Текст книги "Распутье"

5

Устин Бережнов и его преданнейшие друзья остановились в Омске. Во-первых, побоялись оторваться от полковника Иванова – умирать, так вместе! – во-вторых, страшились кары за участие в Корниловском мятеже, за попытку освободить царя, и последнее – непонятно откуда идущая ненависть к большевикам. Ведь писал же отец, что он дружит с большевиками, работает на них, но между строк намекал, что пока так надо, другой тропы нет. И здесь омские большевики не копались в прошлом Устина, даже помогли ему и его друзьям устроиться грузчиками на железную дорогу, где они днями и ночами, чтобы прокормить себя и коней, позвякивая Георгиевскими крестами, носили на спинах тяжелые мешки с мукой, солью, разгружали уголь, лес.

Сняли хибарки на окраине Омска. Зарабатывали неплохо. И можно было бы жить. Но тоска, тоска по родине, не давала покоя. Писем Устин никому не писал. Решил навсегда исчезнуть. Всё ему было противно: и работа, и этот город, и даже бурный Иртыш, куда Устин уходил в воскресные дни. За ним, как тени, его друзья: Ромашка и Туранов. Стоя на берегу могучей реки в старой затертой шинелишке, Устин неотрывно смотрел, как льдины напирали друг на друга, ломались, издавая звуки, похожие на взрыв. Мелкая крошка шипела, вода пенилась и бурлила. Река вырывалась из ледового плена. Шла весна. Шла и еще больше тревожила.

Устин помнил из рассказов деда Михайло, что они жили где-то в низовьях Иртыша. Там стояла староверская крепость. Жили ладно и складно. Может быть, убежать в тайгу и переждать это смутное время? Нет, от борьбы уходят только трусы, дезертиры. Лучше смерть на людях, чем бесславная смерть в одиночку в логу таежном.

А зло накипает, как вода на размытом льду. Протачивает она во льду дыры, затем вспучит реку – и тогда уже ее никто и ничто не удержит. Кругом предательство и обман. Большевики продают Россию и оптом, и в розницу. Спелись с кайзером Вильгельмом. Забыли о народе и его бедах, думают только о себе. Об этом пишут эсеровские, меньшевистские газеты. И Устин верил, хотя Туранов ему не раз говорил:

– Запутались мы с тобой, Устин, дальше еще больше запутаемся, и некому будет наши судьбы распутать. Чего бы это ради эсеришки нас обхаживали, зазывали бы к себе вместе с разным сбродом? А мы уже и есть сброд, другого имени нам нету. Честные парни давно уже дома, а мы тут колготимся. Ну прошиблись с Корниловым, прошиблись с Ивановым… Так кто в этой коловерти не ошибается? Давай двигать домой. Не хочу снова быть в роли карателя, кровопускателя.

– Не нуди душу. Поезжай, никто тебя не держит!

– Дружба наша с вами держит. Дали друг другу слово быть вместе до конца – будем, что бы ни случилось.

– Значит, быть вместе? А если мы станем злейшими врагами народа, кем стали сейчас большевики, то ты тоже будешь слепо идти за мной?

– Буду. Может быть, не столь слепо, но буду. Кто братался на крови, тот побратимству не изменит. Тебе Лагутин изменил потому, что то побратимство шло от игры. Но мы не изменим – ни я, ни Ромашка. России тоже не изменим.

– Без пышных слов… Оставь их большевикам, разным партийцам. Все кричат и пишут: «Ради России!», «Во имя России!»… А ты покажи мне ту Россию!

– Показать трудно, она похожа на дом после пожарища, где всё загажено, всё комом, в дыму и гари. И будет еще хуже. Ты присмотрись, какая только шваль ни точит амбар российский, чтобы выпустить зерно на пол! Оставить народ умирать с голодухи, посеять раздор и междоусобицу! И там погибнут самые сильные, мудрые, смелые, а дерьмо выживет. На фронте первым погибает трус. Здесь всё будет наоборот: первыми будут погибать те, кому дорога Россия. Шваль отстоится в сторонке.

– Господи, ну как ты мне надоел, Туранов. Все за Россию, все о России, и все врут, изворачиваются, абы повести за собой народ. Захватить власть. Оставь меня в покое, дай душе отстояться.

