Текст книги "Черное. Белое"

Глава 39

Что это гудит так нудно и тоскливо? Я могла бы подумать, что это шум моря, если бы он не был таким неприятным. Я так хорошо и безмятежно себя чувствовала, а теперь этот шум, усиливаясь все больше, увлекал меня к себе, вырывая из такой приятной безмятежности.

Желая избавиться от него, я тряхнула головой, но в итоге добилась совсем другого: к шуму прибавилась еще и головная боль. Застонав, я услышала собственный голос, после чего поняла, что сплю. Или спала.

Вернуться ко сну категорически не получалось, а открывать глаза было страшно: казалось, любое движение только усилит боль. Вчерашний день я вспомнить не могла, впрочем, как и позавчерашний, и даже не представляла, где я вообще нахожусь и на чьей кровати сплю.

Любопытство взяло вверх и, превозмогая боль, я разлепила склеившиеся ресницы.

Ох! Яркий свет ослепил глаза, вместе с тем увеличивая давление на и без того гудящую голову.

Интересно, почему у меня так сильно болит голова? И почему я ничего не помню? Неужели вчера была вечеринка, на которой я перепила спиртного?

Щурясь от ярких лучей солнца, бьющих в окно, я осмотрелась. Ну что ж, лучшего места для того, чтобы проснуться, придумать нельзя.

Я в комнате Марка на самой лучшей в мире кровати. Только, где он сам?

Лучше бы он не видел меня в таком состоянии – надо умыться и привести себя в хотя бы немного приглядный вид. Сама эта мысль внушала ужас – я боялась даже пошевелить головой, потому что малейшее движение тут же отзывалось гудящей болью.

Но, тем не менее, лучше все-таки встать. Надо будет спросить у Марка: как это он разрешил мне столько пить.

Морщась от боли, я кое-как приняла сидячее положение. На столе лежала пачка таблеток аспирина, благоразумно оставленная там Марком. Лучше бы он положил сюда бутылку пива.

О Господи! Я становлюсь похожей на алкоголика, если думаю о спиртном с самого утра.

Часы тоже лежали на столе, и я скоро убедилась в том, что никакое сейчас не утро, а уже два часа дня.

Осталось разобраться, какое сегодня число и день недели.

На всякий случай проглотив побольше таблеток, я запила их водой из бутылки, что стояла тут же. На столе еще лежала глубокая тарелка, покрытая сверху другой, и я из любопытства заглянула туда. Кажется, это мой сегодняшний завтрак, точнее, обед. Если Марк заранее приготовил все это, значит, его нет дома.

Когда же я легла спать, если проснулась только в два часа дня? Кажется, впервые в жизни у меня так отшибло память, что я ничего не помню.

Быстрее бы пришел Марк – я все у него узнаю.

Найдя в сумочке телефон, я проверила сегодняшнюю дату.

Боже! Шестое марта, среда. Но я не помню наступления весны. Неужели у меня анемия? Сколько же дней исчезло из моей памяти?

Дойдя до зеркала, я тут же пожалела об этом: лицо, как у хронического алкоголика – красное, опухшее, с мешками под глазами.

Нет уж, пусть лучше Марк придет попозже, иначе испугается моего внешнего вида.

Забравшись в ванную, я приняла контрастный душ – он поможет мне проснуться и придти в тонус, если это вообще возможно в моем случае.

Щедро намылив мочалку, я принялась с рвением оттирать свое тело, и с удивлением отметила, что оно какое-то слишком грязное. Приходилось то тут, то там отмывать черные пятна неизвестного происхождения. Мне уже начало казаться, что это сажа, взявшаяся непонятно откуда. Волосы тоже были грязными, а пена, образовавшаяся от мытья, слишком темная. Да где же я вчера была?!

После душа я почувствовала себя гораздо лучше: действие возымела и прохладная вода, и принятые таблетки. Даже отражение в зеркале уже не было столь устрашающим.

Перекусив, я еще раз попыталась восстановить в памяти последние события, но с прежним успехом.

Марку я решила не звонить до тех пор, пока полностью не приведу себя в порядок. И так, как мне не терпелось позвонить ему, я тут же взялась за косметику.

От красноты лица мне удалось избавиться еще в душе, так что теперь оставалось только замаскировать мешки под глазами.

После завершения макияжа, удачно скрывшего последствия вчерашней вечеринки, я принялась выпрямлять волосы, но не успела завершить дело до конца: вернулся Марк.

Обрадовавшись, я ту же кинулась к нему на шею.

Но его настроение явно не соответствовало моему, и я тут же заметила это. Марк смотрел на меня как-то странно, словно не понимая, чему я, собственно радуюсь. В глазах я увидела тоску и боль, которые тут же передались мне: почему моему любимому плохо?

– Вика, – осторожно спросил он. – Как ты себя чувствуешь?

– По-моему, у меня амнезия. Сколько я выпила вчера?

– Амнезия? – Он удивленно изогнул одну бровь. – С чего ты взяла?

– С того, что целая неделя жизни просто выпала из моей памяти.

Марк смотрел на меня такими удивленными глазами, будто я сказала ему нечто из ряда вон выходящее и совершенно невозможное.

– Ты ничего не помнишь?

– Ты вообще следил за тем, сколько я пила?

– Та-ак, – растягивая слово, задумчиво произнес Марк. – Последнее твое воспоминание?

Я задумалась. Помню, что в конце февраля мы строили с ним планы, как проведем весну.

– Начиная с первого марта – ничего, – заключила я.

– Хм-м-м.

– Что – хм-м-м? – передразнила я. – Может, освежишь мне память и расскажешь, что случилось потом?

Молчание, наступившее после моего вопроса, не предвещало ничего хорошего. Я с двойной силой ощутила, как плохо чувствует себя Марк, и поняла, что за эту неделю произошло что-то ужасное.

– Марк, я… вчера не было вечеринки, так?

Он покачал головой.

– Что случилось?

– Я все расскажу. – Марк отстранился от меня. – Но давай сначала отдохнем. Просто побудем сегодня вдвоем.

Он был настроен решительно, и я сделала вывод, что пусть лучше будет так, как он просит. Неизвестность была мучительна, но я согласилась немного подождать. Марк хотел скрыть от меня свою боль, но от меня не ускользало ни малейшее изменение в его настроении.

Может быть, он не стал ничего говорить прямо сейчас, чтобы подарить мне несколько часов спокойствия до тех пор, пока я не узнаю о случившемся.

Никогда не было случаев, чтобы я не помнила, как прошла целая неделя моей жизни. И чем могли быть вызваны подобные провалы в памяти, оставалось только гадать.

Если вчера не было никакой вечеринки, и я не пила, то… Что же я делала?!

Любимый знал хороший способ отвлечь меня от раздумий. Но сегодня этот способ действовал тоже как-то странно: поцелуи упорно казались мне горькими и, я уверена, Марк ощущал то же самое.

Даже погода разделяла наше настроение: вместо весеннего радостного солнышка, ярко светившего еще днем, на улице шел противный мокрый снег с дождем. Погода была больше похожа на осеннюю и предвещала, казалось, долгие хмурые и серые зимние дни. Даже не верилось, что скоро должно наступить лето.

На улице совсем стемнело, когда Марк, наконец, решил поговорить со мной. Я хотела побыть в гостиной, возле камина, но он позвал меня на кухню.

– Сядь, – попросил он.

Я покорно устроилась на диване, подогнув под себя ноги. Я почти целый день ждала того момента, когда Марк, наконец, объяснит мне, что произошло. Сейчас этот момент настал, и мне стало страшно – я не могла понять, действительно ли хочу услышать то, что он мне скажет.

Глухие и медленные, но четкие удары сердца выдавали мое волнение.

– Я бы мог заставить тебя все вспомнить, – начал он. – И если понадобится, я так и сделаю. На самом деле, нет ничего удивительного в том, что ты ничего не помнишь. В организме человека есть такая функция – блокировать в памяти те события, которые приносят сильную боль. И мне жаль, что я стал ее причиной.

Я непонимающе смотрела на Марка. Мне даже захотелось обернуться, чтобы убедиться в том, что его слова не адресованы кому-то, кто находился позади меня. О какой боли он говорит?

– Марк, я…

– Ты просто ничего не помнишь. И как бы я хотел, чтобы все так и оставалось! Мне будет очень тяжело возвращать тебе воспоминания. Я верну их, Вика, но сначала попрошу ответить на один вопрос.

Я внимательно слушала его.

– Обстоятельства сложились таким образом, что я вынужден поторопить события. Я не хотел, чтобы все так случилось, не хотел просить тебя принимать решение в спешке.

– Какое решение? – нетерпеливо выдала я.

– Мы не можем больше оставаться на Земле. – Его голос был сухим, притворно неэмоциональным, а за маской безразличия скрывалось глубокое сожаление.

Не веря собственным ушам, я покачала головой:

– Что это значит?

Он опустил глаза, избегая моего взгляда. Раньше Марк никогда так не делал.

– Готова ли ты к жизни в Аду?

От неожиданности подобного вопроса я растерялась. Столько времени я просила Марка сообщить мне хотя бы примерную дату, когда мы покинем этот мир, и вот этот момент настал, но я почему-то представляла себе все по-другому.

– Мое решение уже давно принято, и я не собираюсь менять его, – растерянно пробормотала я.

– Ты не поняла… – Марк покачал головой. – Готова ли ты покинуть этот мир завтра?

– Завтра?! – От неожиданности я вскочила с дивана и начала возбужденно шагать по комнате. – Но почему – завтра? Ведь я столько раз спрашивала тебя, когда это произойдет и, судя по ответам, я не могла и подумать, что ты предупредишь меня об этом за один день. За один вечер!

– Лучше было бы отправиться туда прямо сейчас. – Марк говорил совершенно немыслимые вещи. – Но я знаю, что это будет слишком тяжело для тебя. Поэтому я спрашиваю: готова ли ты завтра?

– Завтра… – шокировано повторяла я. – Завтра… Мне нужно собрать вещи… Мама… Моя мамочка… Я так хотела поговорить с ней… – бормотание становилось все менее разборчивым.

– Вика, прекрати! – Властный голос Марк остановил поток моих мыслей. – Я не спрашивал тебя, что ты сегодня скажешь маме, во сколько позвонишь подругам или какие вещи возьмешь с собой! – Он произнес это таким тоном, что стало понятно: все это – мелочи, которые сейчас не имеют значения. – Все эти моменты мы обсудим с тобой после того, как ты ответишь на мой вопрос. Я спросил, готова ли ты завтра попрощаться со своим миром и перейти в мой? Готова ли ты? Я прошу тебя не думать ни о чем, кроме самой себя.

Неужели то, чего я так долго ждала и так сильно боялась, ожидает меня уже завтра? Неужели завтра я совершу поступок, последствия которого необратимы? Неужели завтра я буду дышать другим воздухом и пить другую воду?

Почему Марк поступает именно так? Вынуждает меня поставить жирную точку и перевернуть страницу, открывая новый листок? Почему он не предупредил меня об этом за несколько дней, неделю или месяц, а вот так, за несколько часов? Я бы успела подумать, что сказать маме, как попрощаться с друзьями, чтобы расставание не было таким болезненным и неожиданным.

Стоп! Марк просил меня не думать о родных и друзьях. Но у меня никак не получалось отпустить эти мысли, ведь больше ничто не волновало меня так, как непонимание и боль, которую я причиню своим близким.

Стараясь выполнить просьбу Марка, я на секунду представила себе, будто здесь, на Земле, нет никого, с кем бы мне пришлось прощаться. И тогда не осталось никаких сомнений и вопросов. Тогда казалось – так легко покинуть этот мир завтра…

А если я захочу вернуться? Если когда-нибудь мне безумно захочется снова оказаться здесь, на Земле? Смогу ли я еще хоть раз набрать полную горсть земли, чтобы вспомнить, какая она на ощупь, или опустить руки в ручей, чтобы вода ласкала мои ладони? Если меня вдруг охватит безумное желание ощутить дуновение ветра в лицо? Смогу ли я когда-нибудь испытать подобные чувства?

Мне вдруг очень сильно захотелось столько всего сделать – начиная с поцелуя, которым я коснусь маминой щеки, и заканчивая встречей восхода солнца. Столько всевозможных дел сразу появилось непонятно откуда, и горько было осознавать, что я не успею осуществить даже малую их часть.

Я молчала, а Марк не сделал ни одной попытки поторопить меня с ответом.

Тут не было никаких вариантов, я согласилась бы, даже если бы он увлек меня в Ад прямо сейчас.

– Да, я готова.

– Хорошо. – Кивнул Марк. – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы тебе не было слишком тяжело пережить столь резкую перемену. – Его голос звучал сухо, но я знала, что это лишь притворство – Марк пытался скрыть свои настоящие чувства.

Я же впала в какой-то ступор: все дела, внезапно возникшие в моей голове и требующие немедленного исполнения, столь же внезапно и исчезли. Я только что приняла решение, дала свое согласие, но еще не осознала этого полностью. Мне не верилось, мне казалось невозможным, что эта ночь – последняя, когда я положу голову на свою подушку, а утром в последний раз услышу звонкий мамин голос, когда она будет будить меня.

Последний раз подержу в руках телефонную трубку, набирая номер лучшей подруги.

Последний раз приласкаю свою кошку, любуясь ее трехцветной окраской.

Последний раз утром, как обычно, налью себе стакан апельсинового сока, и выйду на балкон, чтобы выпить его там…

Сколько всего я совершу в последний раз!

– Вика, почему ты не спрашиваешь меня, из-за чего такая спешка?

Оторвав взгляд от пола, я удивленно взглянула на него.

– Это имеет значение?

– Да.

– Просто, я люблю тебя, Марк. Я так сильно люблю тебя.

Взгляд любимых глаз вздрогнул от боли. Марк нежно обнял меня, а я крепко схватила его руку – тепло любимого лишало меня беспокойства и тревог. В его руках я не могла сомневаться в правильности принятого решения.

Как путник, преодолевший несколько десятков и сотен километров своего пути, повстречавший во время путешествия множество сложных, и порой казавшихся непреодолимыми препятствий, отчаявшийся в поисках своего дома и потерявший весь смысл, ради которого он отправился в путь, вдруг неожиданно находит то, что искал, обретает свой дом, который тут же становится ему родным, так и я обрела смысл происходящего сразу, как только Марк обнял меня.

– Вика, – прошептал он, – прости меня за то, что я хочу вернуть тебе память. А также за то, что ты вспомнишь сейчас. Но я не могу оставить тебя в неведении относительно того, что произошло. Может быть, так для тебя было бы даже лучше, но… Если ты все вспомнишь, то, возможно, изменишь свое решение.

Повернув меня к себе, Марк разрешил, наконец, взглянуть в его глаза, и не стал при этом отводить взгляд. Он передавал мне энергию – много энергии, направленной на то, чтобы поддержать меня. Сначала я ощутила именно ее – она восполняла мои силы. Я почувствовала себя значительно увереннее. Но потом…

Потом воспоминания начали всплывать в моей памяти, заполняя пробелы и пустые пространства. И силы покидали меня с гораздо большей скоростью. Очень быстро от моей энергии не осталось и следа.

Да, Марк был прав – лучше бы я никогда не вспоминала.

Любимый передал мне огромное количество энергии – и продолжал передавать, но ее было не достаточно, чтобы я могла бороться с той болью, про которую умудрилась забыть.

Теперь ясно, почему мой организм решил просто отключить какие-то рецепторы мозга – ведь он сделал именно то, что я так долго просила – забыл.

Прошла минута, и тут же сердце в отчаянии закричало. Мне же показалось, что кто-то сверху громко рассмеялся, указывая на меня пальцем.

Это слишком, слишком жестоко.

Как я могла забыть о Еве? Она превратила мою жизнь в кошмар, обратила мою душу в пепел, который чудом не развеялся по ветру, и чуть не отняла у меня Марка.

Как я могла забыть о последней встрече с Ренольдом? О том, что уже успела попрощаться с Марком, успела пережить самую страшную потерю?

Во мне снова возрождалась та боль, которую сознание предпочло забыть. Она вырвалась наружу и разбивала мою душу, дробила ее на мелкие кусочки.

Моя душа была похожа на разбитое зеркало, осколки которого мне предстояло собрать.

Мне следовало смириться – принять все, как есть. Отрицать боль, прятаться от нее не было смысла.

В конце концов, до того момента, как дым в том злополучном доме не помог мне отключиться от мира реальности, мне было гораздо хуже.

Мне было хуже потому, что я потеряла Марка. А теперь он был рядом. И переживал произошедшее точно так же, как и я. Ведь именно его боль, а не моя, заставила меня вспомнить все.

Теперь понятно, к чему такая спешка. Мы не можем больше рисковать, оставаясь с Марком здесь, на Земле. Ренольд постарается сделать все, чтобы Марк не увлек меня в Ад – ведь у него самого это не получилось.

Да, нам нужно спешить. Даже сегодняшняя ночь таит в себе опасность. Чем скорее мы покинем Землю, тем лучше для Марка, а значит – и для меня.

Наверное, лучше было бы покинуть границы этого мира прямо сейчас, чтобы не подвергать нас риску, но я не могу не попрощаться с мамой. Нет, я не могу этого сделать.

Марк не отпускал меня – он продолжал посылать энергию, за что я была очень благодарна ему. Мне действительно была нужна его помощь. Рядом с ним любая боль уменьшалась в сотни раз – ведь я понимала, ради чего перенесла столько страданий.

Прошло несколько минут, прежде чем я осмелилась услышать собственный голос:

– Пора собираться.

Я так долго готовилась хоть что-то произнести, надеясь, что звучать это будет уверенно и твердо, а главное – не будет таить в себе скрытого сожаления, но, к несчастью, у меня не получилось. В голосе прозвучало все то, что я пыталась скрыть: ревность и боль, страх за прошлое и будущее, сожаление о потерянных днях прощания, уже подступающая тоска по родным и близким, тревога за предстоящую жизнь в Аду. Мне хотелось ударить себя по губам за то, что я так и не смогла утаить эти чувства.

Мои слова нашли отражение во взгляде Марка: я прочла там такое же сожаление и раскаяние.

Раскаяние… Но я не хочу, чтобы мой ангел винил себя! И все из-за того, что у меня не получается скрывать свои чувства!

– Вика, ты можешь изменить свое решение.

– Изменить решение? – переспросила я. – Я не собираюсь ничего менять.

– Я пойму, если ты не захочешь больше видеть меня.

– Что? О чем ты говоришь?

– Я говорю о Еве.

Я вздрогнула, словно повторно ударилась уже ушибленным местом.

– Ты хочешь… быть с ней?..

– Нет, Вика! Нет, конечно! Но, возможно, ты…

– Тогда не говори мне больше о ней! Никогда не говори!! – закричала я.

– Хорошо… – Марк погладил меня по волосам. – Хорошо. Я боялся, что, когда ты все вспомнишь, то больше не захочешь… страдать из-за меня. Но все в порядке. Завтра мы будем в другом мире.

Глава 40

В этот вечер я в последний раз находилась в его доме. Мне никогда раньше не казалось таким родным все то, чем он был наполнен, начиная от большой темной мебели и заканчивая мелкими предметами интерьера: статуэтками, вазочками, книгами.

У меня никак не получалось попрощаться со всем тем, к чему я так привыкла. Смотря на диван, стоящий в гостиной у камина, я вспоминала, сколько счастливых часов провела там, сидя рядом с Марком и слушая его рассказы, наблюдая за огнем в камине или просто смотря какой-нибудь фильм. Мне не хотелось уходить из кухни, потому что именно туда я столько раз забегала, почуяв аромат чего-то вкусного, что приготовил для меня Марк. Кровать в его комнате напоминала о том, как сладко я спала в его объятиях.

От меня словно отнимали частичку души, оставляя ее здесь, в этом доме. Если мне так тяжело покинуть место, в котором ничего не остается, которое не будет иметь значения без своего хозяина, то как же тогда я буду прощаться с родным домом, оставляя там маму! Маму, с которой я ни разу за свои девятнадцать лет не расставалась.

Я ходила по его дому и запоминала каждую мелочь, включая даже запахи.

Мне все казалось, что я чего-то не сделала. Я хотела забрать свои вещи, но Марк сказал, что это не нужно. Ни одежда, ни косметика – вообще ничего. Хоть я много раз порывалась схватить какую-нибудь безделушку, Марк каждый раз обрывал мои попытки.

Мне оставалось все меньше времени на то, чтобы побыть с мамой – и это время неумолимо утекало сквозь пальцы, а я никак не могла уйти. Любимый уже несколько раз пытался отвезти меня домой, но я всегда находила предлог, чтобы остаться еще ненадолго. Ведь все, что я делала сейчас, я делала в последний раз.

В конце концов, здравый смысл взял вверх, и я вышла из его дома. Сердце буквально разрывалось на куски – одна его часть так и хотела остаться.

В машине чувство дикой тоски по только что покинутому дому сменилось волнующей сердце тревогой – смогу ли я в этот вечер вести себя с мамой так, как обычно?

– Мне так страшно, что я расстрою маму, – прошептала я, – вдруг я расплачусь, как всегда, и…

Неожиданно Марк с силой ударил рукой по рулю.

– Зря я взялся за все это.

– Что? – переспросила я.

– Я причиняю тебе слишком много боли. Ты не должна была соглашаться – на Земле гораздо лучше.

Его слова не только волновали меня, но и начинали злить.

Я люблю его. Как он может считать, что без него мне было бы лучше?

– Если ты оставишь меня здесь, Марк, я найду способ попасть в Ад.

Он резко нажал на педаль тормоза, так, что я чуть не ударилась головой о лобовое стекло. Раздался неприятный звук лязгающих шин. Машина моментально остановилась.

– Никогда так не говори! – с яростью прошипел Марк, вцепившись в руль машины. Мне казалось, что руль сейчас треснет. – Ты никогда – слышишь, никогда! – не отправишься в Ад без меня!

– Но и на Земле я без тебя не останусь.

Марк продолжал сжимать руль – он словно сдерживался от каких-то слов или действий, словно колебался, решая, что ему делать дальше. Я почти перестала дышать, смотря за тем, как Марк борется со своей яростью. Сердце выбивало медленный ритм – оно почти остановилось, готовясь среагировать на любые действия Марка.

Черные глаза метали молнии, в глубине зрачков загорелся красный цвет. Я была уверена, что если Марк не сломает руль, то выкинет что-нибудь другое.

Совершенно неожиданно для меня он молча нажал педаль газа и медленно поехал в сторону моего дома.

Я боялась произнести даже слово, чтобы не вызвать в нем новый приступ ярости. Марк никогда не был так сосредоточен на дороге, как сейчас: он смотрел вперед, не отрывая взгляда, как какой-то новичок, никогда прежде не водивший машину. Глаза были прищурены.

Мы доехали до дома в полном молчании, и только тогда я осмелилась спросить у него, как мне вести себя с мамой.

– Как обычно. – Он пожал плечами. Создавалось впечатление, что Марк не слышал меня, мысленно находясь где-то в другом месте. – Этот вечер – последний, который ты проведешь вместе с мамой. Но она не знает об этом, так что постарайся скрыть свои эмоции. Я оставлю тебя: вам нужно побыть вдвоем.

– Ты оставишь меня? – не веря своим ушам, переспросила я.

– Конечно, Вика, – все так же отвлеченно говорил Марк; голос его звучал сухо, тем самым заставляя меня волноваться еще больше. – Тебе необходимо побыть с ней вдвоем.

– Но… как… – растерянно бормотала я. – Как мы объясним ей…

– Это – моя забота. Когда я приду утром, тогда и побеспокоимся об этом. А пока… у тебя есть одна ночь.

В голову закрадывались самые страшные мысли: а что, если Ева… Или Ренольд… Вдруг кто-нибудь из них сорвет наши планы… К тому же, Марк… Вдруг он изменит свое решение?

– Виктория, пойдем! – Марк пытался заставить меня выйти из машины. – Все будет хорошо. Я обещаю тебе.

В его глазах я пыталась увидеть лишь одно: уверенность в благополучном исходе событий. Но почему-то видела лишь пустой, задумчивый взгляд.

Мой ангел нетерпеливо протянул мне руку, поторапливая.

– Останься! – попросила я. – Пожалуйста, останься.

– Я и так слишком много отнимаю у тебя. Пусть у тебя будет хотя бы последний вечер, который ты проведешь с родным человеком. – Он сжал мою ладонь.

– Обещаю тебе, что на этот раз ничего не случится. На этот раз никакие ангелы не помешают нам. Я буду рядом. Я всю ночь проведу здесь, рядом с твоим домом.

– Обещай, что придешь завтра!

– Конечно.

– Где ты проведешь ночь? Скажи мне, где ты будешь?

– Я не вернусь домой, а буду здесь. Если ты выйдешь на балкон и позовешь меня – я приду. Но я хочу, чтобы в последний вечер ты ни на что не отвлекалась.

Мама с такой радостью встретила нас, что мне стало еще тяжелее. Мне стоило огромных усилий не броситься в ее объятия, не прикоснуться к ее коже, не потрогать ее волосы, тем самым вызвав ненужные догадки и тревогу.

Марк зашел вместе со мной и, перед тем, как уйти, мы на несколько минут остались с ним в комнате, и тогда он поцеловал меня.

Он целовал с такой страстью, что рушились все мыслимые и немыслимые границы между нами. Он снова был моим, больше не летал мыслями где-то далеко, в неизведанном мне мире, ибо тот, кто мыслями находится в другом месте, никогда не сможет так целовать. В кольце его сильных рук я была бесконечно счастлива.

Больше не боясь уколоться о взгляд холодных глаз, я посмотрела на него.

Именно этого я ждала, именно это и было мне нужно – взгляд, растворявшийся во мне. Глаза моего ангелы сверкали диким, животным блеском – но видели только меня. Сейчас я смогу его отпустить. Я точно знаю, что завтра утром он придет.

– Постарайся сделать так, чтобы твоя мама ни о чем не догадалась, – напомнил он мне. – Тогда в твоей памяти не останется тягостных минут прощания.

– Я смогу, Марк. – Кивнула я. – Теперь я справлюсь.

В эту ночь я не буду мучиться долгим ожиданием наступления утра. В эту ночь у меня будет слишком много дел, которые нужно переделать, слишком много мыслей, которые нужно передумать.

Я смогла отпустить Марка, но только когда убедилась в том, что наше расставание продлится всего лишь несколько часов. Не знаю, о чем он думал тогда, в машине, и почему у него был такой отрешенный от действительности взгляд, но эти мысли покинули его. Марк не оставит меня хотя бы потому, что сейчас существовала угроза возвращения Ренольда или Евы.

Ее имя еще несколько минут тому назад причиняло нестерпимую боль, а уже сейчас я могла спокойно думать о ней. Не бежать от этих мыслей, спасая свое изнемогающее сердце, а думать, как о чем-то прошедшем. Она больше не сможет изменить нашу жизнь. Вся боль, которую она причинила мне, таяла в руках Марка, точно мороженое, утекала сквозь пальцы.

Я могла бы посмеяться над ней. Это странное желание – но я хочу посмотреть на нее и громко рассмеяться в лицо.

Марк ушел, и тогда меня отпустили все мысли о Еве, о Ренольде, о завтрашнем дне. Мною завладело то чувство, которое я должна испытывать сейчас – горечь расставания.

И вот я уже стою на пороге, не решаясь войти в комнату, где мама смотрит телевизор, не подозревая о том, на что решилась ее дочь.

«Что сказать? – лихорадочно думала я. – Что сделать?»

Учащенное биение сердца нервировало еще больше.

Понимая, что теряю драгоценное время, я шагнула в комнату.

– Посиди со мной, – предложила мама, придя мне на помощь. – На это у тебя никогда не хватает времени.

Я устроилась с ней рядом на диване, и она обняла меня. Через полчаса мы уже смотрели какой-то фильм, в суть которого я даже не пыталась вникнуть.

Я дышала, но никак не могла надышаться маминым запахом. Я запоминала каждое мгновение, каждое слово, которое она произносила.

После фильма мы проголодались и решили что-нибудь приготовить. Во время готовки мы измазали друг друга мукой, точно дети, дорвавшиеся до любимой игрушки.

Мы даже сделали несколько фотографий, запечатлев на память счастливые лица в белой муке.

Мы обсуждали все на свете, шутили, вспоминали прошлое.

И я не могла бы провести этот вечер лучше. Я не могла бы найти лучшего способа попрощаться с мамой.

Она ничего не заметила – не видела моего взгляда, когда я внимательно смотрела на нее, стараясь запомнить каждую черточку лица, не видела, как мои ресницы вздрагивали от подступающих слез. Мама не заметила этого, потому что всякий раз, как она смотрела на меня, я опускала глаза. Я боялась, что взгляд выдаст меня.

Любимый был прав – незачем примешивать к памяти сцены расставания. Может быть, именно поэтому я пережила сегодняшний вечер гораздо легче, чем предполагала.

Лишь один раз я осмелилась заглянуть в ее глаза. Они светились радостью, а жизненный блеск придавал взгляду детскую игривость. Моя мама всегда будет похожа на ребенка. Именно такой я запомню ее: счастливой и успешной женщиной. Я знаю, что у нее все будет хорошо: такие, как она, всегда выходят победителями.

Был уже поздний вечер, когда мама решила лечь спать. Мне так хотелось задержать ее, но я понимала, что это не может длиться бесконечно.

Завтра утром, когда я проснусь, мама уже уйдет на работу. Я не буду вставать, чтобы проводить ее – это выше моих сил.

Проходили последние минуты, когда я могла с ней поговорить.

– Спокойной ночи, мамочка.

– Спокойной ночи.

Такой мелодичный, мягкий, такой родной голос… Я навечно сохраню его в памяти.

А сейчас мне нужно подумать еще и о других. В последний раз услышать Аню, Кристину, Андрея…

Я долго смотрела на телефон, сначала решая, кому позвонить, а потом, обдумывая, что именно сказать. Прошло несколько долгих, мучительных минут, прежде чем я подняла трубку.

После всех сделанных звонков я была полностью истощена. Никто из друзей не заметил ни тени подвоха – неужели я так хорошо развила свои актерские способности, что с такой легкостью обманываю людей?

Мне вдруг нестерпимо захотелось выпить кофе. Хотя я знала, что после этого не смогу уснуть, я выпила целую кружку, и сразу почувствовала себя лучше.

Марк предупреждал меня, чтобы я ничего не брала с собой, но я все же взяла с полки его фотографию – ту самую фотографию, которую сделала так давно. Просмотрев фотоальбом, я выбрала еще одну: мама, счастливо улыбаясь, каталась на качелях где-то в Египте. Ее я тоже возьму с собой.

Просмотр фотографий вызвал во мне эмоции, от которых я пыталась избавиться, и поэтому я решила не искушать судьбу и убрала альбом как можно дальше.

Я устала… Я очень устала, хотя не делала ничего такого, что могло бы истощить мои физические силы. Приняв душ, я направилась в спальню.

Мама уже спала. Боль снова сжала сердце, и я стиснула зубы, чтобы пережить внезапный укол горечи.

Я всегда была сильной. И сейчас должна быть.

Подойдя к маме, я легонько коснулась ее плеча и поцеловала в щеку.

– Я люблю тебя, мамочка, – прошептала я еле слышно, чтобы не разбудить.

Мама чуть шевельнулась во сне, а губы тронула мягкая, довольная улыбка. Наверное, она услышала меня.

Отойти от мамы и лечь в кровать оказалось самым трудным из того, что было сделано мной сегодня. Отвести от нее взгляд, чтобы больше никогда не посмотреть – я не думала, что смогу это сделать.

Я тихо легла в постель.

Прошел час, но, вопреки усталости, сон не шел ко мне. Чертов кофе – я уже проклинала тот момент, когда решила выпить его!

Минуты тянулись бесконечно долго, но я никак не могла заснуть.

И тогда я заплакала. Тихо, бесшумно, не производя ни малейшего звука, я заплакала. Со слезами из меня вытекали боль и горечь, обида и тоска, раскаяние и страх. Мне не хотелось кричать от боли, нет, мне хотелось тихо плакать. Я вспоминала все: по полочкам раскладывала свою жизнь, оплакивая каждое событие, волновавшее мою душу.