки, фуфайка, одеяло, ремень поясной, ранец (вещмешок).

Вооружение – винтовка № 1013, противогаз № 0094».

Запись в конце книжки: «73 отдельная зенитная артиллерийская бригада с 26.6.44 по 31.12.44».

Мало что известно мне о службе прабабушки в 1943 году. Сохранилась одна открытка. На ее лицевой стороне плакат времен Великой Отечественной войны: вражеский штык направлен против матери с ребенком. Под рисунком надпись: «Воин Красной армии, спаси!» Открытка датирована 20 марта 1943 года. Короткая весточка маме в деревню Лучкино из города Куйбышева, где располагалась учебная часть 313, в которой прабабушка служила, готовясь в радистки.

Среди наших семейных реликвий – два письма с фронта прабабушки своей маме. 1944 год. Прабабушка сетует, что редко получает письма из дома, переживает по поводу нелегкой жизни матери.

«… С питанием у нас во много раз улучшилось, а поэтому будем поправляться. Обо мне я прошу убедительно, не расстраивайся, береги себя и свое здоровье, не перегружай себя работой. Не жалей ничего для себя, готовь как можно лучше. Мамочка! Родная моя, скоро ли я дождусь твоего письма, хотя бы совсем маленькой записочки. Передавай привет всем нашим девочкам и соседям, моей крестнице, вернее, обеим крестницам. А пока, моя милая, крепко, крепко тебя целую. Остаюсь любящая тебя дочь Надя. 7 августа 1944 г.».

И во втором письме много строк посвящено заботе о матери. Прабабушка переживает, что ее мама собралась продавать корову, что жалуется на трудности. Прабабушка убеждает маму не торопиться продавать корову, не распродавать вещи – ведь предстоят еще трудные времена. Как в деревне жить без коровы?

Я искала в письмах хоть какие-то сведения о службе прабабушки, но об этом она писала скупо. Только во втором письме есть важные строки:

«Мамочка, ну, теперь как я провела праздники. Провела неплохо. Наше командование разрешило нам отпраздновать как следует, немного выпили, был черный баян, танцы, вспомнила дом, конечно, неплохо было бы в родной семье… Мамочка, за себя я пока не волнуюсь, сапоги новые, шинель… сменила на новую. И по службе дела хорошо пока что. Вот на 1 Мая „ефрейтор“ присвоили, и командование неплохо отзывается, вот посылаю заметку из газеты, почитай сама.

Мамочка, не расстраивайся, береги себя, береги здоровье, о встрече еще не теряю надежды, еще поживем, может быть, и мы счастливой своей родной семьей…»

Та небольшая заметка из фронтовой газеты, вложенная в письмо, сохранилась. Можно догадаться по отдельным буквам, как называлась газета: «На страже Родины». № 52. На первой странице напечатан приказ Верховного главнокомандующего об освобождении города-крепости Севастополя.

Но главное – заметка под рубрикой: «Делайте так, как они»:

«Пример для многих

Кто не знает в нашем подразделении радистку Шустову. Она отличается среди других своей опрятностью, чистотой, подтянутостью солдата. На ней всегда хорошо выглаженная гимнастерка с неизменным белоснежным воротничком, начищенные до блеска сапоги.

Внешний вид – показатель культуры, дисциплины. Это хорошо понимает тов. Шустова. Она не только показывает пример своим внешним видом, но и отличным поведением. Она дисциплинированна, точна и исполнительна.

– Где Шустова – там чистота и порядок, – говорят о ней бойцы и командиры подразделения.

Старшина А. Лазарева».

О службе прабабушки говорит и грамота, врученная ей в 1945 году «за отличную боевую подготовку и дисциплину». Подписана грамота командиром бригады полковником Корусовым.

А вот последняя запись в блокноте. Послевоенная.

«27/1-46

Жизнь в Лучкине. Пришла вечером, сильно устала.

28/1-46

Встаю утром, топится печка. Истопила, наносила воды, день прошел быстро…» И в послевоенные годы прабабушке жилось нелегко.

После войны она вышла замуж, но вскоре здоровье мужа пошатнулось, и в 1951 году он ушел из жизни, оставив на руках прабабушки четверых малолетних детей.

Чем только не приходилось ей заниматься: на кирпичном заводе работала по две смены подряд, санитаркой в больнице, в Радиотрансляционной сети—9 лет, уйдя на пенсию, трудилась еще 10 лет. Получила звание ветерана труда. Но она всегда справлялась с трудностями, подняла на ноги детей и вырастила из них достойных людей.

Закрываю Ленинградский блокнот прабабушки. Мне кажется, что я пережила вместе с ней ее трудные фронтовые дни.

Со мной остались ее воспоминания, этот блокнот, письма, написанные ее рукой, фотографии, на которых она молодая, улыбающаяся. Они всегда будут храниться в нашей семье.

Эвакуация: документы рассказывают

Екатерина Васильева

Школа с. Етыш Пермского края,

научный руководитель В.Н. Васильева

Кажется, очевидный факт: чем ближе к нам история, тем она понятнее и тем больше мы о ней знаем. Но в действительности все получается с точностью до наоборот: самый близкий нам век – XX – при ближайшем рассмотрении оказывается самым непонятным и неясным. Вот и я нашла еще одно белое пятно. Казалось бы, все знают, что Великая Отечественная война заставила покинуть свои дома тысячи мирных жителей. Скупые сведения об эвакуации из школьных учебников, «красивые» сценки из советских сериалов «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов» – вот, пожалуй, и все сведения, которыми я располагала.

Так что можно считать чудом, что однажды мне в руки попалась одна интересная статья про эвакуированных. Была она напечатана в журнале «Родина» в № 6 за 2004 год и так и называлась – «Эвакуация, или Диалог поневоле». Автор – кандидат исторических наук Галина Янковская. Статья полностью перевернула мои представления об эвакуации.

И отношения с местными жителями, и обустройство быта, и психологическая обстановка – все в этой статье разнилось с тем, что я думала об эвакуации. Особенно меня поразило то, что автор описывал житье-бытье эвакуированных в Молотовской области – моей родине, причем отнюдь не в радужных красках. А моя бабушка рассказывала совсем другое: в их маленькую деревню приехало немного человек, и все они были приняты хорошо, размещены по домам, накормлены, им дали работу в колхозе, далеко не самую трудную. А в селе, где живу я, старожилы в своих рассказах о военном времени даже и не упоминают об эвакуированных. По данным районного Чернушинского архива, в нашу деревню Етыш в годы войны приехало 169 человек! Так почему же такие резкие расхождения в оценках местных жителей, историков-исследователей и в архивных документах? Я решила проанализировать источники.

Второе Великое переселение народов – так можно назвать эвакуацию. «Всего за годы войны было эвакуировано примерно 17 млн человек —18,6 % от населения СССР. Молотовская область (так Пермский край назывался с 1940 по 1956 гг.) в годы войны приняла 320 тыс. человек и 124 предприятия»¹.

Среди эвакуированных были известные люди, писатели, в Пермь была перемещена труппа Театра оперы и балета имени Кирова из Ленинграда. Нельзя сказать, чтобы их принимали с распростертыми объятиями: множество свидетельств говорит против этого факта.

Так, Михаил Герман, известный искусствовед, писал: «Годы войны мы прожили под Пермью (тогда – Молотов), в деревне Черная. Название деревне шло. Глубочайшая грязь весной и осенью. Тьма. Ни электричества, ни радио… Ненависть к эвакуированным, которых без разбора называли „явреи“. Едва ли антисемитизм, скорее биологическая ненависть к людям другого мира».

И Галина Янковская прибавляет к цитате, что массовая эвакуация резко ухудшила условия жизни на местах. Ненависть выплескивалась в неожиданных формах: квартирантов считали обузой, нахлебниками, не пускали в баню, не разрешали готовить, закрывали на ключ колодцы. Что интересно, даже в официальных документах не могли скрыть этого. Автор статьи упоминает письмо Молотовского горисполкома от 14 ноября 1942 года, из скупых канцелярских строчек которого мы узнаем: «Факты грубого, невнимательного отношения к эвакуированным становятся обыденным явлением… В поселке Чермоз домовладелица Ч… выставила зимние рамы во время холода, отняла кровать. Дочь Ч. вынул а из рамы стекло и не давала вставить нового стекла или фанеры… В селе Карагае квартирохозяйка К. издевалась над эвакуированными семьями Каменской и Мышкиной… Не топила печь, выстуживала дом, сына Каменской заставляла ходить босиком в мороз, чтобы не пачкать пол, часто ругала»².

Судя по этим свидетельствам, ситуация в области была далека от благоприятной. Но это было где-то там, далеко от нас, в Перми и в районах севера области. Мне же захотелось узнать, а как обстояли дела в нашем районе, на моей малой родине. И мы с мамой отправились в Чернушинский районный архив.

Нам крупно повезло: заведующая архивом Елена Анатольевна Морозова показала уйму бесценных документов, недавно отреставрированных, по истории эвакуации. Подавляющее большинство документов датировано 1941–1943 годами – именно на это время легла вся тяжесть работы с переселенцами поневоле. Всего в нашем распоряжении оказалось 20 дел, более половины из них содержат списки эвакуированных, тщательно составленные, с указанием подробных анкетных данных. Вот с этих списков я и начала свою работу.

Наш Чернушинский район находится на самом юге области, поселок Чернушка – крупная станция Горьковской железной дороги, поэтому, несмотря на малые размеры района, слета 1941 года он принял 8 тысяч эвакуированных из самых разных территорий, находившихся под угрозой оккупации или уже занятых врагом: Украины, Белоруссии, Ленинграда, Москвы, Грозного, Польши, Архангельской области, Орла, Карело-Финской ССР и других районов необъятной страны. Вот такая география.

По национальному составу тоже очень большой разброс: кроме русских, были украинцы, белорусы, много евреев, в списках встретился даже один китаец. Спасаясь от врага, к нам ехали целыми семьями, причем семьи чаще всего были многодетными. Приезжих распределяли по домам жителей Чернушки, селам и деревням. Представляю, какого труда это стоило для местной власти: распределить по домам, помочь обустроиться 8 (!) тысячам человек, причем 2 тысячи из них – дети из блокадного Ленинграда и Москвы.

Списки эти неоднократно переписывались, исправлялись, видны частые пометы, зачеркивания. Требовался тщательный учет эвакуированных для начисления пособий; на основании этих списков составлялись другие, для обеспечения самым необходимым: спичками, солью, одеждой, обувью и т. д.

Я думаю, что строгий учет зваконаселения можно объяснить еще и такой причиной. В феврале 1942 года положение Москвы было уже не таким катастрофичным, немцы от столицы отступили, и эвакуированные, хлебнув уральского лиха, решались на возвращение. Кому-то это удалось сделать. Но вот такой документ пресекал подобные попытки:

«Уполномоченному по эвакуации населения по Чернушинскому району.

Совет по эвакуации сообщает, что принято решение ВКП(б) о запрещении въезда в Москву. Обязуем Вас провести разъяснительную работу среди эвакуированного населения. Немедленно прекратите самовольный выезд эвакуированных.

22 февраля 1942 года

Уполномоченный управления по эвакуации населения по Молотовской области».

Я просмотрела множество заявлений, часто безграмотных, написанных на каких-то случайных бумажках, а одно даже на обрывке обоев. Все они пронизаны горем и нуждой, везде просьбы помочь в чем-то… Именно эти заявления открывают перед нами наиболее объективную картину жизни переселенцев. Нельзя сказать, что это был «глас вопиющего в пустыне»: почти на каждой имеется резолюция, написанная наискось на обороте, либо дан официальный ответ.

Я попыталась расположить эти документы по содержанию. Их можно объединить в несколько групп.

Первая, и самая большая, – это просьбы об оказании материальной помощи. Очень красноречива следующая просьба:

«В Чернушинский райсобес от технического работника санатория

Анисимовой Дарьи Степановны

заявление.

Прошу помочь мне в нижеследующем: я, Анисимова Дарья Степановна, эвакуированная из Днепропетровска, имею на своем иждивении 6 человек детей: старшей Зое 11 лет, Рае 8 лет, Боре 5 лет, Людмиле 4 г., Анатолию и Владимиру по 2 месяца (они двойня, родились в феврале 1942 года). Я работаю в санатории няней, получаю 120 рублей, пособие на мужа получаю 150 рублей. Прошу райсобес помочь мне в воспитании моих детей, прошу мне разрешить получать молоко из Рябковского колхоза „Красный партизан“. Покупать по 10 рублей за литр у меня нет средств. Прошу не отказать в моей просьбе.

О результате прошу сообщить по адресу с. Рябки, тубсанаторий, Анисимовой Д.С.

Для ответа прилагаю марку.

17.04.42 г.».

На 270 рублей этой матери приходилось кормить шестерых детей! Из этого документа я узнала, какова цена была деньгам в военное время, если литр молока стоил 10 рублей. Теперь я стала понимать размеры помощи, которую оказывали местные власти нуждающимся. Вот пример:

«Заместителю председателя райисполкома т. Хигер от гр. Сосневской С.П.,

прож. по адресу Чернушка, ул. Тельмана, 22

заявление.

Находясь с двумя малолетними детьми в тяжелом материальном положении, прошу оказать мне единовременную помощь.

3.07.42 г.»

Резолюция: выдать 100 рублей.

И таких просьб об оказании денежной помощи очень много. Вот заявление ленинградки Осоки Веры Дмитриевны. Ей постановили выдать 50 рублей. А по заявлению эвакуированной Нееловой Анны Тимофеевны из села Бедряж, имеющей четырех детей и мужа-инвалида, выдано 200 рублей.

Встречались заявления, в которых сообщается о кражах вещей и документов либо в пути, либо уже по прибытии на место.

«Секретарю ВКП(б) тов. Некрасовой от члена ВКП(б) Фадеевой З.В., село Тауш, Таушинский интернат.

Тов. Некрасова, обращаюсь к вам с большой просьбой. Я из Ленинграда, приехала в феврале 1942 г. Очень была больна, лежала в больнице в с. Рябки 1/2 месяца и только окрепла и ноги стали ходить. В августе жила я в Фомино, где и работала. 5 ноября проводила в колхозе собрание, а в это время меня обворовали, украли все, осталось только то, что было на мне. Я обратилась в комиссию по эвакуации выдать мне что-либо из одежи и белья. Ответа нет, а мне даже на улицу выйти не в чем, а многие уже получили, менее нуждающиеся, а я средств не имею никаких. Муж находится на Ленинградском фронте, второй год нет известий».

Нечистых на руку людей хватало всегда. Но красть во время войны, у людей, столько горя принявших! Этой женщине удалось вырваться из блокадного Ленинграда, а тут… Этот документ потряс меня своей безысходностью, невыносимым горем, которое пришлось испытать простым людям во время войны.

Людям приходилось буквально «выбивать» положенные им льготы, сталкиваясь и с грубостью, и с непониманием властей. В основном пишут такие заявления эвакуированные, проживающие в дальних селах и деревнях. Можно предположить, что жизнь там была еще тяжелее, чем в Чернушке. Любая мелочь, чаще всего предмет первой необходимости, требовала путешествия в районный центр. Вот полное отчаяния письмо, без начала и конца, сохранился лишь кусок послания:

«Тов. Инспектор, я вас очень прошу что я у вас просила и подавала заявление на счет обуви или одежи или мануфактуры так как мы живем в сложном состоянии что уже нижнего белья и то нет смены так что у меня уже не хватает терпенья так что прошу оказать немедленно помощь. У вас только одетый тот кто живет у вас в Чернушке кто у вас каждый день а мы за 30 км не можем ходить по бездорожью, дайте хоть метрочек 5 а то совсем не во что сменить…»

А ведь эта женщина права: я видела списки на получение талонов на товары: платки, детские чулки, дамские носки, одеяла, юбки, кальсоны, фуфайки, куртки, ткани, обувь, мыло, спички, ведра и тазы. В них указывался адрес получивших – так вот, абсолютное большинство «счастливчиков» проживало в Чернушке. А жителям деревень, особенно дальних, как быть? Хотя и помощь-то была очень даже скромная: спички по 1 коробку в руки, мыло – по 1 куску.

Я обратила внимание вот на такое письмо в облисполком т. Белецкому:

«Мы работники Ижорского завода г. Ленинграда, эвакуировались с детьми и сейчас находимся на ст. Чернушка Молот, обл. в деревне Трун. Отовсюду мы от родных и знакомых получаем письма в которых они пишут что муки им дают 9 кг. на месяц это я считаю нормально. Но здесь нам почему-то дают только 5 кг на человека и даже разговаривать не хотят. Когда же мы спросили будут ли еще какие продукты так они даже засмеялись. Когда в тоже время в селе Печмень эвакуированные в прошлый месяц получали пшено, масло растительное, мыло и даже мануфактуру.

Меня больше всего беспокоит хлеб, ведь это по 150 г на день так зачем было нас вывозить, нам и в Ленинграде уже было прибавлено ведь у нас нет хозяйств и потом закон должен быть везде один. Прошу срочно дать ответ правильно ли нам выдают хлеб, п/о Трун

Колхоз 13 лет РККА Соколова».

На этом же листочке ответ:

«9 апреля 1942 года т. Харину. Принять меры к усиленному снабжению продуктами по умеренным ценам через колхоз 13 лет РККА для семей эвакуированных в последние два месяца из Ленинграда».

Слова «два месяца из Ленинграда» подчеркнуты; вероятно, к ленинградцам было особое отношение. Действительно, в блокадном Ленинграде выдавали тоже 150 г хлеба – ив эвакуации получать столько же?! Мы не знаем, улучшилось ли снабжение продуктами авторов этого письма, но 8 кг муки на человека в месяц эвакуированные в Чернушинском районе должны были получать обязательно.

Особенно мне жаль детей, которые наравне со взрослыми пережили все тяготы разрушенного войной их привычного мира. Этому еще одно подтверждение:

«Заявление от гражданки Пятаковой О.Ф., Атнялтинский с/совет. 1.02.42 Мы эвакуированы из г. Лодейное Поле Ленинградской области 6 сентября 41 года. У меня имеется ребенок двух лет. За данный период я на ребенка не могу получить жиров, хотя бы молока и сладостей, вследствие чего ребенок заболел, на что имеется справка от врача. Мне, как матери, жаль смотреть на крошку, которой основною пищею является хлеб с кипятком. Неоднократно обращаясь в Атняшинское сельпо, в колхозы Атняшинского с/совета, везде помощи за свой счет не получала. Колхоз „Крестьянин“ обещал отпустить мяса по 45 руб. за кг, но и его из своих соображений отказал. Кроме того, совместно со мною проживают мать и отец мужа. Они являются иждивенцами сына, который находится в РККА с 30 июня 40 года, и до сих пор они не получают пособия. Мы подавали заявления и нужные справки в Чернушинский Райсобес, но результатов о получении пособия не видно до сего времени. Убедительная просьба посодействовать в помощи».

Ответ дан такой:

«Председателю колхоза „Крестьянин“.

Чернушинский райсовет предлагает обеспечить эвакуированную гражданку Пятакову О.Ф. продуктами питания: молоком по 1 литру в день, картофелью по 50 кг в месяц по розничным государственным ценам. Мясом и другими продуктами питания обеспечить по возможности колхоза.

О исполнении данного распоряжения доложить докладной запиской к 16 февраля с/г.

Инспектор по трудоустройству эваконаселения Харин».

Что получила от колхоза семья Пятаковых, к сожалению, мы не знаем, и выжил ли ребенок – тоже. Но по ответу видно, как тяжело жилось самим колхозам, если и в распоряжении Харина такие скромные просьбы, да и слова «предлагает обеспечить», их мягкий тон говорят о многом.

«Председателю Деменевского с/совета тов. Шилову Копия: председателю к-за Кр. звезда т. Неганову

Ко мне обратились с устным заявлением гр-ки Конотина Надежда и Тюхтина Мария, они по сути сами несовершеннолетние и на их иждивении по четверо детей нетрудоспособных, из колхоза ничего не получают, отцы их обеих в армии, матерей нет, считаю, что если это верно их устное заявление, то считаю т. Неганов изменит отношение к эвакуированным и из колхоза в дальнейшем будет регулярно выделять продукты питания по кооперативным ценам, по силе возможности, а председателю Деменевского с/совета т. Шилову проследить за исполнением. Инспектор по трудоуст. эвакуированных Харин».

Получается, что 10 детей, без взрослых, оказались в такой чудовищной жизненной ситуации! А что они пережили в пути, пока добирались до далекого уральского села Деменево?! Думаю, что очень многое, если не все, зависело от председателей колхозов и сельских советов, от их желания помочь этим людям, не по своей воле оказавшимся на их территории. Но мне хочется сказать что-то и в их защиту. А если нечем помочь?! Ведь лозунг «Все для фронта, все для победы!» был не просто словами. А тут еще надо выделить что-то приезжим…

А вот судьба девочки-сиротки в двух документах:

«Председателю Чернушинского Райпотребсоюза т. Сергееву Прошу обеспечить эвакуированную девочку Свинцову, которая в настоящее время проживает в Средних Кубах у гражданки Паршаковой, как патрониро-ванная. В настоящее время не имеет во что переодеться.

Секретарь исполкома Райсовета депутатов трудящихся Карташова».

«Председателю к-за Труженик т. Килину

Исполком Райсовета обязывает Вас обеспечивать эвакуированную девочку 12 лет, проживающую у т. Паршаковой, продуктами питания: мукой 10 кг, картофеля 16 кг, мяса 2 кг в месяц, молока пол-литра в день.

Председатель исполкома Райсовета депутатов трудящихся».

Что стало с этой девочкой? Как попала она в наш район? Выжила ли она? Остались ли живы ее родители? Увы, об этом мы уже никогда не узнаем.

Немало просьб об одежде, даже первые лица на селе – председатели – нуждались в обычном, совершенно необходимом белье:

«Председ. Чернушинского райпотребсоюза тов. Сергееву.

Исполком Чернушинского Райсовета просит отпустить для эвакуированных тт.: Егорова – председатель Березовского с/совета и Полянкина – председ. Козьмяшинского с/совета по одной паре белья, по рубашке и шароварам за наличный расчет.

Секретарь исполкома Чернушинского Райсовета Карташова».

Это наглядный пример доверия к эвакуированным – передача в их руки столь важной должности председателя. Он также говорит о хроническом недостатке местных кадров. Обычно на должность председателей колхозов и сельских советов назначались либо вернувшиеся с фронта комиссованные солдаты, либо женщины. В нашем случае пригодились и эвакуированные.

Много хлопот было с женами начсостава, так как слишком уж разителен был контраст между их благополучной довоенной жизнью и жизнью в военном тылу, где каждый кусок хлеба был на счету. Были специальные указания для этого контингента, предписывающие максимально мягкий подход:

«Инспектору по трудоустройству эвакуированного населения тов. Харину. Отдел кадров райкома партии просит дать подробную информацию к 10 ч. утра 30/V-42r.:

1) Сколько жен военнослужащих послано на работу и на какую;

2) Кому из них была предложена работа, какая, и они отказались, указать причины отказа.

Секретарь РКВКП(б) по кадрам Некрасова».

На особом положении в годы войны оказались родственники военных – война дала им право быть первыми в льготах.

Ответ не замедлил себя ждать:

«Чернушинскому РКВКП(б) т. Некрасовой.

Информация о трудоустройстве эвакуированных жен начсостава.

1) Колесникова Ядвига – Райзо бухгалтером.

2) Ламанская – Кинофикация бухгалтером.

3) Беккер – чернушинская Мтс пом. Бухгалтера.

4) Оренбер – «Трудовик» Труновского с/совета счетоводом.

Отказавшиеся от предложенной работы:

1. Воробьева В.П. – жена воентехника. „Я при муже не работала и сейчас не буду работать, т. к. от мужа получаю аттестат“. От предложения поехать в колхоз также отказалась. Проживает ул. Карла Маркса, 3.

2. Лебедева – жена военврача 3 ранга, проживает с. Рябки. Просила работу по устному заявлению и письменному, когда предложил работу счетоводом в Чернушинскую МТС, она отказалась, точно также отказалась и Степанова, проживает в Рябках. О чем и ставлю в известность.

Инспектор по хозяйств, устройству эвакуированных Харин».

Но мне хочется предоставить слово и противоположной стороне. В архиве хранится несколько писем-жалоб той самой Е.А. Лебедевой, жены военврача. Эта женщина писала жалобы и прокурору, и председателю Райсовета, и в Облисполком… Приведу лишь отрывки из ее обращений.

«Прокурору Чернушинского района от Лебедевой Е.А., жена военврача 3 ранга, была эвакуирована из г. Порхова Ленинградской области 2 июля 1941 года. Выезжали в тот момент, когда дорога была прервана, пришлось до железной дороги ехать трое суток автобусом, и поэтому было разрешено взять с собой по одному чемодану на семью. Сюда прибыли 24 июля. Поселились в с. Рябки. 18 сентября нам предложили освободить помещение, т. к. ждали прибытия детей. Пришлось выехать в холодное помещение, топим 2 раза в день, а выше 15 градусов температура не поднимается. Покрываемся летним одеялом. Грипп не покидает нас. Всю осень носили дрова на себе, а с наступлением зимы возим на саночках из лесу.