Но не дали Устину отстояться за ветром революции. Его друзья были приглашены на собрание, или, как назвал то собрание Устин, на тайную вечерю. Первым выступал, оглаживая холеную бородку, меньшевик:

– Да, господа, да, товарищи! Большевики, в этом надо признаться, захватили власть. Они открыто взяли курс на социалистическую революцию. У нас три пути, три позиции: поддержка большевиков, борьба с большевиками или нейтралитет. Мы выбрали борьбу с большевиками, пошли против засилья коммунистической диктатуры, которая ведет страну к гражданской войне, политическую свободу к смерти, народное хозяйство к разрухе. Мы противопоставили коммунистической диктатуре идею социал-демократии, которая должна дать свободы всем и вся. Власть в стране должна быть в руках Всероссийского Учредительного собрания, которое большевики не признали и разогнали.

Надо признаться и в другом, что большевизм в расцвете сил и твердо ведёт свою разрушительную линию как в политической, так и в экономической сферах. Большевизм отбросил забрало демократии, преследует нас, насильно уничтожает несогласные с ним партии. Свобода оккупирована. Надвигается полоса политического террора путем разжигания Гражданской войны при поддержке германского империализма. Вести разговор о восстановлении монархии, как того хотел бы кто-то из вас, – глупо и бесполезно. Монархия погибла навсегда. Надо вести борьбу за демократию, за Учредительное собрание, которое бы приняло всю полноту власти на себя, привело бы к миру и благоденствию в России.

И наши силы, господа и товарищи, не так уж малы, как кому-то может показаться. Эти силы, поддержанные народом Сибири и Дальнего Востока, уже ведут борьбу с узурпаторами демократии. На всей территории от Урала до берегов Тихого океана во главе Советов стоят наши люди, наши партии. А это значит, что народ с нами. И если большевики предали интересы народа, то мы их не предадим, не продадим Россию кайзеру Вильгельму, штыками которого большевики хотят удержать власть. Отсюда-то и идет расцвет большевизма. Этим-то и сильны большевики.

Мы против Гражданской войны, мы говорим товарищам большевикам, что Гражданская война вконец ослабит Россию, и ее сможет пленить любой захватчик. Но они не хотят, они толкают народ к той войне. Мы верим, что народ найдет в себе силы и сбросит тяжесть большевизма со своих плеч.

Опасен большевизм, не менее опасна и черная сотня, которая хотела бы восстановить монархию. Нам надо выбрать золотую середину, бороться против большевизма и против монархии…

Оратор не договорил, в тесном и душном зале громко прозвучал выстрел, человек на трибуне вздрогнул и начал заваливаться набок. Полковник Иванов дунул на дуло револьвера, положил его в кобуру, громко сказал:

– Это, господа офицеры, ответ тем, кто осуждает монархию. Господин или товарищ попал не по адресу. Труп в мешок – и в речку.

– Как всё просто, Устин: сказал не то – получай пулю, – вздохнул Туранов и первым пошел к выходу.

– Стрелять в инакомыслящего подло, но и не стрелять…

Пришло известие, что в Харбине объявился временный верховный правитель земли русской – Хорват[55]55
  Хорват Дмитрий Леонидович (1858–1937) – русский генерал-лейтенант, инженер-путеец по образованию, в разные годы руководил различными участками железных дорог Российской империи, один из лидеров Белого движения на Дальнем Востоке.


[Закрыть]. 9 июля он обратился к населению с воззванием на станции Гродеково, провозгласив Всероссийское правительство. Целью его было объявлено «восстановление национальной верховной государственной власти» в стране, установление твердого порядка. Он захватил КВЖД, всю зону отчуждения и готовит армию к крестовому походу на Москву. Его шумно поддержала харбинская реакция, его заласкивают Страны согласия.

И это было началом. Заметно оживились кооператоры, духовенство, земцы, кулаки, белогвардейщина. Все они ратовали за Учредительное собрание, за немедленную борьбу против большевиков. Говорили, писали, обливали грязью, ничуть не стесняясь их присутствия. Этому сборищу подпевали эсеры и меньшевики.

– А большевики-то вопиюще слабы здесь, мне даже стало жаль их. Сомнут и растопчут, – проговорил Ромашка.

– А мы поможем, – блеснул темными глазами Туранов, крутнув черный ус. – Не жалей большевиков. Видит бог, они еще намнут нам бока.

– Поживём – увидим. Кажется, дело идет к вооруженным столкновениям, – оживился и Бережнов. Всё в нем напряглось, как перед боем, предчувствие надвигающихся событий стеснило грудь.

Полковник Иванов неожиданно вызвал Бережнова. Без предисловий заговорил:

– Вы, господин штабс-капитан, с благословения сибирских дружин, поедете со своими товарищами сопровождать секретную миссию в Челябинск. Ничего не спрашивайте, всё узнаете на месте. Кого сопровождать? Капитана Каппеля и капитана Гришина-Алмазова. Получите казачью форму, всем быть при крестах и медалях. Вид бравый, чтобы видели союзники, что не перевелись в России герои. Всё должно до поры до времени остаться в тайне. Готовы ли вы, господин штабс-капитан, послужить верой и правдой нашей многострадальной России?

Бережнов поморщился, как от зубной боли, уж шибко часто повторяют слово «Россия», вяло ответил:

– Как прикажете, господин полковник. Стрелять никого не надо? Эсеров аль меньшевиков?

– Оставьте, ошибся я с тем выстрелом. Исправим сообща. Эти говоруны пока нам по пути. В добрый путь…

Колеса отстукивали время. Устин стоял у окна, грустно думал: «Прав Туранов, далеко завел нас монархизм, запутал. И монархист ли я? На кой ляд мне сдался мертвый царь и вся эта монархия? Понятно, что генералы остались не у дел, а что же я плетусь за ними? Разве у меня отобрали землю, дворянство, звание? Звание хоть сейчас брось, хоть чуть позже».

Перед отъездом неожиданно встретился с полноватым моложавым генералом, который зачем-то зашел в штаб сибирских дружин. Устин неожиданно для себя спросил:

– Господин генерал, затевается большое дело, наши хотят сбросить власть узурпаторов-большевиков. Сможем ли мы это сделать?

– Вы хотите честного ответа, подъесаул, едва успев сменить кавалерийскую форму на казачью? (Устин совсем недавно стал подъесаулом, хотя фактически в соответствующем чине – штабс-капитан, штабс-ротмистр). Отвечу. Это чистейшей воды авантюра. Эта лишняя кровь, которую прольёт русский народ. Да, большевики не возятся с нами, гайки закручивают до упора. Но подумайте, что мы будем делать, когда снова дорвемся до власти… Всего вам доброго, подъесаул!

– Постойте! А где будете вы, господин генерал?

– Там, где подобает быть честному человеку. Хотите знать мою фамилию? Генерал Болдырев[56]56
  Болдырев Василий Георгиевич (1875–1933) – русский военный и государственный деятель, российский военачальник, генерал-лейтенант. В 1918 г. – член Временного Всероссийского правительства Уфимской директории и Верховный главнокомандующий сухопутными и морскими вооруженными силами России. В 1920 г. командовал вооруженными силами и управлял военно-морским ведомством Временного правительства Приморской областной земской управы.


[Закрыть], можете доложить, что я против вас! Да, да, против – и перехожу на сторону большевиков. Ну что, удивились? Пойдемте со мной. Не хотите? Но если потеряете голову, то ищите ее под мышкой, там тож волоса растут. – Ушел, четко печатая шаг.

За время вынужденного сидения в Омске Бережнов многое передумал. Планы генералов и полковников ему стали понятны: любой ценой удержаться у власти. Восстановить монархию, где каждый из заговорщиков не прочь быть ближе к трону. А отсюда ненависть к большевикам, даже к учредилке. И тот выстрел, что сделал бешеный полковник, тоже путь к трону. Обманутый народ, обманутая Россия…

«Но я-то не обманутый. Я сознательно иду на это. А на что на это? На борьбу с большевиками? Здесь я правильно иду. Другого пути для освобождения России нет, как свержение власти большевиков. Но и эти, эти тоже не дадут народу свободу. Может быть, зайти в купе и застрелить дипломатов, возможно, его выстрелы остановят надвигающуюся бойню? Да, да, застрелить! Ребята помогут, только мигни…»

Думал, но сам продолжал стоять у окна, безразлично смотрел на мелькающую за окнами землю. Понял, что не выстрелит, не то чтобы духу не хватало, просто не знал: кто же прав, а кто виноват.

Все сильнее Устин втягивался в этот водоворот. Узнал, что в Челябинске состоятся переговоры с чехословацким и англо-французским командованием о совместных действиях против большевиков. Заговор был колоссальным. Восстание белых должно было охватить Урал, где командовал Дутов, Сибирь с десятками командующих: Семенов в Забайкалье, Колмыков в Приморье и еще разная шушера. И вся эта грязная накипь обрушится на русский народ. Здесь, на совещании, говорилось о ликвидации большевиков, советчиков и сочувствующих им. Предполагались массовые расстрелы, уничтожение непокорных деревень, городов, всех, кто поднимет оружие против «демократии» и «справедливости».

Ещё 23 мая 1918 года достоянием «белой» печати стало секретное постановление, о чем заведующий оперативным отделом Народного комиссариата по военным делам Аралов телеграфировал Пензенскому и Челябинскому исполкомам: «…Предлагаю немедленно принять срочные меры к задержке, разоружению и расформированию всех эшелонов и частей чехословацкого корпуса как остатка старой регулярной армии…»

Газеты злобно писали: «Захватившие власть в октябре месяце путем обмана и насилия петроградские большевики изо всех сил стараются угодить своим немецким хозяевам. Сначала они уничтожили российскую победоносную армию и заключили “справедливый мир” с германским кайзером Вильгельмом. Потом отдали целый край с русскими городами и селами, продали русских людей, все золотые запасы русского народа. Затем услужливо помогли германским империалистам совершить государственный переворот на Украине и 29 апреля дать украинскому народу гетмана Скоропадского, определенного ставленника Вильгельма.

Теперь большевики готовятся произвести новое предательство и по приказу Берлина обезоружить и продать наших братьев-чехословаков венгерскому императору Карлу для расправы над ними за помощь русскому народу и искреннюю преданность союзникам.

И все это делается от лица русского народа. Именем рабочих и крестьян.

Неужели русский народ, рабочие и крестьяне, и в дальнейшем так же безразлично будут относиться к преступной распродаже одному ему принадлежащих богатств?

Неужели он не предотвратит совершающегося предательства над его братьями-чехословаками и не сбросит ярмо немецких ставленников и большевистских комиссаров?

Пора понять, что этого требуют интересы не только России, но и национальная честь русского народа.

Впереди еще столько много светлых дней. Надо только действовать. Все остальное может быть дано русскому народу им же избранным Учредительным собранием…»

– «Много светлых дней!»… Это, Устин, звучит, как издёвка. Много черных и кровавых дней. С началом тебя Гражданской войны, где погибнет без малого половина России! Это страшит.

– Ладно, не каркай! – взорвался Бережнов. – Чехи после такого вранья оружия не сдадут. Значит, война. Но мы же её ждали. Чего бы нам сидеть в Омске, когда нас дома давно ждут?

Сигналом к восстанию должен стать приказ Троцкого, этого вождя Красной гвардии, военного комиссара. Как-то узнали, что такой приказ будет, но мало кто ведал, когда он будет. Ждали.

– Готов ли ты, Устин, умереть за Учредительное собрание? – спросил Ромашка. Они, похоже, спелись с Турановым. – Мы были корниловцами, но разве нас за это расстреляли большевики? Подумай.

– Думаю, много думаю. Не знаю, что такое учредилка, но и с большевиками пойти не могу. Нутро их не принимает. Мы сейчас можем ворваться на совещание и переколотить этих заговорщиков. Но это уже не изменит дело. За что-то воевать нам придется. Убийством заговорщиков не остановить ту глыбу, что зависла над Россией. Эсеры против репрессий, но разве на то согласятся офицеры? Они требуют уничтожить всех большевиков. А потом наши же офицеры начнут убивать этих говорунов. Так и будет. Шибалова бы сюда, может быть, он вразумил бы?

…И приказ пришел. Его монотонно отстучал телеграф. Троцкий приказывал: «Из Москвы, 25 мая, 23 часа. Самара, ж.-д., всем Совдепам по ж.-д. линии от Пензы до Омска.

Все Советы под страхом ответственности обязаны немедленно разоружить чехословаков. Каждый чехословак, который будет найден вооруженным на линии железной дороги, должен быть расстрелян на месте; каждый эшелон, в котором окажется хотя бы один вооруженный, должен быть выгружен из вагонов и заключен в лагерь для военнопленных. Местные военные комиссары обязуются немедленно выполнить этот приказ, всякое промедление будет равносильно бесчестной измене и обрушит на виновных суровую кару. Одновременно присылаются в тыл чехословаков надежные силы, которым поручено проучить неповинующихся. С честными чехословаками, которые сдадут оружие и подчинятся советской власти, поступить, как с братьями, и оказать им всяческую поддержку. Всем железнодорожникам сообщить, что ни один вооруженный вагон чехословаков не должен продвинуться на восток… Народный комиссар по военным делам Л. Троцкий».

– Вот и началась Гражданская война, – перекрестился Туранов.

Друзья промолчали.

Назавтра им было приказано срочно вернуться в распоряжение полковника Иванова в Омск. Выехали немедля.

Началась братоубийственная война в пользу Учредительного собрания, против Советов.

Сотня подъесаула Бережнова влилась в полк чешского капитана Гады. Гада начинал службу в армии санитаром, фельдшером, но уже в 1915 году получил звание капитана. Это был смелый и отчаянный командир. Русские звали его Гадом. Открылся Мариинский фронт. Здесь сотню переформировали в кавбатальон, командиром стал Устин Бережнов.

В первых боях под станцией Татарской, где бережновцы еще не принимали участия, Гада потерял до 400 солдат. 6 июня пошел в наступление на Мариинку. Чехословаки шли густыми колонами. Пулеметы красных косили цепи. У чехословаков и белогвардейцев было туго с боеприпасами, красногвардейцы недостатка в них не имели. Но они были малочисленны.

Чехословаки держали главное направление, русские же прикрывали их фланги конницей. Батальон Бережнова часто вступал в сабельные бои с красногвардейцами, но те упорно защищались. Лишь в десятом часу вечера бережновцы навалились всей лавиной на фланг красных, и красногвардейцы дрогнули. Правый фланг вогнулся, угрожая заходом белой конницы в тыл красным. Побежали, увлекая за собой весь Мариинский фронт. И началась кровавая бойня.

Нависла угроза над Омском. Омские власти панически эвакуировались. Они бежали на пароходах по Иртышу, увозя с собой бумаги и ценности. Чехословаки с ходу шли на Омск, батальон же Бережнова был брошен на перехват парохода, который увозил с собой золотые запасы и другие ценности. Но его поход не увенчался успехом. Пароход шел посередине Иртыша, уходил к другому берегу, пришлось лишь обстрелять его, но захватить не удалось. Да и пожалел Бережнов ставить под пули своих ребят. Черт с ним, с золотом, для него оно не дороже ржавого куска железа, дороги парни, с которыми столько прошел фронтовыми дорогами. Это поняли конники и были благодарны боевому командиру.

Батальон вернулся в Омск.

6

Макар Сонин, вконец исхудавший и измученный сутолокой перемещений, и его неразлучный спутник Евлампий Хомин наконец-то были демобилизованы и получили возможность двинуться на Дальний Восток. Господи, как бесконечно долго тянется этот эшелон! В начале марта прополз через Урал, к половине – едва добрался до Омска. Везде заторы, пробки, разноязычье, матерщина. Но пока ехали. Ехали и не ведали, что очень скоро им снова придется наступать и отступать, и всё по вине казачьего есаула, а вскоре атамана Семенова[57]57
  Семёнов Григорий Михайлович (1890–1946) – казачий атаман, деятель Белого движения в Забайкалье и на Дальнем Востоке, генерал-лейтенант белой армии.


[Закрыть].

Кто такой Семенов? Потомственный казак с наклонностями Наполеона, родился в карауле Куранжа Забайкальского казачьего войска. Войну против большевиков начал с лета 1917 года, когда был делегирован на предпарламентские выборы к Керенскому. По его заданию, участвуя в заговоре, был участником попытки переворота. Главной целью было захватить Таврический дворец, арестовать Ленина и членов Петроградского Совета и немедленно всех расстрелять, чтобы обезглавить большевистское движение и поставить гарнизон Петрограда перед свершившимся фактом. Заговор провалился. Есаул Семенов назначается военным комиссаром Дальнего Востока, включая КВЖД, командируется в Забайкалье, где в конце сентября 1917 года начинает набор добровольцев – бурят и монголов – в освободительное войско, которое бы выступило против революции. Тихо обосновался в военном городке Березовка под Верхнеудинском, здесь пытался организовать манголо-бурятский полк, а вскоре перебрался в Харбин. Первое время бродил по «злачным» местам, но исподволь знакомился с контрреволюционерами, которые стекались сюда. Осмотрелся и начал вербовку. Вербовал всех, кого считал обиженными большевиками. А таких здесь было немало. Скоро имя Семенова стало той осью, вокруг которой завертелись грандиозные планы «возродителей России».

Даже президент Соединённых Штатов Америки Вильсон поверил этому есаулу. 11 мая 1918 года в беседе с государственным секретарём Лансингом дал последнему поручение: «Проследите, пожалуйста, очень внимательно за успехами Семенова и за тем, нет ли какого-нибудь законного способа оказать ему помощь». И другие союзники были готовы открыть кошельки для организации новой авантюры. Агент французского правительства Буржуа тоже остановил свой выбор на Семенове, дал денег для организации армии, так называемого Особого Маньчжурского отряда (ОМО). Отряд был укомплектован всем необходимым и в январе 1918 года выступил против Советов. Пользуясь попустительством существовавшего в Чите, принявшего на себя властные полномочия, коалиционного Народного совета, отряд беспрепятственно продвигался вдоль железной дороги Чита – Маньчжурия.

Семенов рассчитывал создать между Россией и Китаем государство, включающее южную часть Забайкалья, стать его лидером. Пока он себя «скромно» называл великим князем Монголии, кавалером ордена пророка Магомета. Понимал, что выход на большую дорогу мешают сделать большевики. А раз так, то их надо было уничтожить везде и всюду.

Семенов шел по Северной Маньчжурии, почти не встречая сопротивления. Шел, а следом оставались трупы замученных палачом Тирбахом[58]58
  Тирбах Артемий Игнатьевич (1892–1935) – русский военачальник, политический деятель эмиграции, генерал-майор белой армии. Служил в Особом Маньчжурском отряде, осенью 1918 г. возглавил его. В 1920 г. был начальником гарнизона посёлка и станции Даурия.


[Закрыть], который наружностью был похож на зверя, а свирепостью – на саблезубого тигра. В этом немало помогал барон Унгерн, тоже умелец изощряться над жертвами, за что снискал славу «кровавого барона».

Скоро были заняты станции Борзя и Оловянная, что создавало реальную угрозу Чите. На захваченной территории устанавливался режим кровавого террора. Семеновцы творили чудовищные зверства, расправлялись с мирным населением, наладили настоящий конвейер смерти.

После ликвидации Народного совета большевики и советчики спешно принимали меры по мобилизации революционных сил для разгрома семеновских войск. Был создан Даурский фронт. Командующим фронтом был назначен Сергей Лазо, который прибыл из Иркутска по решению Центрального исполнительного комитета Советов Сибири.

Вскоре войска Даурского фронта начали победное наступление. Были взяты станции Даурия, Мациевская. Белобандиты отброшены за границу, ушли в Маньчжурию.

8 апреля высадились во Владивостоке англичане. Чуть оправившись от поражения, Семенов, именовавший себя «походным атаманом всех казачьих войск и Главнокомандующим русской армией на Дальнем Востоке», вновь перешел границу Забайкалья, а 28 апреля опубликовал декларацию, в которой объявил себя и своих приближенных, кадета Таскина и генерала Шильникова, «Временным правительством Забайкальской области». И снова беда нависла над этой землей. Забайкалье оказалось в огненном кольце: с запада надвигались белочехи, с юга – семеновцы, а с востока – японцы, американцы, англичане.

Председатель Дальсовнаркома А. М. Краснощёков и его товарищи сделали всё, чтобы остановить Семенова, мощь которого нарастала изо дня в день. Но бесчеловечная жестокость атамана и его подручных вызвала всеобщий протест. Рабочие и крестьяне поняли сущность семёновщины, массами вступали в ряды Красной гвардии, росло партизанское движение.

Эшелон, в котором ехали Макар Сонин и Евлампий Хомин, был остановлен в Иркутске. Паровозик отцепили, снова стоянка на неопределенное время. Объявили о митинге. Толпа солдат высыпала из теплушек. Сбилась серым комом перед платформой, на которую поднялся Краснощеков. Он вгляделся в заросшие бородами и щетиной лица усталых солдат, поднял руку, призывая к вниманию:

– Стыдно, товарищи солдаты, признаваться в своих ошибках, в своем неумении руководить такой огромной территорией, как Сибирь, как вся Россия. Но, если это так, то надо признаваться. Признаваться надо, говорить народу правду надо, а когда он узнает, что это не ложь, то не оставит свою родину в беде. Потому буду говорить правду, как бы она ни была горька. Снова на нас идет войной Семенов. Не один Семенов, идут японцы, американцы, чехословаки – все идут, чтобы возродить монархию или что-то подобное, несут на своих знаменах: «Вся власть Учредительному собранию!» Пока те и другие далеко, а близко от нас Семенов. Он идет уверенно, потому что знает наши силы. Белые офицеры, что засели в наших штабах, спешно «самораспустили» армию, с большой поспешностью списали из армии большевиков. Сейчас мы снова организуем армию, но без вашей помощи нам будет трудно.

Мы объявили добровольческий набор в армию, но скажу честно, что из этого мало что получилось. Командующий фронтом просит подкрепления. А его у нас пока нет. Только вы и идущие за вами эшелоны могли бы помочь великому делу завоевания революции. Тем более, что атаману Семенову удалось оттеснить красные части, путь вашему эшелону будет прегражден. Думайте, товарищи солдаты. А пока я вам расскажу о положении в Сибири и на Дальнем Востоке.

Японцы готовы высадиться во Владивостоке вслед за англичанами. Идут они под предлогом «водворения законности и порядка в России». Эшелоны чехов растянулись от Урала до Владивостока. На Сахалине сидит атаман Гамов, чтобы броситься на амурцев, в Южной Маньчжурии – атаман Колмыков, тоже готов ринуться на советскую власть и растерзать ее. Если мы не сплотимся и не дадим отпор атаманам и интервентам, то всё это будет выглядеть примерно так: чехословаки, которые поднимут восстание, уничтожат Советы в Сибири и на Дальнем Востоке, их поддержат интервенты и атаманы. Наша Сибирь с Дальним Востоком будет отрезана от России. И не только отрезана, так враги советской власти попытаются взять Москву и уничтожить все наши завоевания. Кто не с нами, тот с ними! Солдаты, если вы не пойдёте с нами, то попадете к Семенову!

– Снова придется воевать, Евлампий, – простонал Макар Сонин.

– Придется. Куда денешься, ежели просят? Не боись, чует мое сердце, что, сколь бы нас ни убивали, живы будем.

– Да не боюсь я, просто устал. В баньку бы. Ну ин ладно, воевать еще не отвыкли за дорогу.

– Семенов сделает нам баньку. Это уж точно.

А Семенов наступал. Он взял Даурию, оттеснив части красногвардейцев к станции Борзя. Следом поступило известие о восстании чехов и белогвардейцев в Сибири и в Приморье. Пал Омск, вскоре Владивосток и другие города. Семенов взял Борзю, а скоро и станцию Оловянную, здесь было много казачьих станиц, которые явно поддерживали Семенова. До Читы оставалось двести километров. Паника разъедала фронт. Но вот пришло сообщение, что на помощь забайкальцам идут части из-под Омска, Иркутска, Благовещенска. Все они хорошо вооружены, при пушках, большом запасе снарядов и патронов. Укрепилась уверенность в победе.

Макар позже записал: «Семенов оставил нам орудия, много провианту, винтовок и патронов. Но всё же это не победа. Ежели говорил правду Краснощеков, то Советам жить здесь осталось мало. Скоро падут. Но и Семенов – дурак: падут Советы в одном месте, возродятся в другом, это как переходная болячка: зажила на ноге, появилась на руке. И не убить Советы. Зряшная кровь». Бросил свою летопись в котомку, как самое заветное и дорогое, завернув ее в тряпицу.

– Разбили, а дальше чё?

– А дальше скажут, – ответил Евлампий, ковыряя в носу